авятся эти Пашины  подшучивания.  Но  сейчас  выражение  лица  Коренникова
вполне соответствовало серьезности момента. Держа в левой  руке  картосхему,
правой он нажимал на клавиши датчиков, вмонтированные в нависавший надо мной
энергохобот. Я понял, что лежу в реанимационном комбайне.
   - Как самочувствие? - спросил Коренников.
   - Почти нормально. Только легкая слабость и очень хочется спать.
   - Благ-за-ин! Видимо, так и должно быть. Через полчаса перейдешь в каюту.
   - Где Паша Белобрысов? - в упор спросил я.
   - Жив, жив,- успокоил меня Коренников.- У него была пятая степень2,  а  у
тебя - четвертая... Вам повезло: реакомбайн, к счастью, расположен в десятом
отсеке, его не повредило при аварии.
   Только теперь я осознал, что происходит нечто странное: реакомбайном,  по
всем земным и небесным правилам, должен управлять  главврач  или,  на  худой
конец,  дежурный  врач,  но  никак  не  дантист.  Конечно,  и  зубные  врачи
космического профиля получают некоторую общемедицинскую подготовку, но  ведь
только теоретическую...
   - Саша, почему именно ты командуешь комбайном? - спросил я.
   - Больше некому. Вся биомедицинская группа погибла. Я спасся случайно...
   И  далее  он  поведал  мне,  что  примерно  за  полчаса   до   аварии   в
биомедицинском отсеке началось научное совещание космобиологов и медиков, на
котором, естественно, присутствовал и он,  Александр  Коренников.  Он  успел
прослушать часть  доклада  космобиолога  Олафа  Нордстерна  "Прогнозирование
фауны планеты Ялмез  на  основе  некоторых  биоспецифических  данных  планет
Третьего пояса дальности",- а затем его, Сашу, по  сигналу  нулевой  тревоги
вызвали на сборный пункт дегазационной бригады, членом которой он  является.
Едва он вышел в коридор, как в нос ему ударил весьма  сложный  и  неприятный
запах: пахло ночной фиалкой, но к этому аромату  примешивался  смрад  хлева.
Это - как всегда, неожиданно - раскрылась очередная серия ампул дяди Духа  с
новой ароматической композицией.
   Коренников получил дегоборудование и персональное  задание  от  бригадира
дегазировать пять кают по правому борту, в том  числе  и  каюту  Терентьева.
Когда он вошел туда, Терентьев пожаловался ему, что  "проснулся  от  мерзкой
вони" (он отдыхал после вахты), и спросил, есть ли сейчас на нашей  небесной
посудине  хоть  какой-нибудь  уголок,  где  не  пахнет  цветами  и  дерьмом.
Коренников ответил, что он только что из биомедотсека, там атмосфера  вполне
нормальная; Благовоньев, видно, не сумел проникнуть  туда.  Тогда  Терентьев
заявил Саше: "Вот туда я и отправлюсь - и доклад послушаю, и из этого  плена
ароматов вырвусь".
   Он ушел, а Саша  Коренников  приступил  к  деароматизации  его  каюты.  С
помощью искателя он выявил местонахождение одной из ампулок: хитроумный дядя
Дух ухитрился закрепить ее под полкой шкафа, где хранились звездные  атласы.
Саша сунул ее в герметическую сумку и в этот момент услыхал сигнал опасности
номер один. Затем его толкнуло, тряхнуло, швырнуло о  стенку.  Он  упал,  но
быстро поднялся, добрался до своей каюты, надел скафандр. Вскоре по  приказу
Карамышева он направился в биоотсек, чтобы  принять  участие  в  заделывании
пробоины. Но первым делом он - теперь единственный на корабле  представитель
медицины  -   осмотрел   тела   погибших.   У   всех   восьми   (с   помощью
плазмоконсилиатора) он констатировал шестую степень смерти. И  Терентьев,  и
медики, и биологи  при  проникновении  астероида  в  глубь  отсека  получили
смертельные раны и мгновенно окоченели из-за космического холода, хлынувшего
в пробоину. Их останки, по распоряжению Карамышева, были унесены  в  носовой
рефрижераторный  трюм:  как  известно,  похороны  погибших  в  пути   всегда
совершаются по прибытии на планету назначения.
   Когда я вернулся в каюту, Павел уже храпел на своей койке.  Я  улегся  на
свою и тоже заснул. Спали мы очень долго и проснулись почти одновременно.
   - Жалко Терентьева,-услыхал я голос Павла.- Лучше  бы  уж  я  гробанулся.
Несправедливо сука-судьба поступает.

   Один поставлен к стеночке,
   Другой снимает пеночки.

   - Паша, но ведь ты тоже мог умереть,- высказался я.- Ты  спасал  меня,  и
сам чуть не погиб. Ты был к небытию даже ближе, чем я.
   - Да, я пятерку заработал,- согласился он.- Но  ты  в  этом  не  виноват.
Учти, что я намного-много старше тебя.

   Хоть и далек кладбищенский уют,
   Но годы-гады знать себя дают!

   Мне тоже было невесело. Я вспомнил день нашего отбытия в  Космос  и  дядю
Духа. Если  бы  я  был  в  тот  день  внимательнее,  серьезнее,  если  бы  я
воспрепятствовал осуществлению его замысла, корабль наш был бы  избавлен  от
ароматических ампул. И тогда не погиб  бы  Терентьев...  Да,  но  ведь  Саша
Коренников тогда бы безусловно погиб. Выходит вот  что:  одного  я  погубил,
другого спас. Убийца - спаситель...

   17. БИОЛОГИЧЕСКИЕ СЛЕПЦЫ

   Вскоре Карамышев созвал в кают-компанию всех, кто был свободен от  вахты.
Он предложил нам  встать  и  перечислил  погибших.  Привожу  этот  печальный
перечень в алфавитном порядке:
   Глеб Асмолов (астрозоолог и ветеринар); Урхо Виипурилайнен (микробиолог и
астроботаник); Тит  Мельников  (лечврач  -  терапевт  и  эпидемиолог);  Олаф
Нордстерн (космобиолог и врач  широкого  профиля);  Ерофей  Светлов  (биолог
широкого профиля);  Николай  Терентьев  (глава  экспедиции);  Иван  Тимофеев
(главврач, медик широкого профиля);  Станислав  Ухтомский  (хирург  широкого
профиля).
   Далее новый руководитель экспедиции сообщил нам, что кроме людских потерь
мы понесли и потери материальные. Непоправимо вышли из строя  биозащитные  и
биоразведочные подвижные агрегаты. В итоге - наша экспедиция как бы  ослепла
в биологическом отношении. Исходя из этого, мы должны вести себя на Ялмезе с
крайней  осторожностью  и  избегать  лишних  контактов  с  флорой  и  фауной
неведомой нам планеты. И каждый участник экспедиции,  почувствовав  малейшее
недомогание, обязан немедленно заявить об  этом  Коренникову  и  лично  ему,
Карамышеву.
   Мы находились в пути уже больше года, и за это  время  у  нас  состоялось
немало совещаний, лекций, тестов-тренажей, но впервые из  кают-компании  все
расходились молча, и молчание было мрачным. И каждый, шагая  коридором  мимо
двери в биоотсек, невольно опускал голову. Дверь эта была теперь приварена к
стене сплошным ферромикроновым швом.

   18. ЯЛМЕЗ ВСЕ БЛИЖЕ

   Теперь отсчет условного времени шел по убывающей. Тридцать  суток  полета
до Ялмеза... Двадцать пять суток... Пятнадцать суток...
   "Тетя Лира" перешла на  плазмотанталовые  двигатели;  мы  перемещались  в
пространстве с убывающей скоростью. В связи с этим формула Белышева,  Нкробо
и Огатаямы (о преодолении парадокса времени) утратила для нас свою  силу,  и
мы получили возможность улавливать ближние радиосигналы.  Но  планета  Ялмез
соблюдала  полное  радиомолчание.  Учитывая  этот  факт,  планетовед   Антон
Гребенкин сделал сообщение, из которого явствовало, что или на планете  этой
еще не родился свой Попов, или цивилизация там, в силу неведомых нам причин,
пришла в упадок.
   - Наш пророк Гребенкин не учел  третьего  варианта,-  сказал  мне  Павел,
когда  мы  вернулись  в  свою  каюту.-  Может,  ялмезцы  эти  учуяли  своими
приборами, что мы к ним приближаемся,  и  решили  в  молчанку  поиграть.  Из
перестраховки. Может, они думают, что к  ним  какие-то  космические  бандюги
летят.

   Нужно нюх иметь собачий
   И забиться в уголок,
   А иначе, а иначе
   Попадете в некролог.

   ...А всего вернее, что никого там нет...- с грустью  в  голосе  продолжал
он.- Не найду я там брата Петю... Зря летел. Сидеть бы мне  на  Земле  и  не
рыпаться, тихо доживать свой миллионерскик век.

   Торопились в санаторий,
   А попали в крематорий.
   - Паша, оставь эти мрачные рассуждения и рифмования,- строго прервал  его
я.-  Мы  служим  науке,  и  наше  дело  не  расплескиваться  в  эмоциях,   а
воспринимать иномирянскую действительность такой, какова она есть.
   - Вы правы, с вас полтинник! - насмешливо произнес  мой  друг,  и  затем,
улегшись на свою койку, добавил: -

   Медведь лежит в берлоге,
   Подводит он итоги.

   Вскоре он захрапел.
   Обычно я преспокойно спал под его храп, но на этот раз сон не шел ко мне;
сказывалось нервное напряжение. Я вспоминал Землю,  Марину  и  детей.  Затем
мысли мои перепрыгнули на события недавние; я  не  мог  забыть  о  том,  что
виновен в смерти Терентьева. Пусть косвенно, но виновен.
   Вдруг Павел начал стонать. Я не знал, что  мне  надо  предпринять.  Потом
решил разбудить его и, встав со своей койки, ударил своего друга  по  плечу.
Он сразу пробудился и заявил, что ему опять приснился архитектурный сон.
   - А что именно тебе снилось?
   - Падающие башни и колокольни. И все они падали  в  мою  сторону  -  знай
увертывайся. Пропади она пропадом, такая архитектура!
   - У тебя что-то с нервами, Паша,-  сказал  я.-  Да  и  у  меня  тоже.  Но
лечиться нам придется уже на Земле.
   - Почему на Земле?! - встрепенулся Белобрысов.

   Мы друг друженьку излечим
   Без врачей и докторов,
   И веселье обеспечим
   Средь неведомых миров!

   Произнеся это, он встал с койки, вынул из  ниши  свой  личный  контейнер,
извлек из него картонную коробку, а из  коробки  -  бутылку,  выполненную  в
старинном стиле из бьющегося стекла. На ней  имелись  выцветшая  этикетка  с
надписью  "Коньяк",  а  выше,  у  самого   горлышка,-овальная   наклейка   с
изображением трех звездочек.
   - Сейчас спиритизмом  займемся!  Чуешь,  что  это  такое?  -  победоносно
спросил он, ставя сосуд на столик.
   - Я догадываюсь, что это очень ловко сделанная имитация.
   - Сейчас мы хватанем этой имитации,- объявил мой друг и поставил рядом  с
бутылкой два стакана.- Ты коньяк-то пил когда-нибудь?
   Я ответил, что коньяка не пил никогда, но что однажды  пил  спиртное:  на
девятом курсе Во-ист-фака, когда мы изучали обычаи  моряков  XIX  века,  нам
дали выпить по стакану натурального ямайского рома.
   - Ну и как? Сильно окосел? - с живым интересом спросил Павел.
   - Нет, окосения не произошло. Хоть я и  опьянел,  но  на  зрении  это  не
сказалось.  Ведь  удельная  сопротивляемость  моего  организма  ядохимикатам
равняется шестнадцати баллам по шкале Каролуса и Ярцевой.
   - Сейчас мы посопротивляемся! - со  зловещей  многозначительностью  изрек
мой друг и, аккуратно раскупорив бутылку, налил в стаканы  две  равные  дозы
желтоватой жидкости.- По первой выпьем, не чокаясь. За брата моего...  Думал
- с ним разопьем эту  посудину,  да  теперь  чую,  что  не  встречу  его  на
Ялмезе... И никогда не встречу... Пей, Степа! Сопротивляйся!

   Без коньяка
   Жизнь нелегка,
   А с коньяком -
   Жизнь кувырком!

   Я нехотя выпил. Павел налил еще.
   - Теперь повторим -  и  опять  же  без  чоканья.  Помянем  этого  трепача
Шефнера, который при своей жизни втравил меня в  нынешнее  путешествие...  Я
тогда, как вышел от него, сразу в магазин на углу  Чкаловского  и  Пудожской
потопал и эту бутылку купил. Этому коньячку, Степа, две сотни лет! Цени это,
Степа!
   Выпив вторую дозу, я почувствовал, что  яд  начинает  действовать.  Но  я
понимал, что если откажусь от третьей и последующих доз, то Павел все выпьет
сам, и это отразится на его здоровье.
   - По третьей выпьем с чоком! За  нашу  с  тобой  крепкую  дружбу,  Степа!
Сопротивляйся!
   Я принял очередную порцию яда.
   - Степа, а ты уваженье ко мне имеешь?  -  дрожащим  от  волненья  голосом
спросил вдруг меня мой друг.
   - Паша, я тебя очень даже уважаю! -  воскликнул  я.-  И  за  то,  что  ты
хороший человек, и за упорную твою последовательность в ностальгизме!  Паша,
из тебя мог бы отличный воист получиться!
   - Спасибо, Степушка! Я тебя тоже уважаю!.. Уважаю, хоть ни  черта  ты  не
разобрался в моей миллионерской судьбе...

   Ничего не сбылось, что хотелось,
   Сам себе я был вор и палач -
   По копейкам растрачена зрелость
   На покупку случайных удач.

   Из глаз его хлынули слезы.
   - Паша, не плачь! Нет для этого причины!
   - Есть причина! - рыдая, произнес он.- Я брата родного угробил.
   Тогда я тоже заплакал. Потом растянулся на своей койке - и уснул.
   Когда  я  проснулся,  то  первым  делом  бросил  взгляд   на   телеэкран,
вмонтированный в подол каюты; планета Ялмез занимала теперь  почти  всю  его
поверхность.

   19. ЯЛМБЗ СОВСЕМ БЛИЗКО

   Прежде чем приводниться, мы девять раз облетели Ялмез, постепенно  снижая
высоту. На видеоэкранах видна была океанская  ширь  планеты.  Вода  занимала
четыре пятых ее поверхности, суша же состояла из одного  огромного  материка
эллипсообразной   конфигурации.    Дрейфующих    льдов    не    наблюдалось.
Просматривалась  материковая  платформа;  она  простиралась   в   океан   на
расстояние значительно большее, нежели у земных материков. Исходя из  этого,
можно было предположить, что планета обладает многообразной морской флорой и
фауной. Береговая часть  материка  изобиловала  эстуариями  рек,  бухтами  и
мысами. Материк был покрыт густой растительностью, цвет ее  (приблизительно)
соответствовал цвету земных лиственных лесных массивов.  Цветовая  структура
береговой части континента была более  разнообразной:  нетрудно  догадаться,
что леса  здесь  сменились  кустарниковыми  порослями,  полями,  болотами  и
песчаными наносами (дюнами).  На  фоне  этих  размытых  цветовых  плоскостей
выделялись  сероватые  вкрапления  различной  величины;  в   их   очертаниях
угадывалась заданность, геометричность.
   Все свободные от вахт члены экспедиции толпились перед  большим  экраном,
вглядываясь  в  конфигурацию  этих  вкраплений.  Все  понимали,  что  это  -
поселения разумных существ.  Однако  недостаточная  разрешающая  способность
нашей оптики не давала возможности увидеть ни жителей этих  городов,  ни  их
транспортных средств, если те и другие имелись в наличии.
   - Живых мы там не  найдем,-  громко  и  грустно  заявил  Павел.-  Мертвые
помалкивают и не светят.

   Навек, навек умолк поэт,
   Дорожный бросив посох;
   В его молчании - ответ
   На тысячи вопросов.

   Все давно уже привыкли к Пашиным  высказываниям  и  относились  к  ним  с
благожелательной иронией; но  на  этот  раз  многие  посмотрели  на  него  с
досадой.   Несмотря   на   полное   радиомолчание   Ялмеза,   несмотря    на
недвусмысленное сообщение астрооптика Зеленкова, что  ночью  на  поверхности
планеты не обнаружено источников искусственного освещения,  а  зафиксирована
лишь одна световая точка, видимо вулканического происхождения,- несмотря  на
все это, всем еще хотелось надеяться, что нам  предстоит  встреча  с  живыми
мыслящими существами. И немудрено,  что  Пашина  беспощадная  категоричность
радости ни у кого не вызвала.
   Увы, на этот раз Павел был прав. За сутки до приводнения на Ялмез в  двух
шаровых капсулах были сброшены два чЕЛОВЕКА3: один  -  в  центр  континента,
другой - на побережье. Первый ("Боря") вскоре доложил по комплексной  связи,
что мягко приземлился в лесу, передал основные  почвенные,  экологические  и
температурные данные (все они не представляли для людей никакой опасности) и
сообщил свои координаты. Шарокапсула второго ("Андрюши") приземлилась  менее
удачно: она опустилась на кровлю какого-то монументального здания - и оттуда
скатилась на улицу; чЕЛОВЕК при этом получил  механические  повреждения,  но
все же сумел передать по видео фасад строения с зияющими  пустотой  проемами
окон и участок улицы, занесенной песком и  поросшей  кустарником  и  травой.
"Андрюша" успел послать на "Тетю Лиру" и самоизображение;  мы  увидели,  что
шаговое устройство его повреждено и что он ползет по песку при помощи "рук".
Через час он сообщил словесно,  что  видеобаланс  исчерпан,  и  поэтому  он,
"Андрюша", хочет дать устный прощальный отчет. В целях экономии  энергии  он
просит задавать ему вопросы, а он будет кратко отвечать на них.
   Астроштурман Карамышев немедленно приступил к опросу "Андрюши".
   - Сколько ты прошел по городу?
   - Тысяча триста двадцать шесть метров семьдесят три сантиметра проползено
мною.
   - Видел ли ты на своем пути одно, два, много существ, похожих на разумные
существа?
   - Проползая через одну квадратную улицу,  на  кубическом  камне  стоящего
металлического человека видел я.
   - Опиши его точнее.
   - В руках у него условный  инструмент  типа  гитара-балалайка.  К  голове
припаяно кольцо из условных растений типа роза-фиалка.
   - На твоем пути кто-нибудь шел, бежал, полз, летел навстречу тебе или  по
перпендикуляру?
   - Три существа типа ворона-чайка  летели  навстречу;  два  существа  типа
кошка-собака двигались перпендикулярно.
   - Какова на улицах  средняя  толщина  песчаных  наносов?  Многослойна  ли
структура наносов?
   Ответом было молчание. Мы все решили, что у "Андрюши" иссяк  энергозапас.
И вдруг он снова заговорил.
   - Они приближаются. Страшно мне.
   - Что?! Тебе страшно?! - удивился Карамышев.- Но ведь  чувство  страха  в
тебе не запрограммировано!
   - Они приближаются.
   - Да кто "они"? Отвечай точнее!
   - Они... Аналогичных, идентичных,  адекватных  понятий  нет  в  словарном
фонде моем. Объяснить не могу. Но страшно мне... Вот они удаляются. Они меня
не тронули. Но энергия - вся. И чЕЛОВЕК умолк навсегда.
   - Благ-за-ии! - воскликнули мы хором. Информация оказалась очень  ценной,
хоть  и  негативной  по  своей  сути.  Что  касается  заключительной   части
сообщения, то все мы решили:  она  имеет  нулевое  значение,  ибо,  по  всей
вероятности, у "Андрюши" произошел технологический коллапс,  исказивший  его
представление о действительности. Лишь  много  позже  стало  ясно,  что  под
словом "они" он подразумевал метаморфантов. Но разве могли мы знать...
   В тот же день Саша Коренников  созвал  всех  в  информаториум.  Он  важно
поднялся на кафедру. На лице его  сквозь  обычную  серьезность  просвечивала
радость. Неторопливо перебирая какие-то листки, он молчал  -  чтобы  поднять
интерес к своей сводке.
   - Саша, не томи! - послышался голос Белобрысова.

   Зачем, зубодер распроклятый,
   Мучительный тянешь момент?!
   Тебе, стоматолог, сто матов
   Измученный шлет пациент!

   После этой странной реплики Коренников немедленно приступил  к  делу.  Он
сообщил весьма обнадеживающие данные. Спектрограммы показали, что  атмосфера
Ялмеза почти не отличается от земной. Что  касается  Эсхилла  (ялмезианского
солнца), то оно адекватно нашему Солнцу по своей мощности и не  представляет
для нас опасности ни в тепловом, ни в  радиационном  отношении.  Далее  Саша
радостно известил нас, что биомикроструктура планеты весьма сходна с земной,
за одним исключением: ни в воде, ни на почве, ни  в  воздухе  биозондами  не
обнаружено никаких болезнетворных организмов.
   Все были рады этим известиям, все повеселели. И только Павла  Белобрысова
не захлестнула почему-то волна всеобщего оптимизма. Подойдя  к  Коренникову,
он сказал:
   - Не рано ли ты возликовал, Дантон?

   Если гладко все в начале -
   Не спеши на пироги,
   Ибо ждут тебя печали
   И стервозные враги.

   20. МЫ ПРИЯЛМЕЗИЛИСЬ

   -  Внимание!  Покидаем  пространство!  -  послышался  из  динамика  голос
Карамышева.- Каждый занимает личную компенсационную камеру!
   Мы с Павлом отворили узкие дверцы  в  переборке  каюты  и  вошли  в  свои
компенскамеры. Дверца закрылась, выдвинулись эластичные жгуты, оплели  меня;
остро запахло каким-то медицинским  снадобьем.  Я  утратил  представление  о
пространстве и времени. Когда сознание вернулось ко мне, я услышал команду:
   - Каждый считает вслух до десяти!
   При счете "десять" дверца распахнулась. Я шагнул обратно в каюту. Странно
знакомое ощущение овладело мной. Я не сразу понял, чем оно вызвано. И  вдруг
догадался: это качка!
   - Поздравляю! Мы приводнились! - сказал я Белобрысову.
   - Точнее сказать - приялмезились,- изрек он.