В порт мы вовремя прибыли,
   Мы доставили груз,
   А дождемся ли прибыли -
   Утверждать не берусь.

   - Внимание! - послышался голос Карамышева.- Корабль наш произвел  посадку
на планете Ялмез. Через десять  минут  -  общий  сбор  на  палубе.  Наружная
температура - плюс двадцать шесть по Цельсию.
   Я взглянул на настенные часы-календарь. Они показывали 12-05.07.08.2151 -
по земному времени.
   - Надо припижониться по такому случаю,-  сказал  Павел,  открывая  личный
контейнер.- Как-никак - мы здесь гости... Только желанные ли?

   Никогда не забуду
   Чей-то мудрый совет:
   Жди опасности всюду,
   Где опасности нет.

   Я тоже потянулся к своему контейнеру  и  извлек  яз  него  военно-морскую
форму. Когда мы покинули каюту, на Белобрысове красовались старинный  пиджак
и рубашка с пестрым галстуком; брюки он надел узкие-преузкие, а  голову  его
увенчивала лихо заломленная кепка. На мне же была фуражка с "крабом", китель
с погонами, черные брюки и флотские ботинки.
   Уже в коридоре чувствовалось, что "Тетя Лира" разгерметизирована:  тянуло
солоноватым сквозняком, бодрящей морской свежестью.  У  всех,  спешивших  на
палубу, был празднично-оживленный вид. По внутреннему трапу мы вышли  на  ту
часть поверхности корабля, которая после приводнения преобразилась в палубу;
верхние сегменты обшивки  разомкнулись  и  опустились  в  бортовые  карманы,
выдвинулась рубка в мидельной части. В целом же палуба была гола  и  огромна
по площади; отдаленно она напоминала мне взлетные полосы на музейных моделях
старинных авианосцев. Как ни странно, но сходная мысль возникла  и  у  моего
друга.
   - Как бы нашу посудину ялмезиане за военный корабль не приняли,-  пошутил
он.- Тем более ты тут в военной форме торчишь.

   Бог спросил у Сатаны,
   Не предвидится ль войны.
   Сатана ему в ответ:
   "Либо будет, либо нет".

   Меня - в который раз - поразило, как дотошно изучил Белобрысов реалии  XX
века, в том числе и военно-морские. Сколько книг ему пришлось прочесть!..  И
для чего?..
   Размышления мои были прерваны  звуками  "Гимна  Мирной  Земли".  Они  все
ширились, они парили над океаном. Одновременно в центре  палубы  распахнулся
люк, и из него стала  расти,  уходя  в  ялмезианское  небо,  телескопическая
мачта. На вершине ее развернулся алый с голубым флаг - символ нашей планеты.
   Ветер дул силою не более балла. По океану шла мерная, широкая зыбь.  Вода
отливала неправдоподобной синевой -  будто  на  старинных  земных  курортных
открытках.  Лиловатое  ялмезианское  солнце  светило  нам  в  спину.   После
замкнутого, тесного мира корабля, после его  кают  и  заполненных  приборами
технических отсеков, ялмезианский мир казался ошеломляюще огромным.
   Когда отзвучал гимн, Карамышев взял слово.  Он  сказал,  что  дает  всему
составу экспедиции, за исключением  морской  команды,  сутки  отдыха;  "Тетя
Лира" эти сутки  будет  дрейфовать  с  выключенными  двигателями.  Затем  мы
возьмем  курс  на  материк,  от  которого  находимся  сейчас  на  расстоянии
восьмисот  километров.  Там  мы  прежде  всего  исполним  печальный  долг  -
похороним наших  погибших  товарищей.  На  ближайшие  четыре  часа  внешними
вахтенными назначены Белобрысов и Кортиков.
   Мы с Павлом поднялись в обзорную рубку, сняли показания приборов, сделали
первую запись в вахтенном журнале. Затем я доложил вниз по внутренней связи:
   - Вахту несут Белобрысов  и  Кортиков.  Особых  обстоятельств  нет.  Поле
обзора чисто. Под килем - шесть тысяч семьсот шесть метров. Отбой.
   Мы опустили боковые  заслоны  из  сталестекла.  Теплый  и  влажный  ветер
продувал рубку насквозь. Громадный корпус  "Тети  Лиры"  покачивался  мягко,
убаюкивающе.
   - План по романтике выполняется успешно,  а  ко  сну  почему-то  клонит,-
прервал молчание Павел.

   Эх, вахтенный, не спишь ли ты?
   Скорей расстанься с ленью!
   Под килем кильки иль киты -
   Ответь без промедленья!

   Произнеся это, он нажал кнопку глубинного наблюдения. На экране  возникли
изображения  мелких,  юрких  голубоватых  рыбок.  Потом  не  спеша  проплыла
большеголовая рыбина-шестиглазка; одна пара  глаз  у  нее  была  на  голове,
остальные - на спине.
   Затем зазвучал зуммер. Над стереорадаром зажегся  сигнальный  глазок.  На
экране возникло высокое раскидистое дерево. Оно одиноко маячило  в  двадцати
километрах от нас. Ветви его  были  усеяны  какими-то  желтыми  хлопьями;  я
решил, что это листья.
   - Паша, нас сносит к какому-то островку. Надо доложить вниз.

   - Чтоб не поддаться панике,
   Не всякой верь механике,

   возразил Белобрысов.- Давай-ка воздержимся пока от сообщений.

   Встретишь волка или гада -
   Докладать о том не надо
   Ни начальству, ни невесте -
   Им нужны благие вести!

   Мы включили поисковый  глубиномер,-  и  тут  выяснилось,  что  в  радиусе
пятисот километров от нас глубина ничуть не меньше, чем у нас под  килем.  -
Странно!.. Но ведь дерево-то мы видим, Паша!
   - Оно плывет! - заявил Павел.- Плывет навстречу нам - вопреки  течению  и
логике...
   Через два часа дерево проплыло в пятидесяти метрах от "Тети Лиры".  Корни
его уходили далеко в прозрачную глубину. Дерево плыло своим курсом. То,  что
я издали принял за листья, оказалось сборищем ширококрылых желтых птиц.
   Они ровными рядами  сидели  на  ветвях  и,  глядя  все  в  одну  сторону,
синхронно взмахивали крыльями, тем самым  заставляя  дерево  перемещаться  в
океанском просторе. Они были как бы живым коллективным парусом.  На  вершине
этого странного древа стояла птица - тоже желтая, но крупнее остальных.  Она
вертела головой во все стороны и издавала короткие ритмичные крики,  в  такт
которым дружно работала крыльями вся стая.
   Но вот верхняя птица умолкла, затем покинула свой командный пункт.  Вслед
за ней взвились в воздух все остальные. Стала видна  кора  ветвей,  усеянная
мелкими   синеватыми   иглами,-   и   многочисленные   гнезда,   сплетенные,
по-видимому, из водорослей. Птицы же, приводнившись на некотором  расстоянии
от своего вертикального ковчега,  стали  нырять,-  и  каждая,  поймав  рыбу,
тотчас возвращалась к дереву, неся добычу в клюве. Весь экипаж  "Тети  Лиры"
столпился у правого борта, не в силах оторвать глаз от инопланетного чуда.
   Павла эта, как он  выразился,  плавучая  птицеферма  навела  на  грустные
размышления.
   - И в какую же глухомань нас, Степа, с родной Земли занесло...

   Нас к домашним пенатам
   Не притянешь канатом!

   И ни одного корабля на горизонте! И не будет! И брата я тут не найду, это
уж дело ясное...
   - Паша, оставь эти ностальгические мысли! - строго сказал я.-  Вернись  к
реальности! Ты на вахте!
   - Степа, Степа! Неужели ты так и не уверовал, что я миллионер?! А я  ведь
тебе чуть ли не всю свою пятнистую биографию без  утайки  поведал!..  И  еще
шепну тебе, Степа, на полном секрете: устал я от своего долгожития.

   Топочут дни, как пьяные слоны,
   Транжирит жизнь свои грома и молнии,
   А мне б сейчас стаканчик тишины,
   Бокал молчанья, стопочку безмолвия...

   - Паша, мы же на вахте! - повторил я.- Девятый пункт...
   - Мне от твоих пунктов и параграфов уши судорога сводит! - с раздражением
перебил он меня. Но потом, смягчившись, добавил: - А  вообще-то  ты  человек
невредный. И не такой уж благополучный, каким сам себе  кажешься.  Тебя  еще
жизнь до печенок проймет.
   К ночи волнение  моря  упало  почти  до  нулевого  значения.  Температура
воздуха снизилась до 21 градуса и далее не понижалась.  Многие  т„телировцы,
взяв на вещескладе раскладушки, вынесли их на  палубу,  чтобы  ночевать  под
открытым небом. Также поступили и мы с Белобрысовым.
   Однако он не захотел спать рядом со всеми на миделе и оттащил свою  койку
на самый ют. Все с некоторым удивлением отнеслись  к  очередному  чудачеству
моего друга, но я-то знал, в чем тут дело: Павел не хотел, чтобы слышали его
храп.
   Ночь была звездная, но темная, и впереди предстояло немало  таких  ночей,
ибо, как известно, Ялмез не имеет спутника, подобного нашей  Луне.  Лежа  на
раскладушке лицом к небу, я, прежде чем уснуть,  долго  наблюдал  новые  для
меня пунктиры миров, стараясь мысленно построить  из  них  условные  фигуры,
чтобы детальнее запомнить взаиморасположение звезд.  Это  могло  пригодиться
мне в навигационной практике.

   21. САНАТОРИИ САМОУБИЙЦ

   На следующий день в полдень были  задействованы  аквалантовые  двигатели,
пришел в движение гребной винт - и "Тетя Лира" взяла  курс  на  материк.  По
воде мы двигались отнюдь не с космической  скоростью,  и  только  на  третьи
сутки  эхолот  показал  значительное  повышение  морского  дна;   начиналась
материковая платформа. Еще через день берег  стал  виден  в  дальнозоры,  не
говоря уж о более совершенной оптической технике. Глубина теперь равнялась в
среднем семидесяти метрам, и  приборы  предупреждали,  что  ближе  к  берегу
имеются каменистые мели и песчаные бары.  Карамышев  назначил  меня  главным
штурвальным и спросил, смогу ли  я  отстоять  две  четырехчасовые  вахты.  Я
ответил, что это в моих силах.
   Приказав снизить ход до десяти километров в час, я вел судно, не теряя из
виду береговой линии и держа путь  к  дальнему  мысу,  который  значился  на
карте, снятой при облете Ялмеза накануне приводнения: я полагал, что  именно
там приматериковые глубины позволят нам подойти близко к берегу.  Заканчивая
дежурство уже  в  сумерках,  я  порекомендовал  Карамышеву  воздержаться  от
ночного плавания в прибрежных водах, тем более что глубина,  которая  у  нас
сейчас под килем, дает возможность якорной стоянки. Карамышев согласился.  Я
дал  вниз  команду  "стоп"  и,  когда  корабль   потерял   инерцию,   сорвал
предупреждающую наклейку с реле, нажал клавишу - и в то же мгновенье услыхал
шум якорной цепи, выползающей из клюза. Вскоре на  табло  вспыхнула  зеленая
точка: якорь забрал лапой за дно. Когда я осознал тот факт,  что  наш  якорь
лег на грунт чужой планеты, во мне вдруг  пробудилась  печаль  по  дому,  по
семье, по родному Ленинграду. В этот миг я,  кажется,  впервые  ощутил,  как
далеко от нас Земля.
   Перед тем как покинуть рубку, я, как в старину говорилось, для  подчистки
совести, решил взять подводные данные в радиусе десяти километров. Поисковая
стрелка  спокойно  прочертила   свой   путь   почти   по   всей   окружности
оповестительного экрана, и я хотел уже выключить прибор, как вдруг на экране
возникли очертания корабля. Он лежал на глубине 63 метров в семи  километрах
от нас. По магнитограмме можно было понять, что судно - металлическое и  что
водоизмещение его - не менее 12 000  тонн.  Я  немедленно  доложил  об  этом
Карамышеву. Тот распорядился  так:  завтра  с  утра  взять  курс  в  сторону
погибшего судна, стать там на якорь  и  произвести  обследование;  это  даст
возможность получить некоторое представление о технике и быте  ялмезиан  еще
до нашей высадки на континент.
   Подводный  тренаж  на  Земле  проходили  Павел,  я  и   Виипурилайнен   -
астроботаник,  погибший  при  недавней  аварии;  следовательно,   водолазная
бригада состояла теперь из  Белобрысова  и  меня.  Я  был  весьма  обрадован
заданием: у меня возникла надежда, что корабль этот - военный и через него я
соприкоснусь с военно-морской историей Ялмеза.
   Утро  того  дня  было  совсем  штилевым,  что  способствовало  выполнению
задания. Когда "Тетя Лира" стала на якорь  в  нужной  точке,  мы  с  Павлом,
облачившись в скафандры, через донный кессонный люк опустились по штормтрапу
на дно океана. Следом за нами, неся запасные "горбы"  с  дыхательной  смесью
для нас и контейнер с приборами, сошел на грунт и  чЕЛОВЕК4,  приданный  нам
для технической помощи. Белобрысов дал ему имя "Коля".
   - Был у меня знакомец такой, Николай Васильевич,-  пояснил  он.-  Чемпион
затяжного сна, лодырь отпетый, балбес непревзойденный, нытик нуднейший, а  в
душе  парень  неплохой.  Теперь,  через  сотню  с  лишним   лет,   почему-то
по-хорошему его вспоминаю...

   Гора не сходится с горой,
   Но жизнь свершает круг,
   И старый недруг нам порой
   Милей, чем новый друг.

   ...На песке росли водяные растения с продолговатыми синеватыми  листьями.
Среди  них  сновали  стайки  рыб,  чем-то  похожих  на  сельдей;  ни   одной
шестиглазки  мы   здесь   не   обнаружили.   Прозрачность   воды   оказалась
удовлетворительной, и, когда я приказал "Коле" применить подсветку, погибшее
судно стало хорошо видно. И сразу же выяснилось, что к  военному  флоту  оно
отношения не имело. То был  винтовой  двухтрубный  пароход  с  тремя  рядами
иллюминаторов;   многие   из   них   оказались    незадраенными,    и    это
свидетельствовало о том, что судно погибло не во время шторма. Стояло оно на
грунте с  небольшим  креном,  обусловленным  неровностью  морского  дна.  На
занесенной песком и илом палубе виднелись палубные  надстройки,  характерные
для  пассажирских  судов.  Свисая   со   шлюпбалок,   темнели   проржавевшие
спасательные шлюпки, наполненные песком, поросшие водорослями; некоторые  из
них валялись возле  борта  -  тали  не  выдержали.  Возникло  предположение:
пароход  затонул  столь  быстро,  что  пассажиры   и   команда   не   успели
воспользоваться спасательными плавсредствами.
   В верхней части кормы  виднелась  доска  серебристого  цвета,  она  резко
выделялась  на  фоне  изглоданной  ржавчиной  стальной  обшивки.  На   доске
клинообразными буквами были выведены какие-то слова - видимо, название судна
и порт приписки.
   -  Дощечка-то  -  чистое  серебро!  -   услышал   я   резкий,   усиленный
интромембраной голос Павла.- Богато жили господа!.. Мне бы в молодости такую
оторвать - забодал бы втихаря и "Волгу" купил бы.
   - Волгу? - невольно переспросил я.
   - Это машина такая была, автомобиль,- небрежно  пояснил  мой  друг,  и  я
снова подивился: даже здесь, под океаном чужой планеты, он продолжает,  теша
себя, играть роль пришельца из XX века.
   ...Из песка торчала лопасть винта. Я приказал чЕЛОВЕКУ осторожно очистить
ее от ржавчины и обнаружил на стали следы кавитации; это означало, что судно
затонуло не в первом своем рейсе. Но почему затонуло? Это  можно  определить
по характеру пробоины, однако искать пробоину нужно не снаружи, ибо  пароход
занесен илом выше ватерлинии.
   - Мы в эту лайбу снизу войдем,- прервал мои размышления Павел.- Пусть  на
нас этот хмырь небесный потрудится, ему обшивку прорезать - плевое дело.
   Я счел разумным это предложение. Выбрав место поближе к  корме,  мы  дали
чЕЛОВЕКУ соответствующие указания.
   -  Порабатывай,  порабатывай,  трутень  космический!  Это   тебе   не   в
техноскладе на боку лежать! - торопил Павел чЕЛОВЕКА.
   - Порабатываю я. Это не  в  техноскладе  на  боку  лежать  мне,-  отвечал
"Коля", орудуя гидромонитором.
   Когда к борту был  промыт  удобный  проход,  чЕЛОВЕК  плазменным  резаком
вырезал в обшивке прямоугольное отверстие 1х2 метра. Едва он отвел в сторону
стальной лист, как из судна начала вываливаться какая-то  темная  комковатая
масса. Уголь! Мы наткнулись на бункерную яму! Я приказал  "Коле"  расчистить
вход, а когда он это выполнил, дал ему указание произвести обзорную разведку
внутри судна, вернуться через десять минут и доложить обо всем, что есть.

   - А в случае неявки
   Поставлю вам пиявки,

   проскандировал Павел. Затем сказал:  -  Степа,  а  ты  примечаешь,  какие
ободки у иллюминаторов?! Опять же  аргентум!..  Ну,  я  понимаю:  серебряная
доска на корме - это для понта, для престижа.  Но  иллюминаторы  -  это  уже
суперпонт. Даже не верится...
   Он вынул из нагрудного  кармана  скафандра  анализатор  и  навел  его  на
ближайший к нам иллюминатор. Потом, вглядевшись в микротабло,  проговорил  с
каким-то детским испугом:
   - Степа, тут на табло цифра  "78"  выпрыгнула!  Это  платина,  Степа!  Ты
понимаешь, на какой клад мы нарвались! Везет, как утопленникам!
   - Почему ты впал в такой ажиотаж?! - удивился я.- Спору  нет,  платина  -
металл в технике нужный, однако некоторые его свойства не вполне...
   - Эх, Степан, не состыковаться нам в этом вопросе! При чем  тут  техника!
Ведь платина - она даже  золота  дороже!..  Только  ты  не  подумай,  что  я
какой-то там куркуль недорезанный. Я знаю, что и в старину не  в  этом  было
главное счастье людское.

   Бедным - плохо, богатым - хуже,
   Им в достатке радости нет:
   Кто не знал темноты и стужи,
   Что тому и тепло, и свет!

   Вскоре посланец явился из разведки и доложил:
   - Выход на крышу завален песком. Движущиеся существа типа щука-карась  не
агрессивны. В больших комнатах, в малых комнатах на полу много где секретные
ваши конструкции видел я.
   - Последняя фраза неясна и даже двусмысленна,- сказал я.
   - Торгуй да не затоваривайся! - добавил Белобрысов.- Хоть нас  таблетками
"антисекс" на четыре года напичкали, но секретные  конструкции  наши  -  при
нас! Мы на Земле свое еще наверстаем!

   Неприкрытую красотку
   Видел мальчик у дверей -
   И моральную чесотку
   Заимел в душе своей.

   - Осмелюсь объявить, что вас не понял я,- четко произнес "Коля".
   - Мы тебя тоже не поняли,- буркнул Павел.- Веди нас в нутро этой шаланды.
   чЕЛОВЕК засветился и шагнул в  глубь  корабля.  Мы  последовали  за  ним.
Начали с котельной. Техника соответствовала земной технике начала  XX  века:
водотрубные камерные  двухтопочные  котлы,  близкие  по  конструкции  котлам
Ярроу.  Все  они  были  изъедены  ржавчиной  и  покрыты  илом;  механических
повреждений не имелось.  Экспресс-анализ  шлака  и  нагара  на  колосниковых
решетках показал, что морская вода вступила в химвзаимодействие с ними в тот
момент, когда топки были в холодном, беспламенном состоянии.  Этот  странный
факт как бы  опровергал  внезапность  катастрофы.  Но  ведь  ялмезиане  даже
шлюпками не успели воспользоваться! Исходя из  этого,  морская  вода  должна
была хлынуть в горячие топки, а никак не в остывшие.
   -  Может,  судно  в  это  время  дрейфовало?  -  высказал   предположение
Белобрысов.
   - Нет, Паша! - возразил я.- Никакой капитан не  позволит  своему  кораблю
дрейфовать невдалеке от берега!
   - А может, капитан этот с ума скатился. Плавал-плавал, а  потом  подумал:
"Ну вас всех к чертям! Сойду-ка я с  ума".  И  сказал  он  команде:  "Гуляй,
ребята! Даю вам отпуск до Судного дня!" И началось тут...
   - Вернемся к реальности, Паша! Быть может, авария произошла в  то  время,
когда на пароходе вспыхнула эпидемия? Команда утратила работоспособность...
   - Не слишком ли много удовольствий на один день - тут тебе и авария,  тут
тебе и эпидемия,- засмеялся Павел.- Ты хорошо обследовал там? - обратился он
к чЕЛОВЕКУ, указав рукой вниз.
   - Подвал осмотрел я. Ничего там не нашел я,- ответил "Коля".
   - Темнишь что-то, тунеядец! А ну-ка веди нас туда.
   Мы спустились в трюм по наклонному ходу. Он был действительно пуст,  если
не считать множества массивных платиновых болванок, лежавших под слоем  ила;
ими  было  вымощено  все  днище.  Несомненно,  они  играли  роль   балласта,
способствуя остойчивости судна.
   - По миллионам топаем!  Прямо-таки  священная  дрожь  меня  пробирает!  -
высказался Павел. Он и в дальнейшем никак не мог привыкнуть к обилию платины
на Ялмезе и к тому, что бывшие обитатели планеты относились к этому  металлу
без всякого почтения.
   ...Трюм имел пять  отсеков,  но  все  водонепроницаемые  двери  оказались
открытыми. Получалось, что за плавучесть парохода не только не боролись,  но
и способствовали скорейшему его затоплению! Ошеломил нас и характер пробоин.
Мы без труда обнаружили их в среднем отсеке; их  имелось  две,  по  одной  в
каждом борту. Заусеницы, рваные лохмотья железа окаймляли их  не  с  трюмной
стороны бортов, а торчали наружу. Дыры были пробиты изнутри! Судно  погубили
умышленно!
   Я немедленно выдвинул предположение, что в то время на Ялмезе шла  война,
и вот на пароход, шедший под флагом ст