еня  талант.  Гении  не  растекались  по  вечности  -  они  были  сосудами,
вместившими в себя Вечность.
   Позже я делал попытки воскресить свой талант разными хитрыми приемчиками.
Одно время на стишки для детей переключился - про кошечек там, про  уважение
к родителям, про природу.

   Прилетели различные птички,
   Стали чаще ходить электрички -
   Это, детки, весна настает,
   И поэт вам об этом поет!

   Потом пробовал на сельскую тему работать.

   Улетели различные птички,
   Стали реже ходить электрички,
   Ты припас ли, родимый совхоз,
   Для буренушек сочный силос?

   Но талант мой шел и шел на убыль.

   XXIV

   В десять утра мы были в Филаретове. Хлюпик издали встретил нас лаем, но к
калитке  не  выбежал.  На  нем  теперь  был  ошейник,  и  от  ошейника   шел
темно-зеленый бархатный витой  канатик.  Драгоценная  собака-миллионер  была
пришвартована к столбику у крыльца.
   - Чтобы  от  греха  подальше,-  пояснила  нам  тетя  Лира.-  Нервный  он,
ангельчик, чуткий. Двух дачниц покусал. А не смейтесь над животным!
   - Авторитетный кобелек! Именно такие и нужны  человечеству!  -  отчетливо
произнес Валик.
   Бываевы  выглядели  совсем  неплохо.  Только   вот   какая-то   суховатая
суетливость проявилась  в  их  характерах.  Впрочем,  нас-то  они  встретили
душевно.
   - Прямо в дом топайте, ребята! - пригласила из окна тетя Лира.-  Мы  сюда
перебрались из времянки. Дачники-то уехали... Несладко дачников иметь.  Лето
не в лето.
   -  Зато  тети-мети  идут!  -  сказал  дядя  Филя,  потирая  ладони.-  Еще
десяток-другой лет - и каменный дом отгрохаем. А пока что решил я участок от
всяких там осин да берез освободить - ни к чему они  нам  теперь.  Нам  дубы
нужны! Они вековечнее. А потом, может, и баобабы посадим. Я слыхал, они  две
тысячи лет растут.
   - Дубы и баобабы - это наши зеленые друзья,-  согласился  Валик.-  Хорошо
пить ликер в тени баобаба!
   - Ликеры - баловство, дамское дело.  Но  посмотрите-ка,  ребята,  на  эту
клумбу,- загадочно произнес дядя Филя.
   - Клумба как клумба,- сказал я.- Цветы какие-то увядшие.
   -  Так  все  думают:  клумба  как  клумба.  И  пусть  думают!   Но   вам,
компаньонам-миллионерам, выдам один секрет.  Под  этой  клумбой  я  двадцать
бутылок портвейна по два сорок зарыл. Укутал я их старым одеялом и  соломой,
не промерзнут. Чуете, в  чем  тут  коммерция?!  Через  сто  лет  цены  этому
портвейну не будет, на вес золота пойдет. Столетняя выдержка - это не шутка!
   - Через сто лет люди спиртного пить не будут. Одумаются,- строго  сказала
тетя Лира из кухонного окна.
   - Гиблый бизнес ты, дедуля, затеял,- соболезнующе вставил Валентин.
   - Ну, люди всегда пить  будут,-  уверенно  возразил  дядя  Филя.-  Водку,
может, потреблять перестанут, а уж без вина-то не обойтись.
   - И с вином, дедуля, дело неясное... Вынесут  коллективное  решение  -  и
каюк. Войн уже не будет, а старые танки для войны с алкоголизмом используют.
Пустят их на виноградники, да еще с огнеметами - и прощайте, милые портвейны
и мадеры!
   - Ужасы какие ты говоришь. Валик! - удрученно покачал головой дядя Филя.-
Танки в винограднике!.. Да во сне такое приснись - и то  от  разрыва  сердца
помереть можно!
   - Валик! Павлик! К столу идите! Проголодались с дороги-то! - позвала тетя
Лира.
   - А меня почему не кличешь? - игриво спросил дядя Филя, и по его  тону  я
вдруг догадался, что он уже чуть-чуть под градусом.
   - Ты ел недавно,- отрубила тетя Лира.- Вот после работы поедим все вместе
и выпьем даже. Причина-то есть.
   - С первой пенсионной получки грех не выпить,- подхватил  дядя  Филя.-  Я
ведь теперь пенс„р, восемьдесят пять в месяц... Знали бы они там  в  собесе,
кому пенсию выделили,- призадумались бы. Долго платить придется, пока деньги
не отменят.
   Подкрепившись, мы взяли приготовленные дядей Филей топоры и пилу и  вышли
на участок. Дядя Филя работал уверенно и сноровисто, мы с  Валиком  помогали
ему неумело, но старательно. Свалили три осинки, два клена  и  распилили  их
стволы на дрова. Потом срубили бузину, куст сирени.
   Начался дождь. Поднялся ветер  и  все  усиливался.  Тетя  Лира  вышла  на
крыльцо, отвязала Хлюпика, и тот вбежал в дом.
   - Эк как все оголили,- сказала тетя Лира.- Грусть берет.
   - Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце  возрадуется.  Спасибо
скажешь мужу своему! - И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берез  -
в ту, что поменьше.
   - Хоть вторую-то пожалей,- попросила тетя Лира.-  Пусть  живет.  И  учти,
будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!
   Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью.  А
березу дядя Филя свалил. Но вторая - та, что постарше,- еще стояла.
   - Не надо рубить ее, дедуля,- сказал Валик.- Жалко.
   - Чего жалеть-то! - рассердился дядя Филя.- Я уже с  Толиком-трактористом
договорился,  он  завтра  пни  выкорчует.  А  оставим  эту  -  трактору   не
развернуться будет... Ребята, сейчас и пилой поработать придется,  дерево-то
толстое.
   - Не хочу пилить под дождем! - буркнул Валик и направился  к  крыльцу.  Я
пошагал за ним. Мне вообще разонравилась эта затея.
   - Забастовка миллионеров!  -  пропел  Валентин,  входя  в  дом.-  Бабуля,
миллионеры кушать хочут!
   - Все готово, ребятки!-откликнулась тетя Лира.  Действительно,  стол  уже
был накрыт; середину его украшала нераспечатанная поллитровка "Столичной"  и
две бутылки вермута по рубль шестьдесят.
   Мы принялись за еду. С участка, сквозь нарастающий шум ветра,  доносились
удары топора. Потом их не стало слышно. В комнату вошел дядя Филя.
   - Ловкачи! - закричал он.- Я работай, мокни, а они тут пир  затеяли...  Я
тоже хочу побороться  с  алкоголизмом,  работа  подождет.  Я  уже  полдерева
надрубил. Налей-ка мне, Валик, чего покрепче!
   - Пьем за здравие миллионера-пенсионера! -  провозгласил  Валик.-  Многие
лета!
   - Поехали! - радостно выкрикнул дядя Филя.- И ты, Лариса, пей! Обижусь!
   - Уж ладно, по такому  случаю  можно.-  Она  торопливо  выпила,  закусила
бутербродом и бросила кусочек докторской  колбасы  Хлюпику.-  Кушай,  кушай,
ангельчик мой непьющий!
   - Все в сборе, а Антуана нет,- сказал я.- Как он поживает?
   -  Поросенок-то?  -  ухмыльнулась  тетя  Лира.-  А  что  ему   сделается,
жив-здоров.
   - Его бы надо сюда пригласить,  богатый  типаж,-  подал  идею  Валентин.-
Антуан тоже имеет право на веселье. Будущее светило науки!
   - Ой, ребята, чего удумали! - захохотала тетя Лира.- Живого поросенка нам
в гости не хватало!.. Да он тут под себя струю пустит, ему что!
   - А и верно, Лариса, приведи-ка его сюда. Уважь мою  пенс„рскую  волю!  -
молвил дядя Филя.- Пусть и животное повеселится.
   - Ну, уморили! - зашлась в хохоте тетя Лира.- А вот и  взаправду  приведу
его сюда, гостя дорогого! Слабо, думаете?  -  Она  встала,  вышла  в  кухню,
оттуда на крыльцо. Хлюпик немедленно последовал за ней. В комнате отчетливее
стал слышен вой ветра и шум дождя.
   - Что и требовалось доказать,- подмигнул вслед ушедшей  дядя  Филя.-  Вез
контроля-то оно лучше!  -  И,  налив  себе  почти  полный  стакан,  поспешно
опорожнил  его.  Потом  с  хитро-пьяной  ухмылкой  добавил:  -  В  Питере-то
наводнение, может, будет,- ветер подходящий. А нам  здесь  -  хоть  бы  хны.
Потому как мы...
   В комнату ворвался грубый, особо сильный порыв ветра. Хлопнула  форточка,
с этажерки посыпались какие-то  бумажки,  заметались  в  воздухе.  Откуда-то
извне донесся хруст, шипящий шелест, потом -  удар.  Что-то  тяжелое  где-то
упало.
   - Береза грохнулась,- подойдя к окну, доложил Валентин.
   - Во! Допиливать не надо!  Ветер  за  меня  доработал!  -  удовлетворенно
произнес дядя Филя.-Потому когда с умом...
   Остервенело-острый, захлебывающийся, задыхающийся собачий вой  послышался
с участка. У всех у нас одновременно мелькнула одна  и  та  же  страшноватая
догадка. Первым выбежал из дома дядя Филя, за ним мы с Валиком.
   Тетя Лира лежала возле новой помойки, чуть в стороне от  упавшей  березы.
Ее не помяло, .не придавило - ее, видно, ударило  в  висок  и  отбросило.  В
сырых сумерках доброе, мокрое лицо ее казалось еще живым. По опавшей влажной
листве в яму стекала струйка крови.
   - Ларинька, Ларинька, очнись! Прости меня, прости! - бормотал дядя  Филя,
склонясь над мертвой. Потом упал рядом с ней лицом вниз и закричал, завыл не
по-мужски тонко, и вой его слился с истошными завываниями Хлюпика.

   XXV

   Тетю Лиру погребли на тихом филаретовском кладбище.

   Все это кончается просто -
   Не взлетом в небесную высь,
   А сонным молчаньем погоста,
   Где травы корнями сплелись.

   Первое время дядя Филя навещал могилу ежедневно. Отправляясь на кладбище,
он отрезал ломоть хлеба, брал кусок колбасы - это для Хлюпика. Песик ушел из
дома и жил возле могилы  тети  Лиры  -  сторожил  свою  хозяйку.  Отощал  он
страшно, так что имя его теперь вполне ему подходило. И ему жить  оставалось
недолго. Однажды дядя Филя нашел его мертвым. Собачонка вся была  изрешечена
дробью:  это  городские  охотники-любители  шли  мимо  кладбища   и   решили
потренироваться, использовали Хлюпика как живую мишень.
   Валентин уехал сразу же после похорон, ему нельзя было прогуливать. Я  же
остался на время присматривать за дядей Филей. Он  стал  неряшливым,  оброс,
все у него из рук валилось. Я ходил в магазин, готовил обеды, но он  к  моим
супам и кашам почти не притрагивался, приходилось его  порции  вываливать  в
корытце Антуану. Поросенок все съедал за милую душу.
   Так прошло три  недели.  Пора  мне  было  в  город  возвращаться.  Деньги
материнские медленно, но верно подходили к концу, со стихами не ладилось,  а
значит, и гонораров в ближайшее время не  предвиделось,  и  от  моего  бытия
начинало тунеядством попахивать. Надо на работу скорее  устраиваться,  решил
я.

   Везде - в трамвае, в санатории,
   Среди гостей, среди родни,
   На суше и на акватории
   Моральный уровень храни!

   Расставаясь с дядей Филей, я намекнул ему,  что  он  должен  подтянуться,
должен беречь свое здоровье. Ведь у нас, у миллионеров, все  впереди,  и  из
своего миллиона он  израсходовал  пока  только  шестьдесят  лет.  Ответ  его
прозвучал для меня ошеломляюще. Он произнес нижеследующее:
   - Пропади он пропадом, этот миллион! Права  была  Лариса,  не  будет  нам
радости от этого лекарства! Клюнули мы, дураки, на поганую наживку. Виноваты
мы, Павлуха, перед всеми людьми виноваты!..  И  ты  еще  взвоешь  от  своего
долголетия! - с тоской в голосе закончил он.

   XXVI

   Я устроился подсобным рабочим  на  "Спортверфь".  Там  работал  сосед  по
коммунальной квартире Виктор Власьевич Желудев, краснодеревщик. После смерти
матери он всячески опекал меня  и  уверил,  что  на  верфи  я  буду  неплохо
зарабатывать. Так оно  и  вышло.  Я  имел  в  месяц  около  двухсот.  Виктор
Васильевич надеялся, что я заинтересуюсь  производством,  прирасту  душой  к
"Спортверфи". Все вышло по-иному, но об этом потом.
   С Валентином я теперь встречался не очень часто, так  как  он  работал  в
дневную смену, а я - то в дневную, то в вечернюю. В выходные дни я запирался
в своей комнатухе и пытался творить. Но стихи не шли, я  буксовал.  Позже  я
понял, что потерпел творческий крах через свое миллионерство.

   Поброжено, похожено,
   Поискано, порыскано;
   А песня-то - не сложена,
   А счастье - не отыскано.

   Однажды в сентябре, вернувшись с работы, я нашел дома записку от  Валика.
Он сообщал, что дядя Филя умер. Он, Валентин, едет на похороны в  Филаретово
и зовет и меня "участвовать в мероприятеи".  Я  смог  выехать  только  через
день, в субботу. Дядю Филю уже погребли, я попал на поминки.
   Поминки те организовал Василий Федорович, брат покойного. Дядя Филя был с
ним в давней непримиримой ссоре, но стоило дяде Филе помереть - и  соседи  в
первую очередь известили об этом братца. Тот явился  как  штык  и  сразу  же
провозгласил  себя  единственным  наследником  умершего.  Василий  Федорович
немедленно разузнал, что в поселке живет некий Николаша  Савельев,  человек,
который умело режет свиней; и вот Николаша  пришел  с  ножом  и  безменом  и
прирезал Антуана, который к тому  времени  вырос  уже  в  солидного  борова.
Николаша получил за это три  кило  мяса  и  внутренности.  А  часть  требухи
досталась кошке Фроське, многогрешной кошке, которая не  вкусила  экстракта,
но тем не менее пережила и Хлюпика, и Антуана.
   На поминки приперлась уйма народу, причем не только из Филаретова,  но  и
из окрестных поселков. Места в  доме  не  хватило,  и  столы  расставили  на
участке, благо погода стояла удивительно ясная  и  теплая.  Я  заметил,  что
клумба имеет прежний вид, и подивился, почему это  дядя  Филя  пощадил  свой
алкогольный клад, двадцать бутылок портвейна. Запамятовать он никак не мог -
пьющие  таких  вещей  не  забывают.  Значит,   еще   надеялся   на   светлое
миллионерское будущее?
   Пил он последние месяцы своей жизни  невылазно,  продал  все,  что  можно
продать, занимая деньжата направо и налево.
   Все в Филаретове удивлялись, почему Филимон  Федорович,  при  всей  своей
пропойной нищете, не зарежет борова или не продаст его; цену ему  предлагали
неплохую. Но тут дядя Филя был тверд.
   Умер он смертью нелепой, но мгновенной.  Решил  вставить  "жучка"  вместо
перегоревшей пробки - и его ударило током. А сердце, надо думать,  было  уже
ослаблено алкоголем.

   Умереть бы, не веря в прогнозы,
   Второпях не расчухав беду,
   Так столкнувшиеся паровозы
   Умирают на полном ходу.

   Волею случая произошло это в годовщину смерти тети Лиры, день в день.
   ...Поминки  затянулись,  Василий  Федорович  подвыпил  и  начал  поносить
покойных Бываевых за то, что они вырубили деревья;  он  утверждал,  что  это
"психозная выдумка", и упрекал филаретовских аборигенов в том,  что  они  не
воспрепятствовали этому. Гости начали обиженно расходиться; в первую очередь
ушли женщины - те, что приготовили  угощение.  Но  группка  местных  выпивох
сидела как приклеенная.
   Валик был мрачен. Он почему-то считал, что  участок  и  дом  должны  были
перейти по наследству ему, а тут подсыпался этот братец дяди Фили.  И  сразу
же, подлец такой, Антуана зарезал! И вот теперь  мы,  два  миллионера,  едим
своего младшего брата по вечности!
   - Так ты не ешь! - сказал я.
   - Почему же не есть?! Это даже интересно: бессмертный боровок, а  мы  его
ам-ам... И меня тоже съедят братья-киношники. Они не уважают меня.  Они  мой
сценарий забраковали.
   В высказываниях этих  я  уловил  цинизм  неудачника.  Между  тем  Василий
Федорович  решил,  что  пора  свертывать  тризну,  и  пригласил  выпить   по
разгонной.
   - Врешь,  желвак!  -  закричал  Валик.-  Рано  нас  разгоняешь!  -  И  он
торжественным движением руки указал  на  клумбу  и  всем  поведал,  что  там
зарыто.
   То ли говорил он очень  доказательно,  то  ли  пьянчугам  очень  хотелось
выпить еще, только факт, что  сразу  откуда-то  появилась  лопата  и  работа
закипела. Копали поочередно. И вот бутылки появились на свет.  Некоторые  из
них  не  выдержали,  видно,  зимних  холодов,  полопались,  но   большинство
оказалось в целости. Пир возобновился с новой силой. Гости уже и не помнили,
по какому поводу  они  сюда  явились.  Звучали  пьяные  песни,  разухабистые
анекдоты. Организатор  мероприятия,  Василий  Федорович,  тоже  приналег  на
портвейн и в результате свалился со стула наземь и захрапел.
   - Схожу по нужде,-  сказал  мне  Валик  и  подмигнул.  Что-то  жутковатое
почудилось мне в его тоне, в этом подмигивании.  Какая-то  злобная  бодрость
взыграла в Валентине.
   Вернувшись, он сразу налил себе стакан портвейна и часть  напитка,  будто
спьяна, пролил себе на руки и затем тщательно отер их носовым платком.
   - Отчего от тебя керосином пахнет? - спросил я.
   - Молчи! - прошипел он.- Я на бабулином  керогазе  чай  подогреть  хотел,
голова болит, так я... Молчи, Пауль!
   - Дымком потянуло,- сказал один из  пьющих.-  Никак  нам  еще  по  порции
свининки выделят? Под портвейн - в самый раз.
   - Дым из окна идет,- молвил другой.
   Из окна кухни валил дым.  Окно  комнаты,  плотно  зашторенное,  светилось
неровным, колеблющимся светом. Казалось,  в  нем  отражается  дальняя  заря,
казалось, занавеска колеблется от ветра.
   - Пожар! - крикнул кто-то.- Дом горит!
   Началась суматоха. Кто-то побежал за ведром,  кто-то  за  багром.  Крики,
гвалт. Добровольная пожарная дружина прикатила бочку с  насосом,  шланг.  Но
старые, сухие стены пылали уже вовсю. Погребальный костер в честь дяди  Фили
взметнулся аж в самое небо. Бились с огнем смело, но бестолково. Больше всех
суетился Валентин. Он даже сделал вид, будто хочет влезть в  окно,  прямо  в
полымя, но его оттащили.
   Дом Бываевых догорал. Протрезвевший  брат  покойного  плакал  и  ругался.
Последние гости и пожарники-добровольцы покидали участок, толкуя  о  причине
пожара. Все считали - виновата плохая проводка, из-за этого,  мол,  погиб  и
Филимон Федорович.

   Если в доме ты чинишь проводку -
   И про пиво забудь, и про водку!

   В тот же день мы с Валентином уехали в  Ленинград.  Валик  был  пьян,  но
хотел казаться совсем пьяным. Сидя в вагоне,  порой  он  искоса,  исподтишка
поглядывал на меня,  будто  ожидал  чего-то.  Но  я  не  сказал  ему  ничего
существенного.

   Друг не со зла порой обидит нас -
   И другом быть перестает тотчас;
   Но как легко прощаем мы друзьям
   Обиды, причиненные не нам!

   XXVII

   Когда подошел мой возраст, меня признали  годным  для  службы  на  флоте.
Служить я пошел с охотой  и  с  тайной  надеждой,  что  перемена  обстановки
растормошит мой задремавший поэтический дар. И служил я  неплохо.  Даже  две
благодарности в приказе имел! Но, увы,  хоть  морской  романтики  хватало  с
избытком, со стихами дело не шло. Даже и любовь не помогала.
   Должен сказать, что с Элой наши теплые отношения постепенно сошли на нет.
Но сердце не терпит пустоты: я влюбился в Клаву Антонову.  По  специальности
она была корректор. Я познакомился с  ней  на  поэтическом  вечере  в  клубе
"Раскат", в тот день наше литобъединение выступало со стихами перед  широкой
публикой. В числе публики оказалась  и  Клава.  Когда  вечер  кончился,  она
подошла ко мне лично и сказала, что ей понравились  мои  стихи.  Она,  между
прочим, спросила, давно ли я их сотворил. Я соврал, что совсем  недавно;  на
самом деле они были созданы мною еще до миллионерства.
   У Клавы был явно хороший вкус, да и сама она была девочка что надо.

   У лисицы красота
   Начинается с хвоста,
   А у девушек она
   На лице отражена.

   Мы стали с ней встречаться, а когда я отбыл на флот, Клава  стала  писать
мне. Я тоже слал ей письма. В них я намекал на серьезность своих намерений.

   Жизнь струилась твоя, как касторка,
   Я со скукой тебя раздружу,
   Восьмицветное знамя восторга
   Над судьбою твоей водружу!

   Но никогда - ни устно, ни письменно - я не посмел признаться ей, что я  -
миллионер. Порой умолчание равняется лжи, а порой оно хуже лжи.
   Переписывался я и с Валентином. Его на военную не призвали, у него что-то
со здоровьем  было  не  в  норме.  В  своих  письмах  он  жаловался  мне  на
сослуживцев, на все киношное начальство - его, мол, затирают.  Он  грозился:
"Выведу всех на чистую воду!" По некоторым деталям  можно  было  догадаться,
что он пристрастился к выпивке. Я в своих посланиях  увещевал  его  помнить,
что впереди у него огромная жизнь, советовал  ему  жить  организованнее,  не
переть зря на рожон.

   Шагая по шпалам, не будь бессердечным,
   Будь добрым, будь мальчиком-пай,
   Дорогу экспрессам попутным и встречным
   Из вежливости уступай!

   Мои увещевания успеха не имели. Однажды Валентин известил меня, что  ушел
из киностудии. затем вдруг написал, что его "знакомство с  одной  мурмулькой
зашло так далеко, что придецца топа