а  в противном  случае  я вшибу  твою хорошенькую
головку в туловище, и  будешь ты у меня глядеть сквозь ребра, как птичка из
клетки. Наши дети будут расти на Земле.

 Мей-Лин взглянула на него  и успокаивающе похлопала его руку. Траверсы пока
не ждали  ребенка, но всем было известно, что  они надеются. До меня начало
доходить,   почему  Чет   столь  непреклонен,   и  я   почувствовал  полную
уверенность, что Мей-Лин действительно  не возобновит контакта после пика -
если  муж немного  с ней поговорит.  Для нее  было гораздо важнее  то, чего
хочет Чет,  чем то,  чего хочет Капитан,  или чем какой-то  там абстрактный
долг  по  отношению  к   Фонду,  который  находится  где-то  далеко-далеко.

 - Обдумай  все это  хорошенько, Том, -  продолжил Чет, - и  ты поймешь, что
просто  не  можешь  подводить  своих  товарищей.  Лететь  дальше  -  просто
самоубийство, и все это понимают, все, кроме Капитана. Вот и решай.

 - Я, конечно, подумаю.

 - Подумай. Только не очень тяни. - И они ушли.

 Я лег, но не  уснул. Все заключалось в том, что Чет почти наверняка прав, в
том числе  и в своей уверенности, что Мей-Лин  не сможет связаться со своим
напарником после  очередного пика; у нее  и теперь иногда пропадал контакт.
Со времени последнего пика  технические и математические материалы, которые
должна  была передавать  она,  передавал я,  так как  ее контакт  все время
прерывался. Чету не потребуется  вшибать в ее (вполне согласен) хорошенькую
головку,  так  как  она   и  сама  теряла  связь.  А  с  другой  стороны...

 Добравшись так  до восемнадцатого "а  с другой стороны", я  встал, оделся и
пошел искать Гарри Гейтса; мне пришло в голову, что раз он - глава отдела и
также присутствовал  на совещании,  поговорить с ним  вполне позволительно.

 В каюте его не было; Барбара посоветовала мне посмотреть в лаборатории. Там
он и  находился, погруженный в распаковывание  образцов, присланных вчера с
берега. Гарри поднял глаза:

 - Ну, Том, как дела?

 - Да не очень.

 - Понимаю. Слушай, у  меня даже не было подходящего случая как следует тебя
поблагодарить. Сделать это в письменной форме или ты согласишься на устную?

 - Будем считать, что  ты поблагодарил. - Сперва я его даже не понял, а ведь
и вправду  совсем забыл, что вытащил его из воды.  Мне об этом некогда было
думать.

 - Как скажешь. Но я этого не забуду. Ты же понимаешь это, правда?

 - О'кей. Гарри, мне нужен твой совет.

 -  Тебе нужен?  Да ради  Бога, у  меня их  сколько угодно, любых  фасонов и
расцветок. И  все даром и, боюсь,  ценность любого из них  в точности равна
цене.

 - Ты был сегодня на совещании.

 - И ты тоже. - На лице его появилось беспокойство.

 - Да. - Я  рассказал ему, что меня тревожит, потом, чуть подумав, и то, что
сказал мне Чет. -  И что же я должен делать, Гарри? Чет совершенно прав, на
то, что из этого  нового прыжка будет какой-либо толк, очень мало шансов, и
не стоят эти шансы риска. Ну, ладно, пусть мы найдем планету, стоящую того,
чтобы о  ней сообщить на Землю  - а шансов на  это немного, если посмотреть
результаты по всему флоту.  Пусть мы нашли ее, так ведь доложить об этом мы
почти наверняка  не сможем, вернее, сможем  только по возвращении на Землю,
через  две сотни лет  после старта. Идти  на это  дело смешно и,  как верно
сказал  Чет, -  это  самоубийственно. Но  с другой  стороны,  Капитан прав,
именно на это мы  и подписывались. Программа полета корабля говорит, что мы
должны продолжать двигаться вперед.

 Прежде   чем  ответить,   Гарри  осторожно  развернул   очередной  образец.

 - Томми,  спроси меня чего попроще. Ну  спроси, например, жениться тебе или
нет -  и я тебе все  прямо так и скажу. Или  еще что-нибудь спроси. Но есть
вещь, которую ни один человек не может сказать другому. Это - в чем состоит
его долг. Это каждый должен решать для себя сам.

 Я немного подумал:

 -  Какого   черта,  Гарри,  сам-то  ты   как  ко  всему  этому  относишься?

 - Я? - Он приостановил свое занятие. - Том, я, по правде говоря, и не знаю.
Что касается  лично меня... ну, пожалуй, на  этом корабле я счастливее, чем
когда-либо раньше.  При мне  моя жена и  дети, я занят  именно той работой,
которая мне нравится. Но что я, у других все может быть иначе.

 - А как насчет твоих детей?

 - Вот  тут оно конечно. Для  семейного человека... - Он  нахмурился. - Я не
могу ничего  тебе посоветовать,  Том. Если я  хоть чуть намекну,  что ты не
должен выполнять условия подписанного тобой контракта, это будет побуждение
к бунту  на борту, самое тяжелое преступление  для нас обоих. Сказать тебе,
что ты обязан выполнять  то, что хочет Капитан, - оно, конечно, безопасно с
точки зрения  закона, только  кончится это может смертью  твоей, моей, моих
детей, остальной команды, так как на стороне Чета здравый смысл, хотя закон
и против него. -  Он вздохнул. - Том, сегодня я, спасибо тебе еще раз, чуть
не  отдал  концы,  и  у меня,  видимо,  от  этого,  пока  что  еще слабо  с
сообразительностью.  В   общем,  я  не  могу   давать  тебе  совета,  я  не
беспристрастен.

 Я молчал. Как жаль, что так случилось с дядей Стивом, у него-то всегда и на
все был ответ.

 - Единственное,  что я могу, -  продолжал Гарри, - так  это предложить тебе
несколько жульнический образ действий.

 - Да? А как это?

 -  Ты должен  подойти  к Капитану  один на  один  и рассказать  ему,  чем и
насколько  ты обеспокоен.  Это  может повлиять  на его  решение.  Во всяком
случае, он должен знать.

 Я сказал,  что подумаю,  поблагодарил его и  ушел. Улеглись в  постель, я в
конце концов все-таки уснул.  Проснулся я посреди ночи от того, что корабль
трясся. Корабль,  находясь на воде, всегда  чуть покачивается, но совсем не
таким   образом,  не   с   такой  силой   и  уж   конечно  не   на  Элизии.

 Тряска прекратилась,  а затем  вновь началась... и  снова прекратилась... и
началась.  Я размышлял,  чего бы...  когда неожиданно корабль  задрожал, на
этот  раз  совершенно  другим, знакомым  образом.  Так  бывает при  запуске
двигателя  на  самой  малой  мощности.  Техники  называли  это  "прочистить
глотку", это  был обычный  элемент проверки двигательной  установки. Решив,
что просто мистер Регато  заработался допоздна, я успокоился. Тряски больше
не было.

 За  завтраком я  узнал,  в чем  было дело:  эти огромные  твари испробовали
что-то - никто не  знал, что именно - на самом корабле, после чего Капитан,
вполне логично, приказал мистеру  Регато шугануть их факелом. И вот теперь,
хотя  мы  по-прежнему не  знали  о них  почти  ничего, одно  знали точно  -
стойкости  к  перегретому  пару  и  высокому  уровню радиации  у  них  нет.

 Каким-то  образом  очередная  стычка  с  морскими  чудовищами  придала  мне
смелости, я решил пойти к Капитану, как советовал Гарри.

 Он впустил  меня в  каюту, заставив прождать  у двери не  более пяти минут.
Затем он  только молчал, дав мне говорить,  сколько захочется. Я описал всю
картину,  как она  мне  виделась, не  упоминая Чета  и  Гарри. Мне  не было
понятно, пронял  я его или нет,  так что излагал я  все очень драматически:
что Дядю и Мей-Лин  можно не считать, что шансы на то, что после следующего
пика от  меня будет какой-нибудь толк, очень  малы, и поэтому он собирается
рисковать  кораблем   и  командой  при  очень   и  очень  плохих  условиях.

 Окончив, я  так и не понял,  убедил я его или нет.  Он не стал отвечать мне
прямо, а вместо этого сказал:

 - Бартлет,  вчера вечером за  закрытой дверью Вашей каюты  в течение сорока
пяти минут находились двое членов экипажа.

 - А? Да, сэр.

 - Вы беседовали с ними на эту тему?

 Мне очень хотелось соврать:

 - Мм... да, сэр.

 - После этого Вы нашли на корабле еще одного члена команды и пробыли у него
допоздна, или лучше сказать - до раннего утра. Вы беседовали с ним на ту же
тему?

 - Да, сэр.

 - Очень  хорошо. В таком случае я должен  задержать Вас по двум обвинениям:
подозрении в  намерении поднять мятеж на борту  и подозрении в побуждении к
мятежу на  борту. Вы арестованы. Отправляйтесь в  свою каюту и не покидайте
ее. Никаких посетителей.

 Я сглотнул и тут мне на помощь пришло то, что я как-то слышал от дяди Стива
-  он ведь  был матерым  специалистом по  космическому праву и  очень любил
обсуждать эту тему:

 - Есть,  сэр. Однако  я настаиваю на  возможности встречи с  выбранным мной
поверенным, а также на открытом слушании дела.

 Капитан  безразлично   кивнул,  словно  я  сказал   ему,  что  идет  дождь:

 -  Конечно. Все  Ваши законные  требования будут  удовлетворены. Но  с этим
придется  подождать, мы  сейчас готовимся  к старту. Поэтому  считайте себя
арестованным и отправляйтесь в свою каюту.

 И вот  я сижу в своей  каюте. Мне надо сказать Дяде,  что ему нельзя ко мне
приходить, а потом передать то же самое Чету. В голове не умещается, как со
мной могло произойти подобное.



 ГЛАВА 16 "Просто математическая абстракция"

 Это  утро  казалось  очень  долгим, словно  тянулось  оно  сотни лет.  Вики
связалась со мной в обычное время, но я сказал ей, что вахтенное расписание
изменилось, и я позвоню потом.

 - Что-нибудь не так? - спросила она.

 - (Нет, лапа, просто у нас тут небольшая перетряска.)

 - Ладно, только голос у тебя опять какой-то неспокойный.

 Я не  сказал ей, в какую  историю влип; не стал  даже рассказывать про наши
вчерашние  беды.  Будет сколько  угодно  времени потом,  когда все  немного
уляжется - если только она сама не узнает раньше, из официальных сообщений.
А  пока какой  смысл расстраивать  девочку неприятностями, которым  она все
равно помочь не может?

 Минут через двадцать явился  мистер Истмен. Он постучал, я открыл ему дверь
и сказал:

 - Извините, но я не имею права никого принимать.

 Но он не ушел:

 - Я не гость. Том; я здесь в официальном качестве, по поручению Капитана.

 - Ну, если. - Я впустил его.

 У него с собой был чемоданчик с инструментами. Поставив чемоданчик на стол,
он сказал:

 -  У нас  сейчас так  мало людей,  что решили  объединить отделы  обычной и
специальной  связи, так  что  теперь, похоже,  я твой  начальник.  Все это,
конечно, не  имеет никакого значения. Но  мне надо сейчас подсоединить твой
диктофон так, чтобы ты мог отсюда писать прямо в центр связи.

 - Валяй. А зачем?

 На его лице появилось что-то вроде смущения.

 - Ну, понимаешь, ты  ведь должен был заступить на вахту полчаса тому назад.
Мы хотим устроить так, чтобы ты со всеми удобствами стоял свои вахты здесь.
Капитан сердится, что я сам не догадался так сделать. - Он принялся снимать
панель диктофона.

 Я  лишился дара  речи.  А затем  вспомнил кое-что,  рассказанное  мне дядей
Стивом.

 - Подожди-ка секунду.

 - А?

 -  Ты  продолжай,  продолжай, соединяй  это  хозяйство  как хочешь,  только
никаких вахт я стоять не буду.

 Он   распрямился,   на    его   лице   появилась   крайняя   озабоченность.

 - Не  надо, Том.  Ты и так  попал в веселую историю,  зачем еще усугублять?
Давай так - ты этого не говорил, я не слышал, О'кей?

 Мистер  Истмен - парень  вполне приличный,  он единственный из  радистов ни
разу  не употреблял слово  "псих". Наверное,  он и вправду  беспокоился обо
мне. Но я сказал:

 - Куда уж там  усугублять. Скажи Капитану, что он может эти свои вахты... -
Я замолк.  Дядя Стив такого бы  не сказал. - Извини.  Вообще скажи ему так:
"Связист Бартлет просил передать,  что при всем его уважении к Капитану он,
к  глубокому  сожалению, не  может  исполнять  свои служебные  обязанности,
находясь под арестом". Понял?

 -  Послушай,  Том, это  же  не  по делу.  Разумеется,  что  с точки  зрения
служебных инструкций в том, что ты тут наговорил, есть какой-то смысл. Но у
нас же  не хватает рук, все должны хвататься  за дело, помогать. Нельзя вот
так  уцепиться  за букву  закона  и  стоять в  стороне,  это  не честно  по
отношению к остальным.

 - Нельзя?  - Я  тяжело дышал, возбужденный появившейся  у меня возможностью
дать  сдачи. -  А Капитану  можно? Это  ему нельзя  и на  елку влезть  и не
оцарапаться.  Арестованный  не стоит  вахты.  Так  было и  будет всегда.  И
передай ему все, что я сказал.

 Истмен, не говоря ни слова, ловко закончил свою работу.

 - Так ты совершенно уверен, что хочешь, чтобы я ему все это передал?

 - Совершенно.

 - Как  хочешь. Я тут, -  добавил он, указав на  диктофон, - все присоединил
так, что, если вдруг передумаешь, можешь связаться со мной через эту штуку.
Пока.

 - И еще.

 - А?

 - Может, Капитан не подумал о таких мелочах, у него же и ванная и все такое
в каюте, а я  сижу здесь уже несколько часов. Кто проводит меня по коридору
и когда? Даже заключенный  имеет право, чтобы его время от времени выводили
в туалет.

 - Наверное, тут и я могу. Пошли.

 Это была кульминационная точка памятного утра. Я так и ждал, что через пять
минут после ухода Истмена ко мне ворвется, дыша огнем и плюясь раскаленными
углями,  Капитан  Уркхардт.  И  уже  отрепетировал про  запас  пару  речей,
тщательно  составленных таким  образом, чтобы  не переходить  рамки закона.
Было ясно, что он загнан в угол.

 Но  все было  тихо. Капитан  не явился,  и вообще  никто ко мне  не явился.
Приближалось уже к полудню. Команды приготовиться к старту все не было и не
было. За пять минут я лег на койку и начал ждать.

 Это были очень длинные пять минут.

 Примерно в  четверть первого я решил, что хватит ждать  и слез с койки. Про
ленч тоже ни слуху  ни духу. В половине первого я услышал гонг, но про меня
словно забыли.  В конце концов я решил, что, ладно,  разок не поем и только
потом  начну возмущаться;  не хотелось предоставлять  возможность перевести
разговор на  то, что я  самовольно покинул каюту. Подумал  было связаться с
дядей Альфом и пожаловаться на неполадки с харчами, но потом решил, что чем
дольше я прожду, тем больше будет вина Капитана.

 Примерно час спустя после  того, как остальные покончили с ленчем, появился
мистер Кришнамурти с подносом в руках. То обстоятельство, что еду принес он
сам,  а  не  кто-нибудь  с  кухни,  показало  мне,  что я  -  Очень  Важный
Заключенный, тем более, что Крис очень старался не говорить со мной и даже,
вроде, подходить близко боялся. Он просто просунул поднос в каюту и сказал:

 - Когда кончишь, выставишь это в коридор.

 - Спасибо, Крис.

 Но  в еде  была  спрятана записка:  "Молодчина!  Только не  сдавайся, и  мы
подрежем ему крылышки. Все  ребята за тебя". Подписи не было, а почерк я не
узнал. Во  всяком случае писал не  Кришнамурти, я помнил его  почерк с того
времени,  как занимался  диверсионной деятельностью  на их плантации.  И не
Треверс и, уж во всяком случае, не Гарри.

 В конце концов мне надоело угадывать, кто писал эту записку, тогда я порвал
ее и разжевал, словно какой-нибудь граф Монте-Кристо или Железная Маска. На
романтического героя  я все-таки не  тяну, проглотить ее я  не смог, просто
разжевал  и выплюнул.  Но уж уничтожил  записку я  точно, мне же  не только
самому не  хотелось знать, кто ее писал, но и  не хотелось, чтобы это узнал
кто-либо другой.

 И знаете  почему? Записка не ободрила  меня, скорее обеспокоила. О, конечно
же, в первый момент она меня взбодрила, я прямо вырос в собственных глазах.
Такой защитник угнетенных!

 А потом я понял, что значит такая записка...

 Бунт на борту.

 В  космосе  это  -  самое  страшное  слово.  Лучше уж  любая  другая  беда.

 Одним  из первых  заветов  Дяди Стива,  которые  он передавал  нам с  Пэтом
давно-давно, когда  мы были  еще пацанами, было: "Капитан  прав даже тогда,
когда он  неправ". Только потом, через много лет,  я понял его слова. Чтобы
осознать эту истину, надо  пожить на корабле. Да и то я не прочувствовал ее
справедливость до  конца, пока не прочитал  эту подбадривающую записку и не
осознал, что какие-то люди и вправду собираются сбросить власть Капитана, и
я - их знамя.

 Корабль - это не  просто маленький мир, он больше схож с живым человеческим
организмом. На нем не  может быть и речи о демократии, во всяком случае - о
демократической   консенсусе,  каким   бы   Капитан  ни   был  вежливым   и
демократичным.   Если  попадешь   в  переделку,  не   устраиваешь  всеобщее
голосование,  чтобы ноги,  руки,  желудок и  глотка решили,  чего  же хочет
большинство. Ничего подобного ты  не делаешь. Мозг принимает решение, а все
прочее его выполняет.

 Вот  так же  обстоит и всегда  должно обстоять  дело на корабле,  летящем в
космосе.  А дядя Стив  имел в виду,  что Капитану  лучше бы быть  правым, а
остальным лучше  всего молиться, чтобы он  оказался прав; если он ошибется,
то обстоятельство, что я же был прав, не спасет корабль.

 Но  все же  корабль - не  совсем единый  организм, он состоит  из отдельных
людей, работающих  вместе, работающих с самоотречением,  которое не каждому
легко дается - мне, во всяком случае, оно давалось нелегко. И единственное,
что  удерживает  этих людей  вместе  - нечто  туманное, называемое  моралью
корабля, вещь,  утрата которой ощущается  сразу, хотя ее почти  и не видно,
пока она есть. Только  теперь я понял, что на "Л.К." утрата морали началась
уже давно. Сначала умер  Доктор Деверо, затем мамочка О'Тул, это были очень
тяжелые удары.  А теперь  мы лишились Капитана  и большей части  экипажа. В
результате "Л. К." рассыпался на куски.

 Возможно, новый  Капитан и  не особенно блистал,  но он, во  всяком случае,
пытался  остановить  этот распад.  До  меня стало  понемногу доходить,  что
корабли  исчезают  не  только  из-за  поломок техники  или  нападений  злых
туземцев;  возможно, самое  плохое -  это когда какой-нибудь  слишком умный
молодой идиот  вобьет себе в голову, что он  умнее Капитана, и сумеет вбить
то  же самое  в головы  достаточного количества других  идиотов. Интересно,
какая  часть  из восьми  кораблей,  утративших контакт,  погибла в  попытке
доказать, что  их капитан ошибается, а какой-нибудь  тип вроде меня - прав.
Быть  правым -  далеко не достаточно.  Тут я  так расстроился, что  был уже
готов пойти к Капитану  и сказать ему, что я ошибался, и спросить, чем могу
быть полезен.  Но потом  я сообразил, что  не могу сделать даже  этого - он
велел мне не выходить из каюты безо всяких "если" и "может быть". И если уж
поддерживать  Капитана и  с  уважением относиться  к его  авторитету важнее
всего остального,  то мне оставалось одно - делать  как ведено и сидеть, не
высовываясь.

 Обед  опять  принес Крис,  на  этот  раз -  почти  вовремя. Поздно  вечером
динамики  проорали обычное  предупреждение, я  лег, и  "Л. К."  стартовал с
Элизии.  Но мы  не встали  на курс,  а легли  на орбиту, так  как наступила
невесомость.   Спал   я  плохо,   со   мной  в   невесомости  всегда   так.

 Проснулся  я от того,  что корабль  пошел с ускорением,  небольшим, порядка
половины  g. Крис  принес мне  завтрак, но  я не  стал его  спрашивать, что
происходит, а сам он  не рассказывал. Немного позже из динамика прозвучало:
"Связист Бартлет, явитесь к Капитану". Только после повторения я понял, что
это касается  меня; тогда  я вскочил, за  пару секунд выскреб  лицо, окинул
глазом форму, решил, что сойдет, и поспешил к Капитану.

 Капитан поднял на меня глаза, и я доложил по всей форме.

 -  А, Бартлет.  По  результатам расследования  я пришел  к выводу,  что нет
причин настаивать на выдвинутых  обвинениях. Вы освобождены из-под ареста и
можете  вернуться  к  исполнению  своих  обязанностей.  Зайдите  к  мистеру
Истмену.

 Он  вернулся к  своей  работе, словно  забыл про  меня,  и мне  стало очень
обидно. Я разрывался между  святым чувством преданности кораблю, а значит и
его Капитану,  и не менее  сильным желанием пнуть Уркхардта  ногой в живот.
Скажи  он мне  тогда хоть  одно хорошее  слово и,  думаю, я  был бы  на его
стороне, со всеми своими потрохами. А так мне стало очень обидно.

 - Капитан?

 Он снова поднял глаз