я не должен так жить. Он хочет, чтобы я ходил туда-сюда, общался с
людьми. Наверное, и вправду, надо.

 - Конечно, конечно. Только  этого недостаточно. Ты не сможешь вытащить себя
из той  ямы, в которую попал, просто изображая  из себя душу общества. Тебе
необходимо познакомиться с самим собой.

 - Да, сэр. Только таким образом?

 - Чтобы  ты каждый  вечер рассказывал мне  о себе, а я  тем временем держал
тебя за ручку -  этого мы, пожалуй, не сможем. Ммм... я бы предложил, чтобы
ты попробовал  написать на  бумаге, кто ты  есть такой, где ты  был и каким
образом  попал оттуда  сюда. Ты  только старайся  делать это  поподробнее и
тогда,  вполне  возможно,  сам  начнешь  понимать  не только  "как",  но  и
"почему". Старайся, и тогда ты сможешь узнать, кто ты такой, чего ты хочешь
и  что из  желаемого можешь  получить. -  Видимо, лицо мое  выражало полное
изумление, так как он добавил: - Ты ведешь дневник?

 - Иногда. Последний у меня с собой.

 -  Вот и  используй его как  образец. Пусть  это будет "Жизнь  и похождения
Т.П.Бартлета, джентльмена".  Пиши подробно  и старайся писать  правду - всю
правду.

 Я  обдумал предложение  Доктора.  Есть некоторые  вещи, которые  не хочется
рассказывать никому.

 - Я так понимаю, что Вы хотите его читать?

 -  Я? Боже  упаси и  помилуй. Мне  и так  некогда отдохнуть, даже  не читая
любительскую  прозу двух сотен  малость свихнутых.  Это - для  тебя самого,
сынок, ты будешь писать  самому себе; только пиши это так, словно ты совсем
ничего не  знаешь про себя и  тебе приходится все объяснять.  Пиши это так,
словно ты  собираешься лишиться памяти и  хочешь быть уверенным, что потом,
прочитав все это, ты сможешь снова прийти в себя. Пиши все. - Он нахмурился
и добавил сварливым тоном: - Если тебе покажется, что ты наткнулся на нечто
важное, и  захочется выслушать  мнение постороннего человека  - я, пожалуй,
найду немного  времени, чтобы почитать твой опус, ну  хотя бы часть его. Но
не обещаю. Ты просто  пиши его для себя - для того себя, у которого пропала
память.

 Я  пообещал ему,  что попробую.  И попробовал.  Я бы  не сказал,  чтобы это
как-то мне помогло (от  апатии своей я так и не избавился), и у меня просто
не было достаточного количества  времени, чтобы писать так подробно, как он
мне сказал. Надо поскорее писать последнюю часть, ведь сейчас у меня первый
свободный вечер за последний месяц.

 Удивительно,  все-таки,  как   много  можно  вспомнить,  если  постараться.



 ГЛАВА 10 Отношения

 На "Л.  К." много нового. Начать  хоть с того, что  мы уже перевалили через
бугор и летим задом  наперед, замедляясь с той же скоростью, с какой прежде
ускорялись;  мы  доберемся до  Тау  Кита месяцев  через шесть  корабельного
времени.

 Но  я забегаю  вперед. Прошло около  года по  к-времени, как я  начал вести
записи,  и  около  двенадцати  лет  земного  времени  с  тех  пор,  как  мы
стартовали. Но  куда нам это з-время,  оно ничего не значит.  Мы на корабле
тридцать  месяцев к-времени,  за этот  период произошло много  всякого. Пэт
женился -  но нет, это произошло не на корабле и  начинать надо не с этого.

 Пожалуй,  начать  можно с  другой  свадьбы,  когда Чет  Треверс женился  на
Мей-Лин  Джоунс. Это  событие вызвало  всеобщее одобрение,  исключением был
только один из техников,  который сам положил на нее глаз. По такому случаю
мы, психи,  и связисты закопали топор  войны - ведь один  из них женился на
одной из нас. Особенно очевидным было примирение тогда, когда командор Фрик
ввел невесту  в нашу столовую с видом  таким торжественным и гордым, словно
это его собственная дочь. Хорошая получилась пара; Чету нет еще тридцати, а
Мей-Лин, как мне кажется, по крайней мере двадцать два.

 Но  дополнительным  результатом этого  события  стало изменение  вахтенного
расписания, и Руп поставил меня в пару с Пруденс Мэтьюз.

 Пру мне  всегда нравилась, хотя я  и не обращал на  нее особого внимания. С
одного  раза было даже  и не разобрать,  что она  же - хорошенькая.  Но она
всегда так на тебя глядела, что ты начинал ощущать себя важной персоной. До
того  времени,  как  я  начал дежурство  вместе  с  ней,  я практически  не
интересовался девушками, наверное, я  "хранил верность Моди". Но ко времени
наших с ней вахт  я уже начал писать по заказу Доктора Деверо эту исповедь;
как-то  так получается,  что,  описав факт  на бумаге,  лучше  ощущаешь его
бесповоротность. И  я себе  сказал: "А что, собственно?  Том, Старина, Моди
совершенно  определенно навсегда ушла  из твоей  жизни, словно один  из вас
умер.  А жизнь  все равно  продолжается, продолжается  прямо здесь,  в этой
консервной банке".

 Никаких  особенно  решительных  поступков я  совершать  не  стал, я  просто
получал   удовольствие   от    общения   с   Пру,   большое   удовольствие.

 Я где-то слышал, что, взяв на борт ковчега животных парами. Ной разделил их
- одних на  правый борт, других на левый. На "Л. К."  такого не было. Чет и
Мей-Лин  нашли-таки возможность  познакомиться достаточно близко  для того,
чтобы захотелось перевести это знакомство на постоянную основу. Чуть меньше
половины экипажа  составляли женатые пары. Перед  нами, остальными, не было
никаких  препятствий,   если  нам  что-то  подобное   приходило  в  голову.

 Но  как-то уж  так получалось,  что присматривали  за нами строже,  чем это
бывало дома,  хотя явным и открытым этот присмотр  не был. Он не производил
впечатления  специально организованного,  но все-таки  он был.  Если кто-то
слишком уж долго прощался в коридоре после того, как освещение притушено на
ночь,  всегда  почему-то  получалось,  что  мимо  прошаркивал  ногами  дядя
Альфред. Или мамочка О'Тул  шла сделать себе чашку шоколада, "чтобы получше
уснуть".

 А то  мог пройти  даже сам Капитан.  Мне начинало казаться,  что, если дело
касается происходящего  на корабле, у него и на затылке  есть глаза. А уж у
мамочки О'Тул  они точно были. Или,  может быть, Дядя был  как раз одним из
тех гипотетических  телепатов широкого спектра, но,  будучи человеком очень
умным  и   не  желая  нас  смущать,  он   в  этом  никому  не  признавался.

 Или  мы были  уж так  подробно проанализированы  на этих  самых перфокартах
Доктора  Деверо, что  он  всегда знал,  так сказать,  куда заяц  прыгнет, и
вовремя  посылал  своих собачек,  чтобы  они  его отогнали.  Я  бы не  стал
исключать такую возможность.

 Все это  было очень ненавязчиво  - как раз сколько  надо, ничего излишнего.
Никому не  возбранялся поцелуй-другой, если уж  очень хотелось попробовать,
каков  он  на  вкус;  с другой  стороны,  у  нас  напрочь отсутствовали  те
скандалы,  которые  неизбежно  возникают  практически  в  любой  общине.  Я
совершенно уверен,  что у нас этих  скандалов не было, на  корабле такое не
скроешь. И  никто, похоже,  даже внимания не  обращал на то, как  нас - ну,
скажем, - пасли.

 И уж конечно мы с Пру и в мыслях не имели сделать что-нибудь, заслуживающее
порицания.

 Но,  как бы  там ни  было, мы  занимали друг  у друга  все больше  и больше
времени  как во  время  вахт, так  и между  ними.  Я не  относился  к этому
серьезно, я  имею в виду намерение жениться, но  к тому, что это становится
для меня  все более важным, я относился  серьезно. Во взглядах, которые она
на   меня   бросала,  стало   появляться   уже  что-то   интимное  и   даже
собственническое;  иногда  при  передаче  каких-нибудь  бумажек  наши  руки
соприкасались,   и   тогда    между   нами   словно   искры   проскакивали.

 Я стал  оживленным, чувствовал  себя великолепно, набрал четыре  фунта и уж
точно забыл скучать по дому.

 У нас с Пру появилась привычка: в тех случаях, когда мы вместе шли с ночной
вахты, устраивать налет на  кладовую. Мамочка О'Тул не имела ничего против,
она оставляла кладовку открытой,  чтобы если кто хотел перехватить, мог это
сделать -  она говорила,  что здесь наш дом,  а не тюрьма. Мы  с Пру делали
себе  бутерброды   или  изобретали  какое-нибудь  фантастическое  съедобное
месиво,  ели  и беседовали,  пока  не  приходило время  идти  спать. О  чем
говорить,  не имело  значения, значение  имело возникавшее  теплое чувство.

 Однажды ночью мы сдали вахту. Столовая была пуста; игроки в покер разошлись
рано,  никто даже  не засиделся  допоздна за  шахматами. Мы  с Пру  зашли в
кладовку и собирались поджарить  сандвичи с сыром, который изготавливали на
корабле  из   дрожжевых  культур.  В  кладовке   было  довольно  тесно,  и,
поворачиваясь, чтобы  включить маленький  гриль, Пру слегка  дотронулась до
меня. Я ощутил запах  ее волос и еще чего-то - то ли клевера, то ли фиалок.
И тогда я ее обнял.

 Пру  не  стала устраивать  шума;  сперва она  замерла, потом  расслабилась.

 Девушки -  очень приятные  существа. У них совершенно  отсутствуют кости, а
температура по крайней мере на пять градусов выше, чем у нас, что бы там ни
показывали термометры. Я наклонил  лицо, она подняла свое, закрыла глаза, и
все  было чудесно. С  полсекунды она целовала  меня, и  я знал, что  ей это
нравится   не   меньше,  чем   мне,   а   это  -   очень  сильная   оценка.

 А потом  она вдруг  вырвалась от меня,  словно какой-то борец,  и прижалась
спиной к  стене напротив меня с  видом крайнего разочарования на  лице. Я -
разумеется - был разочарован ничуть не меньше. Она не смотрела на меня, она
смотрела в  никуда и вроде прислушивалась. Я  все понял, такое же выражение
было у нее во  время сеансов связи - только сейчас вид у нее был заодно еще
и крайне несчастный Я спросил:

 - Пру! В чем дело?

 Она  не ответила,  а  двинулась к  выходу. Она  сделала  уже пару  шагов по
направлению к двери, когда я протянул руку и схватил ее за запястье.

 - Ты что, рассердилась на меня?

 Пру  вывернулась,   потом,  похоже,   до  нее  дошло,  что   я  еще  здесь.

 - Прости, Том, - сказала она. - Моя сестра сердится.

 Я в  жизни не встречал Пэйшенс Мэтьюз, а теперь, пожалуй,  и не хотел бы ее
встретить.

 - Что? Я всякие глупости слыхал, но чтобы...

 -  Ты  не понравился  моей  сестре,  Том, -  ответила  она таким  уверенным
голосом, словно это очевидным образом все объясняло. - Спокойной ночи.

 - Но...

 - Спокойной ночи.

 За завтраком  Пру была  такой же очаровательной,  как и всегда,  вот только
когда она  передавала мне булочки,  искры не прыгали. Я  не удивился, когда
Руп  в тот  же  день поменял  вахтенное расписание,  и не  стал спрашивать,
зачем. Пру  меня не избегала, она  даже танцевала со мной  иногда, но огонь
потух, и ни один из нас не пытался разжечь его снова.

 Через много времени я рассказал эту историю Вану. Сочувствия я не дождался.

 - Думаешь,  тебе первому палец  дверью прищемило? Пру, она  прелесть, ты уж
поверь дедушке  ван Хаутену. Но даже  если сам сэр Галахад  явится на белом
скакуне, и он обязан будет получить одобрение Пэйшенс, прежде чем ему будет
дозволено  общаться с  Пру. И  - зуб  даю -  она скажет "нет".  Сама-то Пру
согласна, причем очень мило и слегка глуповато, но Пэйшенс не даст согласия
ни на что более интимное, чем игра в ладушки.

 Эта  история не  обозлила  меня на  девушек, даже  на  тех из  них, которым
посчастливилось иметь сестер-близнецов - телепаток, только теперь я уж стал
наслаждаться обществом всех их вместе. Но какое-то время после этого случая
я стал чаще видеть  дядю Альфреда. Он любил играть в домино, а потом, когда
мы кончали  игру, говорить  о своей Лапочке  - и, конечно,  с ней.  Он, и я
тоже, смотрели на ее  большую фотографию, и мы втроем разговаривали, причем
Дядя повторял  ее слова мне, а  мои - ей. Она  и вправду была очень хорошим
ребенком. Было очень интересно  познакомиться с пятилетней девочкой, крайне
забавно, о чем они думают.

 Однажды вечером,  когда я,  глядя на ее  фотографию, беседовал с  ними, мне
пришло вдруг  в голову,  что прошло много  времени, и Лапочка  изменилась -
ведь в  этом возрасте меняются  очень быстро. И у  меня появилась блестящая
мысль.

 - Дядя,  а почему бы Лапочке не послать  свою фотографию Расти Родсу? Потом
тот передаст  ее Дасти,  а тот уже  нарисует тебе не хуже  этой, только уже
теперешнюю,  ты  увидишь,  как  она  выглядит сейчас,  понимаешь?  Ну  как.
Лапочка, хорошая мысль?

 - А этого не нужно.

 Я глядел на эту фотографию, и глаза мои чуть не вывалились от удивления. На
какой-то  момент  изображение изменилось.  Конечно,  это была  та же  самая
девочка, но она вдруг стала старше, она стеснялась дырки в зубах и волосы у
нее были зачесаны по-другому.

 И  она была живая.  Не цветная  стереофотография, а живая  девочка. Разница
очень большая.

 Но я  моргнул, и  передо мною опять  была та же самая  фотография. Я хрипло
произнес:

 -   Дядя,  кто   это  сказал   "А  этого   не  нужно"?  Ты?   Или  Лапочка?

 - Конечно, Лапочка. Я только повторил.

 -  Это конечно,  но я  же не  слышал тебя,  я слышал  именно ее. -  Потом я
рассказал ему про фотографию. Он кивнул.

 -  Да, так  она  сейчас и  выглядит. Она  просит передать  тебе, что  у нее
режется зуб.

 - Дядя, тут никуда  не денешься. На секунду я незаконно подключился на вашу
волну. - Меня немного трясло.

 - Знаю.  И Лапочка  тоже знает. Только  почему незаконно, сынок,  мы всегда
рады другу.

 Я пытался  переварить эту  новость. Напрашивавшиеся выводы  были даже более
ошарашивающими,  чем   когда  мы  с  Пэтом   обнаружили  свою  способность.

 - Слушай, Дядя, думаешь, у нас может получиться еще раз? Лапочка?

 - Можно попробовать.

 Но на этот раз  ничего не вышло. Только я, похоже, слышал ее голос вместе с
голосом Дяди, когда она сказала:

 -  Спокойной ночи,  Томми.  - Но  я не  был уверен.  Улегшись в  постель, я
рассказал  все  это  Пэту.  Когда я  убедил  его,  что  все  это и  вправду
произошло, он заинтересовался.

 - В  этом, старик,  стоит покопаться. Я,  пожалуй, лучше запишу  все это на
пленку. Доктор Мэйбл обязательно захочет этим заняться.

 - (Ты подожди, пока я спрошу разрешения у дяди Альфа.)

 - Хорошо.  Я думаю, это  все его племянница, и  каким-то непростым образом.
Да, кстати  о ней, может, мне с ней  увидеться? Возможно, будет проще снова
подключиться, если на каждом конце будут двое. Где живет его племянница?

 - (Кажется, в Йоханнесбурге.)

 -  М  мм...  Неблизко,  но,  если  доктор  Мэйбл  проявит  интерес,  Ф.Д.П.
обязательно пошлет меня туда.

 - (Возможно, но дай я сначала поговорю с Дядей.)

 Однако дядя Альф сперва  побеседовал с Доктором Деверо. Они вызвали меня, и
Доктор захотел,  чтобы мы прямо тут же сделали  еще одну попытку. Я никогда
не видел  раньше его  таким взволнованным -  насколько это вообще  для него
возможно. Я сказал:

 -  Можно,  конечно,  только  я  сильно  сомневаюсь, что  у  нас  что-нибудь
получится.  Прошлым  вечером  ведь  не вышло.  Думаю,  тот  раз был  просто
случайностью.

 - Случайность, случайность. Получилось  раз, значит может получиться снова.
Надо только хорошенько подумать  о создании подходящих условий. - Он глянул
на меня. - Есть возражения против легкого гипноза?

 - У меня? Да нет, сэр. Только я плохо поддаюсь гипнозу.

 -  Думаешь?  Если  верить  твоему  досье,  доктор Арно  сумела.  Ты  только
притворись, что я - это она.

 Я чуть  не рассмеялся. Наверное, я  больше похож на Клеопатру,  чем он - на
хорошенькую   Арно.   Но   я    согласился   принять   участие   в   опыте.

 - Все, что нужно  вам двоим, это легкий транс, чтобы убрать все отвлекающие
обстоятельства и сделать вас более чувствительными.

 Не знаю, что я должен был ощутить в "легком трансе". Я не чувствовал ничего
и не спал. Однако, я снова услышал Лапочку.

 Думаю,  интерес  Доктора  Деверо  был  чисто  научным;  любой  новый  факт,
связанный с человеческой психикой,  мог вывести его из обычной апатии. Дядя
Альф   думал,   что  Доктору   также   очень   хотелось  установить   новую
телепатическую  линию связи,  так, на  всякий пожарный.  В том,  что сказал
Дядя, звучал  легкий намек, что  сам он задумывался, долго  ли он протянет.

 Но был еще один намек, более серьезный. Дядя Альф со всей деликатностью дал
мне  понять, что  если уже  дело дойдет  до этого,  хорошо знать,  что есть
кто-то,  кому он  доверяет  и кто  может присмотреть  за его  девочкой. Он,
конечно, не сказал этого  прямо, в лоб, так что мне не пришлось отвечать, а
то я, пожалуй, поперхнулся бы от смущения. Он просто дал мне понять - и это
был наилучший  комплимент, какого я  только в жизни удостаивался.  Я не был
так уж  уверен, что заслуживаю такого доверия,  и поэтому решил, что обязан
заслужить его, если уж дойдет до дела.

 Теперь я  мог, конечно, "говорить" с дядей Альфом,  также как и с Лапочкой.
Однако делать  это без  необходимости было все равно  что навязываться, так
что я  пользовался новой возможностью только при  наших беседах втроем. И я
никогда сам  не связывался с Лапочкой,  только во время пары экспериментов,
проведенных по  просьбе Доктора  Деверо для того,  чтобы твердо установить,
что я могу это сделать без помощи Дяди. Для этого потребовалось снотворное,
из обычного сна Дядя сразу выходил, если кто-нибудь "кричал" на этой волне.
Но  потом я  ее оставил в  покое, не мое  это было  дело - залезать  в мозг
маленькой  девочки,  разве  что  она сама  была  к  этому  готова и  хотела
пообщаться. А вскоре после этого Пэт женился.



 ГЛАВА 11 Проскальзывание

 Все  время этого первого  ускоренного участка  пути, после того  как Доктор
Деверо подержал  меня за  руку, мои отношения  с Пэтом становились  лучше и
лучше. После того, как  я сумел понять, что ненавижу и презираю Пэта, вдруг
почему-то оказалось, что ни ненависти этой, ни презрения уже нет. Я излечил
его от ужасной привычки без нужды меня беспокоить - для этого я сам занялся
тем же  самым. Будильник, скажем, он мог заглушить, а  меня - не мог. После
этого  мы  разработали  живи-и-дай-жить-другому  соглашение,  и  все  пошло
значительно лучше.  Через какое-то  время я заметил, что  с нетерпением жду
очередной  связи  с  ним  и понял,  что  он  мне  нравится.  Не "снова",  а
"наконец-то", ведь я никогда  не испытывал к нему таких, как теперь, теплых
чувств.

 Однако в  то же самое время,  как мы все больше  сближались, мы все более и
расходились:  в  дело  вмешалось  "проскальзывание". Как  видно  любому  из
релятивистских   уравнений,   связь  не   является   линейной;  это   самое
проскальзывание сперва почти незаметно,  но с приближением к скорости света
оно нарастает, как бешеное.

 При трех  четвертях скорости  света Пэт начал жаловаться,  что я растягиваю
слова; мне же казалось,  что это он тараторит. При девяти десятых отношение
было близко к двум,  но мы уже разобрались, в чем тут дело: я стал говорить
побыстрее, а он помедленнее.

 При  99 %  скорости света  отношение перевалило  за семь,  и мы  едва могли
понять   друг   друга.   Чуть   позднее   мы   вообще   утратили   контакт.

 Эта неприятность  была у  всех. Разумеется, телепатия  мгновенна. Во всяком
случае  триллионы  миль,  бывшие между  нами,  не  приводили к  какому-либо
запаздыванию, ну  хотя бы к тому,  крохотному, как при телефонном разговоре
между Землей  и Луной; и сила сигнала не падала. Но  только ведь мозг - это
плоть и кровь; для размышлений нужно время, а наши скорости течения времени
совсем разошлись. Я думал  настолько медленно (с точки зрения Пэта), что он
уже не  мог замедлиться  достаточно, чтобы меня  воспринимать. Что касается
меня, то  я иногда понимал, что  он пытается связаться со  мной, но это был
Просто   какой-то   визг,   смысл   которого   уловить   было   невозможно.

 Даже Дасти Родс не  был способен что-нибудь сделать. Его брат просто не мог
сконцентрироваться на изображении в течение долгих трех часов, необходимых,
чтобы Дасти "увидел" это изображение.

 Все это,  мягко скажем,  выводило нас из  равновесия. Слышать голоса  - это
нормальный ход, но только  не в том