ри которых оно действует наиболее эффективно.  По  существу  это
означало  для  него  признание  научных  заслуг,  громкую  известность  и,
разумеется, весьма приличное вознаграждение. При этом он склонялся к тому,
чтобы широко разрекламировать свое открытие  и,  насколько  мне  известно,
собирался выступить с  подробным  докладом  об  антиментоне  на  заседании
соответствующей секции медицинского общества, куда были  приглашены  также
журналисты. Однако утром этого дня его нашли мертвым в своей  лаборатории.
Причиной  смерти,  согласно   заключению   судебного   эксперта,   явилось
отравление чрезмерной дозой  сильнодействующего  снотворного,  которое  он
выпил вместе с кофе. В конце того же дня в компетентные  органы  обратился
другой ваш  сотрудник  Хольцман,  который  сообщил,  будто  бы  именно  он
подменил снотворное Траммеру, сделав это единственно из чувства зависти  к
его возможному успеху, связанному с антиментоном.
   - К сожалению, все было совсем не так,  -  недовольно  вздохнул  доктор
Бергсон. - Хольцман просто вынужден был пойти на это, потому что  на  него
пал жребий. О том, что это  не  был  несчастный  случай,  никто  бы  и  не
догадался. Траммер был человеком нервным, с расшатанной психикой,  помногу
пил кофе, в лаборатории у него хранился целый ряд опасных  веществ.  Кроме
того, перед докладом он сильно волновался - видимо, под впечатлением наших
споров. Поэтому все должно было пройти гладко. Однако  Хольцман,  проделав
все, о чем мы  заранее  договорились,  вдруг  решил,  что  как  человек  и
особенно как врач он не имеет  права  безнаказанно  лишать  жизни  другого
человека, даже если речь идет о восстановлении справедливости. Поэтому  он
решил явиться с повинной. А чтобы не подвести нас, он и придумал  всю  эту
глупость о научной зависти. Смею вас заверить, господин прокурор,  что  на
суде мы будем  показывать  совершенно  другое,  а  именно,  что  Хольцман,
находясь под впечатлением неожиданной смерти  Траммера,  впал  в  глубокую
депрессию и что его сообщение  или,  если  вам  будет  угодно,  признание,
является всего лишь результатом внезапного помутнения рассудка, а все, что
он там наговорил - сплошной вымысел. Поэтому на суде,  господин  прокурор,
мы постараемся сделать все,  чтобы  спасти  нашего  коллегу  Хольцмана  от
тяжкого наказания.
   - Даже ценой нарушения закона? - поинтересовался прокурор.
   - Мы поступим так в интересах всего человечества.
   -  Послушайте,  господин  доктор,  -  перебил  его  прокурор   Классен,
закуривая еще одну сигару, - это ваше - как  бы  его  назвать?  -  научное
жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно
так. А мне эти причины до сих  пор  не  ясны.  Ведь,  насколько  я  понял,
антиментон  представлял  собой  препарат,  который   успокаивал   душевные
страдания, то есть, по существу, позволял как  бы  ускорить  все  то,  что
человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени,
пока он в конце концов не успокоится. Так?
   Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.
   - Так. Вернее, почти так, и в этом "почти" кроется вся  суть  проблемы.
Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из  близких
или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то,  к
кому вы были сильно привязаны. Ясно,  что  должно  пройти  довольно  много
времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это
чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации  человек  как
бы набирается жизненного опыта,  становится  более  умудренным  -  таковы,
вероятно, извечные законы природы.
   Если бы с помощью такого средства как  антиментон  человек  оказался  в
состоянии мгновенно  все  забывать,  либо  резко  ускорить  процесс  своих
внутренних  переживаний,  который  я  назвал  бы  созреванием,  а,  может,
накоплением опыта, то, поверьте, это  не  стало  бы  для  людей  таким  уж
благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку  в  жизни.  В  том
числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала  физическая  боль,  то,
вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой  природе.  Конечно,
не  та  кратковременная  боль,  от  которой  мы  стараемся  избавиться   в
медицинской практике, а вообще всякая боль - ведь тогда у человека  просто
не осталось бы в жизни никаких радостей.
   - Стало быть, - прервал рассуждения  Бергсона  прокурор,  -  обвиняемый
Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя  в  соответствии  с
принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не  хотел  бы
предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но
в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у  нас  факты  только  с  точки
зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме  уголовных  статей  и
параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему  ваш  коллега
пришел к нам с повинной было продиктовано ему его  совестью.  Если  хотите
услышать мое твердое мнение - он  убийца.  Это  было  совершенно  обычное,
хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман  оказался  в  данном
случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники - его соучастники.
   - Я понимаю, господин прокурор, что вы  имеете  в  виду,  -  согласился
доктор Бергсон, - но это было задумано лишь для того, чтобы  предотвратить
другое убийство - утрату совести, исчезновение  душевных  мук,  той  тени,
которая всегда рядом с человеком, которая всегда следует за ним,  если  он
совершил нечто недозволенное, пусть даже об этом  знает  только  он  один.
Представьте себе, -  впервые  за  весь  разговор  доктор  Бергсон  немного
оживился, - что антиментон позволял бы  мгновенно  забывать  что-либо  или
существенно ускорять сам процесс забвения. Особенно в тех  случаях,  когда
человек совершал какое-нибудь преступление так умело, что закон и  юстиция
были бы бессильны его найти. Тогда стоило бы  ему,  совершив  преступление
или, скажем, нечестный поступок, принять соответствующую дозу  антиментона
- и человек перед самим собой был бы чист как стеклышко.
   - А разве нельзя было поставить дело так, чтобы  держать  эти  средства
под строгим контролем? - поинтересовался прокурор Классен.
   - Господин прокурор, - усмехнулся в ответ посетитель, - наркотики давно
уже находятся под строгим контролем. В то же время, сколько проблем у  нас
сразу возникло? А сколько осложнений мы имеем постоянно с ядерным оружием?
К тому  же,  как  вы,  несомненно,  знаете,  в  настоящее  время  заключен
международный договор о запрещении  экспериментов,  в  результате  которых
могут произойти нарушения генетического кода или  появиться  разного  рода
мутанты...
   - Погодите,  погодите,  -  выпустил  струйку  сигарного  дыма  прокурор
Классен. - Все это мне понятно. Но почему нельзя было, например, заключить
такое же соглашение об использовании антиментона?
   - Это оказалось невозможным.  Из-за  славы.  Перед  доктором  Траммером
гораздо четче вырисовывались будущая известность и слава, чем какие-то там
печальные последствия. Причем, когда он начинал говорить о последствиях, -
а ведь мы, как могли, старались убедить его в их неизбежности, - то  видел
лишь одни плюсы своего открытия. Мы же видели и  все  минусы.  Представьте
себе, господин  прокурор,  что  означало  бы  для  людей,  если  бы  вдруг
оказалось, что любой человек с помощью обычной таблетки или порошка  может
гарантировать себе необходимую потерю памяти? Или же быстрое и эффективное
очищение совести, когда ему это вздумается? Коллега Траммер не хотел этого
понять.  Поэтому,  раз  он  оказался  не  в  состоянии  правильно  оценить
последствия своего открытия,  он  ни  в  коем  случае  не  должен  был  им
воспользоваться. Вот мы и предъявили ему ультиматум накануне доклада.
   - А может, - задумался  Классен,  -  Траммер  был  идеалистом,  который
полагал возможным использовать лишь положительные стороны своего открытия?
   - Господин прокурор, - с горечью усмехнулся доктор Бергсон, - идеалисты
тоже должны нести ответственность за свои  поступки.  Нельзя  смотреть  на
вещи так односторонне. К тому же мы не один раз все обсудили,  прежде  чем
прийти к определенному решению. Поймите, мы стремились  к  тому,  чтобы  у
людей никогда не возникла возможность жить без совести.
   -  Однако,  -  пожал  плечами  прокурор   Классен,   -   ваше   решение
противоречило тому факту, что люди не могут жить без законов.
   - А без справедливости? - возразил ему Бергсон.
   - Если  каждый  будет  придерживаться  своего  собственного  понятия  о
справедливости, то на свете окажется много  разных  справедливостей  -  по
существу это означало бы, что справедливости нет вообще, а в  человеческом
обществе это невозможно, - закончил свою мысль прокурор Классен.
   - Так вот, - посерьезнел вдруг доктор Бергсон,  как  бы  вознамерившись
завершить затянувшуюся дискуссию, - до начала процесса  остается  примерно
двенадцать часов. И вам следует решиться, господин  прокурор.  Отказавшись
принять участие в процессе, вы дадите понять всем, где правда...
   - Послушайте, дорогой Бергсон, - прервал своего гостя прокурор Классен,
- в чем заключается правда, вы не узнаете никогда, поскольку  у  нас  речь
шла о некоей абсолютной правде. Отказываясь от участия в процессе,  я  тем
самым даю понять, что нахожусь на вашей стороне,  а  это  в  свою  очередь
означает полную вашу правоту. Если же я стану участвовать в  процессе,  то
каким окажется приговор, будет зависеть  от  присяжных  заседателей  и  от
суда. Но даже если бы они  оказались  на  вашей  стороне,  все  равно  ваш
коллега Хольцман должен понести наказание в соответствии  с  существующими
законами. Надеюсь, хоть это вам ясно, господин доктор?
   - Нет, - убежденно возразил посетитель, - Хольцман  не  будет  осужден,
поскольку у вас на руках нет достаточно веских доказательств. К  тому  же,
если вы хотите быть справедливым до конца, то должны потребовать наказания
и для всех нас - ведь Хольцман действовал от нашего имени.
   - Мы не можем осудить всех, если снотворное в  кофе  вашему  сослуживцу
Траммеру подсыпал только один из вас.
   - Итак, господин прокурор, - решился  наконец  доктор  Бергсон,  -  вы,
видимо, склоняетесь  к  тому,  чтобы  антиментон  начали  производить  уже
сегодня и чтобы этот  препарат,  законным  или  незаконным  способом,  мог
достать каждый,  кто  хотел  бы  забыть  что-либо,  в  том  числе  и  вашу
пресловутую справедливость.
   Последовало молчание.
   - Позвольте мне спросить вас кое о чем, господин  доктор,  -  обратился
вдруг к своему гостю хозяин кабинета. - Решившись  осуществить  это  свое,
скажем так, намерение, вы сами не запаслись хорошей порцией антиментона?
   - Господин прокурор, - серьезно ответил  доктор  Бергсон,  -  смею  вас
заверить, что практически весь  изготовленный  в  институте  препарат  был
уничтожен, уничтожены также все лабораторные журналы с записями  опытов  и
сами мы не приняли никакой дозы антиментона. Да и зачем нам нужно было это
делать - ведь мы действовали в полной уверенности, что  угрызения  совести
нас мучить не будут.
   - Ну и как, не  мучают?  -  испытующе  глянул  на  посетителя  прокурор
Классен.
   - А вы мучились  бы  угрызениями  совести,  господин  прокурор,  будучи
убеждены, что действуете в интересах человечества?
   - Милый доктор Бергсон, - усмехнулся  прокурор,  -  хотя  по  некоторым
вашим высказываниям сразу видно, что вы не юрист, я все же  хотел  бы  вас
кое о чем спросить. Уверены ли вы,  что  где-нибудь  в  другой  стране,  в
какой-либо другой лаборатории в  это  же  самое  время  или,  допустим,  в
ближайшем будущем не будет создано нечто подобное антиментону?
   - Думаю, что именно так оно и будет, - ответил  доктор  Бергсон,  вялым
движением рук как бы расписываясь в собственной беспомощности. - Вероятно,
в научных исследованиях каждый полученный результат можно использовать как
на благо человечества, так и во вред ему. Правда,  как  только  где-нибудь
произойдет нечто подобное, люди сразу должны выступить против этого.
   - Но, господин доктор, - возразил  прокурор  Классен,  -  как  можно  с
самого начала знать, принесет данное открытие пользу или вред? Или что  из
них окажется более важным? Это все равно, как если  бы  мы  рассуждали  об
атомной энергии, имея  в  виду  лишь  атомную  бомбу,  а  не,  к  примеру,
радиоактивные материалы, используемые  для  облучения  опухолей.  Где  тут
граница? Если позволите, то как юрист я бы сказал, что фактически у нас  с
вами достаточно близкие взгляды на вещи, хотя в  целом  ряде  вопросов  мы
несколько расходимся. Итак, вы пришли сообщить мне, что  у  меня  остается
двенадцать часов на размышление, чему отдать предпочтение, причем,  как  я
понимаю, передо мной  стоит  выбор:  либо  присоединиться  к  вашей  точке
зрения, которая, вообще говоря,  не  является  достаточно  общим  решением
вопроса, и забыть о том, что на свете существуют право, законность  и  все
остальное, либо действовать  сообразно  духу  своей  профессии  и  начисто
забыть о мотивах, которые вы мне здесь привели.
   Доктор Бергсон поднялся с кресла и с достоинством поклонился.
   - По-моему, все сформулировано абсолютно  точно.  У  вас  действительно
есть двенадцать часов на размышление.  Простите,  господин  прокурор,  что
отнял у вас слишком много времени.
   -  Мне  было  интересно  выслушать  вас,  господин  Бергсон,  -  сказал
прокурор. - Поверьте, я вполне допускаю вашу точку зрения и  рад,  что  вы
меня  тоже  поняли.  Уверяю  вас,  что  постараюсь  продумать  создавшуюся
ситуацию до конца. Хотя, конечно, любое решение выдвинет перед нами  новые
проблемы.
   - Понимаю, господин прокурор, -  сказал  доктор  Бергсон  уже  у  самой
двери. Потом полез в карман и вынул оттуда маленькую пробирку. -  Понимаю,
- повторил он, - принять правильное  решение  всегда  трудно,  особенно  в
таком деле. А на вас падает огромная ответственность. Видите ли,  пока  мы
здесь рассуждали, все было более или менее ясно, поскольку  нам  вовсе  не
приходило в голову, что можно что-нибудь забыть. Ведь  для  нас  очевидной
казалась только наша правда. А теперь, если позволите, я хотел бы  вручить
вам единственную оставшуюся у нас порцию антиментона. Он действует  вполне
надежно и, кроме того, совершенно безвреден. С  вашего  разрешения,  через
двенадцать часов я позвоню вам, чтобы узнать, воспользовались  вы  им  или
нет. До свидания, господин прокурор.
   Он поклонился еще раз. Потом приоткрыл дверь  и,  прежде  чем  покинуть
кабинет, обернулся и проговорил слегка извиняющимся тоном:
   - А теперь, представьте себе, господин прокурор, что  в  этой  пробирке
вовсе не антиментон, а всего лишь  "плацебо"  -  не  оказывающий  никакого
действия, полностью безвредный препарат, и что я вам солгал.  Естественно,
я не утверждаю, будто это именно так. Однако, если бы это  было  так,  вам
пришлось бы очень трудно... Не правда ли, господин прокурор?  -  и  доктор
Бергсон тихонько притворил за собой дверь.