становил меня.

 -  Ладно, не  надо. Ты же  пытаешься объяснить  слепому, что такое  цвет. Я
просто хотел, чтобы сестренка знала.

 - Ладно  так ладно. - Только  сейчас я заметил, какая  у него форма. Те же,
что и раньше, ленточки наград украшали такую же, как и у меня самого, форму
Ф.Д.П., но не это меня удивило, а то, что на рукавах его не было нашивок.

 - Дядя Стив... да у тебя же майорские листья!

 Он кивнул.

 - Вот  видишь, парень  из нашего села  добился успеха в  жизни. Надо только
много работать, вести правильный образ жизни и т. д.

 - Видишь, как здорово!

 - Меня перевели сюда с присвоением звания, которое полагается мне при уходе
в  запас.  И продвинули  еще  на  одну ступеньку  за исключительно  высокие
результаты  при тестировании.  Останься  я служить  в Корпусе,  вышел  бы в
отставку не  больше, чем старшим сержантом -  в мирное время нет повышений!
Но этот проект подыскивал  нужных ему людей, а не людей с нужными званиями,
и так уж случилось,  что у меня как раз подходящее количество рук и ног для
исполнения моих обязанностей.

 - А какие у тебя обязанности, дядя?

 - Я - начальник охраны.

 - Что? А что у нас тут охранять?

 - Хороший  вопрос. Задай его мне через год или два,  и я смогу дать хороший
ответ.  В действительности  более правильно  было бы назвать  эту должность
"Командир десантного отряда". Когда  мы найдем подходящую на вид планету, -
я хотел  сказать "если  и когда" - то  я и буду тем  парнем, который выйдет
наружу,  чтобы  поглядеть,  как  там все  и  насколько  дружественны к  нам
аборигены.  А все  вы,  ценные личности,  останетесь на  корабле, в  уюте и
безопасности.  -  Он  глянул   себя  на  запястье.  -  Пошли  на  кормежку.

 Есть мне не хотелось, а хотелось осмотреться, но дядя Стив крепко взял меня
за руку и повел в столовую.

 - Если  бы ты прослужил столько, сколько я,  то усвоил бы: есть возможность
спать - спи и никогда не опаздывай на кормежку.

 Столовая была устроена как кафе. На "Л.К." не было официантов и какого-либо
персонального  обслуживания, только  для  капитана и  вахтенных. Мы  прошли
через столовую,  и я  обнаружил, что все-таки  хочу есть. Дядя  Стив провел
меня -  только на один этот  раз - к столику,  за которым обедали командиры
служб корабля.

 -  Леди  и  джентльмены,   позвольте  вам  представить  моего  двухголового
племянника  Тома  Бартлета. Вторую  свою  голову  он забыл  на  Земле -  он
телеблизнец. Если он вдруг сделает что-нибудь такое, чего делать не должен,
не говорите мне, пожалуйста,  а просто врежьте ему покрепче. - Он глянул на
меня искоса.  Я начал заливаться краской.  - Ну, сынок, скажи "здрасьте"...
или   просто  кивни   дядям   и  тетям,   если  ты   не   умеешь  говорить.

 Я  кивнул головой  и сел. Рядом  со мной  сидела приятная женщина  с такими
коленками, на которых любят  сидеть дети. Она улыбнулась и сказала, как они
все  рады  со  мной  познакомиться.  Я  узнал,  что она  -  Главный  эколог
экспедиции. Фамилия  ее была О'Тул, но по фамилии  ее никто не называл; она
была замужем за одним из релятивистов.

 Дядя Стив обошел стол, рассказывая, кто здесь кто и чем занимается: Главный
Механик, Релятивист (дядя Стив назвал его "Астронавигатор", как именовалась
бы  соответствующая служба  на обычном  корабле), Главный  Планетолог Гарри
Гэйтс, Ксенолог и так  далее - в тот раз я не сумел запомнить все фамилии -
и  Резервный Капитан  Уркхардт. Я  не расслышал  слово "Резервный"  и очень
удивился,   до   чего  же   он   молод.   Но  дядя   Стив  поправил   меня:

 - Нет, нет! Он не капитан. Он - тот человек, который станет капитаном, если
окажется,  что потребуется  замена.  Напротив тебя  сидит Главный  Хирург -
только ты и здесь  не пойми неверно, сам он хирургией не занимается. Доктор
Деверо - самый главный мозгокопатель.

 На лице  у меня,  видимо, отразилось полное непонимание,  поэтому дядя Стив
продолжил:

 - Не  сечешь? Психиатр.  Док Деверо вглядывается  в каждое наше  движение и
соображает, как скоро потребуется смирительная рубашка и шприц. Точно, док?

 Доктор Деверо намазывал булочку маслом.

 - Ну, в общих  чертах - точно. Вы ешьте, ешьте. Сейчас я вами заниматься не
буду,  если   только  ближе  к  вечеру.   -  Это  был  маленький,  толстый,
напоминавший  жабу,   ужасно  уродливый   человечек,  полный  безмятежного,
невозмутимого спокойствия. Он продолжал:

 - У меня, майор, только что появилась тревожная мысль.

 - Никогда бы не подумал, что мысли могут вас тревожить.

 -  А вы  послушайте.  Вот сижу  тут я,  в чьи  обязанности входит  забота о
поддержании в здравом рассудке  сомнительных типов вроде вас. Но ведь никто
не  позаботился,  чтобы  меня   самого  кто-нибудь  поддерживал  в  здравом
рассудке. Ну и что вы прикажете мне делать?

 - Ммм... - Дядя  Стив изобразил тщательное обдумывание проблемы. - А я и не
знал, что сами вы, мозгокопатели, должны пребывать в здравом рассудке.

 Доктор Деверо кивком выразил свое согласие:

 -  Вот тут-то  вы попали  в самую точку.  В моей  профессии, равно как  и в
вашей, майор,  сумасшествие - не недостаток,  а преимущество. Будьте добры,
передайте мне, пожалуйста, соль.

 Дядя  Стив  смолк  и  сделал вид,  что  вытирает  кровь  с разбитого  лица.

 Подошел еще  один человек и тоже сел за наш  стол. Дядя Стив представил ему
меня и сказал:

 -  Это  -  командор  Фрик, ответственный  за  связь,  твой начальник,  Том.
Командор Фрик кивнул мне и спросил:

 - А вы, молодой человек, разве не из третьей секции?

 - Мм, я не знаю, сэр.

 -  А  я  знаю...  и  вам  тоже  надо  бы  знать.  Явитесь  в  Центр  связи.

 - Вы имеете в виду - прямо сейчас, сэр?

 - Прямо сейчас. Вы и так уже опоздали на полчаса.

 Я сказал:

 - Извините,  пожалуйста, - и торопливо  вскочил, чувствуя себя до крайности
глупо. Искоса я глянул на дядю Стива, но он не смотрел в мою сторону, можно
было подумать, что он ничего не слышал.

 Центр связи  был двумя  палубами выше, прямо над  Центром управления; нашел
его я не сразу.  Там были Ван Хаутен, Мей-Лин и офицер по фамилии Трэверс -
вахтенный  связист. Мэй-Лин  не подняла  глаза, она  читала пачку  бумаг; я
понял, что она телепатирует. Ван спросил:

 - Где тебя черти носили? Я есть хочу.

 - Я же не знал, - возразил я.

 - Должен был знать.

 Он вышел, а я повернулся к мистеру Трэверсу.

 - Что мне нужно делать?

 Тот заправлял катушку пленки  в автоматический передатчик и не ответил мне,
пока не покончил с этим занятием.

 - Когда  она кончит, возьмите у  нее эту пачку сообщений  и делайте с ними,
что уж вы там с ними делаете. Впрочем, это неважно.

 - То есть прочесть все это моему близнецу?

 - Именно это я и сказал.

 - И вы хотите, чтобы он все это записал?

 -  Передаваемые сообщения  всегда записываются.  Вас что, ничему  не учили?

 Я хотел  объяснить, что меня и  вправду ничему не учили,  так как на это не
осталось времени, но потом  подумал - а какой смысл объяснять? Возможно, он
думает, что  я - это  Пэт, и считает, что  я прошел полный курс.  Я взял те
бумаги, которые  Мэй-Лин уже  прочитала, и сел.  Но Трэверс еще  не кончил.

 - И вообще я не понимаю, сейчас-то зачем вы, психи, здесь находитесь. Вы же
пока что не нужны, мы еще в досягаемости обычной связи.

 Я положил бумаги и встал.

 - Не называйте нас "психи".

 Он глянул на меня и сказал:

 - Малыш, да какой же высокий ты вырос. Садись и работай.

 Мы были  примерно одного роста, только он лет на  десять старше и фунтов на
тридцать тяжелее  меня. Будь мы один на один, я,  может, и пропустил бы все
это мимо ушей, но в присутствии Мэй-Лин не мог.

 -  Я   сказал,  чтобы   вы  не  называли  нас   "психами".  Это  невежливо.

 Вид  у  него был  усталый  и  недовольный, однако  упрямиться  он не  стал.

 -  Хорошо, хорошо.  Только  не будь  таким уж  недотрогой. И  займись этими
сообщениями.

 Я  сел,  просмотрел  передаваемый  материал,  окликнул Пэта  и  сказал  ему
подготовить  диктофон; это  уже не  было тренировочной связью.  Он ответил:

 - Позвони через полчасика. Я обедаю.

 - (Я  и сам завтракаю, только мне не дали  закончить. Не тяни волынку, Пэт,
перечитай  лучше  этот  контракт,   который  ты  прямо  рвался  подписать.)

 - Ты  и сам  рвался не меньше.  А в чем  дело, братец,  уже дрожат коленки?

 - (Может,  дрожат, может, нет. Только у  меня появилось подозрение, что это
будет  совсем непохоже  на  длинную веселую  прогулку. И  одно я  успел уже
усвоить: если  капитан посылает тебя  за ведром краски, он  хочет, чтобы ты
ему принес  это ведро, а не объяснения, что  тебе помешало. И полное ведро.
Так   что   включай  свой   диктофон   и   приготовься  принимать   цифры.)

 Пэт что-то  пробормотал и сдался. Потом, после  задержки (это уж точно мама
говорила, чтобы он доел спагетти), объявил:

 - Готов.

 Сообщения почти  полностью состояли из чисел,  (имеющих, наверное, какое-то
отношение  к  старту), и  кода,  поэтому  мне пришлось  заставить Пэта  все
повторять. Это было не трудно, но очень уж скучно. Единственным сообщением,
которое шло открытым текстом, был заказ Капитана послать розы некоей миссис
Детвейлер  из Брисбейна  с переводом  стоимости на  его счет  в Ф.Д.П.  и с
припиской "Спасибо за великолепный прощальный ужин".

 Больше  личных посланий не  было; похоже,  члены нашей команды  не оставили
после себя никаких неурегулированных дел на Земле.

 Я подумал  было, не послать ли  розы Моди, но делать  это с посредничеством
Пэта  не хотелось.  Подумав было,  что это  можно сделать через  Мэй-Лин, я
вспомнил,  что хотя  деньги  в банке  у меня  и  есть, но  я  оставил своим
доверенным того  же Пэта  и все равно  потребуется его подпись  под счетом.

 Так что  я решил прекратить попытки  ходить по мостикам, которые  сам же за
собой и сжег.

 Жизнь на  борту "Л. К." быстро вошла  в рутинную колею. Ускорение увеличили
еще на  пятьдесят процентов, в результате чего  я стал весить сто пятьдесят
восемь фунтов;  ноги мои сперва побаливали,  пока я не привык,  но привык я
скоро -  у тощих тоже  есть кое-какие преимущества. Мы,  психи, стояли одну
вахту из пяти, по двое - мисс Гамма и Каз Уорнер в этом не участвовали, они
связывались  с  другими  кораблями.  Сначала  у нас  была  уйма  свободного
времени, но Капитан быстро с этим делом покончил.

 Зная, что Ф.Д.П. мало надеется на наше возвращение, я не заботился особенно
относительно пункта в контракте, гарантирующего обучение во время рейса, но
вскоре обнаружилось,  что Капитан-то про этот  пункт забывать не собирался.
Возможность учиться была абсолютно для всех, а не только для нас, телепатов
школьного возраста. Капитан назначил педагогический совет в составе доктора
Деверо, миссис О'Тул и мистера Кришнамурти, и нам была предложена программа
обучения практически  всему, чему угодно, от  рисования с натуры до древней
истории. Последнюю преподавал лично  Капитан; неожиданно выяснилось, что он
знал  Саргона Второго  и Сократа  буквально как своих  собственных братьев.

 Дядюшка  Альфред  пытался  записаться на  все  сразу,  что было  совершенно
невозможно, даже  если бы  он перестал есть,  спать и стоять  вахты. У него
никогда,  рассказал он мне,  не было  времени учиться всему,  чему хотелось
учиться, и теперь-то он собирается наверстать упущенное. Даже мой настоящий
дядюшка,  Стив, записался  на  пару курсов.  Вероятно, услышав  об  этом, я
вытаращил глаза от удивления, так как он сказал:

 - Знаешь,  Том, в  первом же своем  рейсе я понял,  что единственный способ
сделать Космос сносным и терпимым - это подобрать себе какой-нибудь предмет
для изучения и потом  действительно изучать его. Обычно я записывался перед
полетом на какие-нибудь заочные  курсы. Но на этой посудине находится самый
великолепный  набор  по-настоящему  блестящих   голов,  вряд  ли  ты  такой
когда-нибудь еще  увидишь. И если  ты этим не воспользуешься,  то ты просто
идиот. Возьми вот, например,  кулинарный курс мамочки О'Тул - ну где еще ты
найдешь,  чтобы дипломированный  кулинар высшего  разряда с охотой  и даром
учил    своему   возвышенному    искусству?   Я   тебя    спрашиваю,   где?

 Я рассудительно возразил дядюшке,  что мне, пожалуй, никогда не понадобится
это вот высокое кулинарное искусство.

 -  А  какое  это  имеет отношение  к  делу?  Учение  -  совсем не  средство
достижения цели, оно само и есть цель. Ты вот глянь на дядюшку Альфа, он же
бегает счастливый, как мальчишка  с новой рогаткой. В любом случае, если ты
не запишешься  на какой-нибудь  серьезный курс, старина  Деверо найдет, чем
тебя занять,  хоть заклепки  считать заставит. Почему,  ты думаешь, Капитан
именно его назначил главой педагогического совета?

 - Как-то не задумывался.

 - А  ты задумайся. В Космосе самая  большая опасность - клаустрофобия. Тебя
запирают на длительное время в малом пространстве, и снаружи нет совершенно
ничего,  кроме очень-очень  разреженного  вакуума. Ни  уличных фонарей,  ни
кегльбанов. А  внутри все  время одни и  те же физиономии,  и потихоньку ты
начинаешь их ненавидеть. Ну  так что же делает умный капитан? Умный капитан
старается  сделать  так,  чтобы  у  тебя  было нечто  интересующее  тебя  и
занимающее твое время - а уж наш-то Капитан - умнейший, какого только можно
сыскать, иначе он бы не был в этом рейсе.

 Тут я начал понимать, что очень многое на "Л. К." было организовано с одной
целью  - сохранять  нас здоровыми  и в  более менее хорошем  настроении. Не
только курсы,  многое другое тоже. Например,  наша многочисленность - почти
две сотни.  Дядя Стив рассказывал мне, что как  корабль "Л. К." обошелся бы
командой человек  в десять: капитан, три  офицера управления, три механика,
связист, фермер и кок. Да что там, и это можно было бы урезать до пяти: два
офицера управления (один из  них командует кораблем), двое, присматривающих
за двигателями, и фермер-кок.

 - А к чему тогда две сотни?

 - Во-первых,  к тому, что для  них есть место. "Л.  К." и остальные корабли
были  переделаны  из   огромных  грузовиков,  использовавшихся  Фондом  для
поставки припасов  с Земли на Плутон и руды  с Плутона на Землю. Во-вторых,
нужен  большой  научный  персонал  для  исследования  планет,  если  мы  их
обнаружим.  В-третьих, некоторые  из нас  - что-то вроде  запасных деталей,
например, - Резервный Капитан Уркхард, да что уж там, и я - тоже. Кто-то из
нас   умрет,   кто-то   погибнет,   а   корабль   должен   лететь   дальше.

 Все это  верно, но самое главное,  как я теперь понял,  это то, что никакая
малая  социальная  группа  не  может  быть  стабильной.  Это  даже  описано
математически  с эмпирическими  формулами и  символами для  всяких "боковых
давлений",  "обменных   валентностей"  и  "экзогенных  освобождений".  (Эта
последняя штука  обозначает всего лишь то,  что молодые ребята из маленьких
поселков женятся обычно где-нибудь на стороне.)

 Или  подумайте  так. Предположим,  у  вас  имеется одноместный  космический
корабль, способный  путешествовать в  одиночку несколько лет.  На нем может
лететь только человек, заранее сдвинутый неким образом - в противном случае
он  вскоре сдвинется  другим образом  и начнет  вырывать приборы  из пульта
управления. Пусть  это будет двухместный корабль:  даже если вы посадите на
него  пару, влюбленную  друг в друга  не меньше,  чем Ромео и  Джульетта, к
концу  рейса и  Джульетта станет  больше походить на  ядовитую скорпиониху.

 Трое - ничем не лучше, даже хуже, особенно если они объединятся двое против
одного. Значительно безопаснее большие числа. Даже при каких-то двух сотнях
людей возможно девятнадцать тысяч  девятьсот способов составить из них пары
и  друзей  или  врагов; так  что  очевидно,  что разнообразие  возможностей
общения  очень резко растет  с увеличением  числа членов группы.  В большой
группе гораздо  больше шансов найти друзей  и способов избегать людей, тебе
не симпатичных. Все это крайне важно на корабле.

 Наряду  с  курсами  по  выбору  у  нас были  и  обязательные,  называвшиеся
"корабельное обучение". Обозначало это то, что каждый обязан научиться хотя
бы  одной корабельной  специальности  кроме своей  основной. Я  отстоял две
вахты внизу,  у пульта  управления двигателями, после  чего Главный механик
Роч изложил  в письменной  форме свое мнение  касательно того, что  из меня
никогда  не  получится   двигательщик  по  причине  врожденного  отсутствия
способностей к ядерной физике. По правде говоря, мне было сильно не по себе
находиться  в   такой  близости  от  ядерной   энергетической  установки  и
представлять себе  весь этот  адский огонь, полыхающий в  каких-то футах от
меня.

 Но  и фермер  из  меня получился  не лучше.  Я  провел две  недели  на этой
корабельной  ферме с  кондиционированным воздухом  и делал  там неправильно
почти все, за исключением  кормления цыплят. Когда меня поймали на том, что
я  не  в  ту  сторону перекрестно  опыляю  какие-то  растения из  семейства
тыквенных (растения эти были  особой гордостью миссис О'Тул), она отпустила
меня с фермы. Сделала это миссис О'Тул не со злостью, а скорее - с грустью.

 - Том, - сказала она, - ты хоть что-нибудь умеешь делать хорошо?

 Я обдумал этот вопрос.

 -   Ну,  я   умею   мыть  посуду...   а  когда-то   я   выращивал  хомяков.

 Тогда она отослала меня  в исследовательский отдел, где я стал мыть колбы в
химической   лаборатории  и   кормить   подопытных  животных.   Колбы  были
небьющиеся. К  электронному микроскопу  меня близко не  подпускали. Это был
еще   приличный   вариант   -  меня   могли   еще   послать  в   прачечную.

 Из  этих самых  19900 комбинаций, возможных  на борту  "Л. К.", мы  с Дасти
Родсом как раз и  являлись одной из плохих. Я не стал записываться на курсы
чертежников,  так как  эти курсы  вел он;  этот мелкий  прыщ и  вправду был
отличным чертежником.  Я и сам  черчу вполне прилично, и  хотел бы посещать
эти курсы.  Что хуже всего, у него  был просто оскорбительно высокий индекс
интеллекта,  выше, чем  у гениев.  Поэтому при  спорах он крутил  мной, как
хотел. В  довершение этого, он  обладал манерами поросенка и  в общении был
приятен,  как  скунс  -  малосимпатичное  сочетание,  с  какой  стороны  ни
посмотри.

 Слова  "Пожалуйста" и  "Спасибо"  в его  словаре отсутствовали  напрочь. Он
никогда  не прибирал  свою  постель, если  только  над его  душой не  стоял
кто-нибудь из  начальства, и я часто, войдя в  каюту, заставал его на своей
постели, которую он мял и комкал. Он никогда не вешал одежду в шкаф, всегда
оставлял  умывальник  после себя  грязным,  а самое  лучшее его  настроение
выражалось в полном молчании.

 К  тому  же  он  редко принимал  душ.  На  борту  корабля  это -  уголовное
преступление.

 Сперва я  был с ним вежлив,  потом стал на него  орать, потом даже стал ему
угрожать. В  конце концов я сказал ему,  что следующая же принадлежащая ему
вещь, которую я найду  на своей койке, прямым ходом отправится в конверт. В
ответ он  только глумливо ухмыльнулся,  и на следующий же  день я обнаружил
его   фотоаппарат  на  своей   койке,  а   грязные  носки  -   на  подушке.

 Носки  я  швырнул  в умывальник,  который  он  оставил наполненным  грязной
мыльной водой,  а аппарат запер в  своем шкафу, чтобы он  поканючил, пока я
ему его верну.

 Но Дасти не стал  пищать. Через некоторое время я обнаружил, что аппарата в
моем шкафу нет, несмотря на то, что шкаф этот был заперт на наборный замок,
который мистеры Йель и Тауни легкомысленно назвали "невскрываемый". Не было
в  шкафу и  моих  чистых рубашек.  То есть  рубашки  были, но  они  не были
чистыми; некто тщательно перепачкал их все до единой.

 Раньше я  на него не жаловался. Справиться со  всем этим стало уже вопросом
гордости: мысль  о том, что я  не могу справиться с  существом вдвое мельче
меня и значительно младше, восторга не вызывала.

 Однако, глядя на то