против их  патрона.  Гомулка,
Деж,  Ибаррури, Али  Ята, Багдаш  и  многие другие  поднимались на трибуну и
соревновались  в своем усердии мстить тем, кто "поднял руку на партию-мать".
Было  и  трагично,  и  смешно  смотреть как  эти  люди,  выдававшие себя  за
политиков и руководителей, у  которых  "ума палата", поступали  как наймиты,
как hommes  de paille (По-французски: подставные лица.),  как  заведенные  и
связанные за кулисами марионетки.
     В  перерыве  между  заседаниями  ко мне  подходит Тодор  Живков. У него
тряслись губы и подбородок.
     - Поговорим, брат, - говорит он мне.
     - С  кем? -  спросил я. -  Я выступил,  вы  слушали,  полагаю; вас  кто
подослал, не Хрущев ли? Мне нечего беседовать с вами, поднимитесь на трибуну
и говорите.
     Он стал бледным, как полотно и сказал:
     -  Обязательно  поднимусь  и  дам  вам  ответ.  Когда  мы  выходили  из
Георгиевского зала, чтобы  уехать  в резиденцию, Антон Югов, у самого  верха
лестниц взволнованно спросил нас:
     - Куда ведет вас этот путь, братья?
     - Вас куда ведет путь Хрущева, а  мы идем  и всегда будем идти  по пути
Ленина,  - ответили мы ему. Он опустил голову, и мы расстались, не подав ему
руку.
     После моего выступления, Мехмет Шеху и я покинули резиденцию, в которой
разместили нас советские, и поехали в посольство, где мы  пробыли все  время
нашего  пребывания  в  Москве.  Когда  мы покидали их резиденцию,  советский
офицер госбезопасности конфиденциально сказал товарищу Хюсни: "Товарищ Энвер
правильно поступил,  что  ушел отсюда,  ибо здесь его жизнь была  в  большой
опасности". Хрущевцы были готовы  на все, так что мы приняли нужные меры. Мы
разослали  работников  нашего посольства  и  помощников нашей  делегации  по
магазинам запастись продовольствием. Когда настало время нашего отъезда,  мы
отказались отправиться  на  самолете,  ибо  "несчастный  случай"  мог  легче
произойти.  Хюсни и  Рамиз остались еще в Москве, они должны  были подписать
заявление, тогда как мы с  Мехметом Шеху поездом уехали из Советского Союза,
совершенно не  принимая пищи  от их  рук. Мы  прибыли  в  Австрию, а  оттуда
поездом  через Италию доехали до Бари,  потом на  нашем самолете вернулись в
Тирану  живы-здоровы и пошли прямо на прием, устроенный по случаю праздников
28-29  ноября.  Наша радость была  велика,  ибо  задачу, возложенную на  нас
партией, мы выполнили успешно, с марксистско-ленинской решимостью. К тому же
и  приглашенные,  товарищи  по  оружию,  рабочие,  офицеры,  кооперативисты,
мужчины  и  женщины,  стар  и  млад  -  все  были  охвачены  энтузиазмом   и
демонстрировали тесное единство, как всегда, и тем более в эти трудные дни.
     Хрущев и все его последователи прилагали  много усилий к  тому, чтобы в
принятом  документе  международного   характера  была  отражена  вся   линия
хрущевских ревизионистов,  искажавшая основные положения марксизма-ленинизма
о  природе  империализма, о революции,  мирном сосуществовании и т.д. Однако
делегации нашей партии и Коммунистической партии  Китая решительно выступили
в  комиссии  против  этих извращений  и осудили их. Мы добились  исправления
многих  положений, многие  тезисы  ревизионистов  были  отвергнуты, а многие
другие  были переформулированы правильно, покуда не  получился окончательный
документ, который был принят всеми участниками Совещания.
     Хрущевцы вынуждены были принять этот документ, но Хрущев заранее заявил
о  нем,  что "Документ явился  компромиссом, и компромиссам не суждено долго
жить". Было очевидно, что Хрущев сам нарушит Заявление московского Совещания
и обвинит  нас  в том,  будто  это  мы  нарушали  установки и решения  этого
Совещания.
     И  после  московского Совещания наши отношения с  Советским Союзом и  с
московскими ревизионистами продолжали ухудшаться, покуда последние полностью
не порвали эти отношения в одностороннем порядке.
     На  последней встрече, которую  25 ноября имели  в  Москве  с  Хюсни  и
другими членами нашей делегации, Микоян Косыгин  и Козлов открыто прибегли к
угрозам. Микоян сказал им:  "Вы и дня  не можете  прожить  без экономической
помощи с нашей стороны и  со  стороны других  стран лагеря  социализма". "Мы
готовы  затянуть ремень,  питаться травой, - ответили им  Хюсни и  остальные
товарищи,  -  но  вам  не  подчинимся;  вам  не  поставить  нас  на колени".
Ревизионисты полагали, что  искренняя любовь нашей партии  и нашего народа к
Советскому Союзу сыграет роль в пользу ревизионистов Москвы, они  надеялись,
что  наши  многочисленные  кадры,   которые   учились  в   Советском  Союзе,
превратятся в сплоченный  раскольнический  блок в партии против руководства.
Эту  мысль Микоян  высказал  словами:  "Когда  Партия Труда  узнает о  вашем
поведении, она встанет против вас". "Просим вас присутствовать на каком-либо
из собраний в нашей партии, когда мы будем обсуждать эти проблемы, - сказали
ему члены  нашей  делегации, - и вы увидите, каково единство  нашей  партии,
какова ее сплоченность вокруг своего руководства".
     Ревизионисты угрожали нам не только на словах. Они  перешли к действию.
Саботажническая  деятельность  Москвы  и  ее  специалистов  в  экономической
области шла по восходящей линии.

     13. ПОСЛЕДНИЙ АКТ
     Стальное  единство  нашей  партии  и  нашего  народа.  Советские  хотят
захватить  Влерскую базу.  Напряженное положение на базе.  Адмирал Касатояов
уходит, поджав  хвост. Враги мечтают об изменениях в нашем  руководстве.  IV
съезд АПТ.  Поспелов и Андропов в  Тиране. Заслуженная отповедь греческому и
чехословацкому  делегатам-провокаторам. Провал  миссии посланцев  Хрущева  в
Тиране.  Зачем  нас снова "приглашают"  в Москву?! Публичные нападки Хрущева
против АПТ  на  XXII съезде КПСС  Окончательный  разрыв: в  декабре 1961  г.
Хрущев порывает дипломатические отношения с Народной Республикой Албанией.
     Вся партия и весь народ были  поставлены в  известность о происходивших
событиях и о положении, сложившемся особенно после московского Совещания. Мы
знали,   что   нападки,   провокации   и   шантаж   станут   усиливаться   и
интенсифицироваться как никогда раньше; мы были уверены, что  Хрущев изольет
свой гнев на  нас, на  нашу партию и на наш народ, с тем чтобы поставить нас
на колени  при  помощи мощных  средств. Партии и народу мы  говорили, положа
руку  на сердце,  объяснили  им все,  что произошло,  разъяснили им  опасную
деятельность хрущевских ревизионистов.  Как всегда, партия и  народ проявили
свою высокую зрелость, свой блестящий  революционный патриотизм, свою любовь
и верность Центральному Комитету партии, правильной линии, которой мы всегда
придерживались.   Они  глубоко  осознали   трудные   ситуации,  которые   мы
переживали,  поэтому  до  максимума напрягали  свои  нервы  и свою  энергию,
полностью  мобилизовали свои силы, в результате  еще  больше закалилось наше
единство, и  советские ревизионисты  оказались перед  каменной  стеной. 1961
года явился годом суровых испытаний. Везде, на каждом секторе хладнокровно и
решительно  отражались  провокации,  инсинуации  и саботажнические  действия
хрущевцев,  которые провалились во всем. Москва, а вслед за ней  все столицы
ее сателлитов начали оказывать  на нас экономическое  давление. Ревизионисты
сначала, в виде серьезного давления, приостановили все заключенные контракты
и соглашения, с тем, чтобы затем разорвать их подобно гитлеровцам. Они стали
отзывать  специалистов, рассчитывая на то, что у  нас все  застрянет. Но они
грубо ошиблись.
     Влерская  база стала яблоком раздора. Не было  никакого сомнения в том,
что база  была наша. Мы никогда  не могли согласиться с тем, чтобы хоть пядь
нашей   земли   была   под   пятой   чужеземцев.  По   официальному,   четко
сформулированному  и  подписанному  обоими   правительствами  соглашению,  в
котором не было места  никакой двусмысленности, Влерская  база  принадлежала
Албании  и  одновременно  должна  была  служить  и защите  социалистического
лагеря.  Советский Союз, указывалось  в соглашении,  должен предоставить  12
подводных   лодок  и   несколько   вспомогательных  судов.  Мы  должны  были
подготовить  кадры и  подготовили их,  должны были  принять  и  уже  приняли
корабли, а также и четыре подводные лодки. Наши экипажи были готовы  принять
и восемь остальных подводных лодок.
     Но  уже возникли идеологические разногласия между  обеими  партиями,  и
невозможно было, чтобы  Хрущев не отражал  их в таком невралгическом пункте,
как Влерская  военно-морская  база.  Он  и его  люди намеревались  извратить
достигнутое официальное соглашение, преследуя две цели: во-первых, оказывать
на нас давление, чтобы подчинить нас, и, во вторых, в случае неповиновения с
нашей стороны, они попытались бы завладеть базой, что-бы иметь ее в качестве
мощного исходного пункта для захвата всей Албании.
     Специалисты,  советники и  другие  советские  военные на  Влерской базе
усилили, особенно после бухарестского Совещания, трения,  распри и инциденты
с   нашими   моряками.   Советские  прекратили  все  виды  снабжения   базы,
предусмотренные  достигнутым   соглашением;  в  одностороннем  порядке  были
приостановлены  все  начатые работы,  усилились  провокации  и  шантаж. Этой
яростной  антиалбанской  и  антисоциалистической   деятельностью  руководили
работники  советского  посольства  в Тиране,  как  и  главный  представитель
главного командования вооруженных сил Варшавского Договора, генерал Андреев.
Советские  люди на базе, по  приказу сверху, совершали бесчисленные скверные
хулиганские поступки и все же "страховки ради" пытались обвинить наших людей
в  хулиганских  поступках, которые они сами совершали. Бесстыдство  и цинизм
дошли  до того,  что  "главный  представитель" Андреев направил Председателю
Совета Министров Народной  Республики  Албании ноту, в которой он жаловался,
что  албанцы  "совершают  непристойные  поступки  на базе".  Но  что  это за
"поступки"? "Такой-то  албанский матрос бросил  на  борт советского  корабля
окурок",  "мальчишки  Дуката  говорят  советским  детям: "убирайтесь домой",
"албанский официант одного клуба сказал нашему  офицеру: "хозяин  здесь я, а
не  ты"  и  т.д. Генерал  Андреев  жаловался  Председателю Совета  Министров
албанского государства даже на то, что какой-то неизвестный мальчишка тайком
нагадил у здания советских военных!
     С возмущением  и  по праву  один  наш офицер дал  Андрееву  заслуженный
отпор:
     -  Зачем, товарищ  генерал, - сказал он  ему,  - не поднимаете ключевые
проблемы, а занимаетесь такими мелочами, которые не относятся к компетенциям
даже  командиров  кораблей,  а  входят  в  круг  обязанностей   мичманов   и
руководителей организаций Демократического фронта городских кварталов?!
     Мы бдительно и в то же время хладнокровно следили за развитием ситуации
и постоянно наказывали нашим товарищам проявлять осмотрительность, терпение,
но ни в коем случае не подчиняться  и  не поддаваться на  провокации агентов
Хрущева.
     -  Во  избежание  беспорядков  и  инцидентов в  будущем,  -  предложили
советские, - Влерскую базу полностью отдать советской стороне!
     Ни за  что на свете  мы  не  согласились  бы с таким решением, ибо  это
означало бы  обречь себя на  рабство.  Мы  решительно выступили против  них,
напомнив им соглашение, по которому база была наша и только наша.
     Чтобы  облечь  свое  предложение  в  краску  совместного  решения,  они
использовали совещание Варшавского Договора, состоявшееся в марте 1961 года,
где Гречко настоятельно потребовал, чтобы Влерская база полностью  перешла в
руки   советских,   находилась    под    "непосредственным    командованием"
главнокомандующего  вооруженными  силами  Варшавского договора, т.е.  самого
Гречко.
     Мы  решительно  и  с  возмущением  отклонили  подобное  предложение  и,
несмотря на то, что другими решение уже было принято мы решительно заявили:
     -  Единственное   решение  заключается  в  том,  чтобы   Влерская  база
оставалась в руках албанской армии. Никакого другого решения мы не допустим.
     Тогда хрущевцы  решили  не передать  нам  8  подводных  лодок  и других
военных кораблей, которые по  соглашению принадлежали Албании. Мы настаивали
на  этом,  так  как  они были  нашей  собственностью  и  потребовали,  чтобы
советские экипажи ушли, передав все средства нашим морякам, как было сделано
и с  первыми четырьмя подводными  лодками.  Помимо  "главного представителя"
Андреева,   советские   ревизионисты   направили  в   Тирану   еще   некоего
контрадмирала.   Вся   эта   группа    состояла   из    офицеров   советской
госбезопасности,   посланных    к    нам   для    организации   беспорядков,
саботажнической и диверсионной деятельности на Влерской базе.
     - Мы не отдадим вам кораблей, ибо они наши, - говорили они.
     Мы показали им государственное соглашение, и они нашли другой предлог.
     -  Ваши экипажи не готовы  принять их.  Они не подготовлены  в  должной
степени.
     Все это были предлоги.  Наши моряки окончили соответствующие школы, они
уже  несколько  лет готовились  и  неизменно  доказывали, что были  вполне в
состоянии  принять  подводные  лодки и  другие  корабли. Сами  советские  за
несколько месяцев до обострения положения заявили, что наши экипажи были уже
подготовлены к принятию принадлежавших им средств.
     И  относительно  этого мы  дали  им  достойную  отповедь. На  базе наши
офицеры  и  матросы  решительно,  хладнокровно  и  с  железной   дисциплиной
выполнили  все отданные нами приказы. Провокации советских на базе усилились
особенно, когда мы были в Москве  на Совещании 81 партии. Товарищи из нашего
Политбюро в  Тиране держали нас  в курсе событий,  а мы из  Москвы давали им
указания  и советовали  им хранить  хладнокровие,  остерегаться  провокаций,
повышать бдительность и принять нужные  меры в военном отношении во Влере  и
во всей стране, чтобы армия была в полной готовности.
     Советские  офицеры, находившиеся в  Албании, приказы о том,  как  вести
себя, получали  прямо  из  Москвы,  где в  те  дни мы  имели острые  споры с
Хрущевым, Микояном, Сусловым и др.
     Еще на первой встрече, которую  Микоян и его коллеги  имели  с  нами 10
ноября в Москве, взяв слово, он попытался напугать нас:
     -  Ваши офицеры на Влерской базе,  -  сказал он, - плохо  обращаются  с
нашими. Не хотите ли вы выйти из Варшавского Договора?
     Мы  тут  же дали заслуженный отпор Микояну, который, после целого  ряда
лет "замечаний" и "советов", теперь угрожал  нам. Мы напомнили ему низменные
поступки советских офицеров  на Влерской базе, особенно подлые деяния одного
из советских  "контрадмиралов"  который, сказал я Микояну, "может  быть  кем
угодно,  но  не  контрадмиралом";   я   напомнил   ему  заявления  Гречко  и
Малиновского, которые также грозили нам исключением из  Варшавского Договора
и т.д.
     Он  замялся и увильнул  от ответа,  стараясь не  брать  ничего на себя,
однако два дня спустя с такой же угрозой обратился к нам и Хрущев.
     Если  хотите,  мы можем  снять  базу,  вскрикнул он в то время, как  мы
говорили о возникших больших разногласиях.
     - Вы этим угрожаете нам? - заметил я.
     - Товарищ Энвер,  не повышайте  голоса,- вмешался  Хрущев. -  Подводные
лодки- наши.
     -  И  ваши  и наши, -  ответил  я,  -  ведь  мы  боремся  за социализм.
Территория   базы  -  наша.  Относительно  подводных  лодок  у  нас  имеются
подписанные  соглашения, признающие  за албанским  народом права  на  них. Я
защищаю интересы своей страны. Так что, знайте, база наша и нашей останется.
     После нашего  возвращения из  Москвы провокации на  базе усилились и, в
целях  внушения и оказания  давления на нас,  в  Тирану прибыли  заместитель
советского министра  иностранных  дел Фирюбин и  два других  "зама":  первый
заместитель  начальника  генерального  штаба  Советской  армии и  Советского
военно-морского флота Антонов  и заместитель начальника  генерального  штаба
Советского военно-морского флота Сергеев.
     Они приехали  якобы  для того,  чтобы  "договориться",  а на  деле  они
принесли нам ультиматум:
     Влерскую  базу  полностью   поставить  под  единую  советскую  команду,
подчиняющуюся главнокомандующему вооруженными силами Варшавского Договора.
     - Здесь хозяевами являемся мы, - коротко и ясно ответили мы им. - Влера
была наша и нашей остается.
     -  Это решение  командования  Варшавского  Договора, - угрожающе заявил
Фирюбин, бывший  советский  посол в Белграде во  время примирения Хрущева  с
Тито.
     Мы  дали  ему  достойную  отповедь,  и  он,  попытавшись  запугать  нас
заявлением: "Мы отберем у  вас корабли, и вас  поглотят империалисты", уехал
обратно вместе с обоими сопровождавшими его генералами.
     За  ним  в  Тирану  прибыл  командующий  Черноморским  флотом,  адмирал
Касатонов, с задачей забрать  не только 8 подводных лодок  и плавучую  базу,
которые обслуживали советские  экипажи и  которые  также были собственностью
албанского  государства,  но  и  ранее  принятые нами  подводные  лодки.  Мы
решительно  заявили  ему:  либо в  соответствии с  соглашением  отдайте  нам
подводные лодки,  либо за короткий срок (мы  назначали ему  срок} немедленно
удалитесь  из  залива  только с  подводными лодками,  которые  обслуживаются
вашими экипажами. Вы нарушаете соглашение, вы грабите наши  подводные лодки,
и за это вы расплатитесь.
     Адмирал  замялся, постарался  смягчить нас, но напрасно.  Он  отказался
передать  нам подводные лодки,  уехал  во Влеру, сел в командную подлодку, а
остальные выстроил в боевой порядок. Мы нашим отдали приказ занять Сазанский
пролив и стволы орудий навести на советские суда. Адмирал Касатонов, который
хотел запугать нас, ужаснулся.  Он оказался в положении мыши в мышеловке, и,
если бы он попытался осуществить  свой план, мог бы оказаться на дне моря. В
этих  условиях  адмирал  вынужден  был  забрать  только   подводные   лодки,
обслуживаемые советскими  экипажами, и, поджавши хвост, выйти  из  залива  и
убраться восвояси. Наша земля раз и навсегда избавилась от большого зла.
     Их подлые поступки на  Влерской  базе, особенно  в последний  год, были
возмутительными и  такими многочисленными, что их не счесть.  Однако в такой
^щекотливой обстановке группа наших  офицеров на базе смело и умело защищала
партию   от  заговорщиков,  провокаторов  и  шовинистов,  которые  полностью
извратили  чувства советских моряков, пробили резервуары, переломали  койки,
перебили стекла окон в зданиях, где они жили и работали, и т.д. Они пытались
увести  с  собой все, до  последнего болта, но своего  они  не  добились. Мы
твердо стояли, с достоинством защищая наши права, хладнокровно отражая атаки
и провокации, а они пришли в замешательство.
     Советские  ревизионисты  взбесились.  Они  прибегали  ко  всякого  рода
саботажу,  нарушили  соглашения. Они  вынуждены  были отозвать  своего посла
Иванова,  а  вместо него послать некоего  Шикина.  Он должен был подготовить
последний  акт враждебного  дела  советских  ревизионистов-  раскол  партии.
Хрущевцы  намеревались  осуществить  раскол нашей  партии  на  ее  IV съезде
(Проходил с 13 по 20 февраля  1961 года.) к которому мы готовились. Напрасно
они надеялись добиться на нашем съезде того, чего им не удалось  осуществить
другими   путями;  они   надеялись,   что   съезд   осудит  линию,   которой
придерживалось  руководство нашей партии в Бухаресте и в Москве.  В то время
буржуазия  и  реакция, которые  были  проинформированы и прямо или  косвенно
подбиты  хрущевцами,  титовцами  и  их агентами,  развернули  клеветническую
кампанию против нашей страны и нашей партии. Они надеялись, что  и в Албании
произойдет  ревизионистский катаклизм.  "Энвер  Ходжа,  шеф Коммунистической
партии  Албании, скоро будет снят с занимаемого поста в результате Совещания
коммунистических  руководителей  мира,  состоявшегося  в  прошл