из
глубины стал вырастать  чешуйчатый  металлический  баллон,  закругленный  на
конце. Затем показались короткие лапы из того же металла -  лапы,  торопливо
роющие землю. Чудище перевалило через борт ямы и, осыпая вниз  комья  земли,
выползло на лужайку. Теперь оно  неподвижно  стояло  на  своих  шести  парах
конечностей. Длина его составляла метра два, высота - сантиметров семьдесят.
По  телу  его  пробегали  светящиеся  радужные  спирали.  Их  вращение   все
убыстрялось, и вдруг все шесть пар цепких лап пришли в движение, причем  три
пары как бы пытались шагать в одну сторону, а  три  остальные  -  в  другую.
Вследствие равновесия сил агрегат оставался на месте,  только  весь  дрожал.
Затем в середине  его  возник  поясок  зеленоватого  огня  -  и  вот  чудище
распалось  на  две  части,  конечности  его  замерли.  На  траву   вывалился
прозрачный  цилиндр  размером  с  ведро,  наполненный  какой-то  студенистой
массой. Сквозь эту массу виднелись очертания  синего  сосуда  конусообразной
формы.
   - Непонятная укупорка,- проворчал  дядя  Филя  и,  нагнувшись,  осторожно
постучал по прозрачному цилиндру согнутым пальцем. Послышался глухой звук.
   - Надо вскрывать! Время-то бежит! - прошептал Валик. Вспомнив, что в руке
у него ножницы, он с силой ударил ими по посудине. Они отскочили от оболочки
с железным взвизгом, не оставив на ней и царапины.
   - Постойте, а что, если нажать вот на это красное пятнышко,- предложил я.
   Валик приложил палец к красному кружку у основания цилиндра. В тот же миг
по контейнеру пошли трещины, он распался, и на траву вывалилась  студенистая
масса. И студень этот, и осколки цилиндра начали испаряться у нас на глазах.
Дядя Филя расстегнул пуговки на правом рукаве  ковбойки,  натянул  рукав  на
ладонь, осторожно поднял синий сосуд емкостью с литр.  На  узкой  его  части
виднелась риска, а у самой вершины конуса алел четкий кружок.
   - Все понятно! - заявил дядя Филя.- Лариса, Валентин, пошли в  дом!  -  В
голосе его послышались резкие,  не  то  командные,  не  то  собственнические
нотки. Раньше он никогда так не разговаривал.
   - Постой, Филимон! - встрепенулась тетя Лира.- Надо бы всю  эту  механику
убрать, а то разговоры в поселке пойдут. Хорошо бы все это в яму обратно...
   Но прятать эту механику не потребовалось. Внезапно и бесшумно  обе  части
чудища вновь сдвинулись вплотную, и сразу же агрегат охватило огнем.
   - Во! Само себя жгет!  -  радостно  прошептал  дядя  Филя.-  До  чего  же
культурно они это придумали!.. Ты, Павел, последи, чтоб от него  чего-нибудь
тут не загорелось.
   Они направились к дому. Впереди осторожно, будто по льду ступая, шел дядя
Филя, держа в далеко вытянутой руке синий сосуд. За ним  шагала  тетя  Лира.
Валик замыкал шествие. На меня они даже не оглянулись.
   Агрегат пылал  густым  пламенем.  Слышались  треск  и  хруст.  Корежилась
оболочка, какие-то бесчисленные разноцветные кубики и призмочки вываливались
на траву и уничтожались огнем. Пламя, взметываясь, обволакивало нижние ветви
березы. Но странно: листья на ветвях не сгорали, даже не желтели.
   Я подошел к огню совсем близко. От него не веяло  жаром.  Тогда  я  сунул
руку прямо в пламя - и озноб пробежал у меня по спине. Пламя не  жгло,  даже
не грело. Оно было холодное - будто я сунул руку в окошко сырого подвала.

   XVIII

   Агрегат сгорел. Ни пепла, ни золы не осталось, и даже трава  не  изменила
своего цвета. Только там, где топтались  лапы  чудища,  на  дерне  виднелись
темные порезы и рваные вмятины.
   И ведь все это не во сне, думал я. Это не бред, не  коллективный  психоз.
Это наяву, наяву!.. Сейчас там идет дележка бессмертия; ведь миллион  лет  -
это почти бессмертие... Ну, три дозы ясно  кому  -  дяде  Филе,  тете  Лире,
Валику. Родители Валика выпадают из игры - они в  дальней  поездке.  Значит,
свободные дозы будут даны Гладиковым, мужу  и  жене.  Они  живут  через  три
участка, они очень дружат с Бываевыми. А может быть, дядя Филя выскажется  в
пользу других кандидатов на бессмертие - он очень уважает  Колю  Рамушева  и
его жену Валю; они живут через пять домов... А  может  быть...  Я  перебирал
возможные кандидатуры, порой включая и себя. Еще я размышлял о  том,  почему
иномиряне дали такой жесткий срок для приема экстракта. Наверно,  для  того,
чтобы бессмертие досталось  тем,  кто  имеет  непосредственное  отношение  к
нашедшему агрегат? Несомненно, это эксперимент. Через сколько-то времени они
вновь посетят Землю и проверят результаты. Если опыт окажется  удачным,  они
дадут бессмертие всем людям.
   Я вздрогнул, услышав чьи-то шаги. Потом вижу - ко мне Валик приближается.
   - А бандура эта, значит, сгорела? -  спросил  он  нервным  шепотом.-  Это
хорошо!.. Пауль, тебя в дом зовут. Потопали.
   - Ты уже обессмертился? - спросил я на ходу.
   - Омильонился! Все в норме!.. И ты сейчас омильонишься: это бабуся насчет
тебя такую заботу проявила... А синяя посудина эта, как  только  мы  из  нее
жидкость вылили, сразу пропала, в туман превратилась. Никаких доказательств.
Засеки это на ум!
   Супруги Бываевы сидели возле круглого стола в той комнате,  что  рядом  с
кухней. Занавеска на окне была задернута для секретности. Стол,  как  сейчас
помню, накрыт был холщовой скатертью с вышитыми на ней розами и бабочками  -
работа тети Лиры. Шесть граненых кефирных  стаканов  стояли  на  столе:  три
пустых и три - наполненных вишнево-красной жидкостью.
   - Павлик! - обратилась ко мне тетя Лира тревожным  голосом.-  Павлик,  мы
решили дать тебе выпить этого самого... Чтоб не постороннему кому, а своему,
понимаешь? И одна к тебе просьба: молчи об этом деле!
   - Твое дело, Павлюга, выпить - и молчать. Понял? - строго  произнес  дядя
Филя.
   - Учти, Пауль, если раньше времени начнешь болтать, тебя просто за  психа
сочтут. Не поверят! - добавил Валик.
   - А поверят - так еще хуже,- вмешался дядя  Филя.-Нынче  доцентов  всяких
развелось - что собак нерезаных, все около науки кормятся. Затаскают они нас
по разным комиссиям. Еще и дело пришить могут, что я не так распределил  это
лекарство. А чем я докажу?! Квитанций-то на руках нет.
   - Опять же Филимону  Федоровичу  на  пенсию  скоро  выходить,-  испуганно
зашептала тетя Лира.- А если пойдет о нем вредный слушок,  что  ему  миллион
лет жить, то в райсобесе засомневаться могут, давать ли ему пенсию.
   - У дедули есть полный шанец без пенсии остаться,- подтвердил Валик.
   - Значит, договорились? - просительно произнесла  тетя  Лира.-  А  теперь
пей, Павлик, пей!
   И она подала мне стакан.
   От густой влаги тянуло таинственной свежестью. Вереница мыслей промчалась
в моем уме. Мелькнула догадка: через сверхдолгожительство я обрету всемирное
поэтическое  величие.  Волны  будущей  славы  к  моим   подступили   стопам,
зазвенели, запели, заплескались в гранит пьедестала. Я ведь  стану  великим,
бессмертным я стану в веках! Современных поэтов я оставлю навек в дураках! Я
всех классиков мира, всех живых и лежащих  в  гробу,  всех  грядущих  пиитов
своим творчеством перешибу! Будет книгам моим обеспечен миллионный тираж!  Я
куплю себе  "Волгу",  построю  бетонный  гараж!  Будут  критики-гады  у  ног
пресмыкаться моих! Всем красавицам мира я буду желанный жених!  Моим  именем
будут называть острова, корабли! С  моим  профилем  будут  чеканить  песеты,
рубли! Буду я еще бодрым, еще не в преклонных годах,-  и  уж  мне  монументы
воздвигнут во всех городах!..
   Я выпил стакан до дна и ощутил привкус прохлады и  легкой  горечи.  Через
мгновение ощущение это прошло.
   - В нашем полку прибыло! - заявил дядя Филя.
   - А кому остальные две дозы? - спросил я.- Рамушевым, наверно?
   - Нет, не подходят они для такого дела. Раззвонят  на  весь  свет,-  сухо
ответил дядя Филя.
   - Одну порцию тогда, верно, соседке дадите, Мармаевой? - стал  выпытывать
я.
   - Людка Мармаева не подходит,- возразила тетя Лира.- Она почем зря  своих
кур в наш огород допускает, сколько  раз  я  ей  говорила...  Дай  ей  этого
лекарства, а потом миллион лет мучайся из-за ее кур! Да и болтать она любит,
язык без костей... Тут Валентин один совет дал...
   - И опять повторяю: одну дозу надо  дать  Хлюпику!  -  решительно  заявил
Валик.- Сейчас ему пять лет, а собаки в среднем живут до  двенадцати.  Через
десять-пятнадцать лет действие экстракта будет  доказано  на  живом  ходячем
факте. Сейчас нам нет смысла шуметь о своем долгожительстве,  но  в  будущем
оно нам ой какую службу сослужит! Мы все великими людьми станем.
   - Во головизна-то у Валика работает! -  восхитился  дядя  Филя.-  Мы  все
великими будем, а Хлюпик наш ходячим фактом будет - с хвостом!
   - Жаль на собачонку экстракт тратить,- высказался я.
   - Павлик, если мы тебе такую милость  оказали,  жизнь  вечную-бесконечную
бесплатно выдали, так ты не думай,  что  наши  дела  имеешь  право  решать,-
обиделась тетя Лира.- Я,  может,  давно  уж  мечтаю,  чтоб  Хлюпик  за  свою
честность никогда не помирал.
   Любимчик ее был тут как тут. Слыша,  что  упоминают  его  имя,  он  вылез
из-под стола, разлегся посреди комнаты и притворно зевнул. Потом  подошел  к
хозяюшке и требовательно тявкнул.
   - Чует, умница, что о нем разговор! Все-то Хлюпик понимает! - заумилялась
тетя Лира. Затем принесла из кухни чистую тарелку, поставила  ее  на  пол  и
вылила в нее содержимое одного из стаканов.-  Пей,  Хлюпик!  Пей,  ангельчик
честный!
   Песик неторопливо,  без  жадности  начал  лакать  инопланетную  жидкость.
Опустошив тарелку, он благодарно икнул.
   - А шестую дозу кому? - спросил я. Ответом было неловкое молчание.  Потом
дядя Филя, потупясь, произнес:
   - Не стоит нам этим питьем с чужими людьми делиться. Подведут. Нельзя нам
счастье свое упускать.
   - Фроське надо дать,- предложил Валик.- Тогда у нас два  живых  документа
будут: собака и кошка.
   - А и верно, чем Фроська хуже Хлюпика,- согласился  дядя  Филя.-  Сколько
она мышей-то переловит за миллион лет! Не счесть!.. Лариса, покличь-ка ее.
   Тетя Лира прошла сквозь кухню на крыльцо и стала кликать:
   - Фроська! Фроська! Фроська! Кушать подано!
   Потом вернулась в комнату и заявила:
   - Опять она  шляется  где-то,  шлындра  несчастная!..  Ну,  кошка,  через
блудность свою потеряла ты жизнь вечную!
   Время шло, а  шестой  стакан  все  стоял  на  столе.  Наконец  дядя  Филя
предложил дать эту дозу поросенку - пусть и он у нас будет долгожитель,  про
запас. И тетя Лира отнесла стакан в сарайчик.
   - Ну как?- спросил ее Валик, когда она вернулась.- Приемлет он вечность?
   - Налила ему в корытце - он сразу и вылакал.

   Талантами не обладая,
   С копыт не стряхивая грязь,
   При жизни ты, свинья младая,
   В бессмертье лихо вознеслась!

   - Теперь нас, значит, шестеро,- подытожил дядя Филя.

   XIX

   Я вышел из дома.
   Все в мире было по-прежнему и все на своих местах.  Картофельные  грядки,
деревья, времянка, сарайчик - все обыкновенное, настоящее. И на небе  та  же
легкая, не предвещающая дождя дымка. Я посмотрел на часы  и  удивился,  даже
испугался: лишь час с небольшим прошло той минуты, когда из-под земли  вылез
чешуйчатый агрегат.
   Надо обдумать все это, переварить в покое, подумал я  и  открыл  калитку.
Пройдя по улице  поселка,  свернул  на  неширокую,  поросшую  сорной  травой
грунтовую дорогу и долго шел по ней; я  знал,  что  она  ведет  к  кладбищу.
Вскоре на взгорье  показалась  красная  кирпичная  церквушка  с  одноярусной
колокольней. Дойдя до погоста, ничем не  огражденного,  я  долго  глядел  на
сбегающие в низинку покосившиеся кресты. "Пчелы не жалят мертвых",-  всплыла
в памяти вычитанная где-то фраза. А меня пчелы  будут  жалить  миллион  лет.
Люди будут рождаться и умирать, умирать, умирать, и Эла тоже умрет, а я буду
жить, жить, жить, жить... Мною овладело смутное чувство вины.
   - Я не виноват перед вами,- произнес я вслух, обращаясь к ушедшим.- Я  не
виноват. Все произошло слишком быстро.
   Когда я вернулся в Филаретово, то первым, кого увидал  у  дома  Бываевых,
был Валентин. Он подкачивал камеру своего велосипеда; к багажнику  он  успел
приторочить объемистую корзину.  Валик  весело  поведал  мне,  что  едет  на
станцию  Пронино,  там  неплохой   привокзальный   буфет.   Бываевы   решили
чин-чинарем  отметить  сегодняшнее  событие.  Тетя  Лира  отвалила  на   это
мероприятие свои похоронные ("смер„тные") деньги.
   - У тебя в передней вилке трещина,-  напомнил  я  ему,-  возьми  велик  у
Рамушевых, на этом ты рискуешь сломать себе шею.
   - Э, все равно,- отмахнулся он.- Авось целым  вернусь.-  Прикосновение  к
вечности не сделало его более осторожным.
   - Может, пешком вместе сходим в Пронино? - предложил я.-  Я  тебе  помогу
покупки нести.
   - Не, подмоги не треба... И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты,
Пауль, можешь прекратить свое шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь
на второй год - не беда,  потом  наверстаю.  У  меня  теперь  впереди  вагон
времени. И даже не вагон, а черт знает сколько составов.
   В этот момент из окна выглянула тетя Лира.
   - Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри!  Будем
отмечать!
   - Но почему в такое позднее время? - удивился я.
   - Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А  в  одиннадцать  все  уже
спят в поселке.

   XX

   В назначенный час я постучался в дверь Бываевых.  Послышались  осторожные
шаги.  Тетя  Лира  наигранно  сонным  голосом,  не  отодвигая  засова,  тихо
спросила:
   - Кто там? Мы уже спать легли.
   Я назвался, и она сразу  впустила  меня.  Потом  выглянула  за  дверь  и,
убедившись, что никого поблизости нет, что никто  не  видел  моего  прихода,
снова закрыла ее на засов.
   В комнате глазам моим предстал Стол.  На  нем  стояло  несколько  бутылок
шампанского, а посередке красовался торт. Стеклянные вазочки были  заполнены
конфетами "Каракум", "Белочка", "Элегия"  и  "Муза".  Остальная  поверхность
скатерти была буквально вымощена тарелками и тарелочками со  всякой  снедью.
Тут хватило бы на десятерых, а нас было только четверо, не  считая  Хлюпика.
Песик с голубым бантом на шее - по случаю  праздника  -  важно  возлежал  на
сундуке. Он был уже сыт по горло.
   - Богато!- сказал я, садясь за стол.- Чего только нет!  Даже  кальмары  в
банке!
   - Икры нет, Павлик,- с лицемерно хозяйской  скромностью  посетовала  тетя
Лира.- Икры, вот чего нам не хватает.
   - И до икры доживем! Главное теперь - не теряться!  -  бодро  изрек  дядя
Филя и, подмигнув супруге, принялся открывать шампанское.
   Но дело не пошло - всю жизнь он имел дело с иной  укупоркой.  За  бутылку
взялся Валик.  Он  долго  возился,  наконец  пробка  выстрелила  в  стену  и
рикошетировала в Хлюпика. Тот презрительно поморщился.
   - Так жили миллионеры!- воскликнул Валентин, разливая  вино  в  стаканы.-
Ведь мы теперь миллионеры!
   - Ну, чокнемся за вечное здоровье! - провозгласил  дядя  Филя.-  Чур,  до
дна.
   Мы сдвинули  стаканы,  выпили.  Дядя  Филя  крякнул,  но  кряк  получился
какой-то неубедительный.
   - Градусенков мало,- буркнул он, наливая себе по второй.
   - Смотри, дедуля, не  надерись.  Шампанское  -  опасное  вино,-  полушутя
предупредил Валик, откупоривая новую бутылку.
   - Не указывай! Молод, чтоб учить меня!
   - Сейчас молод,  а  через  тысячелетье  мы  с  тобой  почти  уравняемся,-
отпарировал Валентин.- Тебе будет тысяча пятьдесят девять, а  мне  -  тысяча
восемнадцать.
   - А ведь верно! Вот это да - уравняемся! - изумленно произнес  дядя  Филя
и, опережая остальных, опрокинул в себя очередной стакан.
   Тетя Лира пила и ела молча, ошеломленная значительностью события. И вдруг
заплакала, стала жаловаться сквозь слезы:
   - Поздно лекарство это пришло... Молодости-то через него не вернуть,  всю
жизнь вековечную старенькой прохожу...
   - Веселья мало! - закричал  захмелевший  дядя  Филя.-  Заведу-ка  я  свои
пластиночки.
   Когда-то,  работая  в  пункте  по  скупке  утиля,  он  отобрал  несколько
заигранных, но совершенно целых пластинок. Он очень берег их. И  вот  теперь
включил электропроигрыватель, поставил на  него  диск.  Игла  долго  вслепую
брела по какому-то шумному темному  коридору.  Наконец  выделилась  мелодия,
прорезался голос певца: "Ночью, ночью в знойной Аргентине..."
   - И  в  Аргентине  побываем!  Не  унывай,  Ларка!  -  воскликнул  Филимон
Федорович.
   - Теперь это вполне реально,- подтвердил  Валик.-  Аргентина  от  нас  не
уйдет.
   - Бомбоубежище надо копать - вот что надо в первую очередь!  -  испуганно
объявила тетя Лира. Довоенная пластинка напомнила ей войну.
   - Права ты, умница моя! - умиленно согласился дядя Филя.-  Оно,  конечно,
войны, может, и не будет,- а мы в бомбоубежище нашем картошку хранить будем.
Нам теперь хозяйство с умом вести надо! С умом!

   Человек был наг рожден,
   Жил без интереса,
   А теперь он награжден
   Радостью прогресса!

   Тем временем Валик выдвинул ящик комода и, покопавшись там, вытащил отрез
холста и похоронные туфли тети Лиры. Обмотавшись холстиной и переобувшись  в
эти самые тапочки, он принялся  отплясывать  нечто  вроде  шейка.  Картонная
подошва от левой туфли сразу оторвалась, а он знай пляшет.
   - Ой, озорник! - захохотала тетя Лира.- Гляди, совсем стопчешь!
   - Тебе, бабуля, эти шлепанцы теперь ни к чему! Теперь ты  миллионерша!  -
крикнул Валентин, убыстряя темп. Хлюпик спрыгнул с сундука  и  с  лаем  стал
прыгать вокруг танцора. И вдруг, поджав хвост, забился под стол, умолк.
   - А может, зря мы микстуру эту приняли,- высказалась тетя Лира.- Жили бы,
как все, и померли бы, как все... Грех мы перед людьми на души взяли.
   И она снова заплакала. Но потом начала смеяться. Она была уже сильно  под
хмельком. Вскоре я незаметно покинул пир, пошел во времянку и там  уснул.  И
приснился мне сон. На этот раз в нем архитектуры почти и не было.
   Погожим летним днем иду я по родной Большой Зелениной.  Иду  просто  так,
прогуливаюсь в порядке самообслуживания. Шагаю скромно, глаз на  девушек  не
пялю, размышляю о чем-то умозрительном. Но невольно замечаю,  как  встречные
прохожие оживляются при виде меня, как неожиданная радость озаряет их  лица.
А те, которые по двое идут, начинают перешептываться: "Это сам Глобальный! И
ведь ничуть не гордый, совсем  не  кичится  своей  кипучей  славой!"  Мамаша
какая-то симпатичная шепчет своей дочке: "Люся, запомни этот текущий  момент
на всю жизнь: перед нами  -  сам  Глобальный!"  Вдруг,  завизжав  тормозами,
останавливается белая свадебная "Волга" - с лентами,  с  двумя  кольцами  на
крыше. Жених в аккуратном костюме, невеста в  нейлоновой  фате  выскакивают,
кидаются ко мне, объятые счастливой паникой: "Благословите нас, Глобальный!"
Я благородно,  без  сексуального  подтекста,  одариваю  обаятельную  невесту
культурным братским поцелуем.

   Все проспекты и бездорожья,
   Все луга, и поля, и лес,
   Вся природа - твое подножье,
   Ты - царица земных чудес!

   Осчастливленная пара едет дальше, а  я,  под  аккомпанемент  восторженных
шепотов и возгласов, вступаю на мост - и вдруг я на Крестовском острове,  на
стадионе. Там уже минут двадцать идет футбольный  матч  "Зенит"  -  киевское
"Динамо". Все скамьи заняты, утрамбованы болельщиками; не то  что  яблоку  -
маковому зернышку упасть некуда. Но билетерша  узнает  меня:  "О,  нет  меры
счастью! Нас посетил Глобальный!" Она ведет меня на  трибуну,  спрессованные
болельщики размыкаются, выделяют мне место. Я сажусь  и  спрашиваю  соседей,
какой счет. "Два один в пользу "Зенита"!" - торопливо  хором  отвечают  мне.
"Это  хорошо!"  -  говорю  я.  По  рядам  проносится  шепот:  "Это  он!  Сам
Глобальный! Он сказал: "Это хорошо!" Радость-то для нас какая!"  Теперь  сто
две тысячи зрителей смотрят уже не на футбольное поле, а на меня.  Раздается
бешеный гром аплодисментов, футболисты в недоумении: они  сначала  подумали,
что это им за что-то хлопают. Но вот  и  д