щали друг друга в события минувшей ночи. Дежурный
принес им по стакану чая. Старший лейтенант  взялся  было  за  сахар,  но,
вспомнив, достал из кармана блестящую коробочку и протянул ее товарищу.
   - Угощайся, - сказал он,  нажимая  кнопку,  от  чего  крышка  коробочки
распахнулась.
   Стенькин удивился:
   - Вот уж не знал, что вы сластена. - И взял конфету.
   - А ты знаешь, что сейчас ешь? Марсианский бластер.
   Стенькин поперхнулся.
   - С аннигилирующим устройством? - машинально спросил он.
   - С аннигилирующим.
   - А как же фамагуста?
   -  Есть  такой  городишко  на  Кипре.  Пришло  мне  в  голову,  хотя  с
опозданием, заглянуть в энциклопедический словарь.
   - Дурачили, значит?
   Гвоздика кивнул и, усмехнувшись, добавил:
   - Не одного меня.
   Стенькин покраснел.
   - Я действовал по обстоятельствам. Тут такое  творилось,  не  поверите.
Инструкцией не предусмотрено.
   - Ладно, не оправдывайся, давай сюда своих задержанных.
   Через десять минут Сарафаненко и  Будушкин  были  отпущены  с  миром  и
извинениями. На ковер вызвали Гудаутова.
   Выйдя из милицейского участка, Сарафаненко обрушился на Будушкина:
   - Это по вашей милости я впервые в жизни провел ночь в арестантской. Я,
артист! Какой срам, что будут говорить в филармонии!
   - Пустяки, подумаешь, одна ночь.
   - Для вас, возможно, и пустяки, но для художника - потрясение. Ну,  что
вы хотели сказать  этой  вашей  идиотской  фразой:  "Может  быть,  мы  все
марсиане"? Начитались своего Азимова и туда же, умничать.
   - Позвольте, - защищался Будушкин, - а кто поднял шум в ресторане,  кто
сказал, что Гудаутов марсианин?
   - Гудаутов здесь ни при чем. Еще не  доказано,  что  он  не  марсианин.
Проявлять бдительность - наш гражданский долг.
   - И потом, раз вы художник, так  вам  должно  быть  интересно  испытать
переживания арестованного. Вы читали Камю "День приговоренного к  смертной
казни"?
   Сарафаненко махнул рукой: о чем, мол, с ним говорить.
   - У вас мозги набекрень от неорганизованного чтения. Советую прекратить
это занятие, пока окончательно не свихнулись...  Вот  так,  -  сказал  он,
обращаясь уже к самому себе, - вступайся за общественный интерес, тебя  же
еще и сажают. - И, рассерженный, удалился.
   Будушкин постоял секунду, пожал  плечами  и  тоже  пошел.  Но  едва  он
завернул за угол, как чья-то рука ухватила  его  за  локоть.  Оглянувшись,
Будушкин увидел высокого худого человека в потертом  твидовом  костюме.  В
наружности незнакомца не было ничего примечательного,  разве  что  длинные
баки, крупный нос и отвисшая нижняя губа.
   - Вы не из милиции? - спросил субъект.
   - А что?
   - Уделите мне пару минут, товарищ. Я - марсианин.
   Вконец расстроенный перепалкой с гитаристом,  Будушкин  не  выдержал  и
интеллигентно отматерился.
   - О, - воскликнул субъект, - этого выражений нет в моем словаре, видимо
сленг!
   - Иди отсюда, - сказал Будушкин, и подумал: "Вот еще привязался".
   - Я действительно к вам привязался, - сказал носатый, делая ударение на
последнем слове, - и прошу нижайше меня извинить, но выслушать.
   Будушкин  готов  был  поклясться,  что  не   произносил   вслух   слово
"привязался". Уж не читает ли этот тип мысли?
   - Вы угадали, я читаю  мысли.  Вот  и  доказательство,  что  я  вас  не
обманываю.
   - Положим, -  возразил  Будушкин,  -  это  еще  ничего  не  доказывает.
Современная  наука  зарегистрировала  несколько  случаев  чтения   мыслей,
внушения на расстоянии и тому подобное. Правда, есть  сомнения  в  чистоте
эксперимента, споры продолжаются, но...
   - Не спорю, - перебил его незнакомец, - хотя и вижу, что сами вы до сих
пор в это не верили. В этом случае на Земле речь идет  пока  об  отдельных
индивидах, чьи парапсихологические свойства имеют природное  происхождение
и должны рассматриваться как отклонение от правил, в известном смысле даже
болезнь. На Марсе  же  телекинез,  мысленное  общение  выработаны  наукой,
введены  в  генетический  код  и  относятся  ныне  к  разряду   нормальных
врожденных способностей.
   - Любопытно. У меня нет оснований вам не верить, и  я  должен  принести
извинения за грубость.
   - Мелочи жизни, - сказал  марсианин.  -  Я  даже  остаюсь  в  выигрыше,
поскольку смогу теперь пользоваться вашим сленгом. - Он протянул  руку.  -
Давайте знакомиться.
   - Охотно. Будушкин. Гена Будушкин, радиотехник.
   - Меня зовут Зуй, - представился марсианин.
   - А по батюшке?
   - Увы, у меня нет определенного батюшки и матушки. На  Марсе  потомство
давно выращивают искусственным способом.
   - Вы считаете это прогрессивным?
   - Мы  находим  такой  метод  деторождения  рациональным.  Что  касается
прогрессивности или регрессивности, то я не  уверен,  что  всякое  явление
может оцениваться под углом зрения этих критериев.
   - Я с вами решительно не согласен, Зуй, - с жаром возразил Будушкин. Он
был на седьмом небе: надо же, такая  удача  -  познакомиться  с  настоящим
марсианином! Продолжая дискуссию, они направились  в  диетическое  кафе  и
заняли уютный столик. Геннадий заказал яичницу с поджаренной  колбасой,  а
Зуй - пшенную кашу, признавшись не без смущения, что  яичница  ему  не  по
карману. Он твердо отклонил настойчивые попытки Будушкина  взять  на  себя
расходы, заявив, что на Марсе это не принято.
   - Вы давно на Земле, Зуй? - спросил радиотехник, когда они покончили  с
едой и, закурив, ждали кофе.
   - Около года.
   - И какие впечатления?
   - Я в восторге. Здесь еще столько неустроенности. Вам предстоит  решить
уйму проблем: предотвратить мировую атомную войну,  добиться  разоружения,
покончить  с  голодом,  искоренить  болезни,  преодолеть  враждебность   и
разобщенность, утвердить общий язык, завершить вступление в эру  единения,
основанного на общем благе, которую вы  называете  коммунизмом.  Всего  не
перечислишь. Я не говорю о технических проблемах, во многих отношениях  не
менее сложных,  -  защите  и  восстановлении  природной  среды,  овладении
энергией ядерного синтеза и так далее.
   - Побойтесь бога, Зуй, чем тут восторгаться?
   Марсианин искренне удивился.
   - Как чем? Подумайте, какое  поле  для  борьбы  и  творчества,  сколько
возможностей для дерзания духа и нравственных подвигов! Эх, друг Геннадий,
нам бы ваши заботы.
   Будушкин улыбнулся.
   - Выходит, на Марсе нет проблем?
   - Ну, не то что уж и нет. - Зуй задумался. - Вот, к примеру -  оживился
он, - сейчас в Марсополисе обсуждается вопрос, как быть с Землей?
   - То есть?
   - Природные ресурсы Марса практически исчерпаны. У нас нет трудностей с
энергией, мы научились в любых количествах  брать  ее  у  Солнца.  Хуже  с
металлами. Конечно, в девяноста случаях  из  ста  им  находят  полноценные
заменители, но потребность в них  сохраняется.  Металл  остается  каркасом
нашей цивилизации, лишившись его, она была бы обречена на гибель...
   -  Постойте,  Зуй,  значит,  то,  что  говорил  ваш  представитель   по
телевидению, было правдой и марсиане собираются  колонизовать  Землю?  Это
безумие! Предупреждаю, - Будушкин возбудился, чувствуя себя в этот  момент
уполномоченным всей  планеты,  -  предупреждаю,  мы  будем  защищаться  до
последнего.
   - Что вы, Геннадий, успокойтесь! Какая колонизация? Да захоти  мы  даже
вас завоевать, то чем? На Марсе вот уже несколько  столетий  нет  никакого
оружия,  если  не  считать  средств  защиты  от  хищных  рептилий,   вроде
магнитного силового поля. Марс - мирная планета. Откровенно говоря, у  нас
побаиваются, как бы земляне не вознамерились покорить марсиан. В этом одна
из причин решения законспирировать первую нашу экспедицию.
   - Тот, что выступал по телевизору, говорил иначе.
   Марсианин встал, явно взволнованный.
   - Я официально заявляю вам, товарищ Будушкин, что ни один марсианин  не
выступал на Земле публично  -  это  категорически  запрещено  инструкцией.
Очевидно, здесь недоразумение.
   - Садитесь, Зуй, - сказал Будушкин, - я вам верю.
   - Благодарю, мой друг, - с чувством сказал марсианин.
   - В чем же, однако, ваша проблема?
   - Да все в том же: можно ли торговать и вообще  сотрудничать  с  Землей
или это опасно и следует поискать то, что нам нужно, в другом месте?
   -  Можно  торговать!  -  чуть  ли  не  закричал   Будушкин.   -   Можно
сотрудничать, можно обмениваться идеями, можно дружить. Можно и нужно!
   Какой-то посетитель  строго  посмотрел  в  их  сторону,  неодобрительно
покачал головой и проворчал вполголоса, но достаточно  громко,  чтобы  все
могли услышать: "Безобразие, даже в диеткафе ухитряются  проносить  водку,
налижутся с утра и хулиганят". Ворчун вдруг схватился за  голову,  секунду
вращал бессмысленно глазами, потом вскочил и опрометью кинулся  к  выходу:
ему чудилось, что вот-вот его накроет набегающая сзади морская волна.
   - Знаете, Гена, - сказал марсианин, - и я склоняюсь к этому. Не  скрою,
однако, меня смущает, что кое-кто из ваших проявляет  к  марсианам...  как
лучше выразиться... нетерпимость, что ли. Да, именно нетерпимость. Это тем
более непонятно, что вам о нас ничего не известно. Вы не  установили  пока
даже факта нашего существования.
   - Это верно. И я вам скажу почему. Марс всегда был излюбленным объектом
научной фантастики, и, за редкими исключениями, его обитателей  изображали
кровожадными монстрами, безжалостными конкистадорами  и  насильниками,  да
еще ползающими, да еще со щупальцами...
   - Не забывайте, - улыбнулся Зуй, - что я принял земное обличье.
   Разгоряченный Будушкин пропустил эти реплику мимо ушей.
   - Да, да, - продолжал он, - именно со щупальцами. Словом, Марс  стал  в
обыденном сознании олицетворением всего враждебного человеку,  увеличенным
отражением его страха, пороков чуждого  ему  общественного  устройства.  И
выбор этот не случаен: цвет вашей планеты на земном небосклоне, Зуй, - это
цвет крови.
   Будушкин   явно   увлекся   собственным   красноречием.    Оказывается,
воодушевившись, он способен ораторствовать не хуже самого Звонского.
   - Но ничего, все это поправимо. Мифы рушатся, сталкиваясь с фактами. Мы
будем пропагандировать  земно-марсианскую  дружбу,  мы  разъясним,  и  все
поймут...  -  Будушкин  внезапно  осекся,  перед  его   глазами   возникла
раскрасневшаяся физиономия Сарафаненко, возбужденного  предстоящей  охотой
на марсианина в привокзальном ресторане. - Разъясним, и все поймут, - вяло
повторил он.
   Зуй деликатно сделал вид, что не прочитал его мыслей.
   - Будем надеяться на лучшее,  -  сказал  он  оптимистическим  тоном.  -
Кстати, Геннадий, за нашей увлекательной беседой я  забыл,  с  чем  к  вам
обратился. У меня похитили чемоданчик с прибором, чрезвычайно  ценным  для
исследований и небезопасным для людей,  окажись  он  не  в  тех  руках.  В
милиции чемоданчик случайно не попадался вам на глаза?
   - Определенно нет. Там, правда, был один подозрительный  тип,  которого
мы по дурости приняли за марсианина. Он сошел вчера с поезда.
   - Ага. Каков он из себя?
   - Смазливый брюнет с усиками. Я даже фамилию запомнил - Гудаутов.
   -  Возможно,  вы  оказали  мне  большую   услугу.   Теперь   мне   надо
поторапливаться. Дайте мне свой  телефон,  непременно  свяжусь.  Обещайте,
однако, сохранить нашу встречу в тайне.
   У Будушкина вытянулось лицо.
   - Я полагал... - начал было он, но оборвал себя. - Конечно, - сказал он
сухо, - если вы требуете, я буду молчать.
   - Не требую, а прошу. Еще не настала пора для открытого контакта. Да  я
и  не  имею  права  вступать  в  него  по  своему   почину.   Это   вопрос
государственной важности, решать его должны в центре.
   Они пожали друг другу руки и расстались.



   О СОДЕРЖАНИИ МАРСИАНСТВА

   Звонский опал плохо - снились кошмары. Является он в редакцию, а там за
столом  шефа  восседает  марсианин  с  чулком  на  физиономии,   бластером
поигрывает. "Нам, - говорит, - надо, чтобы ты сочинил оду о Марсе, да чтоб
не хуже, чем у  Державина".  -  "Увольте,  я  од  в  жизни  не  писал".  -
"Ай-яй-яй, нехорошо обманывать, ничем другим ты и не занимался". - "Как же
я напишу, если о Марсе представления не имею?" - "Это не  обязательно,  ты
поэт, вообрази, как там все прекрасно". - "Не стану я,  делайте  со  мной,
что хотите!" - "Мы тебя не  тронем,  не  бойся,  мы  гуманисты,  -  хрипит
марсианин ласково и манит его пальцем. - Видишь домик  там,  напротив?"  -
прицелился  бластером,  мелькнула  ослепительная  вспышка,  и  от   домика
осталась груда пепла. "Видишь водокачку?" - от нее тоже остался пепел.  "А
там, кажется, новая аптека..." - "Напишу, - заорал Звонский, - напишу  оду
не хуже державинской!" И разбудил себя собственным  криком.  Однако  успел
еще увидеть, как марсианин, удовлетворительно хмыкнув, стянул с себя чулок
- лицо было  чертовски  знакомо,  но  припомнить,  кому  оно  принадлежит,
Звонский не смог.
   Полежав с минуту, отдышавшись, он  поднялся,  прошел  в  ванную,  долго
держал голову под струей холодной  воды.  Потом  направился  в  кухню.  На
газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела  за
швейной машинкой.
   - Доброе утро, Веста, - сказал  он.  Вестой  ее  назвал  отец,  большой
любитель латинской древности.
   - Здравствуй, - ответила она сухо. - Хочешь есть?
   - Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.
   - На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.
   - Я тебе должен кое-что рассказать.
   - Надеюсь.
   - Ты смотрела вчера телевизор?
   - Это так важно? Допустим, смотрела.
   - Как тебе марсианин?
   - Разве там был марсианин?
   - Как же, в конце программы "Время".
   - Ах, этот кретин с усиками.
   - Почему кретин?
   - Ну, не кретин. Что, он тебе понравился?
   - Не об этом речь.
   - О чем же?
   - Дело в том, что происходят странные вещи.
   - Где, у Лутохиных? Его жена по-прежнему корчит из себя мадам Рекамье?
   -  Странные  вещи  происходят  в  нашем  городе.  Я   подвергся   ночью
ограблению.
   - Не надо шляться по ночам.  И  потом,  почему  ты  не  скажешь:  "Меня
ограбили"? У тебя варварский язык. А еще поэт!
   - Послушай, сейчас ведь ты не в институте  и  не  на  уроке  российской
словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.
   - Тебе, Иван, недостает элементарной культуры,  чтобы  стать  приличным
поэтом.
   - По-твоему, я дрянь?
   - Я этого не сказала.
   - Нет, ты скажи, я графоман?
   - Ты профессиональный поэт районного значения. Так  все  о  тебе  здесь
говорят, сам ведь знаешь.
   - Злая ты баба!
   - Какая есть.  Не  огорчайся,  бывают  ведь  не  только  поэты,  а  еще
пенсионеры по значению - республиканские, союзные.
   Звонский рассердился и обиделся, как всегда,  когда  жена  ставила  под
сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот  от  настроения.  В
действительности она  ставит  его  не  ниже  Евтушенко  и  считает  верхом
несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден  пописывать
стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать  тоненькие
лирические сборники в областном издательстве.
   - Тебя даже не трогает, что меня ограбили?
   - Что грабить при твоих-то заработках?
   Эта реплика окончательно вывела Звонского  из  себя.  Но  он  не  успел
решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает,  либо
удалиться, хлопнуть  дверью  и  заставить  ее  терзаться  сознанием  своей
неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова,  ссора
была погашена или отложена до подходящего случая.
   - В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? - забеспокоилась мать.
   - Нет уроков! - завопил  Вова.  -  Будет  война  с  марсианами.  Я  иду
добровольцем!
   Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье,  вскочила,
положила руку Ивану на плечо, инстинктивно ища у мужа опоры.
   - Я тебе покажу добровольца! - поднял голос Звонский.
   - Не покажешь. Не имеешь права, когда Родина в опасности.
   - Кто тебе сказал о войне?
   - Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова...  Где  мой  лук  со
стрелами?
   "Дубилов! - вспомнил вдруг Звонский свой кошмарный сон. - Его лицо".
   - Ты что же, Вовка, на марсиан с луком собрался?  Они  тебя  бластерами
аннигилируют в два счета.
   - Как ты можешь?! - возмутилась Веста. - Это же твой сын!
   - Я и забочусь, чтобы он был вооружен как полагается.
   - Шутить в такой момент! Весь ты здесь.
   - Это не шутки.
   - Па, а с чем надо на марсиан? - спросил Вовка.
   - С умом надо, милый, с умом.  Война  с  марсианством  -  это  война  с
предрассудками. Его можно победить только силой разума.
   - Воображаешь, он тебя понимает? - вмешалась Веста.
   - Понимаю, - заявил Вовка. - Их надо обмануть, послать к ним Штирлица и
узнать все их военные тайны. Да, ма, совсем забыл:  велели  тебе  сказать,
чтоб в десять была в школе.
   - Родительское собрание?  Господи,  что  бы  это  значило?  Иван,  будь
наконец серьезным, о какой войне идет речь?
   -  Я,  кажется,  догадываюсь.  Но  подождем  до   твоего   возвращения.
Поторопись. А мы с Вовкой пока поразмыслим, какую избрать стратегию.
   Веста наспех оделась и помчалась в школу.  Звонский  стал  втолковывать
сыну, что появление марсиан проблематично, а марсианство есть  абстрактное
понятие, которое означает, с одной стороны,  то,  а  с  другой  -  это,  а
возможно, что и не то и не это, а нечто совсем иное. Популяризатор он  был
никудышный, объяснял сбивчиво, сам  путался  в  предмете,  и  сыну  вскоре
надоело его слушать. Сказав, что с него хватит, Вовка отправился к себе  в
комнату, где занялся выбором оружия для предстоящей схватки с  марсианским
воинством.
   Звонский же сел было за письменный стол, но стихи не шли, никак не  мог
он отвлечься мыслями  от  Красной  планеты  и  связанных  с  нею  странных
событий. "Действительно ли свершилось нашествие марсиан... не нашествие, а
пришествие, - поправил он сам себя, -  или  заборьевские  обитатели  стали
жертвами удивительного стечения обстоятельств, не исключено даже -  ловкой
мистификации? Если правда, то что сулит нам будущее? Какие вы, марсиане, -
дьяволы или ангелы, собратья по разуму или вражье племя,  которое  объявит
беспощадную борьбу за сферы влияния во Вселенной, за жирные куски космоса,
пустынные планеты с кладовыми нефти,  металлических  руд,  чистой  пресной
воды?  Способны  мы  мирно  сосуществовать  или  неизбежна  война   миров,
гибельная для побежденного, а может быть, и для победителя?"
   "Не в нас ли, - думал Звонский, - ответы на все эти вопросы? Не от  нас
ли самих зависит, быть марсианам друзьями или недругами? Нет, конечно,  не
только от нас, по крайней мере на  пятьдесят  процентов.  Придут  они  как
захватчики, и мы будем защищать свой дом, свою планету, свою  цивилизацию.
Так не правы ли дубиловы, бьющие в набат, чтобы нас не застигли врасплох?"
   Размышления  его  прервала  Веста,  взволнованная   и   растревоженная,
находящаяся на грани истерики.  Звонский  заставил  ее  принять  пятьдесят
капель валокордина, напоил горячим чаем, дал прийти в  себя,  а  потом  уж
приступил с расспросами. Вперемежку смеясь и негодуя,  она  рассказала,  с
чем выступил Дубилов. Иван хлопал себя по  лбу,  воздымал  руки,  грозился
немедля пойти жаловаться,  не  то  сочинить  язвительный  фельетон,  после
которого  директора  школы  выставят  на  улицу  с   запретом   когда-либо
переступить порог учебных заведений.
   - Погоди, не суетись, - одернула его жена, уже взявшая себя в  руки.  -
Сначала дослушай до конца.
   - Что еще слушать?
   -  Самое  интересное.  Едва  Дубилов  кончил,  на  трибуну  попросилась
географичка. Я ухитрилась записать ее выступление почти дословно. -  Веста
полистала свой блокнотик. - Вот: "Директор трижды прав,  призывая  нас  не
только быть начеку по отношению к марсианам, но и смело разоблачать  любые
проявления марсианства в нашей собственной среде. Скажу откровенно,  после
яркого и страстного доклада Митрофана Аркадьевича я