"Чжуан-цзы", XXIII

   Джордж Орр покинул контору ровно в полчетвертого и пешком направился  к
ближайшей станции метро - машины у него сроду не было.  Правда,  подкопив,
он сумел бы обзавестись подержанным паровым "фольксвагеном", но к чему он,
спрашивается? Центр города, где живет Орр, для проезда закрыт, а ездить на
пикники ему просто некуда. И водительские права, полученные еще  в  начале
восьмидесятых, так ни разу и не понадобились. Поэтому домой с  работы,  из
Ванкувера, он возвращался именно подземкой.
   Поезда курсировали битком набитые - час пик; сдавленный со всех  сторон
служивым людом, Джордж смело мог игнорировать поручни и свисающие ременные
петли; порою, когда давление окружающих его потных  тел  (t)  превозмогало
силу тяготения (T), мог даже оторвать ноги от пола и как бы воспарить. Вот
и сейчас точно та же история  -  сосед  Орра  по  давке,  не  в  состоянии
опустить руку с газетой, изловчился читать спортивную колонку чуть  ли  не
под потолком вагона. Заголовок "Мощный прорыв границы Афганистана"  и  под
ним литерами помельче  "Прямая  угроза  интервенции"  мозолил  глаза  Орру
первые шесть остановок. Затем газета вместе с ее владельцем устремились  к
выходу, а их место тут же заступила парочка томатов на зеленой пластиковой
тарелке, под которой обнаружилась пожилая леди в  зеленой  пластиковой  же
накидке. Дама прочно обосновалась на левой ноге  Орра  и  не  двигалась  с
места в течение трех следующих остановок.
   Когда поезд  остановился  на  станции  "Восточный  Бродвей",  к  выходу
пробился и Джордж. Выйдя из метро  и  маленько  переведя  дух,  он  четыре
квартала продирался сквозь бесконечные  толпы  клерков,  завершивших  свой
трудовой день. Вконец измученный, Орр добрался до  нужного  ему  здания  в
восточном Вильяметте - мрачной глыбы стекла  и  бетона,  взметнувшейся  из
каменных джунглей строений помельче -  в  точности  так,  как  тянется  из
подлеска к свету и воздуху живое дерево. Крайне  мало  чистого  воздуха  и
дневного света достигало мостовых, где, как в бане, царили духота и вечная
морось. Дождик  в  Портленде  в  заводе  исстари,  но  постоянная  жара  -
семьдесят по Фаренгейту [примерно 22 градуса по Цельсию],  это  второго-то
марта! - началась в результате загрязнения атмосферы не  так  уж  давно  и
жителям была еще как бы в диковинку.
   История борьбы  с  промышленными  и  городскими  миазмами  восходила  к
середине двадцатого века, но и теперь ей не видать  ни  конца  ни  краю  -
работы по очистке атмосферы, загаженной  избытками  углекислоты  и  прочих
индустриальных  прелестей,  дадут  ощутимые  результаты  разве  что  через
несколько столетий. И то лишь при условии,  что  будут  вестись  упорно  и
непрерывно. Когда из-за парникового  эффекта  подтаяли  полярные  шапки  и
заметно поднялся уровень мирового океана, одной из  первых  серьезных  его
жертв стал  мегаполис  Нью-Йорк,  а  все  атлантическое  побережье  Штатов
оказалось под реальной угрозой затопления. Зато как бы в знак  компенсации
за потери в Атлантике воды залива Сан-Франциско схоронили под собой  сотни
квадратных миль городских свалок, копивших отбросы еще с 1848 года. Что же
до Портленда, то, благодаря береговой гряде и  удалению  от  побережья  на
восемьдесят миль,  затопление  ему  не  грозило  -  разве  что  от  хлябей
небесных.
   Климат в западном Орегоне и раньше отличался сыростью; теперь же  дождь
изливался на головы орегонцев без конца, и скоро жители Портленда привыкли
сравнивать себя с рыбами,  обреченными  на  жизнь  в  котелке  с  медленно
закипающей ухой.
   К востоку от Каскадных гор, в местах, где  еще  три  десятилетия  назад
царила бесплодная пустыня, как грибы после  дождя  стали  возникать  новые
города: Уматилья, Джон-Дей,  Френч-Глен  и  прочие  -  и  хотя  летом  там
по-прежнему свирепствовал зной, зато осадки выпадали в разумных  пределах,
всего 45 дюймов в  год  (при  полных  114  в  Портленде!).  Это  позволило
переселенцам заняться земледелием,  и  пустыня  вскоре  вовсю  зазеленела.
Новые города разрастались быстро - население Френч-Глена, к  примеру,  уже
достигло без малого семи миллионов, тогда как Портленд без каких бы то  ни
было видов на будущее застрял  на  трех,  а  за  счет  беженцев  на  новые
территории  начал  даже  несколько  терять  в  жителях.  Все  в  Портленде
оставалось по старинке и как бы покрылось патиной  безнадежности.  Никаких
улучшений. Недоедание, столпотворение, мусор и вонь на всех  улицах  стали
обыденным явлением, нормой жизни. В старых кварталах свирепствовали цинга,
тиф и гепатит, а в новых - насилие, бандитизм. В первых властвовали крысы,
в последних жизнью людей распоряжалась всесильная мафия. Джордж Орр в этом
гадюшнике оставался лишь потому, что, проведя здесь всю свою  жизнь,  иной
не мыслил и не верил, что где-то может быть по-другому. А также по инерции
и из-за вялости своего характера.
   Мисс Кроуч, безразлично улыбнувшись, жестом позволила  пройти  прямо  к
доктору. Прежде Орру казалось, что приемная психиатра, как кроличья  нора,
обязательно должна иметь минимум два выхода. У Хабера же был лишь один, но
он как бы удваивался за счет того,  что  не  столь  уж  часто  принимаемые
пациенты  друг  с  другом  никогда  не  сталкивались.  В  медцентре   Орру
рассказали,  что  доктор  Хабер,  посвятивший  себя  в  основном   научным
исследованиям, практикует совсем немного. Это, впрочем,  создавало  Хаберу
репутацию преуспевающего медика,  что  подтверждалось  и  его  сердечными,
радушными манерами. Но сегодня, находясь в более уравновешенном  состоянии
духа, Орр оказался повнимательнее к мелочам и приметил  кое-что  для  себя
новое. Кабинет Хабера не блистал хромом, не изобиловал кожаной  мебелью  -
нет, этих обычных признаков преуспеяния не было и в помине, отсутствовал и
лабораторный кавардак, характерный для  ученого-фанатика.  Обитые  дешевым
винилом стулья и кушетка, стол,  фанерованный  замызганным  пластиком  под
дерево, - нигде никаких натуральных материалов.
   Рослый, пышногривый и  темно-рыжий  (точь-в-точь  конь  гнедой)  хозяин
кабинета, сияя ослепительной улыбкой, поднялся навстречу и протрубил:
   - Добрый, добрый день, мистер Орр!
   Его  сердечность  казалась  вполне  искренней,  но  все  же   несколько
преувеличенной, точно объявление о скидке, выставленное напоказ в витрине,
- результат профессиональной выучки, когда каждая интонация оттачивается и
доводится  до  автоматизма.  Орр  ощутил   в   этом   явственное   желание
понравиться, произвести впечатление. Похоже, мелькнула мысль, Хабер как бы
не до конца уверен  в  реальном  существовании  своих  пациентов  и  своей
помощью им хочет  что-то  доказать  сам  себе.  Это  громогласное  радушие
приветствия словно предполагало, что ответить-то на него,  может  статься,
будет вовсе некому.
   Орру захотелось  вдруг  произнести  в  ответ  доктору  тоже  что-нибудь
дружелюбное, завязать с ним эдакую непринужденную беседу, но  голова  была
пуста, как сухая тыква.
   - Здравствуйте! Похоже, Афганистан уже на самой  грани  войны,  вот-вот
начнется, - пробормотал он первое, что пришло на ум.
   - Гм, может быть, но так пишут в газетах  еще  с  прошлого  августа,  -
усомнился Хабер.
   Как и следовало ожидать, в мировой политике доктор оказался куда  более
сведущ. Орр же, и прежде не очень ею интересуясь, за последние сумасшедшие
недели вообще выпал из курса событий.
   - Не думаю, чтобы это серьезно задело Альянс, -  охотно  развивал  тему
Хабер. - Разве что на иранской стороне выступит еще и Пакистан.  Но  тогда
Индия окажет вполне значимую, а отнюдь не символическую, как до  сих  пор,
помощь Израгипту. - Таким нелепым сокращением окрестили  журналисты  новую
форму союза Египта с Израилем. - Полагаю,  речь  Гапта,  произнесенная  на
днях в Дели, доказывает это со всей очевидностью.
   -  Все  равно  начнется,  -  сказал  Орр,  уже  осознав  всю  печальную
неуместность затронутой темы. - Война, я имею ввиду.
   - Вас это всерьез беспокоит?
   - А вас разве нет?
   - Пока как-то не очень. - Доктор расплылся в своей  широченной  улыбке,
точно  некий  добрый  медвежий  божок.  И  все  же  за  ширмой   веселости
угадывалась толика его вчерашней настороженности.
   - Ну а меня беспокоит, - сказал Орр, но Хабер вроде как  пропустил  его
слова мимо ушей. Орра это даже слегка задело - задаешь вопрос, так  уж  не
открещивайся, - но досаду он проглотил и смолчал. Врачу виднее, как и что.
   Орр вообще частенько ловил себя  на  сомнительном  убеждении,  что  все
вокруг лучше его знают, что делать, - может,  оттого,  что  в  собственных
поступках подобной уверенности зачастую отнюдь не испытывал.
   - Спалось нормально? - любезно справился Хабер, присев  под  реющим  по
ветру хвостом Темени-Холла.
   - Спасибо, хорошо.
   - Как насчет еще одного путешествия в Царство Грез имени  Хабера?  -  В
глазах доктора будто затаились буравчики.
   - Вроде бы для того я сюда и пришел.
   Орр видел, как доктор поднялся и  обогнул  стол,  успел  заметить,  как
широченная ладонь потянулась к его горлу - затем наступило ничто...
   - ...Джордж! Джордж...
   "Мое имя", - спохватился Орр. А кто позвал? Голос вроде бы  незнакомый.
Сухой мир, иссушающий легкие воздух, а в ушах - тягостный звон, эхо чужого
возгласа. Яркий дневной  свет  и  никаких  пространственных  координат.  И
возврата нет. Орр проснулся.
   Смутно знакомые стены  вокруг,  смутно  знакомый  массивный  мужчина  в
свободной рыжеватой хламиде, с каштановой бородкой,  белозубой  улыбкой  и
непроницаемым взглядом темных глаз.
   -  Судя  по  показаниям  энцефалографа,  сон  был  краткий,  но  весьма
оживленный, - ударил по ушам низкий голос. - Давайте-ка  его  сразу  же  и
обсудим. Чем раньше припомнишь, тем полнее картинка.
   Орр уселся,  преодолев  острый  приступ  головокружения.  Сидел  он  на
кушетке - как он на ней оказался?
   - Дав... давайте, - прочистив кашлем горло, выдавил он. -  Сделать  это
недолго. Снова конь. Вы что, опять внушали мне лошадиный сон?
   Не ответив, Хабер неопределенно покачал головой - ждал продолжения, - и
Джордж не стал его зря томить.
   - Ну, дело было в конюшне. И в то же время здесь, в этой  вот  комнате.
Солома, ясли, в углу вилы и так далее. И конь. Он...
   Безмолвное внимание доктора экивоков не допускало.
   - ...Он и наложил эту чудовищную кучу.  Коричневую  и  смрадную.  Груду
навоза,  чем-то  смахивающую  на  Маунт-Худ,  с  характерным  выступом  на
северном склоне и так далее. Это было  нечто  вроде  оскорбления,  как  бы
вызов мне, и тогда я  сказал  сам  себе:  "Но  это  всего  лишь  картинка,
шутовское изображение горы". Сразу же затем, по-моему, и проснулся.
   Орр поднял взгляд на фотофреску за спиной доктора Хабера - на ней снова
красовался Маунт-Худ, только на сей раз запечатленный в приглушенных,  как
бы акварельных тонах: небо сероватое, сам склон  нежно-коричневого,  почти
рыжего цвета, с вкраплениями белых пятнышек возле вершины,  передний  план
подернут дымкой размытой листвы деревьев, выступающих снизу, из-за кадра.
   Хабер оборачиваться не стал, он  не  сводил  с  пациента  внимательного
взгляда агатово-черных глаз. Когда  Орр,  не  выдержав  игры  в  гляделки,
потупился первым, доктор рассмеялся - коротко, но весьма экзальтированно:
   - Похоже, Джордж, тележка наша сдвинулась-таки с места!
   - И куда же нас теперь вывезет?
   Орр чувствовал себя совершенно по-дурацки, сидя с  полным  разбродом  в
мыслях на нелепой этой продавленной кушетке, где  ему,  беспомощному,  аки
младенцу, пришлось только что дрыхнуть  напоказ  -  возможно,  с  отвисшей
челюстью и громким храпом, - пока эскулап изучал свои  таинственные  узоры
на экране, внушая пациенту содержание сна. Над ним как будто  надругались,
попросту поимели и неясно для чего, с какой такой  целью.  Где  результат,
где хотя бы сдвиги?
   По всей видимости, никаких воспоминаний о  фотографии  Темени-Холла  на
стене  и  связанных  с  нею  разговорах  Хабер  не  сохранил,  он  всецело
принадлежал теперь новой действительности, и все его мысли о прошлом  тоже
соответствовали новым реалиям. Ждать помощи  от  него  бесполезно.  Сейчас
доктор возбужденно мерил  шагами  кабинет,  громогласно  подытоживая  свои
собственные первые впечатления:
   - Отлично! Первое: вы прекрасно поддаетесь внушению и  можете  засыпать
по заказу.  Второе:  вы  наилучшим  образом  соответствуете  задаче,  ради
решения которой я и сконструировал свой Аугментор. Таким образом мы сможем
работать быстро и эффективно без всякого  наркоза.  Ненавижу  наркотики  и
всегда предпочитаю обходиться без них. То, на что  мозг  способен  сам  по
себе,  куда  предпочтительнее  и  похлеще  его   реакций   на   химические
стимуляторы. Для  того  и  создан  Аугментор,  чтобы  подстегнуть  мозг  к
самостимуляции.  Созидательные  и  восстановительные  ресурсы  сознания  -
бодрствующего ли, спящего  ли  -  практически  оценке  не  поддаются,  они
совершенно неисчерпаемы. Если бы только нам еще удалось подобрать ключик к
каждому замку! Полагаю, мощь собственно сновидения - это нечто такое,  что
никому и во сне-то не привидится!
   Хабер  хохотнул  -  чувствовалось,  что  этот   незатейливый   каламбур
произносит он далеко не впервые. Но Орр мигнул и  улыбнулся  растерянно  -
случайный выстрел доктора пришелся чуть ли не в самое яблочко.
   - Теперь я  ничуть  не  сомневаюсь,  -  продолжил  Хабер,  -  что  ваше
исцеление лежит именно  в  этом  направлении  -  использовать  сновидения,
вместо  того  чтобы  их  подавлять.  Материализовать  страхи,   дать   вам
возможность смело взглянуть им в лицо и, с моей помощью, сквозь  них.  Вы,
Джордж, боитесь собственного сознания. С  этим  страхом  человек  жить  не
может.  Вам  предстоит  от  него  избавиться.  И  помощь  вы  получите   с
неожиданной стороны - помощь собственного  мозга,  помощь  животворящую  и
действенную.  Все,  что  для  этого  требуется,  -  не  заглушать  энергию
сознания, не подавлять ментальные процессы, наоборот - высвободить их. Это
мы и сумеем сделать при помощи  Аугментора.  Вам  не  приходит  в  голову,
Джордж, чем именно предстоит заняться на ближайшем этапе?
   - Понятия не имею, - буркнул Орр.
   Когда Хабер заговорил об использовании ментальной энергии, Орр  поверил
было на миг, что речь идет  о  его  способности  изменять  реальность.  Но
почему бы не сказать об этом  прямо,  без  экивоков?  Зная,  как  отчаянно
нуждается пациент в подтверждении,  и  будучи  в  силах  оказать  подобную
помощь, врач не стал бы юлить, продолжать увертки, во всяком  случае,  без
основательной на то причины.
   Отчаяние  снова  захлестнуло  Орра,  и  пуще  прежнего.   Наркотики   и
стимуляторы тоже лишали рассудительности, но тогда он знал об этом заранее
и мог хотя  бы  попытаться  совладать  со  своими  эмоциями.  Нынешнее  же
разочарование не укладывалось ни в какие рамки.  Рассчитывая  на  доктора,
Орр расслабился и позволил себе малую толику надежды.  Ведь  только  вчера
еще он был почти уверен, что  Хабер  ясно  _осознал_  переход  от  горы  к
лошади. Попытка доктора скрыть свой шок и взять себя в руки Орра ничуть не
удивила и не встревожила - наверняка, полностью утратив ориентацию,  Хабер
в смятении поначалу ничего не соображал. И у самого Орра вначале  были  те
же проблемы, он далеко не сразу признал и принял за факт свою  способность
совершать нечто немыслимое. И все же он позволил себе сейчас смутную  тень
надежды, допустил, что знающий содержание  сна  и  принимающий  участие  в
процедуре, в  самом  ее  эпицентре,  Хабер  сможет  заметить  и  запомнить
перемену в окружающей действительности.
   Ни черта не получилось. И выхода никакого нет. Орр  отброшен  туда  же,
где и провел последние месяцы, -  назад,  в  полное  свое  одиночество.  В
одинокое постижение своего отчаянного безумия-небезумия. Достаточно, чтобы
и впрямь рехнуться.
   - Может,  вы  могли  бы,  -  добавил  Орр  неуверенно,  -  внушить  мне
сновидения, не воздействующие  на...  ну,  неэффективные?  Раз  уж  можете
внушать, что я должен делать во  сне...  Тогда  я  смог  бы  отдохнуть  от
лекарств, пусть даже ненадолго.
   Усевшись, массивный Хабер навалился  на  письменный  стол,  по-медвежьи
сгорбившись.
   - Очень сомневаюсь, что это поможет. Даже на одну ночь,  -  ответил  он
тихо и просто. Затем  снова  загудел  басом:  -  Разве  это  не  то  самое
тупиковое направление,  в  котором  вы,  Джордж,  пытались  самостоятельно
двигаться, а вернее, буксовать? Химия или гипноз  -  все  едино,  все  это
попытка  подавления.  От  собственного  сознания  никому  не  убежать.  Вы
понимаете это, только вот признаться себе пока не смеете. Оно  и  понятно.
Но давайте взглянем на дело под другим углом - вы уже  дважды  видели  сны
прямо здесь, на этой кушетке. И что же, это причинило кому-нибудь вред?
   Слишком  обескураженный,  чтобы  отвечать  вслух,  Орр  просто  помотал
головой. Хабер принялся развивать мысль, и пациент, стараясь  не  потерять
нить его рассуждений, напряг внимание. А доктор между тем  перешел  уже  к
теме грез наяву, к  их  сродству  со  сновидениями  и  с  полуторачасовыми
ночными циклами, к несомненной пользе и значимости грез и  так  далее.  Он
поинтересовался,  не  свойствен  ли  Орру  какой-либо   определенный   тип
фантазий.
   - Ну, к примеру, я сам, - иллюстрировал Хабер. - Я  частенько  грежу  о
героических поступках. Будто бы я настоящий герой. Вытаскиваю, скажем,  из
проруби девушку, помогаю задыхающемуся астронавту, прорываю  осаду  города
или  даже  выручаю  из  беды  обреченную  на  гибель  планету.  Такие  вот
мессианские грезы, мечты о благодеяниях в космических масштабах.  Хабер  -
спаситель человечества! Все  это  чертовски  забавно  -  пока  удерживаешь
фантазии там, где им место. Глубоко внутри себя. Всем нам необходим подъем
самооценки, который и приносят подобные  мечты,  но  стоит  только  начать
полагаться на них в реальности - и пиши пропало...  Существуют  еще  грезы
типа  "острова  в  океане",  к  ним  склонно  большинство  администраторов
среднего   возраста.   Есть   тип   "благородного    мученика-страдальца",
романтические подростковые грезы,  фантазии  садомазохистов  и  прочая,  и
прочая. Большинству из нас знакомы чуть ли не все  эти  типы.  Практически
каждый  хотя  бы  раз  в  мечтах  Представал  на  арене  лицом  к  лицу  с
разъяренными  львами,  или  швырял   во   врагов   гранаты,   или   спасал
недотрогу-девственницу с тонущего лайнера, или помогал Бетховену  сочинить
Десятую симфонию. Вам что больше по душе?
   -  Э-э...  Бегство,  -  ответил  Орр.  С  усилием  сосредоточившись  на
затронутой теме, он хотел быть до конца откровенным с  человеком,  который
вроде бы искренне пытается ему помочь. - Убежать. Скрыться. Уйти от всех и
вся.
   - От нудной работы, повседневной суеты - так, что ли?
   Казалось, у Хабера просто не  укладывается  в  голове,  что  Орр  может
стремиться избегать работы. Человек  амбициозный,  доктор  видел  в  своем
труде путь к сияющим высотам  всемирного  признания  и  не  мог  до  конца
уверовать, что другие мыслят себе это как-то иначе.
   - От этого тоже. Хотя сама  работа  меня  пока  устраивает.  Больше  от
городской давки, бесконечной толчеи. Слишком много людей  вокруг.  Очереди
повсюду. И все такое.
   - Куда-нибудь  поближе  к  теплым  морям?  -  уточнил  Хабер  со  своей
медвежьей ухмылкой.
   -  Нет.  Прямо  здесь.  У  меня  не  очень-то  с  фантазией.  Иметь  бы
простенькое бунгало! Где-нибудь за городом, например, за береговой грядой,
где еще сохранилось нечто вроде девственного леса.
   - А просто купить себе такое местечко - не думали разве?
   - Дачные участки тянут минимум тридцать восемь тысяч за акр, и это  еще
в самых захудалых местах, в дебрях южного Орегона. С видом  на  море  цена
доходит до четырехсот штук за лот.
   Хабер п