считает, что  уравнения обозначают
следующее -  если посмотреть на часы с  мимо летящей звезды... чего сделать
нельзя... то увидишь на  них другое время, но реального растяжения и сжатия
времени нет  - как бы ни понимать  слово "реальное". Другая школа указывает
на   сопутствующие   уравнения  для   длины   и   массы.  Знаменитый   опыт
Майкельсона-Морли показал, что  преобразование длины является "реальным", а
увеличение массы вычисляется и  используется в кинематике ускорителей, да и
везде  в ядерной  физике  - например,  в факеле,  ускоряющем  этот корабль.
Поэтому,  рассуждали они,  изменение скорости  течения времени  тоже должно
быть реальным,  так как  сопутствующие уравнения проверены  на практике. Но
точно   никто   не   знает.   Надо   влезть   на   дерево   и   посмотреть.

 - А когда мы  узнаем? - Меня не покидало беспокойство. С тем, что я пробуду
на корабле несколько лет, по Эйнштейновскому времени, я согласился заранее.
О том, что я  могу за это время погибнуть, как предостерегал нас дядя Стив,
я  решил не  задумываться. Но  умереть на "Л.  К." от  старости - на  это я
как-то не рассчитывал. Перспектива  была мрачная - пожизненное заключение в
этих стальных стенах.

 - Когда? Да мы уже знаем.

 - Знаете? И как же?

 - Ты, сынок, меня не торопи. Мы в пути уже пару недель, с ускорением в 124%
g; теперь мы достигли скорости примерно 9 000 миль в секунду. Отошли мы еще
не  слишком далеко,  пусть это  будет семь  с половиной световых  часов или
около 5 450 000 000 миль. Пройдет еще почти год, пока мы станем подбираться
к скорости света. Несмотря  на это, у нас уже заметная доля скорости света,
около  пяти  процентов. Вполне  достаточно  для проверки.  Все очень  легко
измерить, с помощью вас, телепатов.

 -  Да, сэр?  И  это реальное  различие времени?  Или  только относительное?

 - Ты  используешь неправильные  термины. Однако оно  "реально", если только
это слово вообще что-то  значит. В настоящее время отношение приблизительно
равно 0,999.

 - Если уж быть точным, - добавил мистер О'Тул, - проскальзывание Бартлета -
это  технический   термин,  только   что  введенный  мною  -   и  вот,  его
проскальзывание  в  скорости течения  времени  по отношению  к его  земному
близнецу   достигло   к  настоящему   моменту  двенадцати   десятитысячных.

 - И значит, ты  из-за одной пятидесятой процента выставляешь меня лжецом? -
пожаловался Бэбкок. - ОТул, зачем я только тебя взял?

 - Наверное, чтобы иметь  кого-нибудь, кто занимался бы для тебя умножением,
- с достоинством парировал ассистент.

 Пэт сказал мне, что  не хочет, чтобы я присутствовал при операции, но я все
равно  явился. Я  заперся  в своей  каюте, чтобы  мне  никто не  помешал, и
подключился  к  нему.  Он  вообще-то  не  протестовал;  -  когда  я  с  ним
заговаривал,  он  отвечал,  -  и чем  ближе  была  оптация,  тем больше  мы
разговаривали...  беспечная болтовня  обо  всем и  ни  о чем.  Меня это  не
обманывало.

 Когда Пэта покатили в операционную, он сказал:

 -  Том, поглядел  бы ты  на моего  анестезиолога. Хорошенькая,  как майское
утро, и как раз нужного размера.

 - (А разве лицо не под маской?)

 - Ну,  не совсем. Видны  ее хорошенькие голубые глаза.  Я, пожалуй, спрошу,
что она делает сегодня вечером.

 - (Моди это не понравится.)

 -  Не  надо мешать  в  это  дело Моди.  Должны  же  быть хоть  какие-нибудь
привилегии у больного человека. Подожди секуяду. Я ее спрошу.

 - (Что она сказала?)

 - Она  сказала "ничего особенного", и что я в  ближайшие дни буду занят тем
же самым. Но я спрошу у нее телефон.

 - (Пять против двух, что она не скажет.)

 - Ну, попробую... ох,  ох. Поздно, они начинают. Том, ты бы не поверил, эта
игла,  она толщиной  со  шланг. Они  говорят,  чтобы я  считал. Ладно,  для
смеху... раз... два... три...

 Пэт дошел до семи,  и я считал вместе с ним. Тем временем меня все больше и
больше охватывало невыносимое напряжение  и страх. Теперь я понял, что Пэт,
возможно,  все это  время был уверен,  что не  выйдет из наркоза.  На счете
"семь"  он сбился,  но  его мозг  не замолк.  Возможно, те,  которые стояли
вокруг операционного стола, считали, что он потерял сознание, но я-то знал,
что это не так; он был заперт внутри и кричал, кричал, чтобы его выпустили.

 Я крикнул ему,  и он отозвался, но мы не могли найти  друг друга. А потом и
я, подобно  Пэту, тоже  был заперт, затерян  и ничего не понимал,  и оба мы
растерянно метались во тьме, холоде и одиночестве того места, куда приходит
смерть.

 А  потом   я  почувствовал,  как  мою   спину  полоснул  нож,  и  закричал.

 Следующее, что  я помню,  - это несколько  лиц, плывущих надо  мной. Кто-то
произнес:

 - Доктор, он, кажется, приходит в себя. - Этот голос не принадлежал никому,
он доносился откуда-то издалека.

 Потом осталось только одно лицо, и оно спросило:

 - Тебе лучше?

 - Пожалуй. А что со мной случилось?

 -  Выпей это.  Вот,  я приподниму  твою голову.  Когда  я пришел  в  себя в
следующий раз, то воспринимал окружающее уже гораздо лучше и сообразил, что
нахожусь  в  корабельном лазарете.  Здесь  же находился  Доктор Деверо,  он
смотрел на меня.

 - Так, значит, решили все-таки прийти в себя, молодой человек?

 - А от чего, доктор? Что это было?

 -  Точно  не  знаю,  но ты  являл  собою  классическую клиническую  картину
пациента,  умирающего от  послеоперационного шока.  К тому времени,  как мы
взломали твою  дверь, ты зашел уже  очень далеко, мы даже  не были уверены,
что сможем  тебя откачать. Ты сам-то  можешь что-нибудь про это рассказать?

 Я попытался думать и вдруг вспомнил. Пэт! Я окликнул его.

 - (Пэт! Где ты там?)

 Ответа  не было.  Я попробовал  снова, но  он опять  не отвечал, и  тогда я
понял. Я с трудом поднялся на койке и сумел кое-как выдавить из себя:

 - Брат... он же умер!

 Доктор Деверо сказал:

 -  Чушь, успокойся,  ложись.  Он жив...  если только  не умер  за последние
десять минут, в чем я сильно сомневаюсь.

 - Но я не  могу с ним связаться! Откуда вы знаете? Я  же говорю вам, что он
меня не слышит!

 -  Слезь-ка  со стенки.  Знаю,  потому что  все  утро следил  за ним  через
вахтенного телепата. Он спит,  получив уже восьмой кубик гипнала, потому-то
ты и не можешь до него докричаться. Сынок, я, наверное, идиот - да что там,
я точно  идиот, ведь нужно было предупредить тебя не  соваться в это дело -
ведь я  же давно имею дело с человеческим мозгом  и мог сообразить, хотя бы
приблизительно, что случится с тобой при этих обстоятельствах. Меня немного
извиняет  только   то,  что  с  такой   ситуацией  я  сталкиваюсь  впервые.

 Я малость стих. Если  Пэта накачали снотворным, то было понятно, почему мне
до него  не докричаться.  Направляемый вопросами Доктора  Деверо, я кое-как
сумел  рассказать,  что случилось  -  конечно,  очень приблизительно,  ведь
невозможно рассказать другому, что происходит у тебя в голове.

 - Доктор, а операция прошла успешно?

 - Пациент в хорошем состоянии. Поговорим об этом после. А сейчас повернись.

 - А?

 - Повернись  спиной. Я хочу на нее посмотреть. -  Он поглядел на мою спину,
потом подозвал двоих врачей тоже полюбоваться на нее. Потом ее потрогал.

 - Больно?

 -  Ой.  Да,  там чего-то  больно.  А  что это  у  меня  со спиной,  Доктор?

 - Вообще-то ничего страшного. Но у тебя появились два четких шрама, как раз
соответствующих надрезам при операции Макдугала... а как раз эту операцию и
делали твоему брату.

 - А как это?

 - А  так это, что человеческий  мозг - вещь очень  сложная и загадочная, мы
знаем о нем довольно мало. А теперь перевернись и спи. Я продержу тебя пару
дней в постели.

 Я не  собирался спать, но все  равно заснул. Проснулся я  от того, что меня
окликнул Пэт:

 - Эй, Том. Где ты там? Просыпайся.

 - (Здесь я. В чем дело?)

 - Том... у меня опять появились ноги.

 - Ага, знаю, - ответил я и снова заснул.



 ГЛАВА 9 Родственники

 Теперь, когда  Пэту вылечили его паралич, я, вроде,  должен был быть сам не
свой от  счастья, ведь теперь у  меня было все, чего  я хотел. Но почему-то
так  не получалось.  До несчастья  с ним  я понимал,  почему мне  плохо: он
летит, а  я - нет. Потом  я чувствовал себя виноватым  - я получаю то, чего
хотел он, из-за случившейся  с ним беды. Не очень было подходящее время для
счастья, когда  Пэт стал калекой  - особенно когда его  увечье принесло мне
то, чего я хотел.

 Ну   а  теперь,   когда   он  снова   здоров,  я   должен   быть  счастлив.

 Попадали вы когда-нибудь на  вечеринку, где по идее вам должно быть страшно
весело,  но вдруг  обнаруживается,  что никакого  веселья нет  и  в помине?
Неизвестно почему, но только  веселья нет как нет, и весь мир видится серым
и безвкусным?

 Некоторые  из причин  своего  угнетенного состояния  я понимал.  Во-первых,
Дасти,  но  с  ним  разобрались.  Потом  с  разными  прочими,  особенно  со
связистами, стоявшими вахты вместе с нами, которые называли нас "психами" и
другими малоприятными словами. Они к тому же и вели себя с нами так, словно
мы и  вправду психи.  Но Капитан и  с этим решительно покончил,  а когда мы
получше познакомились с командой,  люди и вообще позабыли все эти глупости.
Жанет   Меерс,   релятивистка,  была   мгновенным   вычислителем,  но   все
воспринимали эту  ее способность как что-то  само собой разумеющееся. Через
некоторое время  само собой  разумеющимся стало и то,  что делали телепаты.

 Когда  мы  вышли из  области  радиосвязи  с Землей,  Капитан  вывел нас  из
подчинения командора Фрика и организовал в особое подразделение. Возглавлял
его дядя Мак Нейл, а Руперт Хауптман стал его помощником; это означало, что
Руп следил за вахтенным расписанием, а дядя Альф заведовал нашим питанием и
более-менее присматривал  за тем,  как мы себя  ведем. Все мы  очень любили
Дядю, так  что старались  не доставлять ему большого  беспокойства; если же
кто  из  нас  и  срывался, вид  у  Дяди  становился  такой несчастный,  что
остальная  наша  компания быстро  ставила  провинившегося на  место. И  это
срабатывало.

 Думаю,  Капитан сделал так  по совету  Доктора Деверо. Никуда  не денешься,
командору Фрику мы очень  не нравились. Быть радиоинженером, всю свою жизнь
работать со все более и более совершенным коммуникационным оборудованием, а
потом появляются  какие-то люди  и делают все  лучше, быстрее и  вообще без
оборудования. Трудно его винить, мне на его месте тоже было бы как-то не по
себе. С дядей Альфом нам было лучше.

 Пожалуй, мое худое настроение  было отчасти связано с "Васко да Гама". Хуже
всего в космосе то, что там абсолютно ничего не происходит. По этой причине
самым большим  событием дня была наша  утренняя газета. Весь день вахтенные
телепаты записывали земные новости (конечно, когда не были заняты приемом и
передачей  сообщений,  но  это  занимало немного  времени).  Информационные
агентства оказывали  нам свои  услуги бесплатно, Дасти добавлял  сюда еще и
картинки, передаваемые его братом Расти. Связист, несущий ночную вахту, все
это  редактировал,  а  телепат и  связист  ранней  утренней вахты  печатали
газету, к  завтраку она была в  столовой. Объем газеты ограничивался только
тем,   сколько   материала   могут   подготовить   столь   немногочисленные
"газетчики".  Кроме  новостей из  Солнечной  системы,  у нас  были также  и
корабельные новости, не только  с нашего "Л. К.", но и с одиннадцати других
кораблей. У  всех (кроме  меня) были знакомые  на других кораблях.  Или они
встречались  в Цюрихе или,  как старые  космонавты вроде Капитана  и многих
других, были уже давно знакомы со своими коллегами.

 Новости с кораблей обычно  относились к повседневной жизни, но нам они были
интереснее новостей  с Земли;  корабли нашего флота были  нам как-то ближе,
хотя  находились они в  миллиардах миль от  нас и  с каждой секундой  - все
дальше и  дальше. Когда Рэй Гилберти и  Сумира Ватанабе поженились на борту
"Лейфа Эриксона", радостное событие  это отмечалось на всех кораблях. Когда
на  "Пинте" родился ребенок  и нашего  Капитана избрали крестным  отцом, мы
были горды.

 Каз Уорнер  связывал нас с "Васко  да Гама", а мисс  Гамма Фэтни - с "Марко
Поло" и  "Санта Марией"  через своих близнецов  мисс Альфу и  мисс Бету, но
новости  мы получали  со  всех кораблей,  по эстафете.  Корабельные новости
никогда  не сокращались,  даже  если для  этого приходилось  сильно урезать
земные. Мамочка  О'Тул уже  жаловалась, что если газета  станет еще больше,
придется или выдавать чистые  простыни и наволочки только раз в неделю, или
приказать, чтобы техники организовали ей еще одну прачечную для того, чтобы
стирать старые  газеты. Как  бы там ни  было, пока что  экологический отдел
всегда имел наготове чистую,  отглаженную бумагу для каждого нового номера.

 Мы даже иногда делали дополнительные выпуски, например, когда Люсиль ля Вон
получила титул "Мисс Солнечная система" и Дасти изготовил такое отличное ее
изображение,  что можно было  поклясться -  это фотография. Из-за  этого мы
лишились некоторого количества  бумаги; многие пришпиливали эту иллюстрацию
у себя  на стенках вместо того, чтобы вернуть на переработку  - я и сам так
сделал. Я  даже получил  на свою автограф  у Дасти. Моя  просьба крайне его
удивила, но  все равно доставила ему удовольствие,  хотя говорил он об этом
пренебрежительно. Художник  имеет право  на признание, даже  если он мелкий
вредный паразит, вроде Дасти.

 Я все  это к тому, что "Л. К.  Таймс" были кульминационным событием каждого
нашего   дня,  а   корабельные  новости   были  их  самой   важной  частью.

 Той ночью  я не  стоял на вахте, но  все равно к завтраку  опоздал. Когда я
вбежал  в столовую,  все,  как обычно,  читали  "Тайме", но,  в отличие  от
обычного, никто не ел. Плюхнувшись между Ваном и Пруденс, я спросил:

 - В чем дело? Чего они все?

 Пру,  не отвечая,  протянула  мне "Таймс".  Первая страница  была  в черной
рамке.  По  верху  ее  огромными буквами  шло:  "ПРОПАЛ  ёВАСКО ДА  ГАМА"".

 Я не поверил. "Васка"  направлялся к Альфа Центавра, но ему было еще лететь
и лететь,  года четыре  по земному времени.  Он еще не дошел  и до скорости
света. Там,  где он находился, вообще  ничего не могло произойти. Наверное,
это какая-то ошибка.

 Я перевернул лист, чтобы прочитать подробности - на второй странице. Там, в
рамке,  было сообщение с  "Санта Марии":  "(Официальное) Сегодня в  0334 по
Гринвичу МЗК ёВаска да  Гама" (Ф. Д. П. 172) прекратил выходить на связь. В
этот момент действовали две  специальные линии связи, одна с Землей, одна с
ёМагелланом".  В  обоих  случаях  связь  прекратилась  без  предупреждения,
посреди сообщений, в один и тот же момент приведенного времени. Корабль был
укомплектован одиннадцатью специальными связистами. Связаться с кем-либо из
них не  оказалось возможным. Поэтому приходится  считать, что корабль погиб
со всем экипажем".

 Сообщение ФД.П. констатировало только, что контакт с кораблем утрачен. Было
еще  заявление  нашего  Капитана и  заметка  подлиннее,  включавшая в  себя
комментарии, полученные  с других кораблей. Я  прочитал все это, но главное
содержалось  в заголовке:  "Васко" пропал,  он ушел  туда, куда  уходят все
корабли, не возвращающиеся на Землю.

 Тут до  меня вдруг дошло, и я поднял глаза.  Место Каза Уорнера было пусто.
Дядя Альф поймал мой взгляд и тихо сказал:

 -  Он  уже знает,  Том.  Капитан  разбудил его  и  сказал,  как только  это
случилось.  Одно хорошо,  что  он не  был связан  в  этот момент  с братом.

 Я не был уверен, что здесь дядя Альф прав. Если бы так случилось с Пэтом, я
хотел бы  быть с ним в последний момент,  ведь хотел бы? Пожалуй, размышлял
я, хотел  бы. И, во всяком  случае, я был уверен,  что сам-то Дядя хотел бы
держать за  руку свою  Лапочку, если бы  что вдруг случилось  и она уходила
туда,  откуда не  возвращаются, раньше него.  А Каз  и его брат  Калеб были
очень близки, это я знал.

 В тот же день, позднее, у нас была заупокойная служба во главе с Капитаном.
Дядя Альфред прочел короткую проповедь, а мы все вместе пропели "Молитву за
Путешествующих".  С этого  момента мы  притворялись, что  и не  было такого
корабля - "Васка да Гама". Притворялись.

 Каз ушел с нашего  стола, и мамочка О'Тул взяла его к себе ассистентом. Каз
и его брат работали  в отеле до того, как их завербовал Ф.Д.П., и Каз очень
ей пригодился; поддерживать экологический баланс на корабле с двумя сотнями
людей -  работенка не  из легких. Господи,  да просто выращивание  пищи для
этих  двухсот  человек, не  будь  это  даже связано  еще  и с  поддержанием
атмосферного  баланса,  -  серьезное  дело. Одно  обслуживание  гидропонных
плантаций и  дрожжевых культур  занимало все рабочее  время девяти человек.

 Через несколько недель Каз  уже взял на себя надзор за всеми хозяйственными
делами  корабля,  и  мамаша О'Тул  смогла  полностью  посвятить свое  время
научным и техническим вопросам, только за камбузом она вполглаза продолжала
присматривать.

 Но вообще-то  говоря, и "Васко да  Гама" не должен был  ввести меня в такую
тоску. Во-первых, у меня там не было знакомых. Далее, если уж Каз справился
с собой  и вернулся к нормальной  полезной жизни, чего же  тогда я-то? Нет,
скорее всего это произошло после моего дня рождения.

 В нашей столовой были два календаря, вроде тех, какие висят в банках, а под
каждым из  них -  большие электронные часы,  управляемые из вычислительного
центра. После старта и там и там было одно и то же Гринвичское время и одна
и  та же  дата.  Потом, по  мере того,  как мы  ускорялись и  скорость наша
приближалась к  световой, "проскальзывание"  между "Л. К."  и Землей начало
проявляться все заметнее, и часы расходились все больше и больше. Сперва мы
это обсуждали, а потом  просто перестали обращать внимание на часы с земным
временем. Что  толку знать, что  сейчас три часа ночи  следующей пятницы по
Гринвичу, если на корабле как раз обеденное время? Это вроде часовых поясов
и линии  перемены дат на Земле,  - вообще-то не очень  интересно. Я даже не
обращал внимания  на ворчание Пэта  по поводу того, в  какое странное время
приходится  иногда работать;  сам-то  я стоял  вахты в  любое  время суток.

 Поэтому для меня как гром среди ясного неба, прозвучал голос Пэта, когда он
свистом разбудил меня посреди ночи и весело прокричал:

 - С днем рождения!

 - (Как? С чьим?)

 - С твоим, придурок. Нашим. Чего это с тобой? Считать разучился?

 - (Но ведь...)

 - Да подожди ты.  Сейчас как раз вносят пирог и все собираются петь "С днем
рождения". Я спою вместе с ними, для тебя.

 Пока они  занимались этими делами, я натянул штаны  и прошел в столовую. По
корабельному времени  была глубокая ночь, но  одна лампочка там горела. При
ее свете  я рассмотрел часы и  календари - так и  есть, по Гринвичу был наш
день рождения, а если  гринвичское время пересчитать на наше, домашнее, там
сейчас как раз обед.

 Но это же не мой день рождения. Я живу по другому времени, это неправильно.

 - Задул все с одного раза, - счастливым голосом объявил Пэт. - Теперь-то уж
мы обязательно продержимся еще год. Мама спрашивает, испекли ли тебе пирог?

 - (Скажи ей, что да.) - Ничего, конечно, не пекли, но я был не в настроении
объяснять, что  и почему. Мама  легко начинает нервничать, даже  если ей не
объясняешь Эйнштейновскую концепцию времени. А вот Пэт мог бы и сам понять.

 Родители подарили Пэту новые часы. Кроме того, как он мне сообщил, была еще
коробка конфет, подписанная на мое имя - я разрешаю открыть ее и пустить по
кругу?

 - (Валяйте.) -  Я уж и не знал, то ли быть  благодарным, то ли обидеться за
"подарок",  которого я  не могу  ни потрогать,  ни увидеть. Чуть  позднее я
сказал Пэту, что мне  надо спать и, пожалуйста, скажи всем "спокойной ночи"
и "спасибо"  от меня. Но спать я не стал, я  просто лежал, пока в коридорах
ко