, глядя на этих девиц, ибо мучился, гадая,  не  охватывает  ли  и
Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых  парней,
которые так хорошо смотрелись рядом с длинноногими девицами. Стоило  ему
об этом только подумать, как у него сразу падало  настроение,  он  вдруг
остро сознавал - ему уже за сорок, и большая часть жизни прожита.
   Лето было тяжелым временем года для Эллен Броди:  летом  ее  с  новой
силой начинали одолевать мысли, которые она постоянно гнала от  себя,  -
мысли об утраченных возможностях и о той жизни, которая у нее  могла  бы
быть. Она встречала здесь тех,  с  кем  выросла:  своих  одноклассниц  -
теперь они были замужем за  банкирами  и  маклерами,  лето  проводили  в
Эмити, а зиму в Нью-Йорке, - красивых, уверенных в себе женщин,  которые
легко и непринужденно  играли  в  теннис,  легко  и  непринужденно  вели
светский  разговор;  женщин,  которые  -  Эллен  в  этом  нисколько   не
сомневалась - отпускали между собой шуточки по ее поводу:  Эллен  Шеперд
пришлось выйти замуж за того  самого  полицейского,  который  сделал  ей
ребенка на заднем сиденье своего "форда" выпуска 1948 года.
   Но дело обстояло совсем не так.
   Эллен шел двадцать второй год, когда она познакомилась  с  Броди.  Ей
оставалось учиться еще один год в Уэлсли, а в Эмити она приехала на лето
с родителями. После того как рекламное агентство, где работал  ее  отец,
перевело его из Лос-Анджелеса в  Нью-Йорк,  они  приезжали  сюда  уже  в
течение одиннадцати лет. В отличие  от  своих  подруг  Эллен  Шеперд  не
торопилась выйти замуж, хотя и не исключала того, что спустя год или два
после окончания колледжа она найдет себе мужа из своей же среды,  одного
с ней социального и материального  положения.  Думая  об  этом,  она  не
испытывала ни восторга, ни  огорчения.  Так  же,  как  и  ее  мать,  она
довольствовалась тем относительным достатком, который обеспечивал  отец,
глава семейства. Но ей вовсе не хотелось прожить точно такую  же  жизнь,
какую прожили ее родители. Многие житейские проблемы, с которыми ей  уже
пришлось столкнуться, наводили на нее тоску.  В  Эллен  была  прямота  и
открытость, и она гордилась тем, что в 1953 году в школе мисс Портер  ее
признали самой правдивой  ученицей,  и  это  было  записано  в  классном
журнале.
   Когда они впервые увидели друг друга, Броди находился при  исполнении
служебных обязанностей. Он задержал ее, вернее, ее кавалера, который вез
ее домой. Дело было поздно вечером. Молодой человек,  изрядно  выпивший,
ехал с большой скоростью по очень узким улицам.  Машине  преградил  путь
полицейский. Его молодость, приятная внешность и учтивость произвели  на
Эллен впечатление. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал
у них ключи от машины и развез их обоих  по  домам.  На  следующий  день
Эллен делала в городе какие-то покупки и совершенно случайно оказалась у
дома, где находился полицейский участок. Шутки ради она вошла в здание и
спросила, кто из полицейских  дежурил  вчера  около  полуночи.  А  придя
домой, написала Броди  записку,  в  которой  благодарила  его,  а  также
написала начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина  Броди.  Броди
позвонил ей, чтобы выразить признательность.
   Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним  в  кино,  она  приняла
приглашение скорее из любопытства. Прежде ей  вряд  ли  доводилось  даже
разговаривать с кем-либо из полицейских, а уж свидания с  полицейским  у
нее никогда не было. Броди чувствовал себя скованно, но Эллен, казалось,
проявляла такой искренний интерес к нему  и  его  работе,  что  он  стал
держаться увереннее, Эллен ему явно нравилась.  Да  и  Эллен  нашла  его
очаровательным: сильный,  скромный,  добрый,  искренний.  Он  работал  в
полиции шесть лет. Броди признался, что  меч  его  -  стать  начальником
полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на  уток,
ну и  скопить  достаточно  денег,  чтобы  раз  в  два-три  года  уезжать
куда-нибудь в отпуск.
   Они поженились в ноябре того  же  года.  Родители  Эллен  настаивали,
чтобы она закончила колледж, и Броди был готов ждать до следующего лета,
но Эллен отказывалась понимать, что еще один год учебы в колледже  может
иметь какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.
   В первые годы их  супружества  иногда  возникали  неловкие  ситуации.
Случалось, что друзья Эллен приглашали их на ужин, на обед или на пикник
на берегу океана, и они принимали эти приглашения. Но  Броди  чувствовал
себя не в своей тарелке, замечая снисходительное к себе отношение. Когда
же они встречались с друзьями  Броди,  те  вели  себя  скованно,  словно
боялись  совершить  какую-нибудь  оплошность.  Со  временем   неловкость
исчезла, дружеские отношения укрепились. Но в кругу прежних друзей Эллен
они  никогда  больше  не  появлялись.  Хотя  она  избавилась  от  ярлыка
"курортница" и снискала симпатии коренных жителей Эмити, ей было нелегко
отказаться от всего того, к чему  она  привыкла  до  замужества.  Иногда
Эллен казалось, что она переселилась в другую страну.
   Впрочем, до недавнего времени этот разрыв с прошлым не  тревожил  ее.
Она была слишком счастлива и слишком  занята  воспитанием  детей,  чтобы
позволить себе думать о возможностях, которые ею были упущены. Но  когда
ее младший сын пошел в школу, она вдруг ощутила  вокруг  себя  вакуум  и
стала предаваться воспоминаниям о том, чем были заполнены дни ее матери,
когда  дети  начали  отдаляться  от  нее:  поездки  по  магазинам   (они
доставляли удовольствие, так как денег хватало на  все,  за  исключением
самых дорогих вещей), обеды с друзьями, игра в теннис, коктейли, пикники
в конце недели. И то, что раньше наводило на нее тоску, казалось  мелким
и скучным, теперь предстало все воображении как райская жизнь.
   Эллен  пыталась  восстановить  связи  с  друзьями,  с   которыми   не
встречалась десять лет, но общих интересов уже давно не  было.  Эллен  с
увлечением рассказывала о здешнем обществе, о разных событиях в  городе,
о своей работе сестрой милосердия в саутгемптонской больнице, - обо всем
том, о чем ее бывшие друзья - многие из них  приезжали  в  Эмити  каждое
лето в течение более тридцати лет - знали мало, да и  знать  не  желали.
Они же говорили о событиях нью-йоркской жизни, о картинных  галереях,  о
художниках и  писателях,  с  которыми  были  знакомы.  Потом  вспоминали
что-нибудь из своей молодости, вспоминали старых  друзей  -  где-то  они
теперь? На этом большинство  разговоров  и  заканчивалось.  Всякий  раз,
расставаясь, все клятвенно обещали звонить друг другу и снова собираться
вместе.
   Иногда Эллен пробовала заводить новых друзей среди приезжих,  но  эти
знакомства были вымученными и непродолжительными. Они могли бы перерасти
и в дружбу, если бы Эллен меньше стеснялась своего дома, работы  мужа  и
его скудной зарплаты. Она непременно ставила в известность  своих  новых
знакомых, что до замужества она занимала другое  положение  в  обществе.
Она понимала, что ей не следовало этого делать,  и  ненавидела  себя  за
это, потому что горячо любила своего мужа, обожала детей и большую часть
года была вполне довольна своей судьбой.
   Теперь она уже больше не атаковала общество курортников, не  пыталась
там стать своей, но обида и тоска не  проходили.  Она  Чувствовала  себя
несчастной и вымещала свою неудовлетворенность главным образом на  муже,
который понимал ее состояние и терпеливо сносил все ее  капризы.  Каждый
год ей хотелось забыться глубоким сном на весь летний сезон.
   Около половины  седьмого  Броди  свернул  на  Оулд-Милл-роуд.  Солнце
стояло довольно высоко. Оно уже потеряло  свой  предрассветный  багровый
цвет и становилось оранжевым. На небе не было ни облачка.
   Владельцы  домов,  стоявших  на  берегу  океана,   не   имели   права
загромождать  проходы  между  домами,  доступ  на  пляжи   должен   быть
свободным. Но в большинстве случаев эти проходы были заняты  под  гаражи
или перегорожены живыми изгородями из бирючины. С  дороги  пляж  не  был
виден. Броди мог разглядеть только верхушки дюн.  Поэтому  через  каждые
сто ярдов ему  приходилось  останавливать  машину,  выходить  из  нее  и
осматривать пляж.
   Утопленницы он нигде не видел. На широком белом пространстве - только
несколько коряг, одна или две консервные банки да  длинная,  шириной  не
больше ярда, лента морской травы  и  водорослей,  принесенных  к  берегу
южным ветерком.
   Океан был спокоен, и если бы тело плавало на поверхности, он  бы  его
увидел. "Но если оно под водой, -  подумал  Броди,  -  то  мне  остается
только ждать, когда его выбросит на берег".
   К  семи  часам  Броди  осмотрел  весь  пляж  вдоль  Оулд-Милл-роуд  и
Скотч-роуд, ничего необычного не  увидел,  обратил  внимание  только  на
бумажную тарелку,  на  которой  лежали  три  чаши  с  зубчатыми  краями,
вырезанные из кожуры апельсина, - верный признак того, что в этот летний
сезон в Эмити понаехала особенно изысканная  публика.  Броди  направился
обратно по Скотч-роуд, потом свернул к городу по Бейберри-Лейн и  прибыл
в полицейский участок в начале восьмого.
   Когда Броди вошел, Хендрикс делал последние записи, сдавая дежурство.
Похоже, он был разочарован тем, что Броди не приволок на себе труп.
   - Невезение, шеф? - спросил он.
   - Это зависит от того, что ты считаешь везением,  а  что  невезением,
Леонард. Тела я не нашел. Кимбл не появился?
   - -Нет.
   - Ладно, надеюсь, он уже проснулся. Представляю  себе  зрелище:  люди
уже идут в магазины, а полицейский дрыхнет в своей машине.
   - Он объявится здесь  к  восьми,  -  сказал  Хендрикс.  -  Он  всегда
приезжает в это время.
   Броди  налил  себе  чашку  кофе,  прошел  в  свой  кабинет  и   начал
просматривать утренние газеты - ранний выпуск "Нью-Йорк  Дейли  Ньюс"  и
местную газету "Эмити лидер", которая выходила  раз  в  неделю  зимой  и
ежедневно летом.
   Кимбл прибыл без пяти минут восемь. Вид у него был  такой,  будто  он
спал в форме. Кимбл сел рядом с Хендриксом и стал пить  кофе,  дожидаясь
конца смены. Хендрикса сменили  ровно  в  восемь,  и  он  уже  натягивал
кожаную куртку, собираясь уходить, когда Броди вышел из своего кабинета.
   - Я еду к Футу, Леонард, - сказал Броди.  -  У  тебя  нет  настроения
прокатиться со мной? Это не обязательно, но я подумал, может, ты  хочешь
довести до конца дело с.., этой "водоплавающей"? - Броди улыбнулся.
   - Конечно, с удовольствием, - сказал Хендрикс. - У меня  сегодня  нет
больше никаких дел, а выспаться я могу и днем.
   Они поехали в машине Броди.  Когда  они  остановились  у  дома  Фута,
Хендрикс сказал:
   - Держу пари,  они  еще  спят.  Прошлым  летом,  помню,  в  час  ночи
позвонила какая-то женщина и попросила  меня  приехать  утром  пораньше,
потому что у нее такое чувство, будто часть ее драгоценностей пропала. Я
сказал, что могу выехать  сразу  же,  но  она  на  это  не  согласилась,
сказала, что ложится спать. Словом, я был у нее в  десять  утра,  и  она
выставила меня за дверь.  Сказала:  "В  такую  рань  я  вас  не  просила
приезжать".
   - Посмотрим, - ответил Броди. - Если они действительно беспокоятся об
этой дамочке, вряд ли они будут спать.
   Дверь открыли сразу же.
   - Мы ждали от вас вестей, - сказал молодой мужчина. - Я Том  Кэссиди.
Вы нашли ее?
   - Я начальник полиции Броди. Это полицейский  Хендрикс.  Нет,  мистер
Кэссиди, мы не нашли ее. Можно войти?
   - О, конечно, конечно.  Извините.  Проходите  в  гостиную.  Я  позову
Футов.
   Через каких-нибудь пять минут Броди знал все, что, по его мнению, ему
необходимо было знать.  Затем  он  попросил  показать  одежду  пропавшей
женщины - не потому,  что  надеялся  узнать  что-то  новое,  ему  просто
хотелось продемонстрировать; им как добросовестно выполняют  полицейские
свои обязанности. Его провели в спальню, и он осмотрел  одежду,  лежащую
на кровати.
   - Она не брала купальник с собой?
   - Нет, - ответил Кэссиди. - Он  в  верхнем  ящике,  вон  там.  Я  уже
смотрел.
   Броди помолчал с минуту, подбирая слова, затем сказал:
   -Мистер Кэссиди, мне не хочется показаться бестактным, но не было  ли
у этой  мисс  Уоткинс  каких-нибудь  странностей?  Имела  она  привычку,
например, уходить из дому среди ночи.., или гулять нагишом?
   - Нет, насколько мне известно, - сказал Кэссиди. - Но  я  не  слишком
хорошо ее знаю.
   - Ясно, - сказал Броди. - Тогда, я думаю, мы еще разок  пройдемся  по
пляжу. Вам идти не обязательно. Хендрикс и я сами справимся.
   - Если вы не возражаете, я бы пошел с вами.
   - Я не возражаю. Я подумал, может быть, вы не хотите.
   Трое мужчин вышли на пляж.
   Кэссиди показал  полицейским,  где  он  заснул  -  на  песке  остался
отпечаток его тела - и где лежала одежда женщины.
   Броди окинул взглядом пляж. Более чем на милю в одну и другую сторону
пляж был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись
на белом песке.
   - Пройдем немного, - предложил он. - Леонард, ты иди на восток вон до
той косы. Мистер Кэссиди, мы с вами пойдем на запад. У  тебя  свисток  с
собой, Леонард? На всякий случай.
   - Да, - ответил Хендрикс. - Ничего, если я сниму ботинки?  Так  легче
идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.
   - Мне лично все равно, - ответил Броди, - твое дежурство закончилось.
Ты можешь даже снять штаны, если захочешь. Но тогда я  арестую  тебя  за
непристойное поведение.
   Хендрикс зашагал  в  восточном  направлении.  Упругий  влажный  песок
холодил ступни. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки  в  карманы,
поглядывая на ракушки, на клубки водорослей. Какие-то  букашки,  похожие
на маленьких черных паучков, вылетели у него из-под ног, а  когда  волна
отхлынула, он увидел, что из  дырочек,  проделанных  в  песке  песчаными
червями, вылетают маленькие пузырьки воздуха. Он наслаждался  прогулкой.
Странная вещь, думал он, вот живешь здесь всю жизнь и почти  никогда  не
делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы, не бродишь, например, по
пляжу, не плаваешь в океане. Он не помнил,  когда  купался  в  последний
раз. Даже не знал, есть ли у него  плавки  или  он  потерял  их.  Что-то
похожее он слышал и о жителях Нью-Йорка - будто половина из них  никогда
не поднималась на крышу  небоскреба  Эмпайр  стейтбилдинг,  ни  разу  не
побывала у статуи Свободы.
   Время от времени Хендрикс поднимал голову и смотрел, далеко ли еще до
косы.  Несколько  раз  он  обернулся  -  вдруг  Броди  и  Кэссиди  нашли
что-нибудь. Они были примерно в полумиле от него.
   Пройдя еще немного вперед,  Хендрикс  увидел  впереди  кучу  травы  и
водорослей, которая показалась ему очень уж большой. Когда он был от нее
в  ярдах  тридцати,  он  подумал:  водоросли,  должно  быть,  на  что-то
намотались. Подойдя к куче, Хендрикс  наклонился,  чтобы  снять  немного
водорослей, и вдруг замер. Несколько секунд он  смотрел,  не  отрываясь,
оцепенев от ужаса. Потом нашарил в кармане брюк свисток, приложил его  к
губам, хотел дунуть и не смог. Хендрикса вырвало. Он покачнулся  и  упал
на колени.
   На песке, опутанная водорослями, лежала женская голова. Целы  были  и
плечи,  часть  руки  и  примерно  треть  туловища.  Всю  кожу  покрывали
серо-голубые пятна, мышцы свисали клочьями. Когда Хендрикса выворачивало
наизнанку, он подумал -  и  это  вызвало  новый  приступ  рвоты,  -  что
оставшаяся у женщины грудь такая же плоская, как  цветок,  засушенный  в
книге.
   - Подождите, - сказал Броди и  дотронулся  до  руки  Кэссиди.  -  Мне
послышался свист. - Щурясь от утреннего солнца,  он  разглядывал  темное
пятно на песке, это явно был Хендрикс, и тут он снова услышал свист, уже
более отчетливо.
   - Бежим, - сказал он.
   Хендрикс все еще стоял на коленях, когда они подбежали  к  нему.  Его
уже не рвало, но голова безвольно свисала  на  плечо,  рот  был  открыт,
дышал он шумно, прерывисто.
   Броди на несколько шагов опередил Кэссиди.
   - Мистер Кэссиди, подождите немного, хорошо? - сказал  он,  раздвинув
водоросли, и когда увидел, что там, почувствовал, как к  горлу  подкатил
комок. Броди сглотнул и закрыл глаза. Спустя минуту он сказал: -  Теперь
вы можете посмотреть, мистер Кэссиди. Скажите, это она?
   Кэссиди не мог  двинуться  с  места.  Он  смотрел  то  на  Хендрикса,
стоявшего в изнеможении на коленях, то на водоросли.
   - Это? - сказал он, указывая на кучу и невольно отступая назад. -  Вы
хотите сказать...
   Броди все еще старался подавить тошноту.
   - Я думаю, - ответил он, - это все, что от нее осталось.
   Кэссиди нехотя приблизился. Броди раздвинул водоросли, чтобы тот  мог
хорошенько рассмотреть серое, с раскрытым ртом лицо.
   - О боже! - воскликнул Кэссиди и зажал рот ладонью.
   - Это она?
   Кэссиди кивнул, не  отрывая  взгляда  от  лица.  Затем  отвернулся  и
спросил:
   - Что с ней случилось?
   - Точно не знаю, - ответил Броди. - По-моему, нанес напала акула.
   У Кэссиди подкосились колени, и, опускаясь на песок, он пробормотал:
   - Кажется, сейчас меня вырвет. - Он опустил голову, и его стошнило.
   Броди,  почувствовав   запах   рвоты,   понял,   что   сопротивляться
бесполезно.
   - Присоединяюсь к компании, - сказал он, и его тоже вырвало.
 
Глава 3 
 
   Через несколько минут Броди поднялся и  пошел  к  машине,  надо  было
вызвать "скорую помощь" из саутгемптонской больницы.  Через  час  машина
приехала. Тело, вернее, его верхнюю  часть,  запихнули  в  прорезиненный
мешок и увезли. В одиннадцать часов Броди сидел уже в своем  кабинете  и
составлял протокол о несчастном случае. Он  уже  все  написал,  осталось
только заполнить графу "причина  смерти",  но  тут  раздался  телефонный
звонок.
   - Это Карл Сантос, Мартин, - голос судебного следователя Броди  узнал
сразу.
   - Да, Карл. Что ты хочешь мне сказать?
   - Если у тебя нет оснований думать,  что  совершено  убийство,  я  бы
сказал, что это акула.
   - Убийство? - переспросил Броди.
   - Я лично так не считаю. Но могу предположить, хотя это маловероятно,
что какой-то маньяк расправляется со своими жертвами с помощью топора  и
пилы.
   - Нет, это не убийство, Карл. Нет причины для убийства,  нет  орудия,
которым совершено преступление, и нет  подозреваемого,  если  рассуждать
здраво.
   - Тогда это акула. И к тому же здоровенная, стерва.  И  это  не  винт
океанского лайнера. Он бы разрубил девушку пополам, но так...
   - Хватит, Карл, - оборвал Броди. - Не будем обсуждать подробности.  А
то меня снова вывернет наизнанку.
   - Извини, Мартин. Тогда я напишу - нападение акулы. Полагаю, что  эта
версия больше всего тебя устроит, если у тебя нет.., особых соображений.
   - Нет, - сказал Броди. - На этот раз нет. Спасибо за звонок, Карл.  -
Он положил трубку, напечатал  в  графе  "причина  смерти"  -  "нападение
акулы" и откинулся на спинку стула.
   Мысль о том, что и в этом деле  могли  быть  особые  соображения,  не
приходила ему в голову раньше. Эти особые соображения то и  дело  ставят
его в щекотливые ситуации,  вынуждая  отыскивать  такие  способы  защиты
общих интересов, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни закон.
   Курортный сезон только начинался, и Броди знал: от того, как  пройдут
эти три месяца, зависит благополучие Эмити в течение всего года. Удачный
сезон давал возможность городу  безбедно  прожить  до  следующих  летних
месяцев. Зимой население Эмити составляло тысячу человек, в хорошее лето
количество жителей увеличивалось до десяти тысяч.  И  эти  девять  тысяч
курортников обеспечивали существование тысяче местных жителей в  течение
года.
   Владельцы магазинов  скобяных  изделий,  спортивных  товаров  и  двух
бензозаправочных станций, фармацевты - все  рассчитывали  на  прибыльный
летний сезон, который  поможет  им  продержаться  зиму.  Жены  столяров,
электриков, водопроводчиков работали  летом  официантками  или  агентами
компаний по продаже недвижимости, чтобы  обеспечить  семьи  на  зиму.  В
Эмити только два за