аемых
"детекторами лжи".
   "Что ж, пусть эти аппараты окажутся "детекторами истины" об
Одиннадцатой.
   Истины, какая бы она ни была!" Но что он упустил тогда, что?



2. НА ОДИННАДЦАТОЙ


   - Предпоследняя из дюжины планет у Альтаира, - заканчивал тем временем
справку ИРЦ, - отстоит от своей звезды в семь раз дальше, нежели Земля от
Солнца. Но в силу большей яркости Альтаира плотность лучистой энергии там
почти такая, как и в околоземном пространстве. Год этой планеты равен
четырем земным, оборот вокруг оси она совершает за восемьдесят четыре с
половиной часа. Ось не наклонена к плоскости эклиптики, времен года там
нет.
   Диаметр планеты вдвое больший, чем у Земли, но сила тяжести - видимо,
из-за меньшей плотности составляющих ее пород - превышает нашу только на
десять процентов.
   На днище-экране в черном звездном пространстве показался оранжевый
серпик планеты. Его освещало далекое, с маленьким диском, но слепящее
яркое солнце - Альтаир. Арно хорошо помнил его белый, полностью лишенный
солнечного тепло-желтого отлива свет.
   Размытый внутри серп увеличивался - вот заслонил вместе с невидимой
ночной частью планеты звезды. Массивы белых облаков почти сплошь закрывают
лицо Одиннадцатой. В немногие просветы между ними выглядывают причудливые,
будто нарочито изрезанные сложной береговой линией серые островки среди
зеленоватой воды; выступы у некоторых входят во впадины в других, соседних
- как зубья сдвинутых гребенок. Между мысами-зубьями - облик, отражение
Альтаира на воде.
   Арно настолько были памятны эти кадры, снятые разведочным спутником
Одиннадцатой и сбрасываемыми с него зондами, что и прикрыл глаза, зная
наперед, что покажет дальше память Ксены и Дана.
   Планета заполнила весь экран, быстро, - смазанно мелькнули
оранжево-розовые облака - это зонд, тормозя парашютами, входит в
атмосферу. Туман - проходит облачный слой...
   Зонды тогда передали на спутник, а тот на "Альтаир" не только виды
Одиннадцатой, но и анализы состава атмосферы, воды в море, грунта в месте
посадки - главное. Атмосфера содержала при обильной влажности почти в
равных долях кислород, азот и углекислый газ, то есть была явно вторичной.
Сам по себе этот признак обещал не так и много. Подобные атмосферы
обнаружили у совершенно мертвых планет Сириуса-А, Фомальгаута, Проциона;
только в окаменелых почвах там были найдены микроорганизмы, виновники
выделения газов из тверди... и вся жизнь! На Одиннадцатой зонды уловили в
воздухе простейшие бактерии. Вода в море была слабосоленая.
   И все. Ни анализы, ни тщательнейшее, по квадратным миллиметрам,
изучение снимков в персептронных распознавателях не дали признаков - это
Арно знал тверже фактов автобиографии - не то что высокоорганизованной
жизни, но хотя бы оформившейся в растения, в простейших животных. А
вторичная атмосфера?
   При подходящей температуре и влажности (а там они такие и были) ее
целиком могли образовать микроорганизмы.
   ..Новую картину показывает днище-экран: головокружительно быстро
сменяются, мелькают, разрастаются в размерах серые, желтые, опалевые
пятна-острова, зеленые и бирюзовые просветы между ними - море. Потом все
надвигается - до белых полос прибоя вдоль пологого берега, до длинных
теней от покатых холмов. Это ракета Дана и Ксены опустилась, выбирает
место для посадки.
   Такое Арно видел и сам, когда прилетел отыскивать их.
   Ракета села на крайний "северный" остров причудливого архипелага в
приэкваториальной области планеты. Вот астронавты покидают кабину, впервые
ступают на сушу Одиннадцатой. Эффект присутствия, обеспечиваемый "обратным
зрением", был таков, будто сам Арно сейчас шагал и осматривался там.
   Мелкие зеленые волны лижут серый песок, сперва у воды темные губчатые
валуны (песчаник? ракушечник?), около стыка их с мокрым песком изумрудные
пленки лишайники. Слева море в блестках зыби, вверху белые облака, между
ними просветы густо-синего от обилия кислорода неба. Облака великолепны:
   причудливые многоэтажные башни, замки, горные хребты в снегах; гребни
некоторых слепяще ярки от невидимого за ними Альтаира. "Чье это зрение? -
подумал Арно. - Неужели его?!" Да, судя по неторопливым размашистым
колебаниям пейзажа, это осматривался на ходу Дан: на показываемое
наложился ритм его шагов.
   Так и есть. Взгляд в сторону: у валуна изящно склоненная фигурка в
легком комбинезоне и прозрачном гермошлеме (страховка от избытка
углекислоты и кислорода) - Ксена. Она трогает, затем соскабливает
скальпелем в пробную чашку лишайник со ржавого бока камня. Выбившаяся
прядь волос сползла на глаза, мешает - она отдувает ее.
   Она очень хороша сейчас, Ксена. Она красива, в ту пору была еще краше,
но сейчас "обратное зрение" показывало и сверх того: будто незримое сияние
от ее профиля в гермошлеме озаряет камень, песок, прибой. Это была Ксена
из памяти любящего ее Дана - обволакивало ее сияние его чувства и мысли.
Так исполненный художником портрет женщины всегда глубинно отличен от
фотографии ее.
   "Стало быть, жив Дан, есть он, - понял Арно. - Есть, никуда не
денешься".
   ...Близится морская зыбь, поднимается. Вот она на уровне глаз: Дан
входит в море. Нырнул. Зелено-белая игра света на волнах над ним. Внизу
голый песок:
   ни тины, ни рыбешек, ни моллюсков.
   Астронавты возвращаются к ракете. Вот она высится на трех
стабилизаторных выступах - математическое совершенство, бросающее вызов
вольной аляповатости природных линий. Верх серебристо-белый, низ,
аннигиляторный отсек из нейтрида, черный.
   - В первых пробах воды, - сказал из транслятора мужской голос, и Арно
вздрогнул: это был голос Дана, хоть и с измененными обертонами, - мы нашли
три крупинки СЗВ, сине-зеленых водорослей. И все.
   На днище-экране Ксена в экспресс-лаборатории ракеты возилась с
анализами.
   Смотрит на просвет пробирку, в которой оседает слабая муть. Губы
разочарованно выпятились, брови приподнялись:
   - Микроводоросли, лишайник, бактерии - и все?.. "Да все, Ксена, -
мысленно ответил со своего холма Арно. - Только эти данные и вывезли с
Одиннадцатой".


3. ГЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕТОПИСЬ


   - С момента высадки прошли земные сутки, - сказал голос Дана. - Мы
осмотрели остров, собрали немало образцов, произвели съемку местности,
дважды поели, выспались... а день Одиннадцатой только склонялся к вечеру.
   Растворяются в синеве облака. На краю моря, за неровной, бородавчатой
от островков линией горизонта распускался немыслимой красоты закат
Альтаира.
   Фиолетово-синий купол неба переходил там в широкую голубую арку. В нее
дальше вписывался зеленый полукруг, в тот - желтый, потом оранжевый,
красный, вишневый; а затем радужный набор арок повторялся, сужался - и в
самом центре, в глубине этого туннеля из радуг, распускал прожекторные
секторы света, пылал электросварочной дугой Альтаир.
   - Это красивое зрелище свидетельствовало, помимо прочего, о большой
толщине атмосферы и об обилии в ней влаги даже на больших высотах, -
комментировал Дан. - Ночью следовало ждать сильный дождь.
   Астронавты на стартовом выступе вверху ракеты прилаживали биокрылья.
Сначала зрительная память Дана показала Ксену, потом она - Дана. (Арно
скупо улыбнулся: Дан тоже выглядел куда привлекательней, чем был на самом
деле.
   Внешность у того была простой, сердца к себе он привлекал не ею. "А
этот...
   просто Антиной, а не Эриданой!")
   - В оставшиеся часы светлого времени, - заговорил Дан, - мы решили
осмотреть еще два места. Ксена через узкий пролив направилась на соседний
островок, а я полетел к замеченному еще с ракеты на подлете тектоническому
сбросу на западном берегу нашего острова.
   Налюбовавшись закатом так, что стало щемить в глазах (Арно их хорошо
понимал; столько лет не видели никакого), они воспарили над берегом и
морем.
   Плотный воздух Одиннадцатой держал хорошо. Внешний микрофон шлема
улавливал шорох отдалившегося прибоя и свист воздуха в биокрыльях.
   Дан быстро нашел место сброса, тридцатиметровый почти отвесный обрыв;
пролетает вдоль него туда и обратно. Полосатая стена освещена закатом.
Сброс недавний, дожди не успели еще смыть выступы слоев, сгладить резкие
разломы.
   Нижние, самые древние пласты наискось уходят в воду.
   "А вот об этом я ничего не знаю! - Арно сел, взялся за колени, глядел,
задрав голову. - Не было и намека на такое наблюдение - ни снимков, ни
записей..."
   По колыханию на днище-экране картины сброса было понятно, что астронавт
волнуется. Разбежались глаза - и было от чего: слои были строчками,
которыми природа из века в век, из тысячелетия в тысячелетие записывала
историю своей планеты. И они повествовали о жизни на Одиннадцатой, о ее
возникновении, расцвете - и исчезновении.
   Книга бытия читалась снизу вверх, от черно-серой толщи базальта,
которая только-только выступает из волн в левом нижнем краю обрыва: это
застывшая миллиарды лет назад кора, монолитный фундамент суши. Над ней
более легкий, искрящийся в разломах кристаллами слой гранита. А над ними -
ага! - грязно-серый пласт известняка с обильными вкраплениями ракушек и
мела. Выше полутораметровый пласт сплошного ракушечника - внушительное
свидетельство взрывообразного и мощного развития жизни в теплом первичном
оке неостывающей планеты.
   Черно-матовой широкой полосой косо перечеркнул обрыв слой угля: память
о древних плаунах, о папоротниковых лесах, о выраставших и умиравших в
ядовитых болотных туманах первых деревьях. Вот снова вернулось сюда море,
залило просевшую сушу - и опять тягучие миллионы лет оседал на слой
обуглившихся несгнивших стволов ил, ракушки, скелета моллюсков, рыб,
голлотурий. Еще выше слои песка, мела и глины рассказывают о новом
обмелении здешнего моря. А над глиной (и Арно мысленно унесшийся за пять
парсеков и на 17 лет назад, тихо ахнул) возложен основательный,
полуметровый слой почвы!
   Пласт тронут серым тлением эррозии, но можно еще различить в нем
красноватые структурные комки, трубчатые следы от сгнивших давным-давно
корней, даже какие-то беловатые клубки нити, возможно бывшие когда-то
живыми. Почва напоминает земной краснозем.
   И, оканчивая немую повесть об Одиннадцатой, обрыв венчал нависший
козырьком метровый слой серо-желтой глины.
   - Так разрушилось наше первоначальное мнение, что жизнь здесь не
поднялась выше микроорганизмов, - сказал Дан. - Я увидел, что на планете
были и миновали многие стадии сложной органической жизни, подобные тем,
какие были и на Земле. Непонятно стало, куда все подевалось потом?



4. МЕРТВЫЙ ПОСЕЛОК


   Теперь вспоминала-показывала Ксена.
   Из моря на фоне закатных радуг выступает, приближаясь, черный
кляксообразный силуэт острова за нешироким проливом. На берегу его, куда
летит Ксена, поднимаются невысокие пальцы. Со стометровой высоты островок
виден целиком, он похож на трезубец с толстыми зубцами. Ничего более
примечательного, чем эти скалы у воды, на нем - и Ксена опускается возле
них.
   Но это не скалы вовсе: слишком округлы формы, гладка поверхность. С
земли они - как огромные огурцы, глубоко воткнутые в песок вкривь и вкось.
И такие же зеленые.
   Ксена приближается. Нет, и не огурцы - здания. Дома. Но какие уродливые!
   Какая-то немыслимая архитектура (если к этому вообще применимо такое
понятие): ни строгих линий, ни геометрически четких сопряжении, ни
плоскостей, ни углов даже... Волнистая, покрытая наплывами и оспинами
поверхность округлых стен; у одних строений стены сходятся на конус, у
других заворачиваются куполом, у третьих даже расходятся, образуя
утолщение, - груши толстой частью вверх. Строения были разной высоты,
самые крупные поднимались на три-четыре роста Ксены. Почти все стояли
неперпендикулярно к почве; некоторые накренились так, что непонятно,
почему они не рушатся. Эти дома расположились по берегу как попало, без
намека на планировку.
   И тем не менее это были дома: осмысленность их устройства не
скрадывалась внешней уродливостью. У оснований стен были арочные входы
(лазы?) - низкие и широкие; все, заметила Ксена, обращены в несолнечную "
северную" сторону.
   Выше, в участках стен, выделявшихся желтизной и перламутровым блеском,
находились окна разных размеров и форм; казалось, нетвердая рука ребенка
вырезала в стенах неправильные овалы, оборванные внизу круги, сглаженные
многоугольники. При всем том в окнах блестели мутноватые, с радужными
переливами, но явно прозрачные пленки.
   - На сыром песке вокруг я не заметила никаких следов, - сказала Ксена.
- Поселок - если это поселок, - похоже, был давно покинут. Или - мелькнула
у меня и такая странная мысль - в нем и не жили?
   Она пролезла под аркой внутрь ближнего домика. Распрямилась,
осмотрелась.
   Здесь было пусто, величественно и угрюмо, как в заброшенном храме.
Вдоль стен вился по часовой стрелке вверх спиралью выступ - неровный, как
и все вокруг. С конического свода свисала до уровня ее плеч
светло-зеленая, похожая на сталактит, колонна. Лившийся через оконца
вверху свет рассеивался и как-то преобразовывался ею, мягко освещая все.
Пол домика был белый и твердый, как кость, но бугристый.
   - Мне очень хотелось найти что-то, по чему можно было бы судить об
исчезнувших жителях поселка: утварь, орудия труда... хоть побрякушку. Я
обшарила углы, по спиральному выступу поднялась к самому куполу, но не
нашла ничего.
   По радио Ксена связалась с Даном, сообщила о находке. Через полчаса
прилетел и он. Вместе они осмотрели все дома, обшарили укромные места в
них - но и в других тоже было пусто. Внимание Дана привлекло то, что все
строения были исполнены без сборных стыков, разъемов, швов - будто из
одного куска. Как?
   Произвольность форм исключала мысль о штамповке.
   Наступали сумерки. Тьма густела тягуче медленно. И так же постепенно
сперва затлели холодным пепельным светом, а потом и засияли изумрудно
колонны-сталактиты в домах, где они как раз делали зарисовки. Выйдя
наружу, они увидели, что такой же пепельно-зеленый свет льется из окон
остальных домиков.
   - Единственно интересное, что мы нашли в двух самых крупных строениях,
на полу, под сталактитами, - сказал Дан, - это кучки плотных шариков.
   Его шлемный прожектор осветил Ксену, которая рассматривает и
рассовывает по карманам комбинезона пригоршни темных шаров размером с орех.
   Кадры на днище "лапуты" показывают далее, как Дан (теперь его освещает
прожектор Ксены) выламывает из стен и пола образцы для анализов,
раскладывает их по карманам. Астронавты надевают биокрылья, взбираются,
помогая друг другу, на самый накренившийся домик, стартуют с него. Обратно
они возвращаются в полной темноте, ориентируясь по мигающему лучику
приводного маяка ракеты. Поднимается встречный ветер. Начинается
предсказанный Даном дождь: лучи шлемных фар выхватывают из тьмы блестящие
водяные нити.
   - В полете случилось одно пустяковое, на первый взгляд, происшествие, -
сказал голос Ксены. - Я перегрузила карманы образцами и особенно шариками.
   На подлете к нашему острову сильный боковой порыв ветра тряхнул меня -
и часть шариков высыпалась.


5. НОЧНАЯ ОХОТА


   Всю сорокачасовую ночь лил дождь. Люди видели эту далеко и давно
минувшую ночь в сферодатчиках и на днищах "лапут": сиреневые молнии
разваливают небо на черные куски, которые тотчас срастаются; на береговых
валунах, над которыми поднимается пар, выхватывает застывшие волны, густо
усеянные пузыри. Люди слышали эту ночь: шум прибоя, дождя, ветра -
ненастья.
   Однако это был миг-пауза, короткий антракт в напряженном бытие
исследователей. Пусть ночь длится сорок часов, пусть она промозгло-сырая,
в неизведанном окружающем враждебной тьмой мире, - нельзя пересиживать ее
в ракете, не для того летели. Надо работать. И они надевали комбинезоны и
гермошлемы, выходили в ночь, собирали для анализов дождевую воду,
спектрографировали вспышки молний, записывали на пленку влажную
раскатистость громов - все пригодится потом.
   И смотрели. Больше всего на то, как над морем возникали, перемещались,
плавали там и сям размытые фиолетовые пятна - на самом пределе
различимости.
   Если бы смотрел один, то подумал бы: мерещится. Но видели оба - и в
совпадающих местах. Пятна то опускались в воду, растворялись в ней, то
поднимались ввысь будто по струям дождя, кружили в колдовских хороводах,
меняли формы, увеличивались, уменьшались, сливались. Некоторые проплыли
совсем близко от ракеты - их засняли.
   А приблизившись к воде, увидели, что фиолетовые сгустки, опускаясь в
нее, не растворяются, сохраняют свою форму - только свечение их становится
тепловым.
   - Мы рассудили, - сказал Дан, - что сейчас самое время взять повторные
пробы воды: не порадуют ли нас чем эти комочки? Мы с Ксеной поплыли в
разных направлениях, одинаково целя под скопления фиолетовых призраков у
воды.
   Однако состав проб у нас получился до удивления различным: у меня - тот
же, установленный еще зондами, слабый солевой раствор, нечто промежуточное
между речной водой и морской с теми же редкими крупинками СЭВ. А в колбе
Ксены - жидкость, похожая на разреженную плазму крови рыб! Да еще со
взвешенными частицами белкового студня... Такие неоднородности в водной
стихии противоестественны - если в ней нет живых существ. Значит, они
были? Ксена еще дважды, подныривая к местам танца фиолетовых пятен над
морем, добыла "живую" воду-плазму. У меня же, хоть я старался не меньше,
результат был прежний. Тогда я оставил колбы и решил заняться делом,
достойным мужчины...
   Руки в ластах, освещенные шлемным прожектором, раздвигают темную и
упругую даже на взгляд воду. Вверху луч отражается от волнующейся,
пузырящейся поверхности, внизу упирается в песок, впереди не встречает
ничего.
   Дан выключил фару и ультразвуковой датчик, посылавший сигналы о его
местонахождении, - затаился. Когда глаза привыкли, увидел впереди
сумеречно-тепловые пятна. Осторожно колыхнул ножными ластами, приблизился
- нет ничего.
   Его охватил охотничий азарт. Он освободил руки от ластов, замер, затаил
дыхание. Минуту спустя два тепловых пятна показались слева и справа внизу,
у самого дна. Они не приблизились, а будто проявились в воде. Но только он
шевельнул ножными ластами, как пятна исчезли, не удаляясь. Что такое?!
   Движением затылка Дан включил прожектор: внизу, как и впереди, была
прозрачная вода, луч тонул в ней.
   - Одновременно мне пришлось пережить неприятные ощущения: я показался
себе неуклюжим, до обидного слабым, смешным, глупым. Впечатление было,
будто это вода вокруг выражает нелестное мнение обо мне. Потом пришел
страх: мне показалось, что я не выберусь отсюда на поверхность. Я поспешил
подняться из глубины. А когда вынырнул, стало стыдно... Решил убраться с
места, где вода дразнила и пугала, поплыл дальше в море. В месте, где над
водой не виднелись фиолетовые пятна, я почувствовал себя спокойней.
   Дождь стихал. На востоке начал сереть край неба. Дан решил в последний
раз попытать удачи, погрузился глубоко, метров на тридцать. Тьма была
абсолютной, только ладони, раздвигавшие воду, чуть светились серым светом.
   Дан отвел их за спину, чтобы не было помех обострившемуся до предела
зрению, плыл, едва шевеля ластами. Тишина здесь была не хуже темноты.
Толща воды давила грудь.
   Впереди и внизу снова замерещились два теплых комка. Дан повис в воде,
задержал выдох. Под ним проплыли две размытые мутно-серые "кляксы", метра
полтора в поперечнике каждая. В левой сверкнула искорка, затем целый рой
фиолетовых светлячков; они, кружась, образовали причудливую мерцающую
фигуру, все враз исчезли. Теперь в другом комке, в правом, заиграл хоровод
фиолетовых точек; изображаемые фигуры чем-то напоминали те, которые рисует
электронный луч на экране осциллографа.
   Дан неслышным, нежным, как дыхание, движением отстегнул от пояса и
развернул самозатягивающийся сак из невидимых в воде полимерных нитей.
Правый тепловой комок плыл прямо на него. Вот он оказался над опущенным
саком. В сумеречных глубинах "кляксы" снова забегали синие, з