рабля не зажглись огни.

 Через неделю  на нашем столе был для меня  праздничный пирог, все спели мне
"С  днем рождения"  и  надарили -  с самыми  наилучшими намерениями  - уйму
совершенно бесполезных подарков - много ли можно подарить человеку на борту
корабля,  когда все  вы питаетесь в  одной столовой  и все, что  вам нужно,
берете  с одних  и тех  же складов.  Я встал  и сказал всем  спасибо, потом
кто-то  заорал "Речь",  а потом  я танцевал  с девушками.  И все-таки  я не
чувствовал радости от своего дня рождения, потому что тогда, несколько дней
назад, у меня уже был день рождения.

 На   следующий,  кажется,   день   дядя  Стив   зашел  ко   мне   в  каюту.

 - Где это Вы скрываетесь, юноша?

 - Чего? Нигде.

 - Вот и я  так думаю. - Он расположился на моем стуле,  а я снова уселся на
койку. - Как только я ни начну тебя высматривать, тебя всегда нигде нет. Ты
же  не   все  свое  время  стоишь  вахты  и   работаешь.  Так  где  же  ты?

 Я не ответил. Где,  где. Там, где я чаще всего бываю, на койке, разглядывая
потолок. Дядя Стив продолжал:

 -  Я уже  давно понял,  что, если  кто-нибудь на борту  корабля приобретает
привычку  забиваться в  угол,  не надо  ему мешать.  Одно  из двух:  или он
справляется с  этим сам,  или он в  один прекрасный день  выйдет через шлюз
наружу, не заботясь о таких "мелочах", как скафандр. Как бы там ни было, он
не хочет, чтобы его трогали. Но ты - сын моей сестренки, я за тебя отвечаю.
В  чем  дело? По  вечерам  ты  никогда не  появляешься  там, где  остальные
развлекаются, физиономия у тебя вытянулась, смотреть тоскливо. В чем дело?

 -  У меня все  в порядке. -  со злостью  крикнул я. Дядя  Стив презрительно
выругался.

 -  Да ты  колись, парень. Ты  совсем изменился  с того времени,  как пропал
"Васко". Из-за  этого? Нервишки сдают?  Если так, то у  Доктора Деверо есть
уйма  синтетической  отваги.  В  таблетках. Совсем  не  обязательно,  чтобы
кто-нибудь  знал, что  ты их глотаешь  - и  стыдиться тут нечего,  у любого
нервы могут сдать. Не хочу даже и рассказывать тебе, в какой отвратительной
форме  это   было  у   меня,  когда  я   первый  раз  попал   в  заварушку.

 - Нет, не думаю,  что это страх. - Про себя я подумал, а может и вправду? -
Дядя Стив, а что случилось с "Васко"?

 Он пожал плечами.

 - То ли факел сорвался, то ли врезались во что-нибудь.

 - Но  ведь факел не может  сорваться... ведь правда, не  может? А врезаться
там не во что.

 - Верно. И то  и другое. Ну а если факел сорвался? В крохотную долю секунды
корабль  вспыхнет, как этакая  маленькая Nova.  Легче способа умереть  и не
придумаешь. Что касается второго, то все произойдет почти так же быстро, не
успеешь  и  заметить.  Ты  задумывался когда-нибудь,  сколько  кинетической
энергии мы  набрали в эту посудину при  такой скорости? Док Бэбкок говорил,
что  когда мы  достигнем  скорости света,  то станем  просто-напросто, если
смотреть  снаружи, плоским  волновым  фронтом, хотя  внутри будем  весело и
жизнерадостно есть картошку, ничего такого не ощущая.

 - Только  скорости этой мы никогда не  достигнем. - Доктор тоже подчеркивал
это. Мне  надо было  сказать "если". Так  тебя это беспокоит?  Боишься, что
летим-летим, а потом - ТРАХ! Как "Васко"? Если ты этого боишься, то подумай
о том, что почти все способы умереть в своей постели хуже. Особенно если ты
будешь  настолько дураком, что  умрешь от  старости. Я лично  надеюсь этого
избежать.

 Мы поговорили еще, но ни до чего не договорились. На прощание он пригрозил,
что  будет вытаскивать  меня из  каюты, если  я буду проводить  там слишком
много времени.  Думаю, дядя  Стив пожаловался на меня  Доктору Деверо, хотя
оба они яростно это отрицали.

 Как бы  там ни было, назавтра Доктор Деверо остановил  меня, отвел к себе в
каюту,  усадил и  начал  со мной  беседовать.  Каюта у  него была  большая,
удобная  и   неряшливая;  он   никогда  никого  не   принимал  в  лазарете.

 Тут  я сразу поинтересовался,  чем обязан.  Доктор с невинным  видом широко
раскрыл свои лягушачьи глазки.

 - Да просто встретил  тебя. Том. - Он приподнял со стола пачку перфокарт. -
Видишь? Вот  со сколькими я беседовал  на этой неделе. Надо  же делать вид,
что я честно отрабатываю свою зарплату.

 -  Ну,   на  меня  не  стоит  зря  тратить   время.  У  меня  все  отлично.

 -Да я  же просто  обожаю зря тратить  время. Знаешь, психология  - отличное
занятие. Не надо, подобно хирургу, драить свои руки мылом и пемзой, не надо
заглядывать  в  чьи-то  грязные  глотки,  сиди  себе  да  притворяйся,  что
слушаешь, как тебе рассказывают,  что, дескать, будучи маленьким мальчиком,
я не  любил играть  с другими маленькими  мальчиками. А теперь  поговори со
мной немного. Расскажи мне  все, что угодно, что тебе хочется рассказать, а
я пока подремлю малость.  Если ты будешь говорить достаточно долго, я сумею
отдохнуть после покера, за которым провел эту ночь, и в то же время выполню
дневную норму работы.

 Я  старался  и  говорить,  и  ничего  не  рассказывать  при  этом.  Пока  я
усердствовал,  меня окликнул Пэт.  Я сказал  ему позвонить потом,  я занят.
Доктор Деверо следил за моим лицом и неожиданно спросил:

 - О чем это ты думал?

 Я объяснил  ему, что это не  спешно, просто брат хотел  со мной поговорить.

 - Хм... Том, расскажи  мне немного о своем брате. У меня как-то все не было
в Цюрихе времени получше с ним познакомиться.

 И не успел я  опомниться, как оказалось, что я наговорил Доктору уйму всего
про нас с Пэтом.  Почему-то рассказывать ему было очень легко. Два раза мне
уже казалось,  что он заснул, но как  только я замолкал, Доктор просыпался,
что-нибудь спрашивал, и все начиналось сначала.

 В конце концов он сказал:

 - Знаешь, Том, идентичные  близнецы исключительно интересны для психолога -
уж  не будем  говорить про  генетиков, социологов  и биохимиков.  В начале,
когда вы происходите из  одной и той же яйцеклетки, вы настолько одинаковы,
насколько  это  вообще  возможно для  биологических  структур.  А потом  вы
становитесь  двумя  разными  личностями.   Появляются  ли  эти  различия  в
результате воздействия среды? Или тут действует еще какой-нибудь фактор?

 Я немного поразмыслил:

 - Вы хотите сказать "душа", доктор?

 - Ммм... спроси меня лучше в ту пятницу. У людей бывают иногда собственные,
очень  личные  взгляды,  сильно  отличающиеся от  их  научных,  принародных
мнений. Ладно.  Дело в  том, что вы, близнецы-телепаты,  - очень интересные
объекты.  Я   сильно  подозреваю,  что   сопутствующие  результаты  проекта
Лебенсраум  будут,  как  и  обычно,  значительно  существеннее  планируемых
результатов.

 - Какие результаты? Простите, я не расслышал.

 - Что? Сопутствующие. Когда  идешь накопать червей и натыкаешься на золото.
В  науке происходит  сплошь  и рядом.  Именно поэтому  "бесполезная" чистая
наука значительно  полезнее "практичной".  Но поговорим лучше о  тебе. Я не
могу помочь  тебе справиться  с твоими проблемами  - ты должен  сделать это
сам. Но  давай попритворяемся немного, что я  все-таки могу, надо же чем-то
оправдывать  деньги,  которые  мне  платят.  Так  вот,  два  обстоятельства
очевидны абсолютно: первое, что ты не любишь своего брата.

 Я начал было протестовать, но он только отмахнулся.

 - Ты  слушай меня. Почему ты так уверен, что я  не прав? Ответ: потому, что
тебе с самого рождения  твердили, что ты его любишь. Братья и сестры всегда
"любят"  друг  друга,  это  одна  из  основ цивилизации,  подобно  любви  к
родителям  и родному  дому. И  люди обычно  верят тому, что  им вдалбливают
очень  часто с  ранних  лет. Пожалуй,  очень хорошо,  что  они верят  в эту
братскую любовь,  ведь у братьев и сестер  зачастую гораздо больше причин и
удобных   случаев  ненавидеть   друг  друга,   чем  у   кого-либо  другого.

 - Но я же и вправду люблю Пэта. Просто...

 - "Просто" что? - мягко, но настойчиво спросил он, когда я запнулся.

 Я не отвечал и он продолжал:

 -  Просто у  тебя  есть все  причины не  любить  его. Он  задирал  тебя, он
командовал тобой, он хватал все, что захочет. Если у него не получалось это
напрямую,  он использовал  вашу мать,  чтобы она  поработала над отцом  и в
результате все вышло по  его желанию. Он получил даже девушку, с которой ты
хотел встречаться  сам. Так  чего же тебе  его любить? Если  бы этот парень
вообще не был твоим братом, родственником, - не то что близнецом - любил бы
ты его за все это? А может, ты бы его ненавидел?

 Мне это как-то не очень понравилось.

 - Пожалуй,  Доктор, я не совсем  справедлив по отношению к  нему. Не думаю,
чтобы Пэт понимал, что  все выхватывает у меня из-под носа; и уж совершенно
я уверен  в том,  что у наших  родителей не было любимчиков.  Может быть, я
просто слишком себя жалею.

 - Может быть и так. Может быть, во всем твоем рассказе нет ни слова правды,
а  ты органически  не  способен быть  справедливым, где  это  касается тебя
самого. Но самое главное  то, как ты сам это воспринимаешь. И ты конечно же
не  любил бы  такого  человека, разве  только он  твой брат-близнец,  и ты,
конечно  же,  обязан его  "любить".  В  тебе борются  две  силы, и  поэтому
внутреннее твое  беспокойство не  прекратится, пока ты не  решишь, какая из
них  ложная,   и  не  изгонишь  ее.   Ну,  а  это  уж   твое  личное  дело.

 - Но... да какого черта, Доктор, я же точно люблю Пэта.

 - Любишь?  В таком случае лучше выкинь куда-нибудь  свою мысль, что все эти
годы он  всегда отхватывал лучший кусок. Только я  сомневаюсь, что ты его и
вправду любишь.  Ты привязан к  нему, как все мы  привязываемся к привычным
нам вещам,  старым ботинкам,  старым трубкам, даже знакомый  нам черт лучше
незнакомого.  Ты  к нему  лоялен.  Он тебе  необходим,  и ты  ему тоже.  Но
"любить" его?  Это кажется  крайне сомнительным. С другой  стороны, если ты
хорошенько осознаешь своей головой,  что нет никакой необходимости "любить"
его, что необязательно даже,  чтобы он тебе "нравился", тогда, возможно, он
начнет  тебе немного  нравиться  таким, какой  он есть.  Ты станешь  к нему
терпимее,  хотя  я  очень  сомневаюсь,  что Пэт  когда-нибудь  тебе  сильно
понравится. Он довольно несимпатичный парень.

 - Вот это неправда. Его всегда все любили.

 - Только  не я. Ммм... Том,  я тебя немного обманул.  Я совсем не так плохо
знаком с  твоим братом.  По правде говоря,  оба вы не  слишком симпатичны и
очень  похожи друг  на  друга. Ты  только не  обижайся,  я терпеть  не могу
симпатичных  людей,  ото  всей этой  "простоты  и  приятности" меня  просто
тошнит. Мне  нравятся упрямые, малосимпатичные люди,  в которых чувствуется
этакая твердая сердцевина заботы о своих интересах - очень для меня удачно,
имея  в виду  мою профессию.  Ты и  твой братец  примерно в  равной степени
эгоистичны, только у него этот эгоизм удачнее осуществляется на практике. И
кстати. Вот он-то тебя любит.

 - Что?

 - Ничего. Любит, как собачку, всегда прибегающую, если ее позвать. У него к
тебе покровительственное  отношение, пока это не  вступает в противоречие с
его собственными  интересами. Но  в то же  время он тебя  слегка презирает,
считает слабаком, а по его варианту Писания кроткие не наследуют землю, это
доля парней вроде него.

 Я кое-как  переварил все  услышанное и начал  выходить из себя. Я  и сам не
сомневался,  что Пэт  относится  ко мне  именно так  -  покровительствует и
старается,  чтобы  мне  достался   кусок  пирога,  если,  конечно  же,  ему
достанется больший.

 - И еще одно очевидно, - продолжал Доктор Деверо. - Что ни ты, ни твой брат
не хотели лететь в эту экспедицию.

 Ну уж  это-то было настолько неверно и несправедливо,  что у меня прямо дар
речи пропал от удивления и возмущения. Доктор Деверо взглянул на меня.

 - Да? Ты собирался что-то сказать?

 - Послушайте,  доктор, это  самая большая глупость, какую  я когда-нибудь в
жизни слышал.  Единственный настоящий раздор  между Пэтом и мной  и был как
раз  из-за того,  что  хотели мы  оба, а  мог  только один.  Доктор покачал
головой.

 - Ты  все перепутал. Оба вы хотели остаться, но мог  только один. Ну и твой
брат, как это у него принято, выиграл.

 -  Да нет, не  выиграл... то есть  да, выиграл,  выиграл шанс лететь,  а не
наоборот.   И  он   полетел   бы,  только   вот  этот   несчастный  случай.

 - Да, да, этот  несчастный случай, конечно. - Доктор Деверо так долго сидел
неподвижно, свесив голову и сцепив руки на животе, что я опять подумал, что
он заснул.

 - Том, я сейчас  расскажу тебе то, что тебя совсем не касается. Думаю, тебе
все-таки полезно будет знать.  Я бы хотел, чтобы ты никогда не обсуждал это
с братом.  Если ты  меня все-таки не  послушаешься, я выставлю  тебя полным
лжецом. Ты понимаешь?

 -  Вы  тогда  лучше  мне  ничего  не  рассказывайте, -  угрюмо  ответил  я.

 - А  ты помолчи и слушай,  когда тебе говорят. - Он  взял со стола папку. -
Здесь  у меня доклад  об операции,  сделанной твоему брату,  написанный тем
жаргоном, который мы, врачи, используем для замутнения мозгов пациентов. Ты
бы в  этом ровно  ничего не понял,  да к тому  же и послан  этот доклад был
кружным  путем, через  "Санта  Марию" и  в зашифрованном  виде.  Так хочешь
узнать, что они обнаружили, вскрыв твоего брата?

 - Да не особенно.

 - Не было ни малейших повреждений позвоночника

 - Что?  Вы что,  хотите мне сказать,  что он симулировал  и ноги  у него не
отнялись? Уж в это-то я не поверю.

 - Потише, потише. Ничего  он не симулировал. Ноги у него действительно были
парализованы. Он  никак не сумел бы  настолько хорошо симулировать паралич,
чтобы  обмануть невропатолога.  Да я  и сам  его осматривал; твой  брат был
парализован. Но не в  результате повреждения позвоночника - о чем я знал, а
также знали и те хирурги, которые его оперировали.

 - Но...  - Я  в растерянности потряс  головой. - Наверное,  я совсем дурак.

 - Не только ты,  все мы вместе взятые. Том, человеческий мозг - не какая-то
там простая  машинка, он крайне сложен.  Сверху, на поверхности, сознание с
его  идеями  и желаниями;  что-то  из  этого -  настоящее, что-то  наложено
пропагандой,  обучением,  необходимостью  производить хорошее  впечатление,
быть достаточно  привлекательным в  глазах других людей.  Внизу, в глубине,
подсознание  слепое и  глухое, глупое  и хитрое.  И у  него - чаще  всего -
совсем другой набор желаний и совершенно другие мотивации. Оно хочет, чтобы
все было  по его желанию, а если не  получается того, что хочет, устраивает
скандал, пока  его не послушаются.  Весь фокус легкой жизни  состоит в том,
чтобы выяснить,  чего же в действительности  хочет твое подсознание, и дать
ему это  желаемое по  самой дешевой возможной  цене, прежде чем  оно, чтобы
добиться своего, сделает тебя  эмоциональным банкротом. Том, ты знаешь, кто
такой психотик?

 - Ну, ненормальный...

 - "Ненормальный" - это слово, от которого мы стараемся избавиться. Психотик
- это несчастный тип,  которому пришлось продать свою лавку и нагишом пойти
по миру, чтобы удовлетворить желания своего подсознания. Моя работа состоит
в том, чтобы помочь  людям заключать такие договоры с подсознанием, которые
не  погубят их,  это  похоже на  работу  адвоката. Мы  никогда не  пытаемся
заставить людей избегнуть этих  соглашений, просто стараемся обеспечить как
можно лучшие условия.

 -  Так  что  я  говорю:  твой  брат  сумел заключить  соглашение  со  своим
подсознанием  на  вполне  приличных  условиях,  просто  великолепных,  если
учесть, что он сделал это безо всякой профессиональной помощи. Сознательная
часть  его  мозга  подписала контракт,  а  подсознание  прямо, безо  всяких
экивоков заявило, что он  не должен его выполнять. Получился конфликт столь
глубокий,  что многие,  попав в  такое положение,  кончили бы  очень плохо.
Многие, но только не  твой братец. Подсознание решило, что ему надо попасть
в несчастный  случай, который может привести  к параличу. Может привести и,
конечно  же, привел  - к настоящему  параличу, я  хочу подчеркнуть, а  не к
какой-то  там симуляции. И  вот теперь  твой брат вполне  достойным образом
освободился  от обязательства,  выполнить  которое он  был не  в состоянии.
Потом, когда он уже  точно не попал в эту экспедицию, ему сделали операцию.
Вся она  состояла в  том, что ему исправили  небольшие повреждения каких-то
костей.  Но при  этом его заставили  думать, что  паралич исчезнет -  и он,
конечно, исчез. - Деверо пожал плечами.

 Я думал  об этом, думал, пока голова кругом не  пошла. Все эти штуки насчет
сознания и  подсознания я проходил, и  зачет даже сдавал, но  не особенно в
них  верил. Доктор  Деверо  может разводить  все свое  красноречие  хоть до
посинения, но никуда не денешься от простого факта, что мы хотели лететь, и
Пэт остался  только потому,  что покалечился при  несчастном случае. Ладно,
может это  был истерический  паралич, может он  перепугал сам себя  и начал
думать, что  у него  повреждение серьезнее, чем в  действительности, но это
все равно ничего не меняет.

 Только  Доктор  Деверо  говорил  так, словно  несчастный  случай  и не  был
несчастным случаем.  А что  на это можно  сказать? Если даже  правда, что у
Пэта совсем  душа в пятки ушла, а показать это  мешала гордость - все равно
никогда не поверю, что он нарочно свалился со склона.

 И уж  в одном-то  доктор ошибался точно:  я лично хотел лететь.  Может, я и
побаивался немного, а что сначала очень скучал по дому - так это совершенно
точно, но что из того? Это же вполне естественно.

 - А чего же ты тогда все время как в воду опущенный?

 Это не  Пэт говорил со мной;  это я сам с  собой говорил. Возможно, это мое
подсознание заговорило для разнообразия вслух.

 - Доктор?

 - Да, Том.

 - Вы говорите, что в действительности я не хотел лететь?

 - Очень похоже.

 - Но  вы же сами сказали,  что подсознание всегда выигрывает.  Уж или одно,
или другое. Доктор вздохнул.

 - Я сказал не совсем так. Ты попал в это дело слишком быстро. Подсознание -
оно  глупое и,  зачастую,  медлительное, твоему  просто не  хватило времени
придумать  что-нибудь такое  же  удобное, как  падение на  лыжах, но  вот в
упрямстве ему не откажешь.  Оно требует, чтобы ты шел домой, а ты просто не
можешь этого  сделать. А оно, по глупости  своей, не желает слушать никаких
резонов.  Оно  просто  ноет  и  ноет,  чтобы  ты  взял  да  и  выложил  ему
невозможное, вроде того, как ребенок с ревом требует подать ему Луну.

 Я пожал плечами.

 - Вас послушать, так я нахожусь в жутком состоянии.

 -  Ну вот,  теперь  у тебя  такая  физиономия, что  молоку впору  скиснуть.
Умственная  гигиена  -  это   процесс  исправления  того,  что  исправлению
поддается,  и  адаптации  к  неизбежному.  У  тебя  есть  три  возможности.

 - Не думал, что они у меня вообще есть.

 - Три. Ты можешь  продолжать входить в штопор, пока мозг твой не состряпает
какую-нибудь фантазию, приемлемую  для подсознания; это будет психотическая
адаптация или, говоря обыденным языком, сумасшествие. Или же ты можешь жить
себе  потихоньку  в  таком примерно  состоянии,  как  сейчас, несчастный  и
довольно  бесполезный   для  остальной  команды;  при   этом  всегда  будет
опасность, что ты сорвешься.  Третий вариант - ты можешь покопаться в своем
мозгу, познакомиться  с ним получше, узнать,  чего же он в действительности
хочет, объяснить  ему, что это невозможно и  почему это невозможно, а затем
найти с  ним какой-то компромисс на основе того,  что возможно. Если у тебя
достаточно  духа и  здравого смысла,  именно так  ты и  попробуешь сделать.
Конечно, это нелегко. - Он ждал и смотрел на меня.

 - Наверное,  мне и вправду лучше попробовать. А  что надо для этого делать?

 - Уж  во всяком  случае не сидеть сутками  в своей каюте, думая  о том, что
могло бы быть.

 - Мой  дядя Стив  - то есть майор  Лукас, - медленно произнес  я, - говорил
мне, что