ющий все потайные ходы в Михайловском замке, взялся  провести
в спальню его величества.
   Александр вздрогнул. Должно быть, пришла в голову мысль, что и к нему в
спальню когда-нибудь ворвутся преторианцы спасать отечество.
   - Продолжайте, - приказал он.
   - Остается добавить немного. Я вам уж  докладывал  о  разговоре,  когда
император сказал, что хотят повторить 1762 год. Так вот, ваш  батюшка  еще
поинтересовался, не дам ли я какого совета о его безопасности.  На  что  я
возразил  в  шутку:  "Разве  только,  государь,  прикажете  удалить   этих
якобинцев и заколотить эту дверь". И в самом деле, император тут же  велел
убрать  караул  из  конной  гвардии  да  наглухо  закрыть  ход  в  спальню
императрицы. Впрочем, все эти подробности не должны вас заботить.
   Пален,  однако,  заметил,  что  собеседник  слушает  его   очень   даже
сосредоточенно, все взвешивая в уме. Хоть и молод, а  в  мыслях  серьезен.
Что ж удивительного, с детства изощрен в дворцовых  интригах,  бабка  была
ему мудрой наставницей.
   - Ну а когда вы  собираетесь  действовать?  -  спросил  великий  князь.
Теперь он глаз больше не отводил.
   - Как можно скорее. Момент очень уж благоприятен. Нет в  Петербурге  ни
Аракчеева, ни Растопчина.  Да  это  скоро  кончится.  Шансонетка  Шевалье,
пользующаяся монаршьей благосклонностью,  выведала,  что  император  велел
Аракчееву прибыть немедля в столицу. Я принял свои меры,  чтобы  задержать
его в дороге. Но он со дня на день объявится, и тогда всем нам не миновать
дыбы. Надо торопиться, ваше высочество, - настойчиво завершил Пален.
   Александр вдруг взял руку Палена в свою и сказал взволнованно:
   - Только беру с вас, Петр Алексеевич, клятву, что  с  отцом  ничего  не
случится. Одно отречение, ничего боле.
   Пален встал, чтобы показать, как близко к сердцу  принимает  он  заботу
сына о своем родителе, и проникновенно произнес заранее  заготовленную  на
сей счет фразу:
   - Пусть ваше высочество не терзается муками совести, обещаю вам сделать
все от меня зависящее, чтобы на жизнь императора не было  покушения.  -  А
самому пришла на память французская пословица: "Pour manger d'une omelette
il faut commencer par casser les oeufs" [Чтобы приготовить  яичницу,  надо
сначала разбить яйца (фр.)]. Впрочем, Александру важно  очистить  себя  от
подозрений. Конечно, он терзается, однако не настолько,  чтобы  отказаться
от протягиваемой ему короны.
   Разговор был исчерпан. Они поднялись. Уже в дверях Александр спросил:
   - А вам приходило в голову, граф, что над нами бог, его всевидящее  око
все зрит, и  дела  и  помыслы  людские.  Когда-нибудь  всем  нам  придется
предстать перед его грозным судом.
   Пален признался себе, что  не  ожидал  такого  мистического  порыва  со
стороны  наследника,  слывшего  чуть  ли  не   вольнодумцем,   поклонником
завозимых с Запада модных идей. Он согнулся в  полупоклоне,  чтобы  скрыть
мелькнувшую на губах улыбку. Выпрямившись, размашисто перекрестился.
   - Бог, - возразил Пален, - опустит веко,  зная,  что  нет  у  нас  иной
корысти, как видеть Россию избавленной от грозы, а народ ее в  довольствии
и послушании монаршьей власти пребывающим.

   Авт.сб. "И деревья, как всадники...". М., "Молодая гвардия", 1986.



   Георгий Шах.
   Гибель Фаэтона

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "И деревья, как всадники...". М., "Молодая гвардия", 1986.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   СЛЕПОТА

   Когда Эду Менандру пришло в  голову  подвесить  над  куполом  атмосферы
Фаэтона атомную луну, он поспешил поделиться этой мыслью с братом Фомой.
   Фома выслушал его сбивчивую, насыщенную восклицаниями  речь  с  обычным
своим  высокомерным  видом  и,  не  утруждая  себя  пояснениями,   длинным
костлявым пальцем начертал в воздухе крест.
   - Но почему?! - взмолился Эд.
   - Химера, - лениво процедил Фома.
   - Вот так всегда, - оскорбился Эд, - отвергаешь с порога любую идею. Да
понимаешь ли ты,  ослиная  голова,  какие  невероятные  выгоды  она  сулит
фаэтянам? Я ведь только условно называю мой фонарик  луной,  поскольку  он
озарит нам ночь и в отличие  от  солнца  никогда  не  сможет  укрыться  за
горизонтом. Источаемое новой Селеной тепло  повысит  температуру  градусов
эдак на двадцать, если не больше. Мы  сбросим  надоевшие  всем  тяжеленные
шубы и  облачимся  в  изящные  воздушные  одежды.  Кстати,  отпадет  нужда
истреблять пушных зверьков, чтобы сдирать с них шкуры. Да все это  чепуха,
побочные приобретения. Там, где сейчас простираются мертвые ледяные  поля,
расцветут  сады,  заколышется  пшеница,  поднимутся   рощи   кокосовых   и
ананасовых пальм...
   - Ананасы не растут на пальмах, - заметил Фома.
   - Какое это имеет значение! Вечно цепляешься к пустякам! - закричал Эд,
уносимый воображением. - Холодные водоемы  на  севере  планеты  заполнятся
плещущей рыбой...
   - Которая станет метать черную икру.
   - Которая станет метать черную икру, - непроизвольно повторил Эд. -  Мы
сможем накрыть столы  голодающим,  обогреть  лачуги...  Постой,  а  почему
именно черную?
   - Ну, красную, если она тебе больше по душе.
   Издевка повергла Эда в уныние. Руки его, метавшиеся в  жестах,  сначала
застыли изогнутыми и распростертыми, а затем вытянулись и упали как жерди.
   - Не будь таким впечатлительным, малыш, - пожалел его Фома.
   - Не смей называть меня так! - опять взметнулся Эд. -  Ты  старше  меня
всего на год.
   - Понимаешь, малыш, - сказал Фома, не обращая ни малейшего внимания  на
этот решительный протест, - по ночам фаэтяне должны спать.  -  И  нарочито
зевнул.
   Вечером Эд, волнуясь, посвятил свою жену Фрину в озарившую его  светлую
мысль, а заодно поделился досадой на Фому,  не  сумевшего  оценить  ее  по
достоинству.
   - Твой братец дурак, - утешила его Фрина, - это всей округе известно. И
вдобавок завистник. Не может простить тебе, что  ты  превосходишь  его  по
всем  статьям.  И  что  у  тебя  такая  подруга  жизни,  -  добавила  она,
вглядываясь в зеркало и  поправляя  уложенные  пирамидой,  как  принято  у
модных фаэтянок, волосы.
   - У него было одно солидное возражение, - вступился за брата Эд. -  Но,
я уверен, спать можно и при дневном освещении. Как ты думаешь?
   - Какие могут  быть  сомнения!  Тысячи,  может  быть,  миллионы  фаэтян
работают в ночную смену. Моя подруга Бета... ты же ее знаешь, она оператор
на телефонной станции... так привыкла к ночным бдениям, что...
   - Знаю, знаю, - перебил свою словоохотливую супругу Эд. - Значит...
   - Значит, действуй без оглядки. Тебя назовут Прометеем атомной эры. А я
буду купаться в лучах твоей славы. Но попомни мои слова: Фома еще доставит
тебе массу неприятностей. Держись от него подальше.
   Воодушевлению Эда не было предела. Благодарный жене  за  безоговорочное
признание, он не пропустил мимо ушей ее прорицание. Встретившись на другой
день с братом в институтском  коридоре,  младший  Менандр  сухо  кивнул  и
прошествовал  в  свою  лабораторию.  В  этот  миг  он  почувствовал   себя
триумфатором. Наконец ему удалось избавиться от оков, в которых с  детства
держал его властный и циничный ум Фомы, нытика  и  маловера,  неспособного
созидать и потому сделавшего своей профессией гасить творческие  порывы  у
других, прежде всего у собственного брата. Фрина права, я был слепым: Фома
никогда не хотел моего успеха и стремился  любым  способом  подрубить  мне
крылья. Теперь я вырвался на волю и добьюсь своего!
   Подбодрив себя таким рассуждением, Эд с рвением взялся за дело.
   Фома не придал значения  холодности  брата,  решив,  что  тот  попросту
торопился. Но в следующие дни  повторилась  та  же  картина,  и  он  начал
подозревать  неладное.  Поначалу  старший,   смирив   гордыню,   попытался
выяснить, чем вызвано отчуждение Эда. Но младший отводил глаза,  уклонялся
от объяснений, был неприступен. Тогда Фома, в свою очередь, ожесточился, и
братья почти перестали общаться.
   Спустя год Эд  Менандр  вынес  свою  идею  на  Ученый  Совет,  где  его
разгромили в пух и прах. Причем главным оппонентом оказался Фома  Менандр.
В  едких  выражениях  он  высмеял  проект   атомной   луны,   назвал   его
неосуществимой ребяческой фантазией. И  слава  богу,  что  неосуществимой,
заявил Фома, ибо в противном случае Фаэтону пришел бы конец. Это заявление
он подкрепил расчетами, из которых следовало, что "фонарик"  Эда  растопит
льды, обречет на гибель во  вселенском  потопе  треть  населения  планеты,
изжарит, как куропаток, другую треть, а уцелевшие не выдержат всего  этого
ужаса и сойдут с ума.
   Большинство ученых мужей согласилось с этими доводами, хотя и  пожурили
доцента Менандра за чрезмерно жесткие оценки и известные преувеличения.
   - Вы правы, - бросил реплику Фома, - но кому, как не  мне,  сказать  со
всей прямотой и нелицеприятностью  собственному  брату,  что  он  отчаянно
заблуждается.
   Эта лицемерная попытка выдать злобную мстительность за  добродетель  не
принесла Фоме уважения. И почти все,  кто  стал  свидетелем  братоборства,
после  дискуссии  подчеркнуто  поворачивались  к  нему  спиной,  тепло   и
дружелюбно прощались с Эдом, советуя ему  не  вешать  носа,  а  продолжать
совершенствовать свой проект.
   Через  две  недели  в  вечернем  выпуске  "Фаэтонских  новостей"   была
напечатана заметка научного обозревателя,  который  с  сочувствием  описал
дерзкий  замысел  молодого   изобретателя   и   выразил   сожаление,   что
обскурантизм (в  который  раз!)  заслонил  дорогу  прогрессу.  Как  бы  ни
бесились  ни  во  что  не  верящие  злопыхатели,   заключил   обозреватель
оптимистически, атомной луне быть!
   Фому этот выпад привел в бешенство.  Он  забросил  все  другие  дела  и
поставил целью своей жизни помешать Эду осуществить свой замысел. Не спал,
не ел, дни и ночи напролет корпел  над  книгами,  доводил  до  изнеможения
электронные мозги, ломаным почерком, отражавшим - внутреннее  возбуждение,
исписывал горы бумаги, а затем разносил записки по  разного  рода  высоким
учреждениям и авторитетам.
   Эд тоже не сидел сложа руки. Он сумел увлечь своей идеей группу молодых
ученых, вместе с ними производил математические  выкладки,  ставил  опыты,
строил в кинутом за ненадобностью ангаре модель атомной  луны.  Настойчиво
он шел к заветной цели, находя опровержение каждому доводу  Фомы,  заражая
окружающих  неиссякаемой  уверенностью  в  своей  правоте,  обращая  самых
упорных противников предприятия в восторженных его сторонников.
   Долгие годы длилась схватка двух Менандров, перевес попеременно был  на
стороне младшего и старшего, но ни один из них не  мог  перетянуть  канат.
Так могло продолжаться до бесконечности, если б Эду не  пришла  на  помощь
сама природа. Небывалые морозы обрушились на планету. Плотный покров  льда
остановил течение рек, моря и  океаны  превратились  в  гигантские  катки,
птицы, как  сосульки,  падали  на  землю,  окончательно  озверевшие  звери
рыскали по селениям в поисках пищи. Голод, тиф,  холера  опустошали  целые
города. Шайки расплодившихся разбойников хозяйничали на  дорогах.  Паника,
охватившая  население,  мешала  попыткам  властей  одолеть   бедствие.   С
церковных амвонов проповедники вещали о расплате за грехи и судном дне.
   Тогда-то мудрецы, правившие Фаэтоном, и увидели единственное спасение в
атомной луне. В спешном порядке был принят декрет, приказывающий  отложить
все прочие проекты, в рекордный срок соорудить "фонарик"  Эда  Менандра  и
вывести  его  на  постоянную   орбиту.   Сообщение   было   воспринято   с
необыкновенным энтузиазмом. К отчаявшимся людям пришла надежда, успокоение
умов  позволило  вернуть  жизнь  в  нормальную  колею.  Тут  еще  природа,
казалось, уступая решимости фаэтян, ослабила свою мертвую  хватку:  морозы
отступили, задул ветер с юга. Эд еще до того,  как  ему  удалось  обогреть
планету, был признан ее спасителем.
   А Фома, соответственно, пал в глазах сограждан дальше некуда. Перед ним
повсюду захлопывались двери,  в  лавках  не  хотели  продавать  ему  хлеб.
Фанатичные приверженцы проекта слали проклятия на его голову, били камнями
стекла его жилья и даже требовали посадить его  на  цепь.  Образованные  и
воспитанные фаэтяне не одобряли, правда, этих крайностей; они ограничились
тем, что перестали подавать Фоме руку.
   Мрачный и подавленный, с лицом, заросшим седой щетиной,  он  поднимался
по лестнице и неожиданно столкнулся с Эдом. Фома бросил на  брата  угрюмый
взгляд и хотел было пройти мимо, но младший Менандр ухватил его за локоть.
   - Постой, Фома.
   - Чего тебе от меня надо?
   - Все это ужасно глупо. Я не хотел...
   - Я тебя не виню. Сейчас ты взял верх. Что ж, смеяться лучше последним.
   - Не будем спорить. Что ты намерен делать?
   - Пойду работать на шахту.
   - На шахту?
   - Да, чтобы не быть свидетелем всеобщего безумия.
   - Могу я что-нибудь для тебя сделать?
   - Не утруждайся.
   - Мы с Фриной будем рады, если ты заглянешь к нам вечером. Придешь?
   - Нет. Ни к чему.
   - Не забывай, мы братья.
   - Я помню.
   Так они расстались. Фома исчез бесследно, и  в  сутолоке  приготовлений
Эд, да и все другие попросту о нем забыли.
   И  вот  настал  звездный  миг  Эда  Менандра.  Мощная  ракета   вынесла
рукотворную луну в космос и подвесила ее в рассчитанную точку. Все  жители
Фаэтона вышли на улицы, чтобы лицезреть чудо. Окруженный высшими чинами Эд
готовился нажать кнопку, после чего луч  лазера,  прочертив  пространство,
должен был воспламенить  ядерное  топливо  и  зажечь  над  Фаэтоном  новое
светило. Электронные часы выстукивали оставшиеся мгновения.
   Три, два, один, ноль.  Ослепительная  вспышка  заставила  всех  закрыть
глаза, а когда фаэтяне вновь открыли  их,  то  не  увидели  ничего,  кроме
беспросветной черноты. И это было странно, потому  что  закинутые  к  небу
лица ощущали струившееся с высоты живительное тепло.
   Крик ужаса пронесся над планетой. Началось великое столпотворение.  Еще
не осознав случившегося, люди метались в разных направлениях, сталкивались
и увечили друг друга. Эд, пытавшийся на ощупь выбраться из здания, получил
сильный удар в живот и  потерял  сознание.  Очнулся  он  от  прикосновения
чьих-то рук, бережно приподнявших его голову и поднесших ко рту  стакан  с
бодрящим напитком.
   Эд короткими глотками выпил все содержимое стакана и почувствовал,  что
к нему возвращается способность соображать.
   - Это ты, Фома?
   - Да.
   - Что со мной случилось?
   - Ты лишился зрения, брат. Ты и все остальные.
   - Все до единого? - ровным голосом спросил Эд.
   - Я был в шахте, на глубине двухсот метров,  -  сказал  Фома  таким  же
будничным тоном. - Может быть, еще кому-то повезло.
   - А Фрина, мои дети, что с ними?
   Фома промолчал.
   - Мы недооценили воздействие излучения на сетчатку. Все  эта  проклятая
спешка!.. Ну что ты молчишь, напомни о своих предостережениях.
   - Какой теперь смысл? - возразил Фома. - Я кляну себя за то, что не был
на поверхности вместе со всеми.
   Эд наугад протянул руку, она уткнулась в грудь Фомы,  поднялась  к  его
лицу. Пальцы ощутили влагу.
   - Не горюй. Я один во всем виноват. Мне нельзя жить.
   - Я присмотрю за тобой.
   - А другие? Что можешь ты один?!
   -  Не  теряй  надежды.  Нельзя  исключать,  что  зрение  восстановится.
Поднявшись на поверхность, я ощутил всего  лишь  резь  в  глазах.  Значит,
губительной была только вспышка.
   - Если б это оказалось правдой! Проклятая торопливость, - повторил  Эд,
- нам недостало каких-нибудь полгода.
   - Да, - согласился Фома. И, помолчав,  добавил:  -  И  еще,  брат,  нам
недостало доброты и доверия друг к другу.



   НЕМОТА

   По натуре Фил Клеобис был на редкость скромным и застенчивым малым.  Но
попробуйте сохранить подобные качества,  если  на  каждом  шагу  вам  поют
дифирамбы! Дело в том, что Фил, уже в детские годы проявивший  незаурядный
конструкторский талант (в  десятилетнем  возрасте  он  соорудил  крохотный
космолет с фотонным двигателем и был перехвачен патрульной службой лишь  у
самого выхода из Солнечной системы), достигнув зрелости, осчастливил своих
соотечественников величайшим изобретением всех времен и цивилизаций.
   Когда в продажу поступила первая модель "Коммуникатора", не было  отбоя
от желающих ее приобрести. Еще бы! Кто  не  захочет  иметь  в  своем  доме
элегантный лакированный ящик с матовым стеклом, на котором можно  получить
любое изображение. Взбрело вам в голову отправиться на  Северный  полюс  -
набрали на клавиатуре  эти  слова,  ткнули  кнопку  и  пожалуйте  к  белым
медведям. Вздумалось полюбоваться закатом солнца на небе Юпитера  -  смело
жмите на клавиши. Словом, вместе с ящиком Фила  в  дом  вносили  всю  нашу
прекрасную и необъятную Вселенную.
   Постепенно становилось ясно, что изобретение Клеобиса  перевернет  весь
уклад жизни, сложившийся на Фаэтоне за многие столетия.  Неустанно  шлифуя
свой аппарат и расширяя его возможности, Фил выпускал  в  свет  модель  за
моделью. Каждая вносила нечто новое в общение фаэтян с окружающим миром  и
себе подобными.  В  конце  концов  изобретателю  удалось  довести  технику
коммуникаций до такого совершенства, что в них отпала всякая нужда. Зачем,
спрашивается, изощряться в поиске выразительных эпитетов, если  с  помощью
"Коммуникатора-5" (с телепатической приставкой) можно внушить  собеседнику
мысль во всей ее первозданной чистоте и свежести?  Для  чего  прокладывать
дорогостоящие   магистрали,   если   "Коммуникатор-12-бис"    обеспечивает
нуль-транспортировку   любых   материальных   объектов   через   свернутое
пространство? Пока фаэтяне с ликованием и признательностью к "нашему Филу"
осваивали плоды  очередной  модели  аппарата,  сам  Клеобис  в  поте  лица
трудился  в  лаборатории.  Из  наиболее  примечательных  новинок   назовем
"Коммуникатор-62",   позволявший   понимать   язык   птиц   и    животных,
"Коммуникатор-112", который (правда, при добавлении  специального  модуля)
устанавливал прямую и обратную связь с предками и потомками,  и,  наконец,
вершину  конструкторской  мысли  Фила   Клеобиса   -   "Коммуникатор-184",
гарантирующий хорошие отношения в семье владельца.
   Впервые Фил почувствовал недомогание как раз тогда, когда трудился  над
185-м коммуникатором. По его замыслу новый прибор предназначался  включать
и выключать энергетическое поле любой протяженности и на любом удалении. С
его  помощью  можно  было,  например,  погасить  и  опять  зажечь  атомный
"фонарик" Эда Менандра. Фил полагал, что то же удастся проделать с Землей,
Марсом, Венерой и другими планетами - соседками Фаэтона, а возможно,  и  с
самим  его   величеством   Солнцем.   Высоко   вознеслась   мысль   нашего
изобретателя, какой гордый замысел он взлелеял!
   Ему оставалось приладить две-три детали. Орудуя отверткой, Фил  выронил
винтик.  Искать  его  в  куче  механического   хлама,   покрывавшего   пол
лаборатории, было бы пустой тратой времени, и он крикнул своему помощнику,
чтобы тот подал другой винт. Но обычно смекалистый и шустрый Лизис на  сей
раз не отозвался. Решив, что тот углубился  в  свое  занятие,  и  мысленно
похвалив  себя  за  выбор  ассистента,  который  мог  со  временем   стать
продолжателем его  дела,  Клеобис  повторил  свою  просьбу  более  громким
голосом. Никакой реакции. Тогда он не на шутку рассердился и заорал:
   - Лизис, черт бы тебя побрал, ты что, оглох?!
   Но и это не произвело на помощника  никакого  впечатления.  Склонившись
над верстаком и время  от  времени  поглядывая  на  пришпиленный  к  стене
чертеж, он усердно  вытачивал  шестеренку  для  очередного  коммуникатора,
который должен был превращать дух  в  материю  и  обратно.  Когда  Клеобис
стукнул его по плечу, Лизис испуганно вскинул голову,  а  увидев  учителя,
воззрился на него с почтительно