н поручит.  Бесхвостый  был
достаточно  умен,  чтобы  зря  подвергаться  риску.  Рядом с ним сидел
матерый с разорванным ухом.  В прошлом году зимой  он  домогался  роли
вожака,  на виду у всей стаи открыто ссорясь с Бесхвостым.  И пришлось
вздуть его как следует.  Бесхвостый разорвал ему ухо и добрался бы  до
горла,  но мятежник вовремя одумался и подставил шею, завиляв хвостом.
Это значило,  что он просит пощады.  Жестокость волков безмерна,  но и
милосердие  их тоже подчинено железному закону.  Если просят о пощаде,
следует пощадить,  иначе к тебе не будет  уважения  и  придет  минута,
когда  твоей  тирании положат конец.  Эти правила были вписаны в книгу
инстинктов еще их предками,  и всякий,  кто  нарушал  их,  должен  был
умереть. Помня о них, Бесхвостый, однако, имел право мстить за прошлое
неповиновение или за прошлый выпад против себя.  И его  никто  не  мог
осудить за то, что он посылал кого-то на опасное дело.
     Именно так он и поступил.  Он ткнул носом Рваное Ухо и пристально
посмотрел ему в зеленовато-дымчатые глаза.  Их взгляды встретились,  и
они оба прочли в них,  что ненавидят  друг  друга.  Потом  Рваное  Ухо
поднял  голову  и  протяжно взвыл.  Это означало:  он идет на подвиг и
пусть стая видит, он готов выполнить перед нею нелегкий долг.
     Волки, распрямив   хвосты,   напряглись,   нервно  и  нетерпеливо
переступая лапами.  Зубы их время от времени  щелкали,  а  жесткая  на
загривке щетина поднималась дыбом.  Они не сводили глаз с Рваного Уха.
Даже прибылые,  совсем еще молодые и не имеющие опыта  в  охоте,  тоже
старались выглядеть внушительней и свирепей.
     Рваное Ухо подошел к пещере и понюхал снег,  слегка побуревший  и
уплотненный  в том месте,  где находился заваленный хворостом лаз.  Он
поднял заднюю лапу и  помочился.  Пусть  его  запах  скажет  медведице
прямо,  чего  от  нее  хотят.  Волки  просят  ее поделиться с ними тем
запасом жира,  который она нагуляла по осени,  и они ни при чем,  коль
выпала  такая  зима  и  больше  не  у  кого  одолжить  необходимого им
пропитания.  Это был оскорбительный вызов,  и это было  насмешкой  над
достоинством  Розовой  Медведицы.  Она  в  первый раз глухо зарычала в
пещере, и волки напряглись еще больше, готовясь к опасной схватке.
     Рваное Ухо,  держась настороже,  принялся быстро и ловко работать
передними лапами.  Комья снега полетели в стороны.  Показались  черные
сучья.  Из пещеры пахнуло теплом, медвежьей шерстью. Теперь Рваное Ухо
отодвинулся вбок,  давая выход медведице и продолжая  в  то  же  время
разбрасывать хворост.
     Будь Розовая Медведица постарше и неопытней,  она не выскочила бы
из берлоги,  находясь в ней,  оценила бы свое преимущество перед стаей
волков.  Ибо все разом они не могли на нее навалиться, потому что вход
в пещеру был все-таки узок, и всякий, кто осмелился бы сунуться к ней,
был бы немедленно убит одним  ударом  лапы.  Но  она  была  молодой  и
горячей.
     Ослепленная гневом,  еще не видя числа врагов и  не  разгадав  их
намерений,  она  темным смерчем выбросилась из пещеры.  Завал сучьев с
треском разлетелся в разные стороны.
     Яркая белизна снега на миг ослепила медведицу, но уже в следующий
миг на нее бросилась вся волчья свора.  Тучей подняв вокруг себя снег,
медведица  стремительно  развернулась.  Ее передние лапы описали перед
собой смертоносный круг.  Три или четыре волка полетели через  голову.
Еще двое,  успевшие вцепиться в бока,  тоже отлетели в стороны. Но тут
она увидела оставленный для нее коридор и,  уже не помня,  что в конце
его обрыв, кинулась в этот проход, чтобы спастись бегством. Опомнилась
на краю,  в метре от пропасти.  Ее спасло мгновенное торможение  всеми
четырьмя   лапами.   Глубокий   снег   подавил   силу  инерции.  Резко
повернувшись,  Розовая  Медведица   увидела   только,   что   какой-то
расхрабрившийся переярок промахнулся у нее над ухом и,  словно камень,
пущенный из  пращи,  с  визгом  полетел  в  пропасть.  Еще  троих  она
покалечила лапами, отбиваясь от них как попало.
     Затея Хитрой  не  удалась,  и  теперь  она  всей  своей   волчьей
смекалкой  искала  новые  пути  к победе над Розовой Медведицей.  Стая
тесным полукольцом прижала медведицу к  самому  краю  пропасти.  Волки
лязгали  зубами,  пытались теснить ее,  но отступать было некуда.  Она
могла делать только короткие выпады вперед, время от времени взревывая
и отбиваясь лапами.  Теперь все поле битвы было перед глазами. Впереди
чернел круглым пятном лаз в пещеру,  от него до нее тянулась  глубокая
борозда в снегу,  вся испещренная следами волчьих лап.  И на этом поле
лежало всего пять зверей,  корчившихся в  агонии.  Не  многих  же  она
заставила  заплатить  жизнью за коварное нападение.  Глупый переярок в
счет не шел.  Теперь он лежал где-то внизу  с  переломленным  о  камни
позвоночником или раздробленным черепом.  С такими она справилась бы в
два счета. Но перед ней были матерые, видавшие виды волки. Красноватый
оттенок  их  густого  длинного  меха  четко  выделялся на белом снегу.
Отбиваясь,  она ни на секунду не  выпускала  из  поля  зрения  высокую
поджарую  волчицу  и  ее  постоянного  спутника  Бесхвостого.  Чутьем,
звериным инстинктом Розовая Медведица чувствовала, что это вожаки стаи
и  что  они бросятся на нее только в самый решающий момент.  И вряд ли
промахнутся.
     Розовая Медведица   не   обманулась.  Поджарая  волчица,  оставив
Бесхвостого  у  края  пропасти,  обошла  наседающую  волчью   подкову,
покусывая  за голяшки задних,  чтобы они не смиряли свой пыл,  и затем
смело вклинилась в середину.  Волк с рваным ухом встал  рядом  с  нею.
Медведица,  вздрагивая,  приседая,  щелкая пастью,  приготовилась к их
нападению.
     Громкий лязг   зубов,   и   Хитрая   свечкой   взвилась   кверху,
запрокидываясь назад,  тогда как Рваное Ухо прижался к земле, готовясь
к  прыжку  снизу.  Розовая  Медведица  рявкнула и оттолкнулась вперед,
пытаясь достать лапой волчицу.  В этот  момент  она  совсем  забыла  о
Бесхвостом,  давая  ему  возможность  прыгнуть  на  нее  сзади.  Так и
случилось.  Бесхвостый сделал огромный прыжок  и...  промахнулся.  Его
челюсти  лязгнули где-то у самой холки.  Перевернувшись в воздухе,  он
перелетел через медведицу.  Непредвиденное сальто чуть не  стоило  ему
жизни.  Задние  лапы пришлись в самую кромку передутого снегом обрыва.
Царапнув о камни,  они провалились,  и Бесхвостый повис  на  передних,
напрягаясь из последних сил, чтобы выбраться кверху. Это удалось, но с
каким холодным бешенством посмотрел  в  его  сторону  Рваное  Ухо.  Он
словно бы говорил:
     "Твой приказ выманить наружу медведицу я выполнил.  Но сам ты  не
сумел сделать Решающего броска.  Вся стая видела твой позор. Ты отныне
не достоин быть вожаком..."
     Однако это был слишком поспешный вывод.
     Розовая Медведица наконец поняла свою ошибку,  сделанную в порыве
гнева. Ее спасение было не в открытой борьбе против огромной стаи и не
в бегстве по глубокому снегу.  Волки настигли бы сразу,  и, окруженная
со всех сторон,  она не смогла бы долго обороняться.  Это она поняла и
теперь искала удачного момента,  чтобы,  расшвыряв наседающих  волков,
снова  кинуться  по следу в берлогу.  Только пещера могла спасти ее от
голодной, рассвирепевшей стаи.
     Волки завыли, низко и дико. Так они выли всегда перед решительной
схваткой.  Это  был  вой  охотников,   одолевающих   жертву.   В   нем
чувствовалась  радость  и желание насладиться победой;  как два рукава
реки сливаются в одно русло,  так и звуки  эти,  самые  низкие,  какие
только могут исторгнуть звериные глотки, и самые чистые, ясные квинты,
неслись теперь вместе,  выражая безмерное величие сильного над слабым,
торжество   победы   над   поражением.  Это  была  сама  хвала  жизни,
вознесенная небу.
     Вой смолк   внезапно,  словно  по  уговору.  Лишь  один  прибылой
протянул его на  секунду  дольше,  чем  следовало,  и  был  немедленно
наказан   ударом  клыков.  Рваное  Ухо  демонстративно  занял  позицию
Бесхвостого.  Пусть все видят этот вызов посрамившемуся вожаку. Рваное
Ухо не промахнется. Его Решающий бросок всем принесет победу.
     Хитрая будто не заметила вызова.  Она лучше знала  Бесхвостого  и
потому не хотела вмешиваться в их соперничество.
     Хитрая снова изготовилась к ложному броску, отвлекающему внимание
Розовой  Медведицы  от  истинной  для нее опасности.  Все на мгновение
замерли. И тогда она прыгнула. Розовая Медведица рявкнула, взвилась на
дыбы.  И  в  тот  же  миг  Рваное  Ухо  повис  в воздухе.  Нет,  он не
просчитался,  его челюсти сомкнулись точно там,  где была у  медведицы
сонная  артерия.  Но  ее  удар наотмашь оказался настолько силен,  что
мотнул тело Рваного Уха вверх.  Челюсти его разжались,  и  он  упал  в
самую гущу волчьей стаи.  Боль в позвоночнике была такой острой, что у
Рваного Уха потемнело в глазах,  а когда он пришел в себя,  то увидел,
что  Розовая Медведица,  вся облепленная волками,  как бывает облеплен
слепнями марал,  огромными прыжками неслась обратно к  берлоге.  Потом
визг,  вой, огромная туча сухой снежной пыли. Волчий клубок разлетелся
в стороны...
     Когда опал снег,  Рваное Ухо увидел, что добыча упущена, и тогда,
одиноко и  беспомощно  лежа  на  снегу,  тоскливо  и  протяжно  взвыл.
Взбешенные   неудачей,   волки  еще  продолжали  в  бесплодной  ярости
наскакивать на логово медведицы, а он, зная, что она теперь недоступна
и что сам обречен на гибель, на ту участь, которую готовили ей, глухо,
с отчаянием исторгал к небу прощальную песню смерти.
     Перед ним  лежало  опустевшее поле битвы,  истоптанное,  усеянное
клоками шерсти.  Несколько волчьих трупов лежало на нем.  И он выл над
этим полем,  чувствуя,  что все погибшие в схватке,  в том числе и он,
скоро будут растерзаны и съедены голодной стаей.
     Бесхвостый высоко   задрал   морду  и  беззвучно  разинул  пасть.
Казалось,  судорога свела ему глотку и он не может извлечь  те  нужные
звуки,  которые бы сказали стае, что охота кончилась неудачей и что он
зовет ее  совершить  погребальную  тризну.  Пасть  его  открывалась  и
закрывалась,  а  голоса  все  не  было,  только  со свистом вырывалось
дыхание,  пока,  наконец,  оно не вылилось из груди низким, протяжным,
все  нарастающим траурным воем.  Он перекрыл голос Рваного Уха и замер
на самой высокой ноте. Челюсти его сомкнулись. Он, вожак, выразил свою
волю.
     Высоко поднимая передние лапы,  Бесхвостый,  не глянув на  волчьи
трупы, пошел к Рваному Уху. Он не забыл его взгляд, когда чуть было не
сорвался в пропасть.  Но еще острее помнил вызов,  брошенный ему перед
всеми. Ни один волк, пока стая не признает его вожаком, не имеет права
на Решающий бросок.  Рваное  Ухо  позволил  себе  это  и  должен  быть
наказан.  Одолей Рваное Ухо медведицу, то и тогда их спор решился бы в
честном  поединке  или   же   Бесхвостый   просто   признал   бы   его
превосходство,  но  сейчас  картина  была  иной.  Рваное  Ухо  лежал с
переломленным позвоночником, и его следовало добить.
     Бесхвостый остановился  в  двух  шагах.  Он  сел и стал поджидать
стаю,  пока она соберется вокруг них.  Превозмогая боль,  поднялся  на
передние  лапы и Рваное Ухо.  В немигающем взгляде выражалось открытое
презрение к своему сопернику.
     Волки расселись кругом,  и тогда Бесхвостый поднялся. С минуту он
глядел на Рваное Ухо, а затем коротким, рассчитанным броском опрокинул
его грудью в снег...
     Рваное Ухо умер молча,  как и подобает  тем,  кто  мог  бы  стать
вожаком  стаи.  И  стая  воздала  ему  должное.  Через  минуту  он был
растерзан и съеден.

10

     Два дня еще волки рыскали возле берлоги.  А затем,  убедившись  в
пустой трате времени,  Бесхвостый снял осаду и увел поредевшую стаю на
восток,  в долины,  где пасли свои отары ставшие на зимовье кочевники.
Там,  чиня  опустошительные  набеги,  они и пробыли до весны,  пока не
пришло время спаривания и, стало быть, возвращения в родные места
     Но дальнейшая  судьба  Розовой  Медведицы  вынуждена  была  резко
измениться...
     Жестоко израненная, измученная, ощутившая острый голод, пять дней
она зализывала раны,  все еще пребывая в страхе и сильном волнении,  а
на  шестой,  задолго до положенного срока,  у нее родилось два мертвых
медвежонка.  Она пыталась согреть их дыханием,  но  они,  неподвижные,
становились  все  холоднее  и  холоднее,  пока  не  остыли совсем и их
трупики не превратились в окоченевшие тушки.  Тогда медведица  поняла,
что они мертвы, и лапой отгребла их в сторону.
     Голод мучил страшно,  но смертельно напуганная  волками,  она  не
осмеливалась выйти наружу и поискать себе какой-нибудь пищи. Медведица
не могла больше продолжать спячку.  Организм требовал подкрепления,  и
голод гнал из берлоги.
     Исхудавшая, больная,  злая на весь свет, она наконец вышла и, уже
невзирая  на  возможную  опасность,  принялась  жадно  ломать хрупкие,
настывшие на морозе ветки яблонь.  Она жевала их,  не ощущая  никакого
вкуса,  просто торопилась хоть чем-нибудь набить желудок.  Но это была
плохая пища.
     С этого  дня  для медведицы началась голодная,  неспокойная жизнь
обозленного шатуна. Постоянный голод настолько взвинтил ее, что убил в
ней  чувство  страха,  теперь  она  готова  была сама напасть на целую
волчью стаю.  Но владения опустели  совсем.  Волков  и  тех  не  было.
Выпавший  снег припорошил их следы,  и безмолвные горы стали еще более
мертвым, холодным царством.
     За неделю скитаний ей удалось поймать всего лишь двух серебристых
полевок.  Но что там какие-то полевки? Она проглотила их целиком, едва
придавив  зубами.  На  восьмой  день  Розовая  Медведица  оказалась  у
Порфирового утеса и,  пробродив  около  него  ночь,  напала  вдруг  на
круглый  след  снежного  барса.  Она  понимала,  что это враг не менее
опасный,  чем волки.  Но голод сделал ее безрассудно смелой. Она пошла
по следам,  и скоро они привели к огромной пещере с неровным угловатым
входом,  откуда шел вкусный,  одуряющий запах мяса.  Вход был большой,
свободный,  и  в  нем лежал высокий сугроб снега,  наметенный вьюгами.
Медведица поднялась на дыбы,  страшно,  угрожающе заревела,  а немного
спустя из пещеры через сугроб с диким кошачьим воплем выскочил молодой
барс. Она еще раз рявкнула, и тот огромными прыжками бросился мимо нее
вверх по утесу.
     Дальше она почти не помнила,  что было с нею.  В безумной  ярости
голода, ничего не видя вокруг, она рвала зубами и лапами что-то мокрое
и холодное и все время глотала,  глотала,  глотала.  Только уже потом,
увидев  знакомый  по  очертаниям  розовый  череп с толстыми ребристыми
рогами, поняла, что съела всего тау-теке, которого удалось убить барсу
и притащить в пещеру.
     Впервые разомлевшая от тепла и  сытости,  почувствовала,  что  ее
клонит в сон.  Но убежище, на которое она так разбойно напала, не было
ее убежищем. Запахи говорили, что надо уйти, и, превозмогая усталость,
сон, она ушла. И это, быть может, ее спасло. Потому что спустя полтора
часа к пещере уже  неслись  большими  прыжками  три  гибких  пятнистых
зверя. И самый большой из них мчался первым.
     Барсы не бросились догонять  разбойницу  по  следу.  Пещера  была
пуста,  и  они,  гневно порыкав и побив по земле хвостами,  постепенно
успокоились.
     А Розовая  Медведица  тем временем перевалила хребет и взяла курс
на юг,  выбрав тот самый путь,  по которому не  раз  ходила  в  теплую
сторону.

x x x

     В конце января,  как раз в то время,  когда должны были появиться
на свет медвежата,  которые теперь уже не появятся,  она вышла к озеру
Эби-Нур.  Здесь  Розовой Медведице повезло.  Она напала на стадо диких
свиней и весь февраль пасла их.  За это время ей удалось задавить трех
подсвинков и две свиньи.  Жизнь мало-помалу входила в прежнюю колею, и
прошлые тяготы постепенно забывались.  Но перенесенный голод  все  еще
пугал  диким  страхом,  и  она,  будучи сытой,  имея запас,  прикрытый
ветками хвороста, продолжала охотиться и прятать добычу. Так был велик
ужас перед зимним голодом.
     К весне Розовая Медведица окончательно  окрепла,  поправилась,  и
навязчивый  страх  перед голодом уступил место обычному порядку жизни.
Но с приходом весны,  как ни странно, ее не потянуло в родные места. В
памяти  все еще цепко держался зимний волчий разбой,  который лишил ее
потомства и чуть не стоил жизни ей самой.
     Берега и  окрестности озера Эби-Нур способны круглый год снабжать
пищей.  Она по-прежнему могла бы охотиться на кабанов  и  вдосталь  по
весне  лакомиться  яйцами  диких  гусей  и уток,  есть водяные орехи и
сладкие корни тростника и рогоза,  но ее тянуло куда-то  в  неведомое,
как бездомного бродягу, не помнящего родства.
     Обычно такой образ жизни свойствен  старым  самцам,  отшельникам,
которых  уже ничто не радует на белом свете.  Они,  как правило,  злы,
всем недовольны, сварливы, не терпят близкого соседства сородичей.
     От берегов  Эби-Нур Розовая Медведица взяла направление строго на
юг - к белым вершинам  хребта  Борохоро.  Снежная  цепь  пиков  манила
неведомым.  В  мае  перевалила  хребет  и  до  самой осени обитала,  в
альпийских  лугах  на  южных   склонах.   Но   осенью   неуемный   дух
бродяжничества  заставил  ее  переплыть Кунгес и уйти в неизвестную ей
ранее цепь хребтов Тянь-Шаньского кряжа.  С высоты гор, где никогда не
ступала  нога человека,  она,  как великая путешественница,  открывала
новые земли,  видела высоченные пики, вершины которых вечно парили над
облаками,  видела  зеленые ковры долин.  Высокогорные озера стонали от
крика огари и гогота горных гусей.  Здесь она  не  испытывала  никаких
лишений.  Пищи  всякой  было  вдосталь,  но  особенно любила медведица
горную гречиху,  которой лакомилась в альпийских долинах. А у подножий
скал  до  одури  объедалась фисташками,  миндалем,  черной переспевшей
вишней.
     Как не  похожи  были  эти  горы  на горы Семиречья!  Всю зиму она
пробыла в них,  кочуя с места на место.  И все-таки  следующей  весной
родные места позвали...

x x x

     Она шла по тем местам,  по которым когда-то проходила с Хуги. Это
была старая тропа медвежьего кочевья.  Здесь,  в одной из южных  долин
Джунгарского Алатау,  она впервые встретила Полосатого Когтя,  а затем
уже Хуги.  Здесь они вместе скатывали в рулоны травянистый  дерн,  ища
под  ним  червей и личинок,  здесь охотились на сурков,  в этих местах
Хуги подружился с Полосатым Когтем.  Где они? Куда ведут их совместные
тропы, оставленные ею самой на целых два года?
     Наступал вечер,  мягкий розовый вечер гор. Большое круглое солнце
гнездилось в широкой впадине дальнего утеса, легкая прозелень неба над
горизонтом   постепенно   сгущалась   в   фиолетовую   синеву.    Тихо
переговаривался лиственный лес,  и вкрадчиво позванивал ручеек в своем
жестком,  каменистом ложе.  И,  не мешая шороху листьев,  звону ручья,
заводили вечернюю песню цикады.
     Долго пробиралась  медведица  в  родные  места.  Стояло  лето,  и
пресноватое  дыхание нагретой за день солнцем земли,  мягкого зеленого
луга напоминало ей позднюю пору весны.
     Розовая Медведица,  вытянув  морду,  спокойно  и  радостно ловила
носом разнородные запахи.  Их было много,  запахов.  Тонко пахли белые
головки  клевера,  и  в них все еще копошились горные пчелы,  лениво и
праздно обирая с  цветков  нектар.  Пахло  лесом,  обнаженной  землей,
прелью  пней  и  прошлогодних листьев.  Но вот чуткий нос уловил вдруг
нечто  едва  ощутимое,  похожее  на   выветрившийся   запах   мускуса,
оставленного кабаргой. Медведица вытянулась, шагнула, пошла. Черная, в
мелких морщинках,  шляпка носа дергалась,  шевелилась,  ловила зовущий
запах.  Потом  верхнее чутье медведицы поймало примесь другого запаха,
более слабого,  но удивительно знакомого, который она слышала раньше и
с которым как будто давно свыклась.
     Нюх привел ее к голому клыкастому черепу  кабарги.  Кабарга  была
убита