вится  очень большой ошибкой. Мы считали, что настоящая резолюция не должна
быть  отменена, так  как  в  ней отображается логический  ход  враждебной  и
антимарксистской   практической  деятельности  руководства  Коммунистической
партии Югославии
     Мы рассуждаем так: если отпадет данная резолюция, если отпадет все, что
в  ней  было написано,  то отпадут,  например, и процессы  по  делу  Райка в
Венгрии, по делу Костова в Болгарии и т.д. По аналогии, должен отпасть также
процесс по делу предательской банды, возглавленной Кочи Дзодзе с компанией (
Речь идет о судебных процессах над Лазло Райком, бывшим министром внутренних
дел, а затем  министром иностранных дел Венгрии, над Трайко Костовым, бывшим
заместителем    председателя   Совета   Министров    Болгарии,   и   другими
агентами-провокаторами  в  бывших  странах  народной  демократии.  Они  были
завербованы  рядом империалистических секретных служб, а впоследствии встали
и на- службу югославской секретной службы.
     Титовцы вели агентурную деятельность и против социалистической Албании,
завербовав, помимо  других, Кочи Дзодзе и,  как выяснилось  впоследствии,  и
Мехмста  Шеху.  Последний  был  завербован  в  качестве  агента американской
разведки директором американской  технической школм в Албании Гарри Фульцем,
по  его приказу поехал в Испанию и, пробыв три года  во  французских лагерях
для беженцев  в Сюприенс, Гюрсс и Берне, где был завербован также британским
Интеллидженс     сервисом,     вернулся     в      Албанию.     Во     время
Национально-освободительной  борьбы  стал агентом  югославских троцкистов, а
позднее   и   советских   ревизионистов.   (См.:  Энвер   Ходжа,   "Титовцы"
(Исторические  записки). Издательство "8 Нентори" Тирана, 1983, изд. на рус.
яз., стр.. 579-647.).
     Враждебная  нам  деятельность  предательской  шайки  Кочи  Дзодзе  была
связана  с  антимарксистской,  ликвидаторской   и  буржуазно-националистской
работой руководства Коммунистической  партии Югославии, которая и составляла
ее источник.  Справедливая принципиальная борьба против этой вражедбной  нам
деятельности была одним из  направлений курса,  принятого  1  съездом  нашей
партии. Мы,  -  говорилось  в нашем  письме,  -никогда не сдвинемся  в  этой
правильной линии. Итак,  мы полагали, что  отмена  указанной резолюции,  как
ошибочной,  не только явится извращением  истины,  но и  создаст тяжелую для
нашей   партии   обстановку,  вызовет  смятение,  побудит  антипартийных   и
враждебных нам элементов активизироваться  против  нашей  народной  власти и
нашей партии, как и  против Советского  Союза. Мы  никак  не можем допустить
создания подобной обстановки.
     Мы, -  писали  мы далее  советскому руководству,  - переживали  трудное
положение и сожалели и сожалеем о том, что по этому вопросу мы не можем быть
одного мнения с вами.
     Таково было  в сущности  содержание нашего  второго  письма  советскому
руководству.
     Если здесь  есть место для употребления  слова "отказ", то единственный
факт,  в отношении которого можно его употреблять, это неповторение с  нашей
стороны предложения  о  предварительном созыве  совещания Информбюро.  Такое
предложение было бы бесполезным, ибо Хрущев уже сделал  все совершив^  шимся
фактом и вылетел в Белград. С другой стороны, хотя мы и изложили свое мнение
в  защиту  принципов,  мы  не  могли  открыто  выступить  против  советского
руководства и других  в  такое время, когда проблема  еще находилась в  фазе
своего развития. Во всяком случае,  мы еще больше повыбили бдительность, еще
зорче  стали смотреть в  оба. Для нас как в  прошлом,  так  и в  последующем
отношение  к  белградским ревизионистам было и оставалось пробным камнем при
оценке  того,  проводит ли  данная  партия правильную,  марксистскую или  же
ошибочную, антимарксистскую линию. Оно  и впредь должно было служить оселком
и для Хрущева и хрущевцев.
     Вскоре после  этих событий,  летом 1955  года,  я  получил  приглашение
"непременно выехать в Советский Союз на отдых".
     При  Сталине я ездил туда по делам и очень  редко на отдых. Во время же
Хрущева на  нас стали оказывать настолько сильное давление, чтобы  мы ездили
туда на  отдых,  что  просто  трудно было отказать,  ибо  советская  сторона
ставила  вопрос  в политическом плане. Но мне  не  хотелось ехать на отдых в
Советский Cotd3, ибо  фактически  там  нельзя  было отдыхать  и  приходилось
тратить много времени. Чтобы  добраться  до Москвы, нам приходилось ехать на
пароходе  восемь дней от  Дуррсса до  Одессы, причем на небольших  пароходах
(как Котовский, Чиатура), которые здорово качали. Еще двое суток - на поезде
Одесса-Москва, затем один день -на самолете от Москвы до Кавказа (Кисловодск
и др., то есть 11 дней туда и 11 обратно, плюс несколько дней на совещания,,
так что можно представить себе, что это был за отдых.
     Сразу  же  по  прибытии  в   Москву  начинались  встречи  с  советскими
руководителями, но эти  встречи уже не  были приятными, как со Сталиным. Они
теперь  приходили  то  в  атмосфере  глухого  гнева,  то  в  явно  натянутой
атмосфере.
     Так было и на этот раз. Прибыв в Москву, я имел две встречи с Сусловым.
     С первых  же слов  он  сказал мне, что будем  беседовать о  югославском
вопросе, и диктующим тоном подчеркнул:
     - Руководство  вашей партии  должно хорошо  учесть этот  вопрос, вам не
следует подходить косно к югославской проблеме.
     Я слушал, не отрывая глаз от него, и он, почувствовав мое недовольство,
сделал своего
     рода отступление:
     - Их  ошибки остаются ошибками, - сказал он, - но наша цель заключается
в том. чтобы подружиться  с ними и двигать  вперед дружбу с Югославией.  Наш
Центральный Комитет, - продолжал он,  - на своем последнем заседании еще раз
проанализировал наши отношения с  Югославией, и  доклад по этому вопросу  мы
передадим вам лично, так как он совершенно секретный.
     Он замолк на мгновение, стремясь угадать, какое  впечатление  произвели
на меня его слова, а затем добавил:
     -Главное  это  то,  что  Центральный  Комитет  Коммунистической  партии
Советского  Союза  рассмотрел  югославский  вопрос  в реалистичном  свете, с
учетом  предательской работы  Берия,  и  в  связи  с  этим  мы  выступили  с
самокритикой.  Наш  Центральный  Комитет пришел к заключению,  что  разрыв с
Югославией был ошибкой, значит, мы поторопились.
     - Как, поторопились?! -сказал я ему. - В свое время этот вопрос глубоко
и подробно анализировался и обсуждался, были вскрыты истинные идеологические
и политические причины возникших разногласии.
     -Главной причиной этого  разрыва,  - продолжал  Суслов,  -  являются не
идеологические вопросы, хотя ошибки у них были, и об этом прямо было сказано
югославам. Главная причина заключается в клевете, возведенной на югославских
руководителей в отсутствии  терпения с нашей  стороны. Принципиальные ощибки
югославов надо было обсудить, доказать и сгладить. Этого не было сделано.
     -  Из  всех рассмотренных фактов, - отметил он далее, - получается, что
нет ничего состоятельного для  того, чтобы сказать, что югославские товарищи
отклонились  и  продали  Югославию;  в  то  же  время  не   получается,  что
югославская экономика зависит от иностранцев.
     -  Вы  уже  простите  меня, -сказал  я ему, - но давайте на один момент
оставим в  стороне  то,  что  было проанализировано и решено в 1948  и  1949
годах.  Возьмем  только вашу корреспонденцию с  югославским руководством  за
последние  два года.  Не только в  некоторых  из ваших  писем,  но ив  своих
письмах сами югославы признают, что они установили прочные связи с  Западом.
Как  же  теперь  понимать  ваши  противоположные  оценки  относительно  этих
вопросов?
     - Некоторые  ошибки были допущены, но их следует тщательно рассмотреть,
- сказал Суслов и стал приводить мне ряд "аргументов" в доказательство того,
что югославские руководители не стояли, мол, на ошибочном пути. Естественно,
он тоже  попытался взвалить  вину  на  Берия  и  Гьиляса  и  на империализм,
пытающийся "перетянуть Югославию на свою сторону".
     Молотов также,  -  продолжал  Суслов,  -  занимал довольно  сектантскую
позицию в этой проблеме. Он сам допускал ошибки в государственных отношениях
с Югославией  и  настаивал  на том,  что это не  его  ошибки, а  югославских
товарищей.  Но Центральный  Комитет  потребовал  от Молотова доказать, в чем
заключаются ошибки  югославов, и мы резко раскритиковали его за его позицию.
Наконец, и он солидаризовался с Центральным Комитетом.
     Взяв слово, я подробно рассказал  ему о наших  отношениях с югославским
руководством,  начиная  со  времени  Национально-освободительной  борьбы.  Я
отметил   основные   агентурные  и  антиалбанские   вылазки,   которые   они
предпринимали и  продолжали все время предпринимать  против  нас (В период с
1948  года  по 1955 год югославской  агентурой было заслано или сколочено  в
Албании 307 банд агентов, диверсантов и преступников, которые были  схвачены
или  уничтожены  все  до единого.  За этот  же  период в  нашей стране  были
раскрыты  и уничтожены тайные  агентурные группы  и организации, созданные и
управляемые югославскими секретными службами  в сотрудничестве с западными.)
и в заключение сказал ему:
     - Именно  эти и многие  другие факты, каждый весомее другого,  убеждают
нас в  том, что югославское  руководство не стояло и не стоит на  правильном
пути. Тем не менее, мы всегда выступали  и выступаем  за нормальное развитие
государственных отношений с ними.
     -  Согласен,  согласен!  -  сказал  Суслов.  -  Надо поступать с  более
открытым сердцем. Это в интересах  нашего  лагеря; нельзя  допустить,  чтобы
Югославию забрали у нас империалисты,
     В заключение этой встречи, будто мимоходом, он сказал мне:
     -  В  прошлые  годы  вы  осудили многих врагов, обвиняемых в  связях  с
югославами. Посмотрите их дело,  и  тех,  которых  следует  реабилитировать,
реабилитируйте.
     -  Мы никого  не  обвиняли и  не  осуждали  несправедливо, --решительно
сказал я  ему,  и  мы  расстались  с  ним,  получив  его  наказ быть  "более
великодушными".
     Стало ясно, зачем они пригласили меня на отдых. Однако хрущевцы этим не
ограничились. Они уже разработали дьявольские  планы, чтобы во  что бы то ни
стало заставить  нашу партию встать  на  их путь примирения  с  белградскими
ревизионистами. На  этот  раз мне отвели какую-то дачу под Москвой, которая,
как  они мне  сказали, когда-то принадлежала Сталину. Это была простая дача,
все главные помещения, в  том числе  и  наша спальня,  которую  отделяла  от
коридора стеклянная  дверь,  были  расположены  на  первом  этаже. С  правой
стороны  размещались столовая, студия  и гостиная, которые  врезались  мне в
память  за  то,  что были очень  убого меблированы.  С левой стороны,  через
коридор и комнату с тахтами, расположенными вдоль стен, можно было входить в
кинозал.  За двором не было нужного ухода - было очень мало цветов и зелени.
Не  было  тенистых  деревьев,  а  была  построена  дугообразная  беседка  со
скамейками,  тоже  дугообразными,  прикрепленными  к столбам; там  сидели  и
играли дети.  Рядом  с домом  - участок земли, вроде огорода. Именно в  этом
доме однажды  ночью  мы услышали сильный стук в стеклянную дверь, отделявшую
нашу спальню от коридора. Моя жена, Неджамие, поспешно встала,  полагая, что
нашему сыну нездоровится, так как в тот день он упал  и ушиб руку. Она вышла
и вмиг вернулась и говорит мне:
     - Это один из дежурных офицеров, тебя Микоян просит к телефону.
     Я спросонок спросил, который час.
     - Половина первого, - ответила Неджмие.
     Я что-то  накинул на плечи и пошел в  студию,  где находился телефонный
аппарат.  С  другого  конца  Микоян,  совершенно  не  спросив  извинения  за
телефонный звонок за полночь или за то, что он разбудил меня, говорит мне:
     - Товарищ Энвер,  здесь в Москве, находится товарищ Светозар Вукманович
Темпо     (Бывший     член     югославского    руководства.     Во     время
Нацонально-освободительной  борьбы  играл  роль  титовского  "странствующего
посла"   в   балканских  странах,   стремясь   осуществить   шовинистические
панславянские  цели титовской клики и расколоть  коммунистические  партии  и
национально-освободительное движение в этих странах. Как во время войны, так
и  после   освобождения  от   наци-фашистских   захватчиков  стоял  на  явно
антимарксистских  и антиалбанских  позициях.  (См.:  Энвер Ходжа,  "Титовцы"
(Исторические записки),  Издательство "8 Нентори" Тирана, 1983, изд. на рус.
яз., стр. 42-75,  90-105, 369). я до  сих пор  с ним был.  Вы его знаете,  и
хорошо было бы встретиться с ним; он согласен встретиться с вами завтра.
     Некоторое время я помалкивал у телефона, тогда как Микоян, который и не
намеревался спросить моего мнения, сказал: "Итак, согласен, завтра"  - таким
тоном, будто он отдавал распоряжения какому-либо секретарю обкома.
     - Как это так,  "согласен", товарищ  Микоян?  - сказал  я.-Ведь  я имел
беседу  с товарищем Сусловым и изложил ему  взгляды нашей  партии на позиции
Югославии и Тито,  Микоян стал читать мне  по телефону трафаретный монолог о
"социалистической Югосливии" о Тито,  который  является "хорошим человеком",
об  ошибках  Берия  и  грехах,  допущенных, мол,  нами  (Советским Союзом  и
Информбюро), и в заключение сказал:
     - На  этот  шаг вы должны пойти, товарищ Энвер,  вы  знакомы  с  Темпе,
поговорите с ним, постарайтесь сгладить разногласия, это в ваших интересах и
в интересах лагеря. Вы тоже должны помочь предотвратить переход Югославии  в
лагерь империализма. .. Итак, согласен, завтра.
     - Согласен,  согласен, завтра. - процедил я от злости. Я лег в постель,
но сон убежал  из-за  отвращения  к этим закулисным сделкам и  совершившимся
фактам, которые лихорадочно стряпали  хрущевцы  на  своем пути измены. Я два
раза встречался  с Темпо в Албании во  время войны, и оба раза мы ссорились,
так как он был груб и кичлив донельзя. Он возводил ложные  обвинения на нашу
борьбу и  наших людей, руководивших ею, или же вносил нелепые предложения "о
балканском штабе", который неизвестно, как должен был  функционировать в тех
условиях,  когда мы с трудом  поддерживали сообщение между различными зонами
внутри страны, не говоря уже о целях,  которые скрывались за  этим "штабом".
Ну а  теперь, что же мне  сказать Темпо после всего того, что  они совершили
против нас, начиная с Тито,  Ранковича,  их  посланцев  -Велимира  Стойнича,
Ниязи  Диздаревича и вплоть до их агентов - Кочи Дзодзе  с компанией? Как же
можно  старую собаку батькой  звать?!  Всю ночь напролет я  провел не смыкая
глаз,  думая  над тем,  что  делать.  Время  еще  не  пришло рассчитаться  с
хрущевскими ревизионистами.
     На следующий  день мы встретились с Темпо. Я  начал говорить ему о том,
что произошло.
     - Оставим в стороне пройденное, -сказал он и начал говорить о положении
Югославии.  Он   сказал  мне,  что  в  области  промышленности  у  них  были
достижения, но не хватало сырья.
     - С  сельским  хозяйством дела у нас очень плохо, - сказал он мне, - мы
сильно отстаем, поэтому  думаем приложить больше усилий к его подъему. Из-за
допущенных в сельском хозяйстве  ошибок, - продолжал он, - нам приходилось и
приходится туго.
     И так он продолжал говорить мне о пережитых ими трудностях и о том, что
они были вынуждены получать от западных стран помощь по высоким процентам.
     -Теперь  нам  помогает.  Советский  Союз.  и  соглашение  с  советскими
осуществляется успешно, - заключил он.
     Я тоже говорил  ему  о  достижениях нашей  страны  за  этот период  и о
трудностях, на  которые  мы  наталкивались и  продолжали еще  наталкиваться;
рассказал  о комиссии по Ох-ридскому озеру  и б затягивании  переговоров  их
стороной,  но он  сказал, что ничего  не знал об этом^  ибо "это были  планы
македонцев^.
     - Тем не  менее давайте-ка лучше посмотреть вопрос о Шкодринском озере,
где выгоды  будут более значительными для  обеих сторон, особенно для  вашей
стороны,  -  добавил  он.  Вот  так  прошла  встреча  с  Темпе, которую  мне
подстроили советские.
     После встречи с ним, Микоян и Суслов сказали мне в один голос:
     - Вы хорошо сделали, что встретились с Темпо, теперь лед уже разбит.
     По-ихнему, лед, горой вставший между нами  и титовскими ревизионистами,
можно было  разбить одним только  случайным  совещанием или встречей, но  мы
думали не так. В отношениях  между нами и Югославией не могло быть "весны" и
оттепели в  идеологической области, мы  не  намеревались утонуть  в трясинах
мутных вод хрущевцев и титовцев.

     5. "ПАРТИЯ-МАТЬ" ХОЧЕТ РУКОВОДИТЬ
     Хрущев добивается гегемонии  в мировом  коммунистической движении.  Его
выпады  против Коминтерна и  Информбюро. Хрущевцы  протягивают свои  когти к
другим   партиям   Внезапная   смерть   Готвальда  и   Берута.  Незабываемые
воспоминания от встречи с Димитровым и Кодаровым. Корректные,  но формальные
отношения с  Румынией.  Оппортунистические  зигзаги румынского  руководства.
Приятные   впечатления  от  Чехословакии;  вольные  прогулки  и   визиты   в
исторические места. Удушливая атмосфера везде  в  Советском Союзе. Чиновники
окружают нас повсюду. Наши отношения с восточногерманцами.
     Выше я рассказал о "лекции", которую зачитал мне Хрущев о роли  первого
секретаря  партии, и  о  "мнении",  которое он высказал польским товарищам о
замещении Берута Охабом на этом посту.
     Этот  факт   не   только  поразил   меня.  но  и  показался  совершенно
неприемлемым,  нетактичным  (мягко выражаясь) вмешательством в дела братской
партии.
     Последующий ход  событий  должен  был  разъяснить  и  убедить  нас, что
подобные  "предприятия" являлись  обыденными формами "работы". Хрущева в его
попытках  поставить  под  свое  господство   международное  коммунистическое
движение.
     И  эта  деятельность  не  была  лишена демагогического  облачения.  Эта
демагогия сводилась к следующему: "Сталин  держал коммунистические и рабочие
партии в своем кулаке силой, террором, он навязывал им  действия в интересах
Советского Союза  и  в ущерб  интересам  мировой революции". Хрущев стоял за
борьбу против  Коминтерна, якобы исключая  при этом период Ленина. На взгляд
Хрущева и других современных ревизионистов. Коминтерн выступал не иначе, как
"агентурой  советских  в капиталистических странах". Их мнение, которого они
не высказывали  открыто,  но  которое  можно было  подразумевать,  полностью
совпадало  с  чудовищными  обвинениями  капитализма  и  мировой  реакционной
буржуазии, выступавших против  пролетариата и новых коммунистических партий,
основанных после измены социал-демократии и II Интернационала.
     Ленин,  а  после  него  Сталин, посредством Коминтерна  консолидировали
коммунистические  и  рабочие  партии,  усилили  борьбу  пролетариата  против
буржуазии,  против  шедшей  на  подъем  фашистской  диктатуры.  Деятельность
Коминтерна была положительной, революционной. Не  исключено, что  Могли быть
допущены и отдельные ошибки, однако  надо учесть и трудные условия подполья,
в  которых были вынуждены работать партии  и  само руководство Коминтерна, а
также  жестокую  борьбу,  которую   вели   против  коммунистических   партий
империализм, буржуазия и реакция. Истинным революционерам никогда не забыть,
что именно  Коминтерн  способствовал основанию и укреплению коммунистических
партии  после  измены  II Интернационала, как не забыть им также, что именно
Советский  Союз  времен   Ленина  и   Сталина  явился  страной,  где   сотни
революционеров нашли убежище, спасаясь от  репрессий со стороны буржуазии  и
фашизма, и где они развернули свою деятельность.
     При оценке работы  Коминтерна и Сталина Хрущев  встретил поддержку и со
стороны китайцев, которые 9 этом направлении продолжают критиковать, правда,
непублично.  Свое  мнение об  этой неправи