Урсула Ле Гуин.
    Резец небесный

   -----------------------------------------------------------------------
   Ursula Le Guin. The Lathe of Heaven (1971). Пер. - В.Старожилец.
   "Миры Урсулы Ле Гуин". "Полярис", 1997.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 March 2001
   -----------------------------------------------------------------------



1

                   Конфуций и ты - вы  оба  с  ним  сновидение,  да  и  я,
                утверждающий это  сейчас,  сам  себе  снюсь.  В  том-то  и
                заключается весь парадокс. Завтра, может статься, появится
                величайший из мудрецов, способный его объяснить; но,  быть
                может, до наступления этого самого завтра успеют смениться
                тысячи и тысячи поколений.
                                                           "Чжуан-цзы", II

   Влекомая подводными токами, в  беспокойной  пучине  колыхалась  изрядно
потрепанная штормами  гигантская  медуза,  брошенная  судьбой  на  милость
всемогущей стихии. Ее то пронизывали  бледные  лучи  света,  то  поглощала
непроглядная тьма. В извечном своем стремлении из никуда в  никуда  зыбкий
живой купол дрейфовал без руля и ветрил,  вяло  помавая  радужными  полами
призрачного пеньюара; жизнь едва теплилась в хрупкой обитательнице  глубин
- как бы бессильным откликом на еженощные гравитационные  призывы  далекой
Луны к отзывчивой акватории.  Этот  эфемерный  сгусток  почти  иллюзорного
бытия, беспредельно уязвимый, насмерть стоял в  поединке  с  безбрежным  и
беспощадным океаном, коему так бездумно вверил изменчивую  свою  судьбу  и
незавидную будущность.
   Но вот проступили очертания земной тверди,  взметнулись  к  небу  голые
закопченные скалы, исхлестанные и морскими волнами, и атомными ударами,  -
ужасающее зрелище предательски радиоактивной суши, отторгающей отныне  все
живое. И сразу же течение, упрямо подталкивая  к  берегу,  перестало  быть
верным  союзником;  предательски  разомкнув  свои  уютные  объятия,  волны
выдавливали, гнали медузу вместе с пеной на гулкий прибой, где сами  же  и
разбивались вдребезги...
   Как уцелеть на раскаленном радиоактивном песке существу, сотканному  из
одних  лишь  морских  флюидов,  как  спастись  ему  под  палящими   лучами
неумолимого солнца? А как сможет сохраниться сознание, стряхнувшее  поутру
после столь вожделенного и вместе  с  тем  внезапного  пробуждения  липкую
паутину дремоты?


   Наполовину  обгоревшие  веки  не  в  силах  были  защитить   глаза   от
беспощадного света, опалявшего, казалось,  самый  мозг.  Повернуть  голову
удалось тоже далеко не сразу  -  ее  сдавило,  точно  в  тисках,  бетонное
крошево с торчащими  из  него  арматурными  стержнями.  Лишь  расшатав  их
помаленьку, сумел он высвободиться и перевести дух. Оказалось,  что  сидит
он на единственном незаваленном клочке  пыльной  бетонной  ступеньки;  под
рукой  порскнул  крохотными  парашютиками  одуванчик,  пробившийся  сквозь
трещину в марше и невесть как уцелевший. Отдышавшись, он неловко  поднялся
и тут же ощутил,  что  ноги  стали  ужасающе  ватными  -  лучевая  болезнь
неумолимо начинала брать свое. Но до двери рукой подать, а там рядом  -  к
счастью, это его этаж - родная комнатушка, добрая половина которой  занята
пневмокроватью. Он смог сделать эти два столь необходимых теперь шага и, с
великим трудом приоткрыв дверь, едва  перебрался  через  внезапно  как  бы
возросший порог. Дальше тянулся бесконечный  линолеум  коридора,  в  самом
конце которого - в глазах снова все  плыло  -  терялась  мужская  уборная.
Пытаясь держаться стены, цепляясь за нее неверными пальцами, он двинулся в
путь, но далеко пройти не успел - поднявшись внезапно на дыбы, пол жестоко
хлобыстнул по лицу...
   - Полегче-полегче! Теперь заноси...
   Перед  глазами  бумажным  фонариком  маячило  знакомое  бледное   лицо,
окаймленное жидкой седой бахромой, - над ним низко склонялся лифтер.
   - Это  радиация,  -  прохрипел  лежащий,  но  Мэнни,  судя  по  ответу:
"Тихо-тихо, паря, теперь все будет в ажуре!" - ни черта не разобрал.
   Под лопатками оказались родные  вмятины  пневмоматраца,  перед  глазами
были знакомые трещины в потолке. Плюс как будто несколько новых.
   - Ты что, набрался в стельку?
   - Не-а...
   - Намарафетился?
   - Больно мне...
   - Видать, успел все же что-то принять?
   - Не сумел подобрать... - выдавил он, имея в виду скорее  ключ  от  той
двери, через которую врывались ночные видения и которую  он  уже  давно  и
тщетно пытался запереть.
   - Сейчас подгребет лекаришка с пятнадца... эта... - Голос  Мэнни  снова
едва доносился сквозь неумолчный грохот прибоя.
   Отчаянно пытаясь выплыть, едва не захлебнувшись горькой морской  пеной,
забился он в конвульсиях. И сразу же наткнулся на незнакомца, сидящего  на
краешке матраца со шприцем на излете.
   - Должно помочь, - заметил тот негромко. - Верное  средство.  По-моему,
он уже приходит в себя. Что,  болезный  ты  наш,  нутро-то  горит?  Ну  не
переживай! Могло быть гораздо хуже. Неужто и вправду  все  это  он  принял
зараз?  -  Врач  зашуршал  пластиковой  фольгой  аптечных  конвертиков.  -
Гремучая смесь - барбитураты с декседрином. Ты что, прямиком на  тот  свет
собирался?
   Дышать было тяжело по-прежнему, но сама боль уже отступала, оставляя за
собой лишь чудовищную слабость.
   - Все препараты помечены датами  одной  недели,  -  задумчиво  протянул
эскулап, прыщавый юнец с конским хвостиком и скверными зубами. - Из  этого
следует, что не все они сняты с  твоей  фармакарты.  Придется  доложить  о
факте заимствования, ты уж извини. Не хотелось бы, да никуда не денешься -
присягу давал. Но ты не дрейфь, за эти препараты  еще  никого  не  сажали.
Просто попадешь полиции на заметку и отправят на проверку в медцентр или в
окружную клинику. А  оттуда  -  либо  в  меддепартамент,  либо  на  ДНД  -
добровольную наркологическую диспансеризацию. Я  по  твоему  удостоверению
уже заполнил необходимую форму, осталось только внести данные,  как  давно
ты это зелье глотаешь в количествах сверх установленного.
   - С месяц-другой...
   Медик поскреб пером по бумаге на коленях.
   - А с чьей фармакарты снимал?
   - Друзья помогали.
   - Нужны имена. - И после краткой паузы: -  Хотя  бы  одно.  Это  пустая
формальность, ни для кого никаких  неприятностей.  Уверяю,  твоему  дружку
грозит лишь полицейский выговор да надзор за использованием  фармакарты  в
течение года. Семечки... Одно имя.
   - Не могу. Мне же помочь хотели.
   - Видишь ли, если не назвать имен, это уже трактуется как сопротивление
властям.  Ты  можешь  оказаться  за  решеткой  или  угодить   на   ПНЛ   -
принудительное лечение. В весьма и весьма закрытом учреждении. Тогда  ведь
все равно выяснится, по чьей карте ты получал препараты, так что  искренне
советую не тратить даром свое и мое время. Ну давай же, не тяни резину!
   Закрыв глаза от нестерпимого света ладонями:
   - Не могу. Никак не могу... Обещал.
   -  Впиши  мою  карточку,  -  вмешался  лифтер.  -  Мэнни  Аренс,  номер
247-602-6023.
   Перо в руках медика отчаянно заскрипело.
   - Никогда... ни разу с твоей карты не брал...
   - Ну  так  разыграем  их  малость.  Проверять  ведь  никто  не  станет.
Фармакарты вечно в обороте, концов никому не найти. Когда  моя  кончается,
сам занимаю у других, и наоборот. А полицейских замечаний у меня  скопился
вагон и маленькая тележка, стенки оклеивать можно. И ничего. Как  понимаю,
в ЗОБ-контроле [ЗОБ  -  здравоохранение,  образование,  благосостояние  (в
оригинале HEW  -  Health,  Education,  Welfare;  как  глагол  имеет  также
значения "рубить, выполнять неприятную работу")] о  них  и  не  слыхивали.
Зато ты выскочишь из воды сухим. Не бери в голову, паря!
   -  Не  мо-гу...  -  прохрипел  он,  пытаясь  высказать   несогласие   с
рискованной затеей приятеля, беспокойство за него,  а  также  полное  свое
бессилие удержать Мэнни от идиотской лжи.
   - Часа через два-три тебе заметно полегчает, - заметил  эскулап.  -  Но
сегодня лучше бы из дому не выходить. Все одно через центр не пробиться  -
машинисты подземки снова затеяли бучу, и национальная  гвардия  наводит  в
старом городе порядок. В новостях сообщают, что там невесть что творится -
просто ад кромешный. Отлежись лучше. А мне пора на службу,  провались  она
пропадом, отсюда десять минут пешком - лечебный комплекс в центре квартала
Макадам. - Матрац вздрогнул и  заметно  просел.  -  Представляешь,  двести
шестьдесят младенцев, загибающихся от квашиоркора, и все на моей шее.  Все
как один - отпрыски важных шишек. А что я в силах сделать  для  них,  черт
меня подери? На мои отчаянные запросы обеспечить детей усиленным  белковым
рационом  из  любых  инстанций  всегда  приходят  одни   лишь   витиеватые
извинения. Родители готовы за все заплатить,  постоянно  суют  деньги.  Но
ведь купить-то негде! Гори оно все синим пламенем! Пичкаю детей инъекциями
витамина С и делаю вид, что сражаюсь с обыкновенной цингой...
   Хлопнула дверь. Матрац снова хрюкнул и вспучился  -  под  весом  Мэнни,
занявшего  место  эскулапа.  Едва  уловимый  запах,  сладостный,  как   от
свежестриженой лужайки, и голос из мрака  за  плотно  закрытыми  веками  -
далекий, как сквозь туманную кисею:
   - Ну не кайф ли быть живым, а, Джорджи?



2

                                           Небесные Врата - это отсутствие
                                        чего бы то ни было...
                                                        "Чжуан-цзы", XXIII

   Живописный вид на Маунт-Худ  отнюдь  не  открывался  из  окон  кабинета
доктора Уильяма Хабера, как ожидалось поначалу, когда посетитель входил  в
вестибюль, а затем оказывался в стремительно возносящемся лифте.  Из  окон
вполне  по-деловому  обставленного  офиса  на  шестьдесят  третьем   этаже
небоскреба  в  восточном  Вильяметте   вообще   не   открывалось   никаких
примечательных  видов.  Зато  одна  из  глухих  стен   блистала   огромной
пластиковой фотофреской, изображавшей тот же Маунт-Худ во  всей  красе,  и
взор хозяина кабинета,  ведущего  селекторные  переговоры  с  секретаршей,
отдыхал сейчас именно на ней.
   - А что там, у этого Орра?  Напомни-ка,  Пенни.  Симптомы  истерической
проказы, кажется?
   Секретарша  располагалась  в  трех  шагах,   сразу   за   стенкой,   но
использование офисного селектора вкупе с  солидным  дипломом  в  рамке  на
стене  внушало,  пациентам  чуть  ли  не  благоговейный  трепет.  Впрочем,
устройство это  производило  впечатление  и  на  самого  владельца  -  как
элегантным дизайном,  так  и  ценой.  Да  и,  в  конце-то  концов,  негоже
солидному психотерапевту собственноручно распахивать дверь и  драть  горло
криком: "Следующий!"
   - Нет, доктор Хабер. Такие симптомы у мистера Грина, которому назначено
на завтра, в  десять.  Сегодня  же  у  нас  протеже  доктора  Вальтера  из
университетского медцентра. Случай ДНД.
   - Злоупотребление препаратами, точно! У меня ведь на  столе  лежит  его
досье. О'кей, как появится, пропусти сразу же.
   Еще не договорив, Хабер услышал стон тормозящего на этаже лифта, тяжкий
пневматический выдох его дверей, затем нетвердые шаги по коридору.  После,
видимо,  некоторых  колебаний  гостя  скрипнула   дверь   приемной.   Если
прислушиваться, доктор мог различить и множество других  звуков:  хлопанье
дверьми, стрекот пишущих машинок, голоса, журчанье воды в бачке унитаза  -
и на их этаже, и на соседних. Но штука заключалась как раз  в  обратном  -
научить свой слух вовремя вырубаться  и  не  замечать  всей  этой  деловой
какофонии.  Устанавливать  в  сознании  нечто  вроде  глухой   корабельной
переборки.
   Сейчас, пока Пенни улаживала с посетителем обычные  для  начала  визита
формальности, доктор продолжал глазеть на фреску, дивясь, кому  же  это  и
когда удалось сделать подобную фотографию.  Пронзительно  синее  небо  над
девственно-чистым снежным покровом, укутывающим Маунт-Худ от  подножия  до
самой макушки. Может, в семидесятые или даже шестидесятые? Ведь парниковый
эффект  не  свалился  людям  на  голову  вдруг,  изменения   в   атмосфере
накапливались исподволь, и Хабер - год рождения  1962-й  -  еще  отчетливо
помнил голубизну небосвода своего раннего детства. Теперь снежных шапок  и
ледников на склонах уже на Земле не увидишь - их сбросили все горные пики,
включая знаменитый Эверест и даже огнедышащий  Эребус  в  Антарктике.  Но,
может статься, снимок сделан не столь уж давно, попросту чуток  смухлевали
- небо подсинили, склон выбелили. И нет проблем!
   - Добрый день, мистер  Орр!  -  Просияв  гостеприимной  улыбкой,  Хабер
поднялся навстречу гостю, но руки не подал -  слишком  многие  пациенты  в
последнее время стали остерегаться лишних физических контактов,  приходили
просто в ужас и напрочь замыкались при виде дружелюбно протянутой пятерни.
   Посетитель слегка смешался, неловко отдернув руку, потеребил цепочку на
шее и неуверенно произнес:
   - До... добрый день, доктор!
   Его  шею  украшала,  как  отметил  Хабер,  незатейливое  ожерельице  из
посеребренной нержавейки. Да и сам посетитель,  одетый  вполне  ординарно,
являл собою типичный образчик офисного клерка. Прическа стандартной длины,
до плеч, аккуратная бородка. Невысокий сероглазый  блондин  лет  тридцати,
подросткового сложения, малость истощенный, но с виду  здоровый  и  вполне
привлекательный - доктор уже набрасывал  себе  начерно  портрет  визитера.
Воспитанный,  толерантный,  безвольный,  подавленный,   закомплексованный.
Первые десять секунд знакомства с пациентом, любил повторять доктор  Хабер
и про себя, мысленно,  и  коллегам  вслух,  наиболее  важны  для  создания
доверительной атмосферы в будущем.
   -  Присаживайтесь,  мистер  Орр!  Да-да,  именно  сюда!  Не  угодно  ли
закурить? С темным фильтром весьма крепкие, с белым - послабее. - Гость не
курил. - Тогда, не теряя времени даром, попробуем разобраться в  непростой
вашей   ситуации.   ЗОБ-контроль   заинтересовался,   по   какой   причине
заимствовали вы стимуляторы и снотворное с  чужой  фармакарты.  Почему  не
хватило установленных вам персонально лимитов? Не так ли? И вас послали  к
парням с холма, а те в свою очередь, прописав добровольную наркологическую
диспансеризацию, переадресовали ко мне. Пока все верно?
   К собственным сердечным интонациям, призванным пробудить в  собеседнике
живой отклик, усыпить  настороженность,  доктор  был  весьма  чуток  -  не
хватить бы лишку! Пока, похоже, срабатывало не очень: часто  мигая,  гость
сидел как деревянный, руки приклеены к коленям,  и,  как  бы  сглатывая  в
горле ком, изредка кивал - классическая  иллюстрация  состояния  затаенной
тревоги.
   - Чудненько, пока что ничего из ряда вон выходящего.  Вот  если  бы  вы
складывали пилюли в кучку с целью перепродажи  на  черном  рынке  или  для
покушения на чью-либо жизнь, тогда дело табак. Но так как вы  их  попросту
использовали для личных нужд, то весь ваш приговор - всего лишь  несколько
сеансов в моем кабинете! А это не столь уж и страшно. Естественно, и  меня
заинтересует, на кой ляд потребовалась вам эта чертова уйма снадобий -  но
только затем, чтобы точнее определить стиль нашего с вами общения, вернуть
вас  к  нормальной  полноценной  жизни  в   пределах   вашей   собственной
фармакарты, а может статься, и вовсе  без  химической  зависимости.  Очень
надеюсь на это.  Согласно  сему  документу,  -  Хабер  перевел  взгляд  на
распахнутый скоросшиватель, пересланный  из  медцентра,  -  вы  в  течение
нескольких  недель  принимаете  барбитураты,  затем  на   несколько   дней
переключаетесь на декстроамфетамины,  а  затем  -  возвращаетесь  назад  к
снотворному. Как это началось, что вас побудило? Бессонница?
   - Нет, сплю как сурок.
   - Тогда, видимо, неприятные сны?
   Пациент растерянно зыркнул на доктора - в глазах светился  чуть  ли  не
животный страх. Случай, похоже, не из сложных -  все  у  больного  как  на
ладони.
   - Вроде того, - отозвался тот хрипло.
   - Угадать было не так уж сложно, мистер Орр.  Никакой  мистики  -  всех
своих сновидцев медцентр обычно и сбагривает мне. - Хабер заулыбался: -  Я
ведь специалист  по  сновидениям.  В  самом  буквальном  смысле.  То  бишь
онейролог. Сон и сновидения - хлеб мой насущный. О'кей, можем еще немножко
поиграть в шарады. Полагаю, от скверных сновидений вы пытались  избавиться
с помощью фенобарбитуратов, и  сперва  это  срабатывало.  Затем  наступило
привыкание, вы оказались в  некоторой  химической  зависимости,  а  эффект
воздействия пилюль стал снижаться, пока и вовсе не сошел на нет. Точно  та
же история с декседрином. Тогда вы и стали их перемежать. Все верно?
   Пациент одеревенело кивнул.
   - А почему же декседриновый период у вас всегда оказывался короче?
   - Эта гадость делала меня таким... неуравновешенным.
   - Естественно, иначе и быть не могло. А этот ваш последний коктейль  из
обоих препаратов -  вообще  нечто  особое!  Хотя  сам  по  себе  он  и  не
смертелен, но вы играли в опасные игры со своим здоровьем, мистер  Орр.  -
Сделав для вящего эффекта паузу, Хабер веско добавил: -  Вы  могли  лишить
себя способности засыпать вообще!
   Снова в ответ кивок.
   - Могли бы вы обойтись без  воды  или  пищи,  мистер  Орр?  Никогда  не
пробовали перестать дышать, наконец?
   Уловив в голосе  доктора  сдержанный  сарказм,  пациент  выдавил  некое
подобие улыбки, весьма далекое от оригинала жалкое подобие.
   - Вы ведь прекрасно знаете,  что  никому  на  свете  еще  не  удавалось
обойтись без сна. Равно как и без пищи, воды или воздуха. Но  известно  ли
вам, что  собственно  сна  еще  недостаточно,  что  человеческий  организм
испытывает насущную потребность именно в сновидениях? Если  систематически
их подавлять, ваше сознание начнет чудить,  откалывать  самые  неожиданные
коленца. Вы станете без какой-либо видимой причины раздражаться,  обвинять
окружающих во всех смертных грехах,  утратите  способность  к  нормальному
сосредоточению - не правда ли, мистер Орр, вам  знакомы  эти  симптомы?  И
дело тут уже не в одной только декседриновой зависимости  -  вы  начинаете
грезить среди бела дня, становитесь крайне рассеянным, утрачиваете чувство
ответственности, приобретая взамен склонность к параноидальным  фантазиям.
В конце концов вы все равно уснете и увидите сон, не суть важно какой!  Ни
одно лекарство на  свете  не  убережет  от  сновидений,  кроме  разве  что
цианистого калия и ему подобных.
   К  примеру,  хронический  алкоголизм  может  привести   к   рассеянному
склерозу, а это верная смерть. И причина ее - гибель клеток спинного мозга
от нехватки  именно  сновидений.  Отнюдь  не  от  недосыпания!  Именно  от
дефицита весьма специфического состояния организма, наступающего в  момент
сновидения, в стадии так называемых быстрых снов, или  попросту  сон-фазе.
Но вы у нас не алкоголик, а также не вполне еще  покойник.  Отсюда  вывод:
все ваши попытки самоуничтожения пока возымели лишь частичный эффект.  Тем
не менее вы: а) в скверной физической форме и б) уткнулись в глухую стену.
Вы в тупике. Весь вопрос, как теперь из него выбираться? Ваша фобия  перед
неприятными сновидениями, как я понимаю, коренится  в  их  содержании.  Не
поведаете ли что-нибудь из своих кошмаров?
   Орр колебался, одолевал нерешительность.
   Хабер приоткрыл было рот и тут  же  осекся.  Ему  постоянно  доводилось
убеждаться, что для пациента настоятельно необходимо  самому  выговориться
перед внимательным слушателем, и спешка здесь  неуместна.  Именно  в  этой
стадии и  должен  больной  делать  первый  самостоятельный  шаг  навстречу
исцелению. Лучше уж немного молчания, чем риск наглухо захлопнуть калитку.
Этот разговор, в конце концов, весь носит чисто предварительный характер -
своего рода прелиминарии, унаследованные от  первопроходцев  психоанализа,
смысл которых -  помочь  врачу  решить,  какой  тактики  придерживаться  в
дал