олорес
вторглась  в  мое  существование,  применила  всю  свою   энергию,   чтобы
противопоставить мне свою эгоистическую и нетерпимую  женственность,  пока
наконец мы не дошли до отчаянной схватки, в которой одна из сторон  должна
была  потерпеть  поражение.  Сколько  на  свете  супружеств,   раздираемых
подобной борьбой! В нашем случае разлад выступил наконец в форме  яркой  и
смертоубийственной, поскольку у нас не  было  примиряющего  начала,  каким
бывает общий ребенок. Но даже там, где есть дети, между  людьми,  случайно
друг с другом соединившимися, должен проступить принципиальный антагонизм.
Он может даже принять еще более резкую форму из-за вовлечения  в  домашнюю
междоусобицу этих бедных  созданий  в  роли  союзников  одной  из  сторон.
Удивительнейшим парадоксом в нашей жизни является  то,  что  мы  постоянно
убегаем от одиночества и в то же время непрестанно  пытаемся  освободиться
от  связей,  которые,  собственно,  и   должны   были   нас   уберечь   от
одиночества...
   Я дошел более или менее до этого пункта  в  своих  рассуждениях,  когда
посреди площади увидел вдруг идущую  ко  мне  молодую  женщину.  Она  была
высокая, светловолосая, загорелая, без шляпы; на ней был светло-коричневый
твидовый костюм, как-то особенно ладно скроенный, а руки - без перчаток  -
она сунула в карманы жакета. Она осматривалась, разглядывала  все  вокруг,
как будто маленькая площадь и гостиница  удивляли  ее  и  в  то  же  время
забавляли.  У  нее  был  широкий  лоб,  голубые  глаза;  волосы,  свободно
отброшенные со лба, красиво лежали, чуть  вздернутый  подбородок  открывал
необычайно грациозную шею. Светлые волосы были теплого тона, не льняные, а
золотые. Когда она подошла поближе, я  заметил,  что  лицо  ее  позолотили
солнечные поцелуи - веснушки. Я сразу же понял, что никогда в жизни мне не
встречалось существо  столь  обворожительное.  У  входа  в  гостиницу  она
задержалась, о чем-то размышляя. Потом обратила взор на террасу, взглянула
на меня, мгновение мерила меня взглядом, а  потом,  как  если  бы  экзамен
завершился в мою пользу, уставилась на меня вопрошающе. Я поднялся.
   - Вы кого-нибудь ищете?
   - Здесь должен стоять автомобиль, - ответила она. Низкий звучный  голос
тоже показался мне прелестным. - В машине были шофер, пожилой  господин  и
сиделка...
   - Вы, конечно, оставили их в этом месте?
   Молодая дама начала разглядывать площадь.
   - Безусловно, здесь, разве что у этого городка есть свой двойник.
   - Уже два часа здесь никого не было, -  пояснил  я.  -  Вернее,  никого
здесь не было уже час сорок пять  минут.  Ибо  именно  столько  времени  я
завтракал и сидел тут с моей сигарой. Видите, остался уж только огарок!  -
И я вышвырнул огарок с  таким  видом,  как  будто  готовился  ради  нее  к
рыцарским подвигам. - Я не видел  тут  машины;  вон  только  там  на  углу
площади этакая неподходящая пара...
   Незнакомка взглянула на неуклюжие машины и не нашла ту, которую искала.
Вдруг за моей спиной раздался женский голос:
   - Ох, простите, он снова повел себя прескверно!
   На миг я испугался, что это меня кто-то так несправедливо  обвиняет.  Я
оглянулся и увидел в окне второго этажа типичнейшую английскую сиделку всю
в белом. Но, к счастью, она не указывала на меня пальцем. Через мою голову
она обращалась к молодой красавице:
   - Уперся и хочет в постель!
   Красавица не очень возмутилась. Однако сказала:
   - Ему следовало бы за это всыпать!
   - Попробуй только, дорогая моя, - ответил новый голос,  и  из-за  спины
сиделки  выглянул  веселенький  седенький  старичок,  маленький,   свежий,
румяный и необычайно почтенный. По-видимому, это был дедушка юной дамы.  В
нем была масса самодовольства.
   - Я улегся по всем правилам в постель, - похвалялся он. - И всегда буду
так поступать пополудни, где мы ни будем находиться!
   - Где Уилкинс с машиной? - спросила молодая женщина у сиделки.
   - Куда-то поехал. Ох, вспомнила, он говорил что-то насчет смазки...
   Маленький седенький джентльмен обратился ко мне:
   - Человек, который, прожив шестьдесят  лет,  не  спит  регулярно  после
ленча, - глупец, - поучал он меня, - а мне восемьдесят два!
   - Вы выглядите моложе своих лет, - проговорил я машинально.
   - А если уж спать, то почему бы не соснуть по всем правилам  искусства?
- продолжал престарелый господин. - Зачем мучаться одетым, отдыхать только
наполовину,  не  развязывая  галстука,  не  распуская  ремня?  Надо   быть
безумцем, чтобы в мои годы не заботиться об удобствах.
   - Конечно, гораздо удобнее спать раздетым, - признал я  его  правоту  и
лихорадочно раздумывал, каким бы образом втянуть в разговор молодую даму.
   - Именно, - развивал свою тему  дедушка.  -  Легкую  дремоту  нельзя  и
сравнить с обстоятельным, толковым, заправским  сном  в  постели.  Небо  и
земля! Я ежедневно стараюсь найти какую-нибудь комнату и вздремнуть  после
второго завтрака. Я делаю это ежедневно, и это мне  удается,  хотя  они  и
пытаются мне помешать! - В голосе старичка зазвучало торжество.
   - Вам это по душе, потому что вы знаете, что этим  портите  кровь  мисс
Стюарт, - сказала красивая дама.
   - Портите кровь, портите кровь, - проворчал дедушка.
   В этот миг мисс Стюарт с улыбкой подмигнула мне, и это доказывало,  что
она вовсе не так уж сильно гневается на строптивого дедушку.  У  нее  было
очень  приятное  лицо,  и  чувствовалось,  что  обе  эти  женщины   просто
боготворят везучего старикашку.
   - Куда же все-таки девался Уилкинс? Ага,  подъезжает,  не  спешит,  как
всегда. Расплатись по счету, дорогая моя. Почему ты этого  не  сделала  до
сих пор? Нам пора в дорогу, в самый раз к обеду мы будем на месте.
   С бессильным отчаянием я взглянул на Уилкинса, бесшумно подкатившего  в
большой серой "Испано-Сюизе". С помощью сиделки он принялся раскладывать в
машине подушки, предназначенные для старичка. Красивая внучка тем временем
вошла в дом, где весьма деловито расплатилась по  счету.  Я  тщетно  ломал
себе голову, пытаясь найти какой-нибудь способ задержать  их  хотя  бы  на
мгновение. Минуты проходили, а я  не  мог  ничего  измыслить.  Наконец,  в
последний миг, я робко спросил старичка, далеко ли они нынче едут.
   - Двадцать или тридцать километров. Точно не знаю. Уилкинс  подсчитает.
Во всяком случае, у нас море времени, океан времени.
   - Ну, сэр... - сказала мисс Стюарт.
   Красивая дама кивнула мне и наградила меня приятной улыбкой. Я до  того
был поглощен попыткой  установить  хотя  бы  самый  робкий  контакт  с  ее
глазами, что мне не пришло в голову представиться, запомнить номер машины,
подметить  какой-нибудь  признак,  который  позволил   бы   мне   отыскать
впоследствии след чудного видения.
   Прежде чем я поостыл, все трое были уже в машине. Машина  завернула  за
угол, и они исчезли с моих глаз.
   Меня сразу охватило чувство невозместимой утраты.
   Для меня была невыносима мысль, что они уехали... Как  будто  солнце  в
небе угасло. Солнце превратилось в намалеванную лампу.
   Дедушка  сказал,  что  до  обеда  у  них  масса  времени.  Где  же  они
вознамерились отобедать? Я раскрыл путеводитель и начал изучать  карту.  Я
не допускал мысли, что они могут укрыться в чьем-нибудь частном доме.  Это
было бы невыносимо. Решил, что они поехали в Ла Боль.  Я  никогда  там  не
бывал, но знал, что это модный  и  дорогой  морской  курорт.  Единственным
шансом увидеть прекрасную  даму  было  ехать  в  Ла  Боль,  осесть  там  и
ревностно приняться за поиски.
   - Папочка,  -  услышал  я  вдруг  голос  Летиции,  -  в  Сен-Леап  было
прелестно!
   Она шла ко мне по пустой площади,  а  за  ней  тащились  все  как  есть
Бэннингтоны.
   - Не хотите ли сегодня поехать в глубь континента, в  Нант?  -  спросил
Бэннингтон-сын. - Не люблю я этих проселков. На них скорость не разовьешь.
   - Нет, мы не поедем сегодня в Нант, - заявил я. - По  крайней  мере  не
поедем туда прямо. Отправимся в  Ла  Боль.  Быть  может,  сможем  там  еще
купаться.
   - Но ведь утром вы говорили,  что  отправляетесь  на  ночь  в  Нант,  -
запротестовала миссис Бэннингтон, ничуть не смущенная.
   - Конечно, но не сейчас, - любезно объяснил я.
   Итак, они отправились в Нант, а я в  погоню  за  золотоволосой  молодой
женщиной, а ведь я не знал, кто она, не знал даже  ее  имени!  Мы  провели
двое суток в Ла Боль; трижды купались в  море,  причем  я  обнаружил,  что
Летиция великолепно плавает, и это сильно подняло ее в моих глазах.  Кроме
того, мы проводили время, прогуливаясь вдоль эспланады, петляя по полю для
игры в гольф, патрулируя перед отелем "Эрмитаж"; несколько раз мы побывали
в казино, наносили визиты  в  коктейль-бар  и  заглядывали  под  тенты,  и
поглядывали на шезлонги на пляже. Наконец я обнаружил, что  веду  себя  не
как разумный человек, а как пес, потерявший хозяина,  а  бедняжке  Летиции
предназначаю не слишком приятную роль другой собачонки,  а  именно  такой,
которую хозяин всячески силится потерять по дороге.
   Я взял себя в руки. Вознамерился дерзко разорвать эту фантастическую  и
коварную паутину.
   - Хватит с меня  этого  курорта!  -  заявил  я  Летиции  решительно,  и
пополудни мы отправились в Нант, где в отеле нас дожидались Бэннингтоны.
   Но и здесь также я ловил себя на безрассудной надежде, что вдруг  из-за
какого-нибудь поворота выйдет мне навстречу златоволосая стройная дама. Не
потому ли я  с  удовольствием  принялся  за  дневник  и  отпустил  поводья
фантазии, воображая себе странствие святого Павла по Бретани? Не потому ли
также я был столь суров в суждениях о Летиции?
   Но нынешней ночью - а ведь уже минула полночь - я в состоянии описать с
начала до конца историю этого безумия, которое на  несколько  дней  обуяло
уравновешенного и свободомыслящего издателя.
   Нынче пополудни я во второй раз увидел мою златоволосую  богиню.  И  во
второй раз она исчезла с глаз моих, как это и положено божеству.
   Это было на пути из Плермэля в Динар. Я ехал  довольно  быстро,  потому
что люблю держаться на приличном расстоянии от  Бэннингтонов.  Мне  всегда
кажется, что их машина может испортиться  в  пути  и  тогда  мне  придется
прийти на помощь малосимпатичному юноше или по крайней мере изображать эту
помощь. Я боюсь к тому же, что если у меня в руках очутился бы французский
ключ, или рычаг домкрата, или какой другой тяжелый предмет, дело могло  бы
дойти до нежелательных  инцидентов:  а  вдруг  иронии  показалось  бы  мне
недостаточно, и я раскроил бы ему голову.
   Летиция должна завтра утром отплыть домой из Сен-Мало и последнюю  ночь
на французской земле хотела провести в Динаре с нашими новыми друзьями.  Я
согласился исполнить ее желание, тем более, что по отношению  к  ней  меня
мучают  угрызения  совести,  и  причиной  тому  не  столько  мое  реальное
поведение, сколько критические мысли, скрытые  в  моем  сердце.  Когда  мы
летели по шоссе, озаренному послеполуденным солнцем, позади нас на  дороге
возникла огромная серая  "Испано-Сюиза"  и  настойчиво,  хотя  и  любезно,
просигналила,  что,  дескать,  хочет  нас  обогнать.  И  вот  моя   богиня
пронеслась мимо меня!
   Она  сидела  за  рулем.  Ехала  со  скоростью   семидесяти   пяти   или
восьмидесяти километров в час, но Уилкинс, восседавший рядом с ней, ничуть
не казался встревоженным. Голубые глаза ее были прикованы к дороге, как  и
следовало, и даже не взглянули в мою сторону. Она обогнала нас.
   И тогда тоска по незнакомке пронзила мое сердце с удвоенной силой.  Это
противоречило  всем  законам  природы,  чтобы  мой  маленький   заезженный
"вуазен-14"  пустился  наперегонки   с   мощной,   прекрасной,   ухоженной
"Испано-Сюизой". И все-таки я решил сделать все, что в моих силах.
   - Ты нынче быстро едешь, - заметила Летиция.
   - Дорога отличная, - только и сказал я на это.
   Но расстояние между нами и серым  автомобилем  увеличивалось  с  каждым
мгновением. Еще миг - и "Испано-Сюиза" исчезнет за холмом. Дорога  в  этих
местах несколько раз плавно извивалась. Помню, что, несмотря  на  безумный
темп гонки, я старался на виражах не создавать опасных ситуаций. Потом  на
сравнительно более прямом отрезке пути я еще раз увидел перед  нами  серую
машину, летящую так уверенно и ровно, что издали казалось, будто  она  еле
движется. Иногда она пропадала в низине и  снова  показывалась  на  гребне
холма. В некий миг попала на немощеный отрезок  пути  и  взбила  за  собой
облако пыли. Перед нами была  теперь  развилка.  "Испано-Сюиза"  повернула
вправо и исчезла с наших глаз.
   - В Динар, влево!  -  закричала  Летиция.  -  Я  прочитала  надпись  на
указателе.
   - Знаю, - сказал я,  не  снижая  скорости,  -  но  мы  сделаем  сначала
небольшой крюк. В противном случае мы были бы на месте на несколько  часов
раньше, чем Бэннингтоны. А я хочу сверить дату на твоем билете.
   Ибо я догадывался, что, покинув  дедушку  и  сиделку  во  Франции,  моя
богиня возвратится, конечно, в Англию через Сен-Мало. В  Кэстомбеке  я  не
заметил даже, британский или французский номерной знак на  "Испано-Сюизе".
Но поскольку Уилкинс был явным англичанином,  должно  быть,  серая  машина
зарегистрирована в Англии. Теперь же я сохранял присутствие духа  и  успел
прочесть две литеры ДЖИ, БИ на номере машины. Мне казалось, что, подумав о
Сен-Мало, я верно отгадал цель поездки.  Но,  не  доезжая  Динара,  дорога
стала очень укатанной, пыль уже не  клубилась,  указывая  мне,  куда  едет
"Испано-Сюиза". Не стоило и вылезать, чтобы разглядывать отпечатки шин  на
шоссе: я не знал, какие шины  у  серой  "Испано-Сюизы".  Итак,  я  выдумал
наспех это дело в Сен-Мало:  необходимость  удостовериться  в  исправности
немного смазанного штампа на билете Летиции. Мы отправились туда и  тщетно
рыскали по всему городу. Я нигде не  нашел  ни  серого  лимузина,  ни  его
водительницы.
   Мне пришла в голову другая  возможность.  Быть  может,  она  поехала  в
Парамэ, ведь мог же там отдыхать кто-нибудь из  ее  друзей.  Мне  казалось
маловероятным, чтобы она отправилась в Канкаль. Мы отправились в Парамэ, а
по дороге я выспрашивал в гаражах у шоссе о большой "Испано-Сюизе".  Никто
о ней ничего не знал.
   - Ну, а теперь мы наконец поедем в Динар? -  спросила  Летиция.  -  Уже
вечереет.
   - Мне кажется, я ошибся дорогой, - солгал я.
   Я повез Летицию в Канкаль, а оттуда, разочарованный и злой, возвратился
уже в потемках сюда.
   Летиция успела за это время понять, что творится нечто непостижимое,  и
воздерживалась от дальнейших замечаний.
   Я сыграл притворную комедию, только на месте якобы обнаружив, что город
Сен-Мало отрезан от Динара широким морским заливом, через который никакими
силами не перебраться на автомобиле. Конечно же, я и раньше об этом  знал.
Я не предложил оставить  машину  и  отправиться  с  прощальным  визитом  к
Бэннингтонам на катере, курсирующем на манер морского трамвая между обоими
городами. Летиции тоже не пришла в голову эта мысль.
   Итак, после бесплодной погони за таинственной "Испано-Сюизой"  я  решил
описать эти приключения, а Летиция пошла спать,  чтобы  завтра,  отдохнув,
подняться на борт. Я надеюсь, что она видит упоительный сон  о  завтрашней
встрече с "одним человеком"...
   Согласно  всем  человеческим  предвидениям,  поразительный   эпизод   с
Прелестной Молодой Дамой в Золотой Солнечной Пыльце на этом заканчивается.
Заканчивается целой шеренгой восклицательных знаков. И мне ничего  другого
не остается, как задуматься над моим странным поведением.


   6

   Я старался описать все это подробно, именно так, как все было на  самом
деле, спешил запечатлеть это, пока оно  еще  свежо  в  памяти.  Весь  этот
эпизод резко контрастирует с тем, что я до сих пор о  себе  писал  в  этом
дневнике, и поэтому я, думается мне,  обязан  точнейшим  образом  изложить
его. Мне хочется,  чтобы  передо  мной  четко  предстала  собственная  моя
непоследовательность.
   Что увлекло меня? Какая сила подцепила меня, как рыбу на крючок, почему
я внезапно утратил былую ироническую позу и превратился на несколько  дней
в ребенка, пытающегося поймать  солнечный  луч?  Чего  же  я,  собственно,
хотел? На что надеялся?
   Нет, я не в силах уснуть и не смогу теперь  писать  разборчиво.  Минуту
назад я встал, подбежал к окну, чтобы только взглянуть,  не  покажется  ли
большая машина, летящая в лунном сиянии неведомо куда.
   Нет, нет, это совершенно абсурдно!
   Если я хочу вновь овладеть собой, мне следует продумать это событие,  я
должен его описать. Почему сознание устраивает мне такие  сюрпризы?  Снова
спрашиваю; чего, собственно, оно от меня хочет?
   Я допускаю,  что  меня  охватило  сексуальное  влечение,  но,  конечно,
чрезвычайно сублимированное. Мне хочется  только  увидеть  это  прелестное
существо. Хочу, чтобы она была со мной. Я  жажду  ее  присутствия  в  моей
жизни с такой силой, что все прочее в сравнении с этой жаждой  отходит  на
задний план и кажется несущественным.  Я  не  в  состоянии  интересоваться
подробностями. Я тоскую по ней, как человек может тосковать по  свету.  (А
еще совсем недавно я укорял Летицию, что она поддается такой тоске!)
   Самое странное в моих переживаниях, это то,  что  я  не  упомню,  чтобы
когда-нибудь, даже в юности и в молодости, я так исключительно вожделел бы
к какому-то избранному существу; в жизни я не раз  испытывал  желание,  но
никогда  оно  не  проявлялось  во  мне  с  такой   всевластной   и   такой
непреоборимой  силой.  Мне  кажется  совершенно  противным   опытности   и
рассудку, чтобы страсть на сорок пятом году  жизни  была  сильнее,  чем  в
двадцать пять лет. Напротив, кажется естественным, что с возрастом человек
становится все более привередливым.
   То, что я испытал, не было собственно влечением к женщине. Мое  чувство
было не физическим вожделением, но тоской  по  какому-то  образу  прелести
ради самой прелести.
   Все ли сказал я, что можно об этом сказать?  Думаю,  что  нет.  Если  я
соберусь с силами и начну мыслить трезво, то мне придется заметить во всем
приключении еще нечто  большее.  Эта  девушка  была  для  меня  не  просто
существом особенно прелестным, она  еще  предстала  передо  мной  в  такую
минуту,  когда  все  соединилось  воедино,  чтобы  показать   мне   ее   в
ослепительнейшем сиянии, превратить ее в символ, в мир, которым я  мог  бы
обладать, но который утратил безвозвратно.
   Это и было причиной того, что мимолетное впечатление так запало  мне  в
душу и так потрясло меня.  Ибо  ведь  это  было  всего  только  мимолетное
впечатление. Она явилась передо мной улыбающаяся, позлащенная солнцем  дня
в то самое мгновение, когда я поддался жалости к самому себе,  обреченному
на глубочайшее и неизбежное одиночество. Она пришла именно тогда, когда  я
болезненно осознал, как скучно и  бессмысленно  я  провожу  время.  Именно
тогда, когда я печалился, что так мало обрел счастья в случайных  встречах
с людьми, когда оплакивал годы, растраченные с Долорес. Нет, она не  могла
бы прийти в минуту более подходящую!
   Тут действовали не только обычные чары, какие испокон веков  заставляют
мужчину гнаться за избранной им женщиной. Моя погоня за ней была в  то  же
время бегством от всего того, что я есть, от того, что я пережил, от  всех
моих житейских разочарований, была бегством в мир  грез.  Можно,  пожалуй,
сказать, что самая личность прекрасной дамы не играла при этом ни малейшей
роли...
   Ибо - и теперь я наконец прихожу к какому-то объяснению - истина в том,
что в эти несколько промелькнувших дней я гнался за  призраком,  а  не  за
живым существом, за богиней, а не за женщиной из плоти и  крови.  Божество
пожелало принять образ молодой дамы, но не она, не эта дама, а сама богиня
похитила мое сердце! Афродита  собственной  персоной  пленила  меня,  дабы
напомнить мне, что даже под солнцем буден есть в этой  жизни  нечто  более
сокровенное, чем обыденные, каждодневные  события.  Я  имел  видение,  как
имели его в бы