раны "А", напал  эсминец  страны  "Б".
Пассажиров и команду взяли в плен, а судно - на буксир. Но вскоре...
   Ррромантика! - насмешливо изрек Павел.

   Искусственные челюсти
   Невыразимой прелести.

   - Ты смеешься над моими догадками, но не  выдвигаешь  своих,-  с  досадой
сказал я.- А ты-то сам в чем видишь причину гибели судна?
   Но он уклонился от ответа и зачем-то придрался к чЕЛОВЕКУ, стал  упрекать
его в том, что тот умолчал о пробоинах.
   - Доложить вам о том, что в доме есть, приказ был  мне,-  начал  "Коля".-
Вам о том, что есть, доложил я. Но дыра в стене - это не то, что есть.  Дыра
- это отсутствие того, что было в былом на месте данной пустоты. Вам о  том,
чего нет, не стал сообщать я.
   - Ишь ты, софист какой выискался! С тобой спорить - все равно, что дохлую
корову доить... Веди нас наверх! Да  светись  посильней,  нечего  тут  режим
экономии наводить!
   Выслушав повеление Павла, чЕЛОВЕК включил самосвечение на полную мощность
- и повел  нас  вверх  по  наклонному  ходу.  Мы  очутились  в  камбузе.  На
занесенной илом кухонной плите нами были  обнаружены  платиновые  сковороды,
кастрюли, дуршлаги.
   - Направь-ка струю гидромонитора вон туда,- приказал  Белобрысов  "Коле",
указав на мусорный бак.

   Тот, кто живет, судьбой искусанный,
   Того не охмурить уютом,
   Он не по злату, а по мусору
   Вернее жизнь узнает чью-то.

   Со дна  бака  мы  извлекли  несколько  пустых  консервных  банок;  следов
коррозии на них не имелось, поскольку они были отштампованы из платины.
   - Вот это тара! - снова взволновался Павел.- Хотел бы я  откушать  порцию
килек в такой упаковочке!.. Только мы на этом  лежачем  голландце  ни  одной
целой банки не сыщем.
   - Почему ты так уверен в этом? - спросил я.
   - Смотри, Степа, как у них донца внутри  исцарапаны.  Кто-то  выскребывал
содержимое до последнего миллиграмма. Не от сытой это жизни!.. Я-то,  Степа,
понимаю. Влипал в такие ситуации. Раз до того оголодал, что пальто на  базар
снес. За гроши отдал.

   Эй вы, волки с барахолки,
   Спекулянты-маклаки,
   Жизнь ударит вас по холке
   И подденет на штыки!

   По очередному пандусу мы поднялись в коридор,  по  обе  стороны  которого
были расположены каюты, и вошли в одну  из  них.  Ослепленные  исходящим  от
чЕЛОВЕКА светом, навстречу нам метнулись рыбы.  На  невысоком  возвышении  -
очевидно, то  была  койка  -  колыхались  бледные  ошметки  какой-то  ткани,
покачивались стебли водорослей. Здесь же лежали останки  ялмезианина.  Кости
вполне   соответствовали   человеческим,   и   череп   тоже   был   аналогом
человеческого.
   - Так вот что ты имел в виду, докладывая нам  о  "секретных  конструкциях
наших"!- проговорил Павел, обращаясь к "Коле".- А мы-то, олухи, не поняли!..
Я еще какую-то секс-чепуху понес... Ты уж извини меня, "Николаша"!..  И  вы,
товарищ,- не знаю, как вас по имени-отчеству,- извините! - С  этими  словами
друг мой поклонился останкам ялмезианина.
   В соседних каютах мы тоже обнаружили кости погибших,  а  в  кают-компании
насчитали около двухсот черепов. То, что ялмезиане телесно подобны нам,  нас
не удивило, ибо и по их архитектуре, и по памятнику, о котором еще во  время
облета сообщил нам  "Андрюша",  можно  было  догадаться  о  их  соматическом
сходстве с людьми. Удивила нас странная психология этих иномирян. Почему  не
искали они спасенья, если берег был так близко?
   Разгадка - вернее, то, что тогда показалось мне разгадкой,-  мелькнула  у
меня в тот момент,  когда  мы  спустились  на  один  "этаж"  (как  выражался
чЕЛОВЕК) ниже - и опять по пандусу.
   - Чего ты  все  время  нас  по  наклонным  плоскостям  водишь,  будто  мы
инвалиды?! - обратился Павел  к  чЕЛОВЕКУ.-  Неужели  по  трапам  водить  не
можешь? Ну, по лестницам, понимаешь?
   - Лестниц в этом доме не видал я,- ответил "Коля".
   - Паша, ключ к разгадке найден! - воскликнул я.-  Это  судно  -  плавучий
санаторий для страдающих  болезнями  ног.  Однажды  оно  вышло  в  очередной
лечебный круиз, и в море капитан узнал, что началась война.  Тогда  он  увел
судно далеко в океан, заглушил топки и  в  дрейфе  стал  ожидать  дальнейших
событий. Но время шло, съестные припасы вышли - и он  взял  курс  на  родной
берег. В пути пароход был захвачен  вражеским  крейсером,  взят  на  буксир.
Тогда, чтобы избежать плена, пассажиры и экипаж  решили  затопить  судно,  а
затем спасаться  на  шлюпках.  Однако  те  члены  экипажа,  которые  пробили
отверстия в бортах, не рассчитали их сечения, не учли, что инвалиды не могут
покинуть судно быстро. Вода заполнила пароход слишком рано...
   - Может, Степа, война и была  на  этой  мокрой  планете,  только  к  этим
утопленникам она отношения не имеет,- безапелляционно изрек Павел.

   Ах, что там бой, походный строй
   И посвист вражьих стрел,
   Приходит худшее порой
   Для тех, кто уцелел.

   - Не понимаю, Паша. Выражай свои мысли ясней.
   - Степа, я думаю, этот ковчег действительно долге болтался  в  океане,  а
затем, когда вышла вся жратва, жильцы его решили, что лучше уж им утопиться,
чем причаливать к берегу. На суше их что-то очень страшное ожидало.

   Овчарка жила у зубного врача -
   И всех пациентов кусала, рыча,
   Но к боли той был равнодушен больной,
   Поскольку боялся он боли иной.

   -  По-твоему,  выходит,  что  эти  иномиряне  решились  на   коллективное
самоубийство? - в упор спросил я.
   - Вот именно! - ответил мой друг.
   Вернувшись на "Тетю Лиру", мы подробно доложили  обо  всем  Карамышеву  и
высказали свои предположения. К версии Белобрысова он отнесся с  недоверием,
мои доводы казались более обоснованными. Но в  дальнейшем  стало  ясно,  что
ближе к истине был Павел.

   22. ОПАСНЫЕ ПОХОРОНЫ

   15 августа 2151 года "Тетя Лира" бросила якорь на траверзе  мыса  Восьми;
название это заранее дано было нами в память  о  наших  погибших  товарищах.
Увы, в тот же день пришлось изменить это наименование на мыс Девяти.
   После  того  как  была  произведена  дистанционная  разведка,  показавшая
безопасность данного участка суши, от борта "Тети  Лиры"  отвалил  поисковый
катер ј 1, на котором находились, обернутые  во  флаги  Объединенной  Земли,
тела погибших. Их сопровождало четырнадцать человек экспедиции  по  главе  с
Карамышевым; в число  похоронной  команды  вошел  и  Белобрысов.  Участникам
похорон было выделено пять лопат; обычай требует, чтобы при погребении людей
на чужих планетах  не  применялась  автоматика,-  и  вот  запасливый  завхоз
Вещников извлек из недр своего склада эти копательные инструменты.
   Вся корабельная команда и часть научного состава  по  приказу  Карамышева
остались на корабле, причем я был назначен дежурным по судну.  Вскоре  после
отбытия катера стала складываться неблагоприятная погодная обстановка:  неся
дождевые тучи и разводя волну, нарастал ветер с моря. Я начал опасаться, что
если волнение усилится, то оно может сорвать "Тетю Лиру" с якорей и  погнать
к берегу. Поэтому я решил отвести корабль на двадцать километров мористее  и
там на минимальных винтооборотах стоять носом к волне. Выполнив этот маневр,
я включил телеглаз, наведя его на берег.
   Катер стоял у пирса, защищенного волноломом. И  пирс,  и  брекватер  были
изрядно повреждены временем и штормами, но несомненно являли собой дело  рук
разумных  существ.  Слева  от  причала   на   берегу   виднелись   невысокие
полуразрушенные строения, справа  -  поросшее  травой  поле,  еще  правее  -
многочисленные валуны, за которыми начинался лес.  Среди  поля  уже  темнела
свежевырытая братская  могила.  Взяв  крупным  планом  лицо  Белобрысова,  я
увидел, что по щекам его текут слезы; впрочем, это  могли  быть  и  дождевые
капли. В лица остальных вглядеться я не успел: по экрану вдруг пошли  темные
полосы, четкость смазалась, а затем изображение и вовсе исчезло. Решив,  что
всему виной мой недостаточный практический опыт работы  с  радиотехническими
устройствами, я решил прибегнуть к дальнозору; как известно, этот оптический
прибор с радиотехникой не связан.
   Как Вы знаете, Уважаемый Читатель,  объемного  изображения  дальнозор  не
дает, да и дождь ухудшал видимость, однако я довольно отчетливо увидал  всех
стоящих возле могилы. Вот астроархеолог  Стародомов  подошел  к  Карамышеву,
заговорил с ним о чем-то, тот кивнул ему в ответ,-  и  Стародомов  не  спеша
направился в сторону валунов. Позже я узнал, что он хотел выбрать камень, из
которого можно было бы вытесать надгробную плиту  для  братской  могилы.  Но
тогда у  меня  мелькнула  мысль,  что  археолог  надеется  найти  на  камнях
какие-либо ялмезианские письмена. Я  изменил  угол  наклона  вспомогательной
линзы, чтобы внимательнее рассмотреть эти каменные глыбы, но поначалу ничего
особенного не приметил. Валуны как валуны. Таких на берегу  Балтики  сколько
угодно.
   И вдруг моему  взору  предстало  нечто  неожиданное.  За  одним  высоким,
поросшим   мохом   камнем,   притаилась   какая-то   фигура,    напоминающая
человеческую. Ялмезианин1 Живой иномирянин! Но почему он прячется: из страха
перед  пришельцами  или   затаил   недобрые   намерения?   Надо   немедленно
предупредить товарищей, и в первую очередь - Стародомова!
   Я включил реле звуковой радиосвязи, отчетливо  произнес  личные  позывные
астроархеолога,- но отзыва не последовало. Потом повторил вызов -  результат
тот же: Стародомов продолжал шагать к валунам. А ведь на нем был всепогодный
комбинезон, в воротник которого вмонтировано безотказное микроустройство!
   Тогда я обратился к Карамышеву, назвав его позывные: я  хотел,  чтобы  он
послал кого-либо вдогонку за Стародомовым, чтобы  не  дать  тому  подойти  к
камням. Но и Карамышев не захотел слушать меня!..
   Я был изумлен, озадачен. Причина этого радионевнимания выяснилась  позже.
Меня  не  не  слушали  -  меня  не  слышали!  Меня  не  могли  слышать,  ибо
метаморфанты обладают необъяснимым свойством (не  прилагая  к  тому  никаких
усилий) искривлять магнитное поле в радиусе четырехсот тридцати семи метров,
создавая вокруг себя зону радиобезмолвия.
   Тем временем Стародомов приближался к камням.  Когда  до  них  оставалось
метров тридцать, дисциплинированный археолог вынул  из  нарукавного  кармана
симпатизатор и, как я угадал по движениям его  пальцев,  включил  прибор  на
предельную градацию. У меня отлегло от сердца. Как ты мог забыть,  сказал  я
себе, что каждый из нас снабжен этим замечательным изобретением  XXII  века,
безотказно внушающим добрые чувства к его обладателю всем  живым  существам!
Уже не беспокоясь за Стародомова, я до предела усилил резкость  изображения,
чтобы крупным планом увидеть того, кто притаился за большим камнем.
   И тут-то я разглядел, что только внешние обводы  этого  существа  придают
ему  некоторое  сходство  с  человеком.  Мне  предстало   нечто   неописуемо
отвратительное, злобное, ужасное! Даже  находясь  на  большой  дистанции  от
этого чудища, я ощутил страх - и невольно  отпрянул  от  глазка  дальнозора.
Затем я ощутил страх за свой страх. Ведь о том, что я испугался, я обязан по
возвращении доложить Ассоциации воистов - и поставить вопрос, достоин  ли  я
впредь быть воистом. (Вернувшись на Землю, я так и  сделал.  Мне  был  выдан
оправдательный рескрипт, но -  для  успокоения  совести  -  я  отказался  от
очередного повышения в звании.)
   ...Преодолевая отвращение, я снова прильнул  к  дальнозору.  За  поросшим
мохом валуном теперь не было никого. А  вдали,  мелькая  в  просветах  между
камнями, бежали по направлению к лесу два  чудища,  подобные  тому,  которое
меня испугало. Затем я увидел Стародомова. Он неподвижно лежал на спине.  Он
был мертв. Когда я вгляделся в его  лицо,  мне  опять  пришлось  ужаснуться.
Исхудалое, обезображенное, словно изглоданное какой-то мучительной и  долгой
болезнью...
   В устрашающих складках этого лица таилось и нечто такое, что  вызвало  во
мне какое-то смутное воспоминание. Я напряг память - и вспомнил.  Когда  мне
было  восемь   лет,   мать   взяла   меня   в   гости   к   своей   подруге,
"медичке-историчке" (так она ее называла), Анфисе Васильевне Лекаревой.  Там
на маленьком столике перед диваном лежала толстая книга в черной  обложке  -
"Болезни минувшего". Я раскрыл ее где-то посредине и  увидал  страшное  лицо
мертвеца. Под ним значилось крупным шрифтом:  "Сент-Бедвиндский  лепрозорий,
1893 год. Пациент, скончавшийся  от  проказы".  Ниже  шел  текст,  набранный
мелкими литерами, но прочесть его я не  успел:  Анфиса  Васильевна  отобрала
книгу, заявив, что нечего мне читать это, а то страшные сны будут сниться.
   И вот теперь я увидал страшный сон наяву. Он был столь невероятен, что  у
меня возникло опасение: а здоров ли я психически?  Но  раздумывать  об  этом
было некогда. Надо было вести  "Тетю  Лиру"  к  мысу,  тем  более  и  погода
улучшилась: хоть волнение на море и продолжалось, но ветер  упал.  Отдав  по
отсекам соответствующие команды,  я  взял  курс  к  месту  недавней  якорной
стоянки.

   23. ПЕРЕД БРОСКОМ НА КОНТИНЕНТ

   Теперь снова поведу  речь  обо  всем,  что  имеет  прямое  или  косвенное
отношение к Павлу Белобрысову. И опять напомню Уважаемому Читателю, что дела
нашей экспедиции в более широком плане изложены в "Общем отчете".
   Когда катер с похоронной командой пришвартовался, а затем был  поднят  на
палубу и опущен в свой отсек, я немедленно доложил Карамышеву обо всем,  что
произошло за время моей вахты, и (главное!) о том, что я увидел в дальнозор.
К моему сообщению он отнесся невнимательно и недоверчиво и заявил,  что  это
могло мне померещиться из-за нервного напряжения. Я возразил, что я воист, а
в воисты зачисляют лишь тех, чья нервоустойчивость не ниже девятого  деления
по шкале Даниэляна. Но Карамышев гнул свое: "Это вам почудилось".  Далее  он
сказал, что Коренников действительно диагностировал у Стародомова смерть  от
проказы, но  ведь  Коренников  все-таки  зубной  врач,  а  не  терапевт.  Из
дальнейшей беседы я понял,  что  участники  похорон  успели  составить  свою
коллективную гипотезу  гибели  Стародомова.  За  год  до  отбытия  на  Ялмез
астроархеолог вернулся с планеты Латона, где природно-биологические  условия
очень сложны и почти не исследованы. Вот там он, вероятно, заболел  какой-то
неизвестной землянам болезнью с длительным инкубационным периодом, здесь же,
на Ялмезе, в силу  неведомых  нам  специфических  причин"  болезнь  "сделала
спонтанный скачок".
   Выслушав это, я откровенно сказал Карамышеву,  что  подобная  теория  мне
кажется шаткой. И добавил, что между  увиденными  мною  чудищами  и  смертью
Стародомова есть какая-то причинная связь. Карамышев поморщился. Быть может,
он решил, что  у  меня  завелся  "пунктик".  Я  вышел  из  спора,  чтобы  не
утверждать его в этом подозрении. Ведь доказать я ничего не мог.
   Вернувшись в каюту, я застал там Павла. Он был мрачен.
   - Скоро, кореш мой безалкогольный, мы все на  этом  Ялмезе  танго  "Белые
тапочки" спляшем. Нет, с этой планеточкой людям на "ты" не сойтись!

   Клаустрофобке, деве молодой,
   Агорафоб в любви признался раз,
   А та в ответ: "Союз грозит бедой,
   Нужны пространства разные для нас!"

   Когда я  поведал  своему  другу  о  чудищах,  поначалу  он  тоже  выразил
сомнение, но иного порядка, нежели Карамышев.
   - Степа, может, они только показались тебе страшными? Может,  землянам  с
непривычки все чужое кажется  опасным  и  уродливым?  Но  ведь  внешность-то
обманчива.

   Людоед, перейдя на картофель,
   Исхудал от нехватки жиров -
   И его заострившийся профиль
   Агрессивен вдруг стал и суров.

   Потом, после длительного молчания, он сказал:  -  Ты,  Степа,  человек  с
прочной психикой. Может,  и  правда,  там  за  камнями  какие-то  башибузуки
кантовались. Но ведь умер-то Стародомов-бедняга не насильственной смертью, а
от молниеносной проказы - так наш Дантес-зубодер определил... Страшное  лицо
у покойника было, мы все ошарашены... Мы его без  всякой  торжественности  к
тем восьми подхоронили... Но ужинать, Степа, все равно надо идти.

   Даже чувство состраданья,
   Даже адский непокой
   От принятия питанья
   Не отучат род людской.

   ...За ужином властвовало молчание. Когда дежурный начал разносить тарелки
с чечевицей, выращенной в теплицах "Тети Лиры", Павел не удержался и сердито
прошептал:
   - Опять эту высокополезную отраву дают!
   Чечевицы он терпеть не мог, и это навело его на кое-какие мысли.
   - Степа, а у того типа, что за камнем ховался, в руках  ничего  не  было?
Может, отравили товарища нашего? Нахлобучили, скажем, на голову мешок - а  в
нем какая-то быстродействующая химия. А потом мешок под мышку  -  и  айда  в
лес.
   - Нет, Паша. Так могут поступать существа враждебные, но разумные. Я тебе
повторяю: за камнем пряталось существо злобное, но неразумное...
   - Но ты же сам гуторишь, что между смертью Стародомова и  этими  злыднями
закаменными есть какая-то связь.
   - Я уверен, что есть! Но поймем мы все только тогда, когда  высадимся  на
материк.
   - Все ясно, Степа!

   Волк ведет разведку воем -
   Не откликнется ль волчица.
   Человек в разведке боем
   Должен истины добиться!

   О разведке - разумеется, не "боем", а научной -  подумывали  все,  в  том
числе и Карамышев. В тот же день были  сформированы  три  поисковые  группы:
Центрально-континентальная, Южная и Северная. В последнюю,  самую  малую  по
числу участников, вошли Константин Чекрыгин (второй космоштурман и он  же  -
специалист   по   инопланетным   религиозным   культам),    Юсси    Лексинен
(космолингвист и спелеолог), Павел  Белобрысов  и  я.  Главой  был  назначен
Чекрыгин, я нес ответственность  за  катер  и  безопасность  на  море.  Всех
поисковиков обязали соблюдать величайшую биологическую осторожность;  однако
не в связи с гибелью Стародомова, а в общем, широком смысле. Ведь все  тогда
еще (кроме меня) считали, что погиб астроархеолог по эндогенной, а отнюдь не
экзогенной причине.
   Нашей группе дали "вольный режим" - без жесткого графика передвижений; от
нее не ждали серьезных научных открытий, ибо  направлялись  мы  в  ту  часть
материка, где климат суровее и где при съемке было обнаружено мало поселений
городского типа. Поздним вечером мы при помощи чЕЛОВЕКА  "Коли"  переместили
из  корабельного  склада  в  трюм  катера   контейнеры   с   лингвистической
аппаратурой, белковыми консервами, концентратами, брикетным хлебом и прочими
припасами.
   - Жратвой на полгода запаслись,- резюмировал  Павел.-  Теперь  главное  -
успеть съесть все это до того, как окочуримся.

   Свинья молодая сказала, рыдая:
   "К чему мне запас пищевой!
   Я кушаю много, а в сердце тревога -
   Останусь ли завтра живой?"

   24. У ВРАТ БЕЗЫМЯНСКА

   В семь утра по местному времени мы вчетвером (плюс приданный нам  чЕЛОВЕК
"Коля")  спустились  в  судоотсек,  где,  опираясь  на  распоры,  стоял  наш
универ-катер ј 2. Я занял место в рубке, остальные прошли в обзорную  каюту.
Наверху раздвинулись створы люка, над катером нагнулся челночный  кран  -  и
через мгновение мы повисли  над  палубой  "Тети  Лиры".  Затем  перемещающий
агрегат плавно опустил нас на воду. Наша Северная группа отбывала первой,  и
весь личный состав, стоя у фальшборта, провожал нас в путь. Все  выкрикивали
добрые пожелания.
   По океану шла  зыбь.  Я  поспешно  отвел  катер  от  борта  "Тети  Лиры".
Поскольку первую стоянку нам  предстояло  сделать  более  чем  через  тысячу
километров, я, чтобы спрямить путь и держать курс на Север  вне  зависимости
от очертаний берега, вывел катер  далеко  в  океан.  Затем  задал  двигателю
экономический режим - сорок километров в час. В этот момент ко  мне  подошел
Павел.
   - Надоело мне в каюте сидеть. У них там  ученые  разговоры...  Подсменить
тебя не треба?
   - Нет.  Курсопрокладчик  -  на  фиксации...  Ты  какой-то  хмурый,  Паша,
сегодня. Не захворал ли ты? - Здоров как бык..