рисвистнул:
   - Вижу, что думали. И в результате  вернулись  к  мечтам.  Благодарение
Господу, хоть они пока даются нам даром. Да.  Ладно...  Может,  предпримем
еще одну ходку? В запасе у нас добрых полтора часа.
   - А не могли бы вы... не могли бы...
   - Что именно, Джордж?
   -  ...Сказать  заранее,  о  чем  будет  сон?  И   позволить   сохранить
воспоминания о процедуре?
   Хабер  опять  пустился  в  бесконечные  разглагольствования,  по   сути
сводившиеся к завуалированному отказу:
   - Как вы теперь уже знаете, Джордж, все  переживаемое  вами  в  течение
сеанса гипноза, включая мои команды, при  пробуждении  обычно  блокируется
механизмом сознания, тождественным тому, какой  стирает  девяносто  девять
процентов наших воспоминаний о  снах.  Отменить  этот  запрет  равносильно
провокации, слишком уж велик риск столкнуть внутри  вас  взаимоисключающие
посылки и возбудить  в  сознании  конфликт  весьма  деликатных  материй  -
небезопасно знать содержание сна до того, как вы сами его увидите. Сам сон
я вправе приказать вам запомнить. Но следует избегать  опасности  смешения
воспоминаний о приемах внушения с содержанием собственно  сновидения.  Мне
нужен чистый пересказ сна, а не то,  что  вы  могли  бы  напридумывать  по
поводу гипнотического задания. Понимаете? Вам следует  довериться  мне,  я
ведь желаю вам только добра. И не столь уж многого от вас требую. То  есть
по сути я, конечно, оказываю на вас давление, но мягко и без лишней суеты.
Стараясь уберечь вас при этом от каких бы то ни было кошмаров. Поверьте, я
не меньше вашего стремлюсь разобраться в феномене,  с  которым  столкнулся
впервые. Вы человек интеллигентный, притом весьма покладисты,  а  мужества
вам не занимать - какой груз несли до сих пор в одиночку! Мы раскусим  ваш
орешек, Джордж, смело можете на меня положиться.
   Не то чтобы Орр все сказанное так уж легко принял за чистую монету,  но
Хабер был красноречив и убедителен, как завзятый телепроповедник. А помимо
всего прочего, Орр так нуждался в чьем-либо участии, так хотелось ему хоть
во что-то верить. Не упорствуя более, он улегся на кушетку и  приготовился
к прикосновению великанской ладони к своему горлу...
   - О'кей! Вот и вернулись мы в действительность! Что снилось на сей раз,
Джордж? Поделитесь-ка свеженьким, с пылу с жару!
   Голова шла у  Орра  кругом,  в  мозг  впились  тупые  ржавые  иглы,  он
чувствовал себя так, будто вот-вот расхворается.
   - Что-то о южных морях... с кокосовыми пальмами...  не  могу  отчетливо
припомнить. - Он помассировал виски, поскреб подбородок, глубоко вздохнул.
Затем попросил глоток холодной воды. - Значит, так.  После  этого  сна,  с
пальмами, приснилось, что вы идете вдвоем с Джоном  Кеннеди,  президентом,
вниз  по  Элдер-стрит  -  так,  по-моему.  Я  был  в   свите   кем-то   из
сопровождающих, даже нес, кажется, какой-то багаж одного из  вас.  Кеннеди
шагал  под  открытым  зонтом,  я  видел  его  в  профиль,  как  на  старом
полтиннике,  а  вы  сказали:  "Это  вам  больше  не  понадобится,   мистер
президент" - и выдернули зонт из его руки. Он,  казалось,  был  недоволен,
вроде бы пытался возражать, но его слова я как следует не расслышал. Дождь
вдруг прекратился, выглянуло солнышко, и тогда президент сказал:  "Похоже,
вы были правы"... Вот и все. А дождю и в самом деле конец...
   - Почему вы так считаете?
   Орр вздохнул:
   - Выйдите на улицу и убедитесь сами. На сегодня это у нас все?
   - Я готов продолжать. Куй железо, как говорится.
   - Но я чертовски устал.
   - Ладно, тогда на сегодня все.  Послушайте,  а  не  перенести  ли  наши
встречи на поздний  вечер?  Вам-то  какая  разница,  какой  сон  смотреть,
простой или внушенный, лишь бы выспаться. К тому же это  позволило  бы  не
прихватывать ваше рабочее время, для меня же  ночь  -  самая  продуктивная
пора, я и прежде просиживал на работе ночи напролет. Ночной сон - как  раз
то единственное, что его исследователи могут позволить себе крайне  редко.
Лечение наше продвинулось  бы  несравнимо  с  традиционным  режимом,  а  о
депрессантах вы бы и думать позабыли. Давайте попробуем. Как насчет вечера
в пятницу?
   - У меня свидание, - сказал Орр и поразился собственной лжи.
   - Тогда в субботу.
   - Ладно.
   Орр вышел от  врача,  перекинув  влажный  плащ  через  плечо  и  слегка
пошатываясь. Надевать его было уже ни к чему  -  сон  с  Кеннеди  оказался
весьма  эффективным  -  что  называется  _в  руку_.   Орр   уже   научился
распознавать их - _такие_ сны. Даже еще не проснувшись.  А  после,  спустя
даже время, вспоминал их с потрясающей ясностью, независимо от содержания,
пусть и абсолютно нейтрального. И чувствовал себя по пробуждении  разбитым
и  измотанным,  как  после  тяжкого  физического  труда  -  точно  пытался
остановить экспресс голыми руками. Спонтанно подобные сны посещали Орра не
чаще одного раза в четыре-шесть недель. Возможно, по причине неосознанного
_страха_, что однажды может наступить сон, возврата  из  которого  уже  не
будет. Теперь же, под воздействием гипноза и Аугментора,  три  из  четырех
его снов за последние два дня оказались именую такими.  А  если  исключить
кокосовые пальмы, которые, по  мнению  Хабера,  были  простой  аберрацией,
всплеском воображения, то три из трех. Орр изнемогал.
   Действительно, дождем и не пахло. Когда он  вышел  на  мостовую  из-под
сводов портика Вильяметтской башни, высоко  над  каньонами  улиц  голубело
чистое мартовское небо. Теплый ветерок резвился с разбросанными обертками,
гулял вдоль тротуаров, сухой ветерок с восточной равнины,  который  прежде
крайне редко оживлял унылую душную промозглость долины Вильяметты.
   Славная погодка  слегка  взбодрила  Орра.  Распрямив  плечи  и  глубоко
вдохнув свежего воздуха, он постарался  подавить  тягостное  томление  под
ложечкой, вызванное как напряженной лабораторной  дремотой  в  непривычное
время, так и быстрым спуском с шестьдесят третьего этажа небоскреба.
   Внушал ли Хабер  сон,  отменяющий  дождь?  Внушал  ли  увидеть  во  сне
Кеннеди, лицо  которого,  как  отчетливо  припомнилось  теперь,  почему-то
украшала  куцая  бородка,  точно  позаимствованная  с   портрета   Авраама
Линкольна? А увидеть в компании с президентом самого  Хабера  -  это  тоже
входило в гипнотическое задание? Орр терялся в догадках. Эффективная часть
сновидения  вполне  могла  быть  связана  с  прекращением  дождя,  но  это
абсолютно  ничего  не  доказывало.  Зачастую   срабатывал   именно   самый
неприметный элемент подобного сновидения. Орр  подозревал,  например,  что
Кеннеди  был  изобретением  его  собственного  подсознания,   своеобразным
необъяснимым довеском, но уверен в том не был.  Уверенности,  впрочем,  не
было уже ни в чем.
   В неиссякаемом потоке  прохожих  Орр  бодро  продвигался  к  центру,  к
станции "Восточный Бродвей". Опустив  пятидолларовый  жетон  в  автомат  и
выудив из лотка билет, отыскал нужную платформу и  вскоре  уже  с  головой
окунулся в непроглядную тьму под рекой.
   Тут с ним снова случился приступ слабости, отчаянно закружилась голова.
   Нырнуть под реку - есть в этом нечто  жутковато  необратимое,  воистину
это дьявольская, чуть ли не загробная идея.
   Пересечь реку - перейти ее вброд, переплыть, воспользоваться  при  этом
лодкой, паромом, мостом, самолетом, спуститься к устью реки,  подняться  к
живительным истокам - в этом есть смысл,  все  это  в  порядке  вещей.  Но
нырнуть "под" - навевает могильный холодок, напоминает  некое  извращение.
Какое-то тридесятое чувство, какие-то неведомые  рефлексы  и  даже  вполне
очевидные приметы окружающего пространства как бы сигнализируют -  нельзя,
запрещено входить в то, из чего нет возврата. Назад! - вопиет селезенка.
   Девять железнодорожных и автомобильных туннелей  в  границах  Портленда
ныряли под Вильяметту, и шестнадцать  мостов  пересекали  поверху  могучий
водный поток, упрятанный  на  протяжении  двадцати  семи  миль  в  прочные
бетонные набережные. Паводковый контроль на Вильяметте, как и  аналогичная
служба  чуть  ниже  по  течению,  на  месте  слияния  с  великим  притоком
Колумбией, столь ловко управлялись со своими  обязанностями,  что  уровень
воды  даже  в  период  проливных  дождей  не  поднимался  более   чем   на
пяток-другой дюймов. Река, точно некое огромное, но относительно спокойное
вьючное животное, опутанное и стреноженное на всякий случай  тьмой-тьмущей
уздечек, удил, хомутов, седел, поводьев и подпруг,  с  практической  точки
зрения являла собой весьма полезный элемент  окружающего  ландшафта.  Будь
дело иначе, кто бы стал лезть из кожи вон, окаймляя дорогостоящими дамбами
бесконечные ее берега? Закатали бы под асфальт,  как  множество  ручейков,
текущих теперь по трубам под улицами, - и вся недолга. Но  без  Вильяметты
Портленд не стал бы портом и утратил добрую половину своего значения. Реку
постоянно бороздили океанские сухогрузы, длинными  стрелами  водную  гладь
рассекали грузовые баржи, бесконечными вереницами плотов по ней сплавлялся
лес. Так что для поездов, грузовиков и немногочисленных теперь  легковушек
оставался путь либо под рекой, либо над нею, по мостам.
   Над головами пассажиров, трясущихся вместе с  Орром  в  вагоне  поезда,
громыхавшего сей момент по Бродвейскому туннелю, тяжко нависли тысячи тонн
скального грунта,  тысячи  тонн  стремительно  бегущей  воды,  штабеля  на
причалах и кили круизных  лайнеров,  массивные  бетонные  опоры  мостов  и
эстакад,  колонна  до  отказа  набитых  мороженой  курятиной   грузовиков,
реактивный самолет на высоте в тридцать четыре тысячи футов  и  звезды  на
удалении в 4,3 и более световых лет.  Кислотно-бледный  во  флюоресцентных
сполохах вагонных  ламп,  изнемогавших  в  битве  с  пещерной  тьмой,  Орр
болтался в  кожаной  петле  с  истертой  стальной  рукояткой  среди  тысяч
подобных ему одиночеств. Физически ощущал он навалившуюся сверху  тяжесть,
весь беспредельно давящий ее гнет. "Я живу в настоящем  кошмаре,  -  думал
он, - и выныриваю из него лишь время от времени, когда отхожу ко сну. Лишь
засыпая, я пробуждаюсь..."
   Мгновенный переполох и толкотня, взвихрившие  пассажиров  на  остановке
"Все вокзалы", выдавили из Орра эти тоскливые мысли разом  и  до  капли  -
пришлось как следует поднапрячься, чтобы не выпустить из рук  спасительный
поручень и не выпасть наружу. Все еще  испытывая  сильное  головокружение,
Орр был почему-то  уверен:  стоит  только  ослабить  хватку  и  покориться
чудовищному напору потных тел (t) вкупе с неумолимым T, и он по-настоящему
захворает, спятит окончательно.
   Наконец, испустив глухой стон, финальный аккорд которого утонул в тупом
абразивном скрежете и буравящем мозжечок визге рессор, локомотив  тронулся
снова.
   Вообще-то компании ЕТС - Единой транспортной системе  -  от  роду  было
всего пятнадцать лет, но создавалась она запоздало и  второпях,  когда  из
соображений    экономии    использование    личных    автомобилей    упало
катастрофически, поэтому ее матчасть страдала  всеми  мыслимыми  изъянами.
Вагоны собирались в Детройте в  самом  спешном  порядке  -  оттого  они  и
грохотали, и дребезжали, и постоянно ломались. Но, как завзятый горожанин,
четверть жизни проводящий в подземке, Орр не обращал внимания на  всю  эту
устрашающую какофонию. Его слуховые рецепторы, несмотря  на  относительную
молодость организма, уже притупились и утратили былую чувствительность,  а
тот шум, что все-таки сознания достигал,  воспринимался  как  естественный
фон  кошмарного  сновидения.  Поэтому,  утвердившись   в   отвоеванной   у
бесноватой толпы ременной подвеске, Орр снова глубоко погрузился в себя.
   После первого же гипнотического сеанса Орра начали беспокоить провалы в
памяти.  Мало  сказать,  начали  беспокоить,  -  приводили   в   смятение.
Деятельность подсознания, будь то во младенчестве или во сне,  запоминанию
не поддается, это верно, тут никаких сомнений. Но так  ли  уж  отключалось
его сознание во время гипнотического внушения? Отнюдь нет - ведь до самого
приказа уснуть  он  должен  был  бодрствовать.  "Почему  же  я  ничего  не
запомнил?" - хмурился Орр. Он отчаянно хотел знать, что именно проделывает
с ним Хабер во время гипноза. К примеру, первый сегодняшний сон -  неужели
доктор просто снова заказал сон про лошадь и все  на  этом?  А  фортель  с
навозом - экая неловкость! - мозг Орра  выкинул  самостоятельно?  Если  же
кучу дерьма придумал все-таки доктор, это смущало Орра ничуть  не  меньше,
но уже по  иной  причине.  Возможно,  Хаберу  еще  повезло,  что  дело  не
закончилось большой смачной пирамидкой прямо на  столе  или  на  цветастой
кабинетной дорожке. Строго  говоря,  тем  оно  и  закончилось,  правда,  в
переносном смысле - дерьмо отпечаталось на  стене  кабинета  в  виде  горы
Маунт-Худ.
   Под астматический хрип тормозных  букс  на  остановке  Элдер-стрит  Орр
дернулся как ошпаренный и покрылся липким холодным потом. "Гора,  гора..."
- лихорадочно соображал он, пока добрая сотня пассажиров пробивалась  мимо
него, а то и чуть ли не прямо сквозь него к выходу на  перрон.  Маунт-Худ.
Ну разумеется! "Он велел мне вернуть гору на место. Потому-то и заставил я
Темени-Холла испражняться Маунт-Худом. Но если доктор велел вернуть пейзаж
на место, стало быть, _знал, что здесь  висело  прежде_.  Хабер  знал!  Он
уловил вчерашнее изменение реальности. Он его заметил. Стало  быть,  верит
мне! И я вовсе не псих!"
   Радость, озарившая Орра, была столь велика, что нескольких ближайших  к
нему пассажиров  отчетливо  коснулось  мягкое  дуновение  некоей  неземной
благодати. Пухлую изнемогающую матрону, уже отчаявшуюся вырвать из  хватки
Орра его подвеску, отпустила вдруг острая колика в печени. Мрачный  сосед,
притиснутый к Орру слева, неожиданно просветлел, вспомнив, как  однажды  в
детстве встречал в лесу рассвет. Старик,  скорчившийся  на  сиденье  прямо
напротив, позабыл на минуту о муках голода.
   Особой сообразительностью Орр обычно не блистал и уж во  всяком  случае
быстротой мышления не отличался. Новые идеи проникали  в  его  сознание  с
превеликим  трудом,  ползком  преодолевая  крутые   ступеньки   логической
лесенки, строго по порядку и  никогда  -  вспорхнув  над  тяжкими  глыбами
умозаключений на стремительных крылах интуиции. Умом Орр и  вовсе  мог  не
обнаружить тонких связей между явлениями,  то  есть  не  выказывал  примет
подлинного интеллекта. Однако умел как бы _чувствовать_  наличие  подобных
связей - нутром, как отыскивают воду лозоходцы.  И  назвать  Орра  круглым
дураком было бы явным перебором, просто возможности  своего  мыслительного
аппарата он умел использовать едва ли на треть.
   Он еще долго радовался своему открытию, вертел его и так  и  сяк,  пока
выбирался  из  метро  на  остановке  "Западный  мост  Росс-Айленда",  пока
несколько кварталов  шагал  в  гору,  пока  поднимался  в  лифте  на  свой
восемнадцатый в жалкой кооперативной двадцатиэтажке, где в комнатушке  8,5
на 11 футов ("Наши  цены  за  жизнь  в  самом  центре  устроят  всякого!")
запихнул жестянку бобов в электродуховку и извлек из встроенного  в  стену
холодильника пиво. Орр успел еще подойти  с  початой  бутылкой  к  оконцу,
чтобы полюбоваться видом на Западные холмы, склоны которых  перемигивались
мириадами  городских  огней  (он  прилично   доплачивал   за   возможность
наслаждаться этим ежевечерним фейерверком),  когда  его  наконец  осенило:
"Почему  же  доктор  Хабер  ни  словом  _не  обмолвился_,  что   верит   в
действенность моих снов?"
   Некоторое время Орр мусолил новую  закавыку,  ходил  вокруг  да  около,
точно возле увесистого камня в поисках местечка, где бы сподручнее за него
ухватиться, и в результате нашел груз совершенно неподъемным.
   Орр рассуждал так: "Теперь Хабер знает,  точно  знает,  что  фотография
изменялась дважды. Почему же он об этом даже не обмолвился? Он ведь врач и
должен понимать, как близок я к сумасшествию!  А  еще  уверяет,  гад,  что
жаждет  мне  помочь.  Чем  же  еще  мог  бы  он  помочь,  если  только  не
подтвердить, что происходящее со мною вовсе не галлюцинация? Что он  видит
то же самое, что и я?
   Хабер знает к тому  же,  -  продолжил  Орр  рассуждать,  отхлебнув  как
следует из бутылки, - что мое сновидение остановило дождь наяву. Почему же
он не отозвался на предложение выйти или хотя бы не подошел к окну,  чтобы
убедиться в моей правоте? Может, просто испугался? Такое вполне  вероятно.
Он боится признаться в своем открытии даже самому себе.  А  может,  прежде
чем поделиться  выводами,  хочет  вникнуть  в  дело  поглубже,  преодолеть
собственные страхи? За это его винить никак нельзя. Вот если бы он  совсем
не испугался, именно тогда выходило бы черт знает что!
   Желал бы  я  знать,  -  размышлял  Орр,  -  что  теперь  собирается  он
предпринять - раз уж кое-что понял.  Хотелось  бы  знать,  как  собирается
прекратить эти мои сны, удержать меня от изменений  реальности.  Их-то  уж
точно следовало бы остановить, а то ведь занесет невесть куда!.."
   Орр решительно тряхнул головой и отвел взгляд от переливающегося  всеми
цветами рукотворной радуги пейзажа за окном.



4

                   Ничто не  вечно,  нет  никаких  закостенелых  форм,  не
                существует ничего  конкретного  и  точного  (кроме  как  в
                рассуждениях завзятого  педанта),  и  любая  мало-мальская
                завершенность  -   очевидное   отречение   от   неизбежной
                пограничной     неопределенности,     каковая     является
                неотъемлемым и загадочным свойством самого Бытия.
                                                Г.Дж.Уэллс. "Новая утопия"

   Юридическая контора "Форман, Изербек, Гудхью и Ратти" располагалась  на
одном  из  этажей  едва  ли  приспособленного  для  людей  здания   бывшей
автомобильной парковки, сооруженного еще в  самом  начале  семидесятых,  а
позднее реконструированного. У большинства окружающих построек постарше  в
этой части города точно такая же родословная.  Некогда  чуть  ли  не  весь
центр Портленда  был  превращен  в  одну  гигантскую  автостоянку.  Сперва
машинам  еще  хватало  асфальта,   поделенного   на   платные   ячейки   с
таксометрами, но позднее, с ростом населения, как  грибы  стали  возникать
многоэтажные парковки.
   Сама идея  подобного  гаража,  снабженного  системой  грузовых  лифтов,
витала в воздухе чуть ли не с начала двадцатого века, но лишь незадолго до
того, как автомобильный бум сам по себе начал захлебываться и вдруг  резко
пошел на спад, на десятки этажей к небу взметнулись бесчисленные парковки.
Когда в восьмидесятые нужда в них отпала полностью, не  все  они  уступили
место новой застройке - пережив  капитальный  ремонт,  значительная  часть
уцелела.  И  здание,  где  располагалась  упомянутая  адвокатская   фирма,
юго-западный Берн-сайд, 209, все еще разило неистребимым душком  газолина,
бетонные полы были испещрены выделениями бесчисленных автомобильных клоак,
черные мазки шин, точно следы лап вымерших динозавров, навечно впечатались
в окаменелую пыль гулких пролетов. Сами же  полы,  как  и  потолки,  имели
существенный,  но  довольно   забавный   изъян,   которым   были   обязаны
первоначальному назначению здания, точнее, спиралевидной его конструкции -
это неисправимый никакими капремонтами легкий уклон, покатость. И когда  в
контору  "Форман  и  компания"  приходил  посетитель-новичок,  ему  стоило
определенных трудов увериться в том, что стоит  он  прямо  и  падение  ему
вовсе не угрожает.
   Мисс Лелаш, сидевшая за перегородкой, составленной из сотен  гроссбухов
и скоросшивателей и как бы отделявшей ее полукабинет  от  такой  же,  чуть
побольше, ячейки мистера Пирла, предавалась излюбленному своему занятию  -
воображала себя Черной Вдовой.
   Вот  притаилась  она,  смертельно   ядовитая,   хитиново-элегантная   и
безжалостная, в засаде - и выжидает, выжидает...
   Вот приближается