лонам, покрытым террасами времен
инков, а шофер раз за разом ставил одну и ту же кассету в стиле "Ласкового
мая", и все радостно подпевали.
   Моего спутника наконец прорвало:
   - Я не могу больше это слышать! Мне надоела эта музыка! Мне надоел этот
голос!
   Мне надоели эти слова! "Почему ты меня не любишь, почему гуляешь с
другим!" Как можно петь такую бредятину!
   - Но три четверти всех песен в любой стране написаны в точности про то
же самое,- сказал я.
   - Пускай так! Но они хотя бы разные! Ни в одной стране мира не станут
слушать ничего подобного!
   Я хотел было с ним согласиться, но вспомнил свое путешествие на Урал в
год наивысшей популярности Марины Журавлевой (в Москве этой чумы каким-то
чудом избежали), и у меня окончательно пропало желание обсуждать
музыкальные темы.
   В этот момент мы преодолели перевал и покатили по широкому плато. Вдруг
над заснеженным конусом вулкана Sobancalla, маячившим километрах в пяти,
взметнулось огромное облако ангельской белизны. Спустя секунду стекла
звякнули от воздушной волны. Это был один из самых редких типов извержений
- фреативный взрыв, выброс чистого водяного пара. Я решил про себя, что
сойду с автобуса и попытыюсь взобраться к кратеру, если взрыв повторится,
но вулкан замолчал.
   На закате мы добрались до Арекипы. Клаус отправился на вокзал, чтобы
ехать в Куско на поезде. Автобусом вдвое быстрее и вдвое дешевле, но
путеводитель "Lonely Planet" утверждает, что в поезде более колоритная
публика. По моим данным, разница только в количестве воров.
   У меня как раз кончились 200$, которые я разменял при въезде в Перу, а
открытия банков пришлось бы ждать до утра. Цены в разных автобусных
компаниях очень сильно отличаются, а последний автобус из тех, на которые
мне хватало, ушел полчаса назад. Но владелец компании сказал "не
проблема", посадил меня в машину и повез вдогонку. На другом конце города
мы догнали автобус, я втиснулся внутрь, одел на себя все, что было, и
после ночи пути оказался в Куско.
   Куско, столица империи инков Тауантин-суйю, самый красивый город обеих
Америк.
   Он расположен на высоте 3800 метров, поэтому небо и освещение здесь
такие красочные и разнообразные, какими бывают только в горах. В
центральной части нет ни одного здания моложе 1800 года, причем на многих
улицах до высоты метра-двух идет кладка еще имперских времен, а выше -
испанская. Постройки инков легко узнать - они сложены из гладких
квадратных камней с закругленными углами, притертых так, что между ними
нельзя просунуть ножик. Староиспанская архитектура в Куско еще прекрасней,
чем в Кито, а народ еще более симпатичный. Особенно хорош город днем,
когда из школ идут дети, одетые в разноцветные форменные свитера, и в
сумерках, когда горы освещены заходящим солнцем, а соборы - прожекторами.
   Куско стал столицей в XI веке, но поначалу контролировал лишь свою
долину. В XV веке воинственные соседи чанка постепенно отняли у него почти
все владения и в конце концов осадили сам город. У тогдашнего правителя
Виракочи было три сына, в точности соответствовавших сказке. Отец и двое
старших готовы были сдаться, но младший сын Пачакутек силой заставил их
продолжать борьбу и сумел разбить чанка.
   Войска провозгласили его инкой (императором). Не прошло и двадцати лет,
как все горы Перу оказались во власти Пачакутека Великого. При его сыне
Тупак Юпанки экспансия продолжалась, и к 1525 г инки покорили громадную
территорию от Колумбии до Центрального Чили. Вероятно, со временем они
захватили бы и остальной континент, кроме, может быть, Южного Чили, где у
них был достойный противник.
   Инки создали плановое государство, в котором каждый мешок зерна и
каждая лама подлежали строгому учету. Для удобства статистики жителям
запрещено было менять место жительства и профессию. Крестьяне были
объединены в коммуны нескольких уровней (по 10, 100 и т.д., до 4000
семей). Интересно, что подобная система существовала и у монголов.
Покоренным народам инки не навязывали свою религию и культуру, надеясь,
что те ассимилируются сами собой. Требовалось только выучить
государственный язык кечуа и признать инку наместником бога Солнца на
Земле. В империи не было голодных и нищих, и все довольно эффективно
работало, по крайней мере поначалу. А ведь у них не было иных средств
сообщения, кроме вьючных лам и профессиональных бегунов. Но инка все же
правил империей, протянувшейся на 5000 километров по самым
труднопроходимым ландшафтам Земли.
   Мощеные дороги инков напоминают римские, но на перевалы ведут не
серпантины, а ступеньки - колес-то не было. Кроме береговой дороги, была
еще горная, проходившая от Аллеи Вулканов до Чили прямо по Андам. Через
реки строились подвесные мосты до 200 метров в длину.
   В конце концов именно расстояния косвенным образом оказались причиной
гибели империи. После высадки испанцев на севере по всей Америке
прокатились опустошительные эпидемии. Заболел и тогдашний инка, Уаскар.
Его брат Атауальпа, командовавший армией на далеком севере, провозгласил
себя инкой, и началась гражданская война. Прийдя к власти, Атауальпа
устроил страшную резню. Тут, как нарочно, появился Писарро со своими
головорезами и, пользуясь моментом и невероятным везением, захватил
власть. Так, по вине скорее кровавого параноика Атауальпы, чем
конкистадоров, погибла высочайшая цивилизация Америки.
   Сейчас в городе не осталось ни одного целого здания имперских времен,
только храм бога Солнца Инти уцелел почти весь (на нем теперь стоит
собор). Но семицветные флаги Тауантин-суйю снова подняты над Куско, а
народ по-прежнему говорит на кечуа и ходит в национальной одежде.
   Я остановился в крошечном отельчике на улице Тупак Юпанки у самой
центральной площади. Сначала с меня брали доллар в день, позже по дружбе
сбавили цену вдвое.
   Пару дней я просто отдыхал, исследуя соборы, музеи и рынки. Последние
представляют интерес прежде всего для ботаника - ведь здесь родина
множества культурных растений. Даже обычный картофель продается десятков
видов, с клубнями всех цветов радуги и самого неожиданного вкуса. Очень
интересно было попробовать также клубни различных видов настурций и
кислиц. Но самый знаменитый из местных деликатесов, вкуснейший фрукт мира,
нежную чиримойю (Annona chirymoya), мне не удалось найти - не сезон.
   Из Куско я надеялся попасть в национальный парк Ману. Это участок
восточного склона Анд с предгорьями и частью равнины, площадью примерно с
половину Подмосковья. Он занимает первое место среди заповедников мира по
богатству флоры и фауны, но добраться туда очень сложно. Туристические
фирмы берут 500-2000 $ за десятидневный тур, причем минимум половина
времени уходит на дорогу. А другого транспорта нет.
   Для меня Ману был последней надеждой найти большой участок
действительно нетронутого тропического леса. Экспедиция туда требовала
больших затрат времени и денег, но я не был уверен, что все это имеет
смысл. Что ждет меня там? Может быть, опять пастбища и заросшие вырубки,
покрытые цекропией и заплетенные монстерой? Оба растения очень красивы, но
тащиться ради них в такую даль...
   Я пришел в контору заповедника и предъявил Индульгенцию. "Ах, ты
биолог!" - радостно закричали сотрудники и устроили мне сорокаминутный
экзамен, чтобы проверить. Видимо, уровень моей эрудиции их устроил - меня
обещали забросить в лес при первой возможности. Но только через два дня
мне сообщили, что, если я сумею добраться до деревни Shintuya на реке Alto
Madre del Dios за полтора дня, то могу попасть на лодку, идущую на Рио
Ману. При этом всю еду на месяц необходимо брать с собой.
   В тот же вечер я закупил 20 кило риса и столько же прочих продуктов,
так что лишь с большим трудом мог оторвать рюкзак от земли. На базаре мне
очень удачно подвернулся чилийский фонарик на четырех батарейках. Он
оказался чудом техники:
   светил ярче, чем автомобильная фара, и при этом батарейки почти не
садились.
   Найти котелок мне поначалу не удалось, и пришлось купить металлическую
миску.
   Потом котелок все же отыскался, а миску я продал хозяйке отеля (к
большому ее удивлению).
   Утром я дополз до автостанции. Автобус идет два дня и отходит через
день, но мне удалось найти "фиат" с самодельным кузовом до поселка
Pilcopata выше по течению.
   Хозяин машины поначалу то и дело развлекал нас, сидящих в кузове,
исполнением русских песен, на которые он оказался большой любитель. Час за
часом мы карабкались в горы, и вскоре стало так холодно, что закоченели
даже индейцы, сидевшие рядом в кузове. Они перестали тянуть монотонные
песни на смеси испанского и кечуа и угрюмо смотрели по сторонам.
   Мы взобрались на очень высокий перевал, где стояли два десятка
крошечных домиков - инкские храмы звезд. Здесь свистел пронзительный ветер
и ничего не росло, кроме совсем утонувших в земле микроскопических
кактусов. Во времена инков люди почему-то любили селиться как можно выше -
остатки храмов и даже жилых домов той поры можно найти на ледяных вершинах
гор, у кратеров вулканов и в прочих неожиданных местах. Потом мы
спустились в долинку, где у канав разгуливали стайки пунских ибисов
(Plegadis ridgewayi), и снова полезли вверх.
   За вторым перевалом перед нами открылась серая гладь облаков,
освещенных заходящим солнцем. Едва мы нырнули в облака, как стало совсем
темно, а к холоду и ветру присоединился ледяной дождь. Облачный лес стоял
угрюмой черной стеной, лишь изредка в лучах фар звездами вспыхивали
большие белые орхидеи. Виток за витком мы спускались во мрак. Я закоченел
до полного отупения и уже не верил, что где-то может быть тепло, а сил
хватало только на то, чтобы не выпасть из кузова на ухабе.
   Так я попал в Ману.
 
 
   Походная песня индейцев Кечуа 

   Caminemos, caminemos, 
   Muchas caminos tenemos.
   Muchas caminos tenemos,
   Caminemos, caminemos.
 
   Lejos, lejos es camino, 
   Muchas piedras al camino.
   Muchas piedras al camino,
   Lejos, lejos es camino...По дороге, по дороге,

   (перевод)

   Все шагаем по дороге.
   Все шагаем по дороге,
   По дороге, по дороге.
 
   Далека у нас дорога, 
   И камней на ней так много, 
   И камней на ней так много - 
   Далека у нас дорога...
 
    
 
    
 
 
                            Глава шестая. Ману 
 
   Когда-то мы жили на небе, в раю. Но потом мы нашли большую сейбу и по
ней спустились в Лес. Лес нам понравился больше, и мы остались жить на
земле.

   Легенда индейцев мачигенга.
 
 
 
   Постепенно потеплело, тучи разошлись, и в небе появились звезды, а в
траве - светлячки. Большие белые орхидеи Cattleya сменились маленькими
алыми Oncidium.
   Странные существа перебегали дорогу в лучах фар - норковые опоссумы
(Lutreolina), колючие древесные крысы (Isothrix), жабы-рогатки
(Ceratophrys).
   Когда наполненный ароматом цветов воздух стал совсем теплым и влажным,
впереди вдруг замелькали огни, и в час ночи мы прибыли в Пилькопату -
единственную большую деревню в охранной зоне заповедника.
   Ночевать пришлось на местном базарчике. Жители вповалку спали на
прилавках, а по ним бегали землеройковые опоссумы (Caenolestes). Эти
маленькие зверьки считаются самыми древними из настоящих млекопитающих -
никогда бы не подумал, что "живые ископаемые" бывают такими наглыми.
Выбрав самый темный из свободных прилавков (спать под фонарями не
рекомендуется - они привлекают слишком много причудливых насекомых), я
дождался рассвета и на первом попутном грузовике спустился в Шинтуйю на
реке Верхней Богоматери (Alto Madre del Dios).
   Эта быстрая порожистая река образует южную границу национального парка.
Ниже она сливается с Рио Ману и дальше называется просто Матерь Божья
(Madre del Dios).
   Ее долина входит в охранную зону, нижние 75 километров Рио Ману - это
зона туризма, а весь остальной бассейн Ману с притоками - зона абсолютной
заповедности. Там нет никого, кроме двухсот индейцев. Единственный
транспорт на реках - долбленые пироги с подвесными моторами, причем в
сухой сезон они едва проходят в верховья из-за мелей, а в дожди частенько
опрокидываются на бурунах.
   В такой пироге мы и двинулись вниз с грузом риса для егерей, живущих на
двух кордонах по Рио Ману. Роскошный тропический лес тянется по берегам, а
на пляжах собирается целая коллекция птиц. Фантастически яркие попугаи ара
парами пролетали над рекой или глядели на нас из дупел в старых деревьях.
Мы заночевали в Boca Manu (Усть-Ману) - деревушке у слияния рек, а наутро
поднялись до нижнего кордона Romero.
   Разгрузив рис, ребята уплыли дальше, а я остался на "пристани" из двух
затонувших пирог. В сотне метров виднелся домик кордона. Во всех странах
мира на кордонах заповедников собирается самая лучшая публика, так что я
зашел внутрь, словно к себе домой. Двое небритых егерей сидели за бутылкой
водки. Увидев меня, они молча налили стопку и спросили: "Queres sin
comida, macho?" (Мужик, без закуся будешь?)
   В Ромеро я прожил неделю, потихоньку исследуя лес и озера в
окрестностях. От кордона расходятся старые полузаросшие тропинки, но по
лесу можно ходить и просто так. Местные жители иногда пользуются для этого
мачете, но от него много шума и мало толку. Лишь там, где разрослась
карликовая пальма Geonoma, подлесок почти непроходим.
   Был разгар сухого сезона, поэтому плотная дымка скрывала далекие горы,
а рассветы и закаты казались особенно романтичными. Раз в два-три дня
проходил легкий дождик, река поднималась на час-другой, но потом
продолжала спадать. Днем по нескольку часов стояла жара, и это время я
старался проводить в воде.
   Купаться в реках Ману лучше в футболке и обязательно - в плавках,
потому что здесь много мелких рыбешек, которые больно щиплют за соски и
прочие выступающие части.
   В лесу в это время года так мало комаров, что можно ходить совсем
голым, если не собираешься надолго останавливаться. На пляжах вьются
кусачие песчаные мухи - крошечные твари вроде мокреца. Но только в жаркие
часы они разлетаются дальше чем на пару метров от уреза воды. Ночью их
сменяют речные комары. Кроме комаров, в зарослях вас радостно встречают
крошечные, едва видимые простым глазом аргасовые клещики (Argasidae),
укусы которых потом чешутся несколько дней. На тропах, пробитых тапирами,
к клещам присоединяются наземные пиявки.
   Гораздо больше отравляют жизнь пчелки-щекотунчики (Euglossina) - они
собираются возле людей и ползают по голым спинам. Если их смахивать, то
рано или поздно попадешь рукой на осу Polistes, которая тоже любит
щекотаться, но умеет и жалить. У этих маленьких черных пчел установились
странные взаимоотношения с желтой орхидеей Oncidium penica. Самцы
специально барахтаются в пыльце орхидей, запах которой делает их
привлекательными для самок. Пчелы так привыкают к запаху пыльцы, что в
отсутствие орхидей живут лишь треть обычного срока.
   Леса равнинной Амазонии условно делятся на три типа: iapo (заболоченные
поймы), varza (леса, затапливаемые в сезон дождей) и terra firma (сухие
леса). Флора и фауна разных типов леса отличаются, как будто это разные
страны. При этом реки очень часто меняют русла (только 30-40% территории
никогда не были речным дном), так что в однообразном, на первый взгляд,
лесу трудно найти два похожих участка.
 
   Особенно богаты жизнью старицы (cochas) - озера, образовавшиеся из
старых участков русел. Их можно издалека обнаружить по гнусавому кваканью
гоацинов (Opisthocomus hoazin) - причудливых хохлатых птиц, сотнями
гнездящихся в кустах по берегам. В озерах, в отличие от рек, прозрачная
вода, поэтому здесь раздолье для любителей рыбки.
   Днем в старицах охотятся гигантские выдры (Pteronura brazilensis).
Когда-то они были многочисленны по всей сельве, потом мода на короткие
меха привела к тому, что выдровая шкура стоила больше, чем десять
ягуаровых. Сейчас выдры практически исчезли, но в Ману их еще можно
увидеть - на каждой старице живет прайд из 5 - 10 зверей. На тех озерах,
которые открыты для туристов, есть даже специальные смотровые площадки. За
выдрами можно наблюдать бесконечно, ведь они часами играют и все время
придумывают что-то новое. Они очень осторожны, но плывущего человека не
боятся и, подплыв вплотную, приветствуют громким лаем, а порой подныривают
и лают из-под воды. Местные жители называют их речными волками (lobos del
rio), а обычных выдр - нутриями.
   Ночью их сменяют черные кайманы (Melanosuchus niger). Если провести по
старице лучом фонаря, то повсюду загораются красные кружочки кайманьих
глаз. Некоторые кайманы достигают семи метров в длину. Этот вид считается
опасным, но я много раз встречался с ними во время заплывов и ни разу не
замечал какой-либо реакции, кроме страха и любопытства. Из всех крокодилов
Америки они, по-моему, самые красивые.
   Берега стариц кишат птицами - цаплями, зимородками, ибисами,
каштановыми пастушками (Aramides), маленькими водяными журавлями (Arama),
коршунами-слизнеедами, маленькими лапчатоногами (Heliornis) и похожими на
них солнечными цаплями (Eyrypyga). На склонившихся над водой ветках
пережидают день желтые летучие мышки Centronycteris с сумками на крыльях.
В воде плавают рыбки, знакомые нам по аквариумам - Scalaria, Discus и
прочие, одна другой красивей.
   А вот на реках видишь меньше интересного. В теплой воде мало планктона,
поэтому рыбы не так уж много. В основном это пираньи (Serrasalmidae).
Нехватка пищи порождает специализацию: есть пираньи, которые питаются
упавшими в воду листьями, орехами или обгрызают корни прибрежных деревьев.
У одного из местных видов, пожирателя сочных плодов, совершенно
"человеческие" челюсти, у другого (Hydrolycus) - огромные клыки, как у
барракуды. Рыбалка - нелегкий труд: вам все время либо перегрызают
проволочный поводок, либо очищают крючок от наживки.
   Только в устьях ручьев можно наловить достаточно на хороший обед за
полчаса: тут ловятся сомы с носом в виде стеклянной лопаты (они, вероятно,
заменяют здесь осетров), травоядные пираньи (Metynnis) и косатки
(Pimelodidae). Обычно же рыбалка продолжается "до первой араваны" -
крупной Aravana с нежным, как у омуля, мясом.
   На отмелях гнездятся водорезы (Rhynchops nigra) - длиннокрылые птицы,
которые по ночам "пашут" реку, вычесывая из воды рыбок. Днем им на смену
приходят толстоклювые крачки (Phaetusa simplex). Там же живут кулики,
оринокские гуси (Neochen jubata) и самые голосистые птицы Амазонии -
паламедеи (Anhima cornuta).
   Их крик, жуткое карканье и гогот, слышен за несколько километров.
Иногда на пляже можно увидеть белого каймана (Caiman crocodilus), а на
упавшем в воду стволе - ягуара. Если приглядеться к торчащим из воды
корягам, то оказывается, что многие из них сплошь покрыты козодоями
Nyctidromus, которые днем маскируются под сучки, а ночью ловят комаров,
летая над водой, как чайки.
   Совсем другой мир - маленькие ручейки, вьющиеся по лесу. Если нырнуть в
их прохладные заводи, можно увидеть неоновых рыбок (Cheirodon etc.),
меченосцев (Xiphophorus), диких гуппи (Poecilia), глиссирующих по
поверхности клинобрюшек (Gastreropelecus), крошечных сомиков
Callichthydae. По берегам встречаются гладкие, отполированные глинистые
откосы - места игр длиннохвостой выдры (Lutra longicaudata), которая любит
катание с горок больше всего на свете. В камышах живет пакарана (Dinomys
branickii) - странный грызун, о жизни которого ничего толком не известно,
и "расплющенные" жабы Pipa, выводящие потомство на спине.
   Есть в ручьях и свой кайманчик - маленький Paleosuchus trigonatum.
   Среди безумного разнообразия сельвы двое егерей, Пако и Кики, вели на
редкость скучную жизнь. Днем они проверяли документы у проплывающих
вверх-вниз туристических групп, утром потихоньку рыбачили, а вечером
часами трепались по радио с такими же бедолагами, затерянными среди рек и
лесов Перу, Боливии и Бразилии. С некоторыми подружками они общаются так
уже много лет, но ни разу их не видели. Я тоже не внес особого
разнообразия в кордонный быт, поскольку по