тоит за "своих".
   Да и вообще, сумма жизненных активностей данной организации ограничена,
и потому их концентрация вокруг одного авторитета часто совершается за
счет уменьшения сил, связанных с другим авторитетом; напр., толковейшие
ученики жреца, которых он намечает себе в преемники, сманиваются от него в
дружину, и это ведет к столкновениям, к борьбе.
   Когда же широко развивается феодальная эксплоатация, тогда противоречия
и борьба двух властей становятся постоянным явлением. Полем эксплоатации
служит вся "прибавочная энергия" общества, т.-е. весь избыток активностей,
усвояемых обществом из природы, над его трудовыми затратами; это одна и та
же сумма одних и тех же реальных вещей - "прибавочный продукт," - из
которой черпают оба господствующих сословия; чем больше берут одни, тем
меньше остается другим. Это вполне определенное двоецентрие; оно
развивается в хроническую, возрастающую дезорганизацию, в обостряющуюся
борьбу, вплоть до истребительного междоусобия; так бывало в позднюю
феодальную эпоху во многих странах - Европе, Ост-Индии, Палестине, Японии
и др. Выходом является настоящее единоцентрие, переход господства к одной
стороне, подчинение другой; чем оно полнее и выдержаннее, тем более
совершенным и надежным является прекращение дезорганизации.
   Надо помнить, что внутренние противоречии, хотя бы значительные, могут
не мешать системе существовать, и даже прогрессировать, если только ее
организованность перевешивает эти противоречия. Поэтому есть также не мало
двуцентренных и многоцентренных эгрессий, которые сохраняются и
развиваются. Особенно много их в области жизни, стихийной и социальной.
   Яркий пример сложнейшего многоцентрия - экономика старого
капиталистического общества. Каждый из его составных комплексов -
предприятий обладает своим особым центром в лице хозяина, предпринимателя,
индивидуального или коллективного.
   Специфические активности, организованные в разных предприятиях, частью
различны, частью же одинаковы. Они различны, поскольку имеется
общественное разделение труда, обособленные виды производственной
деятельности, направленные к выработке тех и иных особых продуктов; они
одинаковы, поскольку в каждой такой отрасли есть не одно, а несколько или
множество конкурирующих предприятий, и затем поскольку все предприятия
связываются рынком в одно общее поле эксплоатации, где все виды трудовых
активностей выступают в одинаковой форме ценностей. Отсюда вытекает
постоянная экономическая борьба, характеризующая капитализм, и с нею
соответственная растрата сил общества: та хроническая, временами
обостряющаяся болезнь, которую констатировала еще буржуазная наука. И
несмотря на это, капиталистическое общество не только сохранялось, но и
быстро развивалось, потому что его общая сумма организованности далеко
перевешивала дезорганизующие моменты. Однако, это соотношение не может
удерживаться без конца: рано или поздно, системные противоречия
усиливаются до того, что перевешивают организационную связь; тогда должен
наступить кризис, ведущий либо к ее преобразованию, либо к распадению,
крушению.
   Капитализм уже не раз переживал подобные кризисы, и выходил из них
частично преобразованным, вступал в новые и новые фазы своего развития. Но
многоцентрие оставалось, хотя уменьшалось число центров; и вновь
дезорганизующие силы росли вплоть до нового кризиса. При этом оказалось,
что при меньшем числе центров экономические противоречия могут развиться
не менее резко, а вообще говоря - даже еще острее. В начальных фазах
промышленного капитализма, когда имелась масса мелких и средних
предприятий, бедствия конкуренции были гораздо слабее, а общих кризисов
производства не наблюдалось; когда стали преобладать крупные предприятия,
конкуренция усилилась и выступили общие кризисы; когда десятки, сотни
предприятий стали объединяться в синдикаты или сливаться в тресты, борьба
стала еще более жестокой, а растрата сил в ней еще более значительной;
когда же группировки финансового капитала, связывая тысячи и тысячи
предприятий, охватили весь капиталистический мир, тогда дело дошло до
невиданно-глубокого кризиса - мировой войны, с ее колоссальной
дезорганизацией сил человечества.
   Это представляется с первого взгляда каким-то тектологическим
парадоксом: если уклонение от единоцентрия порождает дезорганизацию, то,
казалось бы, чем больше центров, тем ее больше, чем ближе к их
объединению, тем ее меньше. Но дело объясняется просто, если принять в
расчет общее значение эгрессии. Она концентрирует активности. Если
количество центров уменьшается, а сама система сохраняется в прежних
размерах или растет - как это и есть при капитализме, - то значит, в ней
активности, - здесь именно социально-экономические, - концентрируются все
сильнее, становятся относительно интенсивнее. А дезорганизация тут зависит
от того, что при независимости отдельных центров организованные ими
активности не согласованы, и могут сталкиваться между собою.
   Понятно, что столкновения активностей более концентрированных, т.-е.
более значительных и интенсивных, способны порождать и более острую, более
глубокую дезорганизацию. Тектологически это вполне однородно с тем, как
если бы в стихийном движении ударялись друг о друга огромные глыбы, вместо
множества маленьких тел, из которых они образовались.
   На принципе единоцентрия легко лишний раз иллюстрировать практическое
значение организационной науки. В истории русской социаль-демократии есть
пример наивного нарушения этого принципа, которое повело к немалым вредным
последствиям. На съезде 1903 г. руководство партией было поручено сразу
двум центрам, редакции центрального органа и центральному комитету.
Конечно, это было сделано по разным политическим соображениям, вытекавшим
из группировки сил на съезде; но важно то, что не подумали исследовать
заранее и обсудить организационные результаты этого решения. Если бы
вопрос был поставлен так, то легко бы выяснилось, что это - неизбежно
конкуррирующие учреждения, ибо поле деятельности у них было намечено, в
общем и целом, одно и то же: ее основное содержание заключалось в
политическом руководстве партией. Было смутное, инстинктивное сознание,
что нужно разграничить роли так, чтобы один центр организовал одни
активности, другой - другие: "литературные" и "практические"; но самый
умеренный организационный анализ показал бы, что литературные активности
служат только для организации тех же активностей практических, и особой
системы составить не могут; а исторический опыт феодализма с его борьбою
"духовного" и "светского" центра был бы достаточным предостережением.
Двоецентрие весьма обострило внутреннюю борьбу двух едва намечавшихся в
партии течений, с большой растратою сил, которые нужны были для внешней
борьбы, - и помогло расколу партии. В виду этого тяжелого опыта, оно было
единодушно отвергнуто через два года; но то же, с огромной выгодой для
дела, могло бы быть сделано с самого начала, если бы партия устраивалась
по научно-организационным принципам, на основе прошлого тектологического
опыта человечества, а не ощупью, путем инстинктивных попыток, через
отбрасыванье форм, уже на деле оказавшихся неудачными и успевших принести
вред.
   Подобные ошибки, со стороны отдельных людей и целых коллективов, всегда
возможны, и будут повторяться, пока организационное сознание людей
остается не оформленным в точную и строгую науку.
   Мы упоминали о мировом масштабе эгрессии. В то же время мы выяснили
неизбежную ограниченность каждой данной эгрессии. Тут нет противоречия,
если мы примем во внимание, что масштаб отнесен к нашему миру, к полю
труда и опыта человечества:
   это поле, непрерывно развертываясь, во всякое данное время остается все
же ограниченным. Мировая эгрессия - это связь человечества и внешней
природы.
   Человеческий коллектив, во всей его практике и познании, выступает как
организационный центр для остальной природы: ее он "подчиняет", над нею, в
меру сил и опыта своего, "властвует", "господствует". Эти выражения -
метафоры, взятые из общественной жизни, из авторитарных форм; но здесь
выражается действительная связь: в труде и мышленьи строится мировая
эгрессия, границы которой постоянно расширяются.
   Человечество находится в "борьбе" с природой; это - тоже метафора,
выражающая дезорганизационное соотношение; поскольку оно имеется,
эгрессии, конечно, нет, потому что нет и единой системы. Но поскольку
трудовой коллектив "побеждает"
   природу, он овладевает различными ее активностями, концентрируя их, как
свои активности, становится для "побежденных" комплексов природы
центральным, определяющим комплексом: тут единая система образуется, она
есть эгрессия, и притом, что особенно важно, цепная.
   Другие животныя, в своей борьбе за жизнь, также овладевают различными
активностями и сопротивлениями окружающей среды: строят жилища, делают
запасы и пр. Но животным не удается то, что удалось человеку, и что
составляет его основное отличие среди животного мира: сделать эту эгрессию
цепною, - овладевая одними комплексами внешних октивностей, при посредстве
их господствовать над другими. В этом заключается объективный смысл
применения орудий. Животное организует для себя элементы среды только
посредством органов своего тела; человек при помощи органов управляет
орудиями, при помощи орудий - другими внешними объектами: в эгрессии
прибавилось еще одно звено. Результат - ее огромное расширение, выход из
тех рамок, которые ставятся животным ограниченностью их органов.
   В этом отношении человечество пережило один грандиозный переворот, а
именно, переход от ручного производства к машинному. При ручном труде
орудиями управляют непосредственно органы человеческого тела, и таким
образом количество орудий в действии не может перейти известных пределов,
от которых тогда зависят и пределы человеческой "власти над природою". В
машинном производстве между рукою человека и рабочим инструментом вводится
новое звено эгрессии - механизм. Этим достигается и новое расширение
эгрессии, притом особенно значительное: механизм свободен от биологической
ограниченности органов тела, и может управлять сразу неопределенно большим
числом инструментов. Затем, эгрессия развертывается и в виде цепи
механизмов, из которых одни приводят в действие или регулируют другие.
   Таким образом, машинная техника создает условия для неограниченно
возрастающей концентрации активностей природы в распоряжении человечества,
- для организации мира под его властью.
 
 
   3. Происхождение и значение дегрессии.
 
 
   В предыдущем нам уже не раз приходилось встречаться с понятием
организационной пластичности. Она означает подвижной, гибкий характер
связей комплекса, легкость перегруппировки его элементов. Она имеет
огромное значение для организационного развития. Чем пластичнее комплекс,
тем больше в нем образуется комбинаций при всяких изменяющих его условиях,
тем богаче материал подбора, тем быстрее и полнее его приспособление к
этим условиям. Напр., сосредоточение активностей к тем пунктам, где оно
требуется законом наименьших, т.-е. где, положим, внешние воздействия
угрожают разрушением части комплекса, возможно только при надлежащей его
пластичности. Если жизнь побеждает мертвую природу, если нежный
человеческий мозг господствует над огнем и сталью, то именно благодаря
своей пластичности.
   Пластичность живой протоплазмы - основа всего биологического и
социального развития.
   Тектологический прогресс, основанный на пластичности, ведет к
усложнению организационных форм, ибо в них накопляются приспособления к
новым и новым, изменяющимся условиям. Усложнение, в свою очередь,
благоприятно для развития пластичности, так как увеличивает богатство
возможных комбинаций. Поэтому, в общем, чем выше организация, тем она и
сложнее, и пластичнее.
   Но здесь есть и другая сторона: параллельно с этими положительными
чертами возрастает одно, тоже весьма важное, отрицательное свойство:
"нежность" или "уязвимость" организации. Подвижность элементов допускает и
относительно легкое разрушение связей между ними; а сложность внутренних
равновесий системы означает также их сравнительную неустойчивость. Яркая
иллюстрация - человеческий мозг.
   Это наиболее высоко организованный из биологических комплексов,
наиболее сложный, наиболее пластичный, - но также и наиболее нежный; он
дезорганизуется самыми незначительными вредными воздействиями, раз только
они находят к нему доступ.
   Здесь перед нами одно из типичнейших тектологических противоречий:
возрастание организованности по одним направлениям достигается за счет ее
уменьшения по другим. Из противоречия сама собою вытекает задача, которая
и должна решаться организационным развитием; задача, конечно, в
объективном смысле слова, означающем именно необходимую линию развития.
Поясним это конкретнее.
   Пусть в водной среде имеется живая свободная клетка, организм из числа
простейших, микроскопический комок протоплазмы в подвижном равновесии с
его средою. Равновесие свободится к обмену веществ и энергии. Клетка
усваивает извне одни материалы, выделяет другие. Эти последние
обозначаются вообще, как "скелетные" продукты; они - результат распада
тканей самой клетки и отбросы переработки захваченных ею элементов среды.
Одни из этих скелетных продуктов прямо вредны для клетки, "токсичны",
разрушают ее, если накопляются в ней или в соприкосновении с нею; другие
более или менее нейтральны; все они вообще характеризуются, конечно,
нисшей организованностью по сравнению с протоплазмой.
   Продукты более нейтральные могут временно накопляться вокруг клетки,
или даже внутри нее, без особого для нее ущерба. При своей нисшей
организованности, некоторые из них могут оказаться значительно более
прочными по отношению ко многим разрушительным для клетки воздействиям.
Если эти воздействия, наталкиваясь на них, тем самым парализуются, и
клетки не достигают, то для нее это - прямой жизненный плюс, и процессы
подбора будут итти в таком направлении, чтобы такие скелетные продукты до
известной степени удерживались в связи с клеткой. Напр., если в водной
среде есть растворенные известковые соли, то клетка, выделяя при своем
дыхании углекислоту, неизбежно осаждает внутри и вокруг себя углекислую
известь; эта известь способна служить защитой для клетки, образуя внешний
скелет, или увеличивать механическую устойчивость ее формы, отлагаясь
внутри. Так и образовались известковые скелеты многих корненожек, напр.,
те, из которых состоят меловые пласты, - а равно и скелеты некоторых
полипов и очень многих моллюсков. В других случаях подобную роль играют
иные выделяемые вещества: клетчатка, образующая внешнюю оболочку
большинства растительных клеток, кремнезем у некоторых простейших, хитин у
раков, пауков, насекомых, и т. д.
   Человек обладает наружным скелетом из роговой ткани эпидермы и лежащей
под нею волокнистой ткани кожи, и внутренним скелетом из костей -
позвоночника и других.
   Первый охраняет тело от большинства вредных физических и химических
воздействий, второй придает ему общую механическую устойчивость. Но не
следует думать, что это - принципиально различные организационные
приспособления: их роль по существу однородна. Если на тело действуют,
напр., механические силы, стремящиеся разорвать или деформировать,
привести в ненормальное положение его ткани, то эти силы встречают
сопротивление сначала в коже с ее эпидермою; когда же оно оказывается
недостаточно, то благодаря упругости кожи и мягкости тканей под нею, эти
силы, еще не разрывая связи тканей, а только деформируя их, передаются
внутреннему, костному скелету, твердость которого их, обыкновенно, и
парализует, продолжая функцию внешнего, кожного скелета. У разных животных
тот и другой скелет жизненно замещают друг друга; напр., у насекомых
хитинная оболочка, у большей части моллюсков раковина делает излишним
внутренний скелет; но у каракатицы он есть - так назыв. "кость" ее,
состоящая из углекислой извести, а не из фосфорно-кислой, как наши кости;
в сущности, - это внутренняя раковина вместо внешней, она точно так же
дает мягкому телу моллюска стойкость против деформирующих или разрывающих
его воздействий.
   Заметим, что слова "внутренний" и "внешний" мы сейчас употребляли в их
обычном, пространственном смысле; но для тектологии, науки об
организационных отношениях, смысл их должен быть неизбежно иной. Микробы
разных болезней пространственно находятся внутри тела, но тектологически
они являются внешней для него силой, ибо к его организации они не
принадлежат, это другая, чуждая ему и борющаяся с ним организационная
форма. Напротив, если несколько работников работают при одной машине, то
для их системы сотрудничества отношение к этой машине, которое связывает
их воедино, есть внутренняя связь системы, хотя оно есть отношение к
пространственно-внешнему предмету. И с этой точки зрения пространственно
внутренний скелет есть, конечно, защита против внешних дезорганизующих
воздействий.
   Далее, нет, равным образом, оснований, тектологически противополагать
защитительную и наступательную функцию скелетных частей. Роль, положим,
когтей и зубов представляется как будто совершенно иной, чем других
роговых и костных элементов. Но для организационной науки все активности и
сопротивления соотносительны, так что между защитою пластичных частей
системы от активностей, которым они сами по себе не способны
сопротивляться, и преодолением для них сопротивлений, которых
непосредственно они не способны преодолеть, разница сводится к выбору
точки зрения, так сказать, позиции того, кто исследует.
   Не надо представлять скелетные комплексы непременно как более прочные
или твердые в механическом смысле. Когда преследуемая каракатица окружает
себя облаком чернильной жидкости, делающей воду непрозрачною, так что
усилия врага не могут точно направляться и не достигают цели, это - тоже
временный наружный скелет каракатицы, противостоящий только особой группе
разрушительных сил среды, энергии руководимых зрением животных. Такого же
рода "наружным скелетом"
   является у некоторых животных окружающая их зона специфического,
отвратительного для других животных запаха; даже окраска некоторых
безобидных насекомых, подражающая окраске других, ядовитых, и отклоняющая
нападение многих хищников, и т. п.
   Таково типическое происхождение "скелетных" форм в области жизни: они
образуются за счет организационно нисших группировок, выделяемых,
"дезиссимилируемых"
   пластичными комплексами. Распространение их, однако, гораздо шире -
пластичность и прочность свойственны, в разной мере, всем ступеням
организации. Поэтому мы заменим очень привычное, но зато и узкое
обозначение "скелетных форм" новым термином - "дегрессия", по-латыни -
"схождение вниз", не придавая ему, конечно, такого отрицательного смысла,
какой вкладывают в родственные слова "деградация"
   (упадок), "регресс" (движение назад). Дегрессия, напротив, есть
организационная форма огромного положительного значения: только она делает
возможным высшее развитие пластичных форм, фиксируя, закрепляя их
активности, охраняя нежныя комбинации от грубой их среды.
   Отсюда гигантская широта применения дегрессии в технической жизни
общества. Сюда относится одежда - дополнительный наружный скелет тела - и
жилище, аналогичный скелет высшего порядка; футляры и ящики для сохранения
всяких продуктов труда, сосуды для жидкостей, и т. д. Здесь уже,
естественно, материал для дегрессии может быть и не "скелетного"
происхождения, не из отбросов жизненного обмена со средою, но вообще
всякий, какой подходит для технической задачи. Это относится и не только к
человеческой технике, а точно так же ко всем ее зародышам в животном
царстве. Черви-трубчатники, некоторые личинки и другие животные делают
себе защитительные футляры из разных твердых частиц, какие попадутся, -
песчинок, раковинок, кусочков дерева и т. под., при чем обыкновенно их
склеива