ть тебе приятный сюрприз. Представь  себе,  тайком  от  тебя
поселился у Бываевых на все лето. Я к тебе завтра собирался - и вдруг  такая
счастливая случайность, встречаю тебя здесь.
   - Дорога в ад вымощена счастливыми случайностями,- пошутила Эла.-  Это  я
где-то вычитала, наверно. А может, это мне просто приснилось... Тебе  снятся
мысли?
   -  Ты  же  знаешь:  мне  снится  только  архитектура.  Этой  ночью  видел
высоченную башню; вошел в дверь, а там каменная лестница,  и  ведет  она  не
вверх, а вниз. Спускался, спускался по ней, а ступенькам  конца  нет.  Тогда
взял и проснулся... Приснится же такая мура!
   ...Продираясь сквозь кустарник, мы вышли на проселочную дорогу, пересекли
ее, миновали кочковатое поле, вступили  в  бор.  Пахло  смолой,  под  ногами
пружинил мох. Сосны стояли редко, не  мешая  жить  друг  другу,  лес  хорошо
просматривался. Никаких следов бед  людских  он  не  хранил.  Погибни  здесь
тысяча человек - он и то ничего бы не запомнил и ничего бы нам не рассказал.
Вскоре мы повернули обратно. Уже выходя на проселок, мы обратили внимание на
одну большую сосну. На ней кто-то вырезал  треугольник,  опущенный  вершиной
вниз; он заплыл смолой, древесина потемнела. Ниже на коре виднелись какие-то
вмятины и шрамы, поросшие мхом.
   - Может быть, именно здесь это и случилось,- сказала Эла.
   Мы стояли молча, не шевелясь, будто, не сговариваясь, объявили сами  себе
минуту молчания.
   - А теперь пойдем к реке,- обратился я к Эле.
   - Нет, погоди,- ответила она.- Давай спасем вон ту рябинку. Ей  здесь  не
вырасти, ее какая-нибудь машина обязательно заденет колесами.
   Между сосной и дорогой росло несколько  низеньких  рябин;  одно  деревцо,
совсем маленькое, стояло у самой обочины.  Вынув  из  корзины  совочек,  Эла
стала выкапывать рябинку.
   - Летом вроде бы деревья не пересаживают,- усомнился я.
   - Рябина и летом приживается,- уверенно возразила Эла.- Ты возьмешь ее  и
посадишь на участке твоих высоких покровителей. Только,  чур,  место  выбери
получше. И поливай ее! Я на эту рябинку кое-что загадала.
   Мы расстались с Элой на Господской горке. Оттуда  до  Ново-Ольховки  было
такое же расстояние, как до Филаретова. В дальнейшем мы  почти  каждый  день
встречались именно здесь, а потом шли куда глаза глядят.

   Любовь росла и крепла,
   Взмывала в облака,
   Но от огня до пепла
   Дорожка коротка.

   XV

   Деревцо я в тот же день посадил на участке Бываевых - с их согласия.  Мне
казалось, что место я выбрал очень  удачное  -  на  маленькой  лужайке,  где
справа стояли две березы, а слева росла бузина.
   - Значит, матушку-сорокаградусную на рябине настаивать будем,  только  до
ягодок бы дожить! - пошутил дядя Филя.
   - Далась тебе эта водка окаянная! - встрепенулась тетя  Лира  и  сообщила
мужу, что завтра в аптеке будут списывать лечматериалы и она  под  это  дело
принесет ему для здоровья пятнадцать бутылок рыбьего жира.

   Рыбий жир вина полезней,
   Пей без мин трагических,
   Он спасет от всех болезней,
   Кроме венерических.

   Что касается саженца, то он не принялся. Может быть, потому, что  поливал
его я нерегулярно, забывал иногда из-за стихов, творческих раздумий. В конце
июля листья рябины пожелтели, пожухли.
   - А как поживает наша подшефная? - спросила меня однажды Эла.
   - Никак не живет, съежилась совсем,- ответил я.- Но  тетя  Лира  говорит,
что весной она может еще ожить.
   - Нет, не оживет она,- строго сказала Эла и взглянула на меня так,  будто
я один виноват в этом.

   Есть улыбки - как награды,
   Хоть от радости пляши;
   Есть убийственные взгляды -
   Артиллерия души.

   На будущий год деревцо действительно так и не воскресло.  И  это  вызвало
очень, очень важные последствия.

   XVI

   Миновал год.
   Я благополучно перешел в одиннадцатый класс (они еще существовали;  позже
было введено десятилетнее обучение) и летом опять подался  в  Филаретово.  А
поехал я туда известно почему: Элины родители  снова  дачу  в  Ново-Ольховке
сняли.
   Бываевы опять встретили меня очень гостеприимно. А вот у Хлюпика характер
еще хуже стал. Он меня сразу же за ногу цапнул. "Это он по доброте, это  он,
ангельчик, от радости нервничает",- растолковала мне тетя Лира.
   Что касается Валика, то он быстренько отвел меня в сторону и  попросил  в
это лето не очень наседать на него с грамматикой, ибо у него  голова  другим
занята. Я уже знал, что он окунулся в киноискусство,  решил  стать  деятелем
кино - не то режиссером, не то артистом, не то сценаристом. Он ходил  теперь
на все фильмы, а книги читать бросил:  в  него,  мол,  культура  через  кино
входит.
   Если говорить о  себе,  то  я  прибыл  в  Филаретово  опечаленный.  Зимой
минувшей дела мои шли неплохо: в одной газетной  подборке  прошли  три  моих
стихотворения, в другой - два. Я уже подумывал о сборнике своих стихов. Даже
название для него придумал - "Гиря". Это в знак того, что  стихи  мои  имеют
творческую весомость. Но перед самым моим отъездом в газетном  обзоре  некий
критик заявил, что "стихи Глобального  незрелы,  эклектичны,  автор  еще  не
нашел самого себя".

   У критиков - дубовый вкус,
   А ты стоишь, как Иисус,
   И слышишь - пень толкует с пнем:
   "Распнем, распнем его, распнем!"

   В  первый  же  день  я  отправился  в  Ново-Ольховку,  захватив  с  собой
злополучную газету. Уже на подходе к Элиной даче я учуял  запах  паленого  и
догадался, что Надя сегодня гладит  белье.  И  не  ошибся:  она  только  что
прожгла утюгом две простыни.
   Я пригласил Элу на прогулку, но она отказалась по  уважительной  причине:
она в тот день дежурила  по  семейной  кухне  (и  уже  успела  разбить  одну
тарелку).
   - Давай встретимся завтра в одиннадцать утра на Господской горке, у наших
ворот,- предложила она.
   - Заметано,- ответил я. Потом отозвал ее на минутку в  палисадник  и  там
повел речь о том,  что  путь  истинных  талантов  всегда  усеян  терниями  и
надолбами, и вручил ей роковую газету. Я сделал это в надежде на то, что Эла
возмутится, осмеет критика .и тем самым обнадежит  и  утешит  меня.  Я  стал
ждать ее реакции.

   Вы гадаете, вы ждете,
   Будет эдак или так...
   Шар земной застыл в полете,
   Как подброшенный пятак.

   Эла прочла ядовитую статейку и коварно хихикнула. Я моментально усек, что
хихиканье это не в мою пользу.
   - Ты призадумайся. Ведь он тебе плохого не желает,-  совершенно  серьезно
произнесла она.- И  потом,  знаешь,  очень  уж  ты  могучий  псевдоним  себе
придумал: Гло-баль-ный...
   - От Электрокардиограммы слышу!- отпарировал я.
   - Не я же себе такое  имя  выбрала,-  тихо  и  грустно  молвила  Эла.-  И
дразнить меня так - это просто подлость.
   - А с критиками, которые травят поэта, дружить - это не подлость?!
   - Ни с какими критиками я не дружу... Вот что, захлопнем  этот  разговор.
Оставайся у нас обедать. Щи сегодня - глобального качества. Из щавеля!
   - Не надо мне твоих щей! - Хлопнув калиткой, я  вышел  из  палисадника  и
побрел куда глаза глядят.

   Устав сидеть на шатком троне,
   Разбив торжественный бокал,
   Король в пластмассовой короне,
   Кряхтя, садится в самосвал.

   На душе у меня было муторно. Я долго бродил по лесу. Когда вернулся в дом
Бываевых, там уже отужинали. Но добрая тебя Лира разогрела макароны, усадила
меня за стол.
   - Оголодал ты, Павлик, осунулся,- сказала она.- С первого  дня  пропадать
где-то начал. Вроде нашей кошки Фроськи  погуливаешь  где-то...  Смотри,  до
алиментов не добегайся, а то нам перед твоей маманей отвечать придется.
   - Не бойтесь, тетя Лира, до алиментов дело не  дошло,-  невесело  ответил
я.- И пропадать из дому больше не буду.

   Говорят, что грядущие события бросают  перед  собой  тень;  говорят,  что
накануне важных, поворотных в их  судьбе  дней  люди  часто  видят  сны,  по
которым можно расшифровать будущее. Но я в ту ночь  спал  без  сновидений  и
проснулся без предчувствий.

   XVII

   Хоть накануне я и устал изрядно, но в ту знаменательную  субботу  в  июле
1965 года пробудился рано.
   Во времянке стояла сыроватая прохлада, в маленькое  окошко  лился  ровный
неслепящий свет. Я поднял голову с подушки и подумал, что день будет  ясный,
безоблачный и что вообще мир этот устроен очень  даже  хорошо.  Потом  вдруг
вспомнил вчерашнюю ссору с Элой и обиду, которую мне Эла причинила. Но  день
от этого не померк, радость пробуждения была  сильнее.  Я  бодро  вскочил  с
раскладушки.
   Умываясь у жестяного рукомойника, я размышлял: идти или не идти к  старым
воротам? В моих ушах звучали Элины слова: "Давай встретимся завтра  у  наших
ворот". Но ведь это сказала она до размолвки. Вдруг я приду - а ее нет?
   В  этот  момент  послышались  удары  "гонга".  Валик   лупил   деревянной
поварешкой по старой медной кастрюле, подвешенной им у крыльца, возвещая час
завтрака. Такую моду он ввел еще в прошлом  году  -  "как  на  фешенебельных
западноевропейских курортах". Вслед  за  этими  дурацкими  звуками  раздался
захлебывающийся лай Хлюпика: песик этой музыки терпеть не мог.
   Отлично помню: на завтрак в то утро тетя Лира приготовила яичницу.  Когда
она всем положила по порции, на сковородке остался еще один кусок.  Она  его
демонстративно мне добавила.
   - Павлик гуляет много,-  ехидно  пояснила  она.-  Ему  усиленное  питание
требуется, чтоб перед подружкой не осрамиться.
   Валик заржал в тарелку, а дядя Филя перевел разговор на свое, заветное:
   - Мне, Лариса, тоже доппаек нужен. В  жидком  виде.  По  случаю  саперных
работ. Копать-то много придется.
   -Ну, ребята тебе помогут.
   - Мне помощи не надо, мне надо, чтобы благодарность была!
   - Ладно, выкопаешь - тогда посмотрим. А  пока  не  выкопаешь  не  смей  к
холодильнику подходить. Ишь, чего удумал - с утра ему водку подавай!

   Безалкогольные напитки
   На стол поставила жена,
   И муж, при виде этой пытки,
   Вскричал: "Изыди, Сатана!"

   Из дальнейшего их разговора я усек: в последнем номере любимого  журнала,
в отделе "Советы сельчанам", супруги Бываевы  вычитали,  что  помойная  яма,
если она расположена близко от жилья, может стать источником инфекции. У них
она находилась рядом с домом,- и вот они задумали выкопать новую, где-нибудь
подальше. Но еще не решили, где именно. Сперва хотели копать за огородом, но
потом передумали: там совсем близко участок соседки, та  обидится,  озлится,
да и сыровато там; в журнале же рекомендовали выбрать  место  для  этого  по
возможности сухое.
   - А я знаю, где рыть надо! - встрял Валик.- Около двух берез.  Там  и  от
дома недалеко, и место сухое. Там Пауль в прошлом году  рябинку  посадил,  а
она засохла. Значит, уж самое сухое место.
   - А и вправду место подходящее,- согласился дядя Филя.-  Молодец,  Валик!
Всегда б твоя голова так работала - цены б тебе не было!
   - Валик наш еще покажет себя! - горделиво изрекла тетя Лира.-  Он  еще  в
инженеры выйдет!
   - В режиссеры,- поправил ее племянник.
   Я отправился во времянку, сел на  раскладушку  и  стал  читать  книгу  по
поэтике Томашевского. Затем от теории  стихосложения  мысли  мои  перешли  к
практике. Отложив книгу, я  начал  громко,  с  чувством  декламировать  свои
стихи, те самые, которые не  понравились  критику.  Нет,  совсем  не  плохие
стихи, решил я. Напрасно Эла примкнула к  этому  критикану!  И  не  пойду  я
сегодня на Господскую горку!
   Приняв  это  постановление,  я  взглянул  на  часы.  Было  десять   минут
одиннадцатого.

   Тот, кто твердое принял решенье,
   Не подвластен любовной тоске,
   И, простив себе все прегрешенья,
   Он шагает вперед налегке!

   Покинув времянку, я направился к дому Бываевых. Тетя Лира и Валик  сидели
на ступеньках крыльца. Тетя Лира  была  погружена  в  чтение  "Медицины  для
всех". Валик держал в одной руке заграничный киножурнал; в другой  руке  его
блестели большие портняжные ножницы. Он вырезал снимки  кинокрасоток,  чтобы
потом наклеить их в свой альбом. Чем меньше  одежды  было  на  актрисе,  тем
больше у нее было шансов быть наклеенной.  Здесь  же  на  крылечке  возлежал
Хлюпик; он сонно и самодовольно жмурился.
   - Валик, айда купаться! - пригласил я.
   - Неохота,- ответил он.- Я весь в искусстве!
   Тут тетя Лира на миг оторвалась от чтения и сказала:
   - Павлик, хоть ты бы Филимону Федоровичу помог яму-то копать. А то  ежели
он один всю работу провернет, так потом за  это  целые  пол-литра  требовать
станет.
   - Слушаюсь! - ответил я и потопал к двум березам.
   Дядя Филя уже успел кое-что сделать. Квадрат земли примерно  два  на  два
метра резко выделялся среди травы. Снятый дерн штабельком лежал  в  стороне;
там же валялся хилый стволик непривившейся рябинки.
   - Дядя Филя, дайте покопать,- попросил я.
   - Копай, если не лень,- ответил он и передал мне лопату.
   Я по штык вонзил ее в  суглинистую  почву.  Работать  было  приятно.  Все
глубже становилась яма, и все росла горка  земли  возле  нее.  И  вдруг  мне
показалось, что из ямы исходит неяркий, лиловатый, ритмично  вспыхивающий  и
погасающий свет. Это,  наверно,  с  неба  какие-то  отблески,  подумал  я  и
взглянул вверх. Но в просветы меж  березовых  ветвей  виднелось  безоблачное
июльское небо.
   - На кружку пива наработал,- молвил дядя Филя.- Давай-ка теперь я.
   Когда я передал ему лопату, непонятные вспышки сразу же прекратились. Это
мне просто почудилось, это из-за того, что  я  вчера  очень  много  по  лесу
шлялся, решил я и направился к дому. Тетя Лира и Валик по-прежнему сидели на
крыльце.
   - И не надоело тебе этих кинотеток вырезать? - поддразнил я Валика.
   - Тебя бы такая теточка поманила - семь верст бы за ней  босиком  бежал,-
огрызнулся он, показывая мне свежевырезанный снимок грудастой  кинозвезды  в
бикини.
   Но мне не нравились такие секс-бомбы. Я вспомнил Элу - ее умное, доброе и
действительно красивое лицо, ее скромную улыбку... Я посмотрел на часы; если
пойду быстрым-быстрым шагом, то поспею к Господской горке к  одиннадцати.  Я
торопливо зашагал к калитке. И  вдруг  вчерашняя  обида  опять  подкатила  к
сердцу. Я повернул обратно и направился к двум березам.
   Дядя Филя стоял в яме по пояс и  деловито  выбрасывал  лопатой  сыроватую
землю. Когда я сказал, что  хочу  сменить  его,  он  согласился  с  какой-то
поспешностью. Я с остервенением  принялся  за  дело:  работой  мне  хотелось
отогнать обидные мысли. Слой сероватого суглинка  кончился,  лопата  с  чуть
слышным хрустом входила в коричневатую влажную глину, прослоенную  песком  и
мелкими камешками. И  опять  началось  это  непонятное  мигание;  оно  стало
явственнее и учащеннее. Впрочем,  ничего  неприятного  в  нем  не  было.  Но
все-таки странно... Я потер глаза, посмотрел на небо. Небо как небо.
   - У меня в глазах мигает что-то,- признался я дяде Филе.
   - И у тебя?! - удивился он.- Я думал, это только у  меня.  Потому  как  я
вчера лекарств немного переел... Ну, давай я дорою. Теперь уж немного.
   Я направился к крыльцу.
   - Валик, идем к яме! Там мигание какое-то непонятное.
   - Не разыгрывай! - ответил Валик.- Меня лично  ни  на  какое  мигание  не
поймаешь!
   - Какое еще мигание? - недовольно спросила тетя Лира.
   Послышался топот. Дядя Филя, волоча за собой лопату, бежал  по  тропинке.
Поравнявшись с нами, он, тяжело дыша, произнес:
   - Там мина или что... Я лопатой на железо наткнулся, а оттуда, из ямы-то,
труба какая-то вылезать стала... Не взорвалась бы...
   - Если сразу не взорвалась, значит,  и  не  взорвется,-  спокойно  сказал
Валик.- Пошли смотреть.
   Мы с ним не пошли, а побежали. Тетя Лира и дядя Филя последовали за нами,
но не столь торопливо.
   Из середины  ямы  медленно  и  неуклонно  выдвигался  или,  если  хотите,
вырастал стебель из чешуйчатого темно-зеленого металла. Он  был  толщиной  с
лыжную палку. Несмотря на полное безветрие, он  слегка  покачивался.  С  его
чешуек опадали песчинки и комочки глины, причем они казались совсем  сухими,
хоть на дне ямы уже проступила почвенная вода. Вдруг откуда-то  -  вероятно,
от этого металлического  стебля  -  потянуло  удивительно  тонким  и  нежным
запахом. В том аромате было что-то успокаивающее и, я бы сказал, проясняющее
сознание.  Я  взглянул  на  супругов  Бываевых,  на  Валика.  На  их   лицах
запечатлелось блаженное удивление - и ни  тени  испуга.  Я  тоже  не  ощущал
никакого страха.
   - Это не наша техника,- сказал вдруг Валик.- Это совсем не наше.
   Таинственная трубка, вытянувшись из ямы примерно до  уровня  наших  плеч,
перестала расти. Цвет  ее  изменился  на  ярко-синий.  Вокруг  нее  обвилась
лиловатая световая спираль. Затем из-под земли послышался короткий щелчок, и
на конце трубки возник небольшой радужный диск, по краю которого прорезались
желтые зубчики, похожие на лепестки; они то сокращались, то увеличивались  -
будто дышали. Потом мы услышали бесстрастный и чистый голос:

   "ВНИМАНИЕ!
   СЛУШАЙТЕ. ПОНИМАЙТЕ. ЗАПОМИНАЙТЕ.
   Прикосновением  лопаты  к  реагирующей  трубке  вы  привели  в   действие
контактную  систему  автономного  агрегата.  Агрегат  не  взрывоопасен,   не
радиоактивен, безопасен химически,  биологически  безвреден.  Воспринимающая
самонаучающаяся система агрегата действует со дня его заложения в грунт, что
создало возможность объяснения с вами на вашем языке.
   Агрегат  заложен   в   почву   вашей   планеты   научно-экспериментальной
экспедицией с  планеты  (неразборчиво,  одни  гласные)  четыреста  пятьдесят
восемь тысяч сто тридцать шесть лет сто сорок пять суток  одиннадцать  часов
девятнадцать минут тридцать две  секунды  тому  назад  по  земному  времени.
Глубина  заложения,  с  учетом  последующих  наслоений,  программирована  на
обнаружение  агрегата  разумными   существами,   владеющими   металлическими
орудиями труда.
   В агрегате хранится сосуд с жидкостью, которую следует разделить на шесть
равных доз и принять  внутрь  шести  обитателям  вашей  планеты.  Одна  доза
экстракта дает возможность живому млекопитающему,  вне  зависимости  от  его
роста и веса, прожить  один  миллион  лет,  не  более.  От  ядов,  инфекций,
катастроф, физических и  психических  травм  экстракт  не  предохраняет.  На
пожилых омолаживающего действия не оказывает, фиксируя их  в  том  возрасте,
когда они приняли дозу. Принявшие экстракт  в  молодом  возрасте,  дожив  до
зрелого, стабилизируются и далее не стареют.  По  наследственности  свойства
экстракта не передаются.
   Прием  экстракта  не  накладывает  на  долгожителей  никаких   моральных,
юридических, практических обязательств  по  отношению  к  иномирянам.  Право
распределения экстракта  принадлежит  тому,  кто  первым  коснулся  металлом
реагирующей трубки. Экстракт следует принять внутрь  не  позже  сорока  семи
минут двадцати трех секунд после извлечения  сосуда  из  супергерметического
контейнера. Ждите появления агрегата".
   Голос умолк. Радужный диск  погас.  Трубка  стала  быстро  укорачиваться,
уходя вглубь, затем скрылась под комками глины. Мы стояли  и  молчали.  Суть
дела дошла до всех, и текст мы все четверо запомнили  назубок;  даже  сейчас
помню дословно. Не  сомневаюсь,  что  тут  имело  место  и  какое-то  особое
воздействие агрегата на наши центры памяти.
   - И ведь это не розыгрыш! - прервал молчание Валик.- Спасибо вам,  родные
инопланетники!
   - Значит, всех соседей переживем.  Сподобились!..-  задумчиво  произнесла
тетя Лира.
   - Всю жизнь мне не фартило, зато теперь во какой фарт  попер!  -  глухим,
прерывающимся голосом сказал дядя Филя.- Только бы не упустить...
   - Но теперь уж, Филимон, от зелья своего воздерживайся! - вмешалась  тетя
Лира,- Слыхал: "...от ядов не предохраняет!" Теперь раз  в  сто  лет  будешь
выпивать, в день рождения. А так - ни стопочки, ни рюмочки!
   Из-под земли послышался глухой гул. Почва под ногами у нас  заколебалась.
Дно ямы набухло, вспучилось, как волдырь, потом этот волдырь прорвался, и