извечных причин: недалекости и эгоизма - опять накапливаются "тихие"
факторы. И цикл повторяется.
   Первыми были кризисы чрезмерного истребления дичи и безумного поедания
всех съедобных плодов, корней... всего, что родила земля, - полудикими
первобытными племенами. Множество племен вымерло, уцелевшие додумались до
скотоводства и земледелия. Развились на этом, увлеклись - и начали новый
цикл: истребление лесов переложным землепользованием, а пастбищ, лугов,
степей - - чрезмерным выпасом размножившихся стад, кои подчищали все до
травинки. Этот кризис породил пустыни Средней Азии и Северной Африки,
погубил древние цивилизации... И так далее, через средневековые моры,
кризисы скученности и антисанитарии в городах, через войны и восстания
(каждое - кризис от накопившегося фактора), через кризисы товарного
перепроизводства, через разрушения среды обитания - до последнего
Потепления. Схема одна, и главное в ней, что все из благих намерений...
   Можно ли считать такой путь развития разумным?
   - В среднем - да, - сказал Ило. - Ведь каждая новая ступень в конечном
счете оказывается выше предыдущих.
   - А если бы не было спадов, разрушительных провалов - на сколько бы они
были выше? Какой был бы взлет! Неужели нельзя плавней, устойчивей,
смотреть далеко вперед?.. Вот и сейчас хорошо, стабильность, тишь да гладь
- а можно ли поручиться, что в мире, в людях не накапливается новый
"тихий" фактор, который, когда придет время, сразу и громко заявит о
себе?.. На стадиях спада неконтролируемо выделяется накопленная энергия -
а ее все больше.
   Ило выслушал профессора с большим интересом. Тот и сам, окончив,
подивился:
   высказанное оформилось в уме его как-то вдруг. Собственно, начальные
суждения были близки к тому, что он говорил еще Нимайеру, подо что
подгонял гипотезу Морозова. Но в конце он - он, Берн, отрицавший
человечество! - верил в возможность бескризисного развития, хотел этого,
досадовал, что такого еще нет, даже мысленно представил, какой получился
бы при этом звездный рывок человечества, подумал будто и не он.
   - Кризисы недостаточной разумности, - задумчиво молвил Ило. - Все верно:
   деятельность, не продуманная до конца, в итоге оказывается
замаскированной стихией. Возможно, в этих срывах природа, естественное
течение явлений, осаживает нас - торопливых? Может, надо, пока не
спланировали все до крайних пределов бытия, сдерживать наращивание мощи,
смирять творческие порывы? Или как-то иначе дозировать: меньше изменять
природу, больше приноравливаться к ней, а?
   - Понимаешь, не так все просто, - покрутил головой Берн. - Если
сдерживать энергетику, реализацию возможностей преобразования природы...
да еще начать приноравливаться к ней до идеального согласия, то разумная
жизнь может замереть. Даже повернуть вспять, как... как у этих...
   - У кого - у этих? - с любопытством взглянул на него Ило.
   - У кого? Ну, как же... - Профессор растерянно потер лоб:
   действительно, у кого? Что это он понес? Что-то мелькнуло в уме - и
исчезло.
   - Да, что-то я не так. Не обращай внимания.
   Ило отвел удивленный взгляд.
   Разговор прекратился, но весь вечер Берн был под впечатлением обмолвки.
   Отходя ко сну, он допросил себя: "Так у кого все-таки у "этих"? О ком
я?" - "А о тех, - ответил он себя, - о тех самых, из памяти Дана". И его
пробрал холод.
   Инстинкт самосохранения сторожит в человеке не только тело, организм -
психику тоже. Подобно тому, как рука отдергивает от обжигающего, колющего,
бьющего, так и память человека, его ум и воображение сами могут
уклоняться, "отдернуться" и от внутренней информации, и даже фактов
действительности, если они посягают на его личность. Так и с Берном. Он
знал минимум о том, чей мозг ему приживили: Эриданой, астронавт, погиб у
Альтаира... и больше знать ему не хотелось. Любопытство иногда возникало -
но сразу упиралось в стену внутреннего страха, страха попятить свою
личность, которой и так туго пришлось в этом мире.
   Астронавт Дан - уже в силу одного того, что он астронавт - явно был
незаурядным, сильным человеком; к тому же он принадлежал этому миру. Берн
ему благодарен за то, что перешло от него: за зрение, слух, новую речь...
но и хватит. Шевеления остального, попытки Дановой памяти пробудиться
вызывали панический вопрос: а как же я?! Что станет со мной?.. Мирное
сожительство, симбиоз двух психик, двух взглядов на мир был - он это
чувствовал - невозможен.
   В то же время этот внутренний страх неизвестно перед чем был неприятен,
лишал самоуважения. Собственно, чего он пугается?.. Однажды Берн преодолел
себя, запросил у ИРЦ краткую - самую краткую! - информацию о Дане, о
Девятнадцатой звездной. Сферодатчик говорил и показывал три минуты. Берн
почувствовал облегчение, даже разочарование. Экспедиция к Альтаиру была в
сравнении с другими малорезультативной. Астронавты, разбившись на группы,
изучили двенадцать планет, на которых не нашли - кроме второстепенных
малостей - ничего, что людям не было бы известно и до этого. Дан погиб
тривиально по своей неосторожности, вызвавшей неполадку в биокрыльях и
падение. Тело разбилось, голову спасла напарница по работе на этой планете
Алимоксена.
   Профессор увидел и изображение своего донора: шатен с волевым лицом,
синими глазами, резкими чертами и веселой, чуть хищной улыбкой - улыбкой
бойца.
   Облик действительно сильного человека.
   Эти сведения не имели ничего общего с бредовыми переживаниями после
первой операции. Не ассоциировались они и с воспоминаниями во сне или
полусне, которые иногда тревожили профессора. Значит, то и есть бред и
сны. И точка.
   За выводом было чувство облегчения, избавления от опасности, но этого
Берн предпочел не заметить.
   А сегодняшняя обмолвка возвратила его к проблеме, которую он считал для
себя решенной. Она была из той области - бреда и полуснов. За ней маячило
что-то огромное и не его. Берн был раздосадован.

 Разговор с Ило продолжился на следующий день. Они лежали на округлых,
оглаженных миллионолетней лаской волн камнях под навесом из пальмовых
листьев. Левее на галечном пляже копошилась малышня. Плескали сине-зеленые
волны Среднеземного моря. Дело происходило между Алжиром и Эрроном.
   - В выборе человеком жизненного пути, - задумчиво проговорил Ило, - да
и в частных решениях: как поступить в том или ином случае - велика роль
прецедента, знания о других жизнях или поступках. Вечная цель человека:
   повторить и превзойти достижения других, не повторяя их ошибок.
   - Ты хочешь сказать, что и для человечества было бы неплохо знать о
жизненных путях иных разумных жителей Вселенной, иных цивилизаций?
   - Это слабо сказано: неплохо знать. Не только бы неплохо, с каждым
веком это все более насущно необходимо. Знай мы заранее о путях других,
то, может, многого избежали бы. Необязательно даже, чтобы нашлись
гуманоидные цивилизации, пусть иных видов - пути разума должны быть схожи
независимо от биологического начала. В конце концов, необязательно и чтобы
сплошь просматривались параллели - пусть наше повышенное понимание себя,
своего пути возникает из несогласия с чужим опытом, из отрицания его. Но
пусть будет хоть что-то!
   - Неужели - ничего?
   - Почти. Две эпизодические встречи - и обе нельзя считать Контактами.
Первая - тот визит Прекрасной Дамы, который застал человечество в
скандальном положении, в каком гостей не принимают. Иномиряне отшатнулись
от нашей дикости, от неумения совладать со стихиями и собой; для них наша
разумность осталась под вопросом. Вторая - обнаружение у Проксимы Центавра
жизни несомненно высокоорганизованной и разумной, но такой, что почти
начисто исключает Контакт, сотрудничество, взаимопонимание:
кристаллической. Там, около безатмосферных планет и в окрестном космосе,
роятся, летают электрические "торпедки". У них громадные скорости, иной -
электромагнитный - принцип движения, исключительное быстродействие
мышления и обмена информацией... Словом, эти существа куда роднее нашим
электронным машинам, ракетам, чем нам, белковым созданиям. Астронавты
Седьмой экспедиции изучали и наблюдали их. Они, вероятно, наблюдали и
изучали астронавтов... если не приняли за живые организмы технику нашу, а
не их - но и только. Вот и все, что мы знаем о других в нашей Галактике.
   - Как все? - вырвалось у Берна. - А Амебы? Ну... Высшие Простейшие?
   - Помилуй, - Ило смотрел на него во все глаза, - какие же амебы -
высшие?
   Простейшие - да, но почему высшие?
   - М-м... да, в самом деле... - Берн тоже почувствовал замешательство. -
Что-то я опять зарапортовался. Жарко очень. Пойду искупаюсь.
   Он встал, направился к воде. Ило глядел вслед - и вдруг понял: в Але
пробуждается Дан!
   Та обмолвка об "этих самых", у которых жизнь замерла; вот сейчас - о
"высших простейших амебах"... да, пожалуй, и экспромт о "срывах от
недостаточной разумности" - все это принадлежит не профессору Берну из XX
века!
   Ило почувствовал, что не только обрадован, но и опустошен этим
открытием:
   тащил на горбу груз, донес, скинул, распрямился - все!.. Правильно он,
выходит, отклонял попытки опасного экспериментирования над Алем: терпение
и время, время и терпение - среда и жизнь свое возьмут. Не могли не взять,
ибо некуда в нынешней жизни развиться личности Берна, тем ее качествам,
которые он принес из XX века; и по этой же причине не могла не прорасти,
не развернуться в нем, не заявить о себе личность Дана. И вот - получилось.
   Стало быть, и с этим все. Ныне отпущаеши...
   "Постой, - вдруг опомнился биолог, - я не тем взволнован, не тому
радуюсь.
   То, что в Але проявилась память астронавта, - мой маленький результат.
Но главное другое: о чем эта память? Ведь похоже, что в ней сведения о
Контакте. Там, у Альтаира, эти "высшие простейшие", амебы какие-то
мыслящие... и два астронавта Девятнадцатой экспедиции с ними общались!
   Выходит, версия гибели Дана неверна... Постой, постой, даже и это
неважно:
   что версия неверна и что гибель была. То, о чем мечтали, как только
осознали множественность миров во Вселенной, то, чего искали последние
века, - свершилось? И пусть свершилось как-то не так, с осложнениями, все
равно - знакомство с иным разумом, с иным путем развития!.. А меня это не
волнует и не трогает. Не волнует даже, что носитель информации о Контакте
- вон он плавает у скал. Разделался с последней жизненной задачей и все?
Дальше не мое, не для меня?..
   Значит, вот ты какая, моя смерть!"



15. ХОЛОДНАЯ НОЧЬ


   В ралли "Таймыр - Крым" Арно отправился, чтобы хоть ненадолго
отдалиться от Ксены. Дать подумать ей, подумать самому. Ничего не было
сказано между ними на прощание; может, она догонит или он вернется. А
скорее, и не догонит, и он не вернется.
   ...Было кое-что сказано три дня назад, ночью, в коттедже. Ксену вдруг
прорвало:
   - Ну, Арно, миленький, ну, командир, рыжий с гордой душой! - Она
положила голову ему на грудь. - Отпусти меня к нему, а Он понял, о ком
речь. Не шевельнулся.
   - Отправляйся, разве я что говорю!
   - Ты не говоришь - ты молчишь! - Ксена откинулась. - Ты в душе отпусти.
   И вот теперь он отпускал в душе. Дело было не в любви и не в ревности -
хотя немного и в том, и в другом; понял Арно, что Ксена исцелилась от шока
Одиннадцатой планеты. Теперь для нее как и для любого сильного, душевно
здорового человека, нет счастья в благополучии, в застойном однообразии
жизни - пусть даже приперченном гонками на автодроме. Хочется испытать дух
свой, пройти, балансируя, над психической пропастью, в которую ее ввергла
история с Даном. "Зачем мне душа, если нет для нее погибели!" - вспомнил
Арно фразу из старой книги.
   Не могло ее, его Ксену, тянуть к Пришельцу как к личности, человеку -
пусть даже в нем есть частица Дана. Не могло! Ей нужна от встречи с ним
именно хорошая доза "погибели": волнений, терзаний, чтобы убедиться в
крепости и здоровье духа. И в добрый час. Удерживать - хоть молча, хоть
словами - значит изводить ее и себя. Пусть действует и решает сама.
   Только холодно стало на душе. Потеряв Ксену, он терял все, что имел на
Земле. Никакая другая женщина не заменит ее ему - как не мог он сойтись в
дружбе с милыми, славными... но очень уж земными людьми. Они с Ксеной
одной породы: люди космоса.

 Безмаршрутное ралли от Таймыра до ЮБК было новым словом в обучении
транспортных кристаллоблоков, настолько новым, что многие сомневались:
стоит ли ставить такой эксперимент? Заданы только точки старта и финиша,
выигрывал необязательно прибывший первым; можно двигаться по дорогам,
можно через луга, пашни, болота - но учитывался каждый поломанный кустик,
каждый помятый на посевах стебель, каждый клок сбитой при резком вираже
коры с дерева. Само собой, запрещалось и разузнавать дорогу. Конечной
целью этого экспериментального ралли, как понял Арно, было научить
персептронный транспорт движению по неизведанной местности к указанной
цели оптимальными маршрутами. На Земле не было нужды в таком, это была еще
одна примерка к иным планетам.
   Они ехали пятые сутки. Арно лидировал в своей группе. Только раз он
оплошал, выехал к Волге не там, где рассчитывал, в поисках моста
отклонился на северо-запад. Мчались полный световой день, от восхода до
заката. За день он выматывался, спал беспробудно. Завтра был последний
этап.
   В этот день он со своим напарником, который вел параллельный состав,
выехал к берегу Азовского моря у Бердянской косы. Далее сложность была
только в том, чтобы не свернуть на ведущие в живописные тупики к косам
отмелям, берегам лиманов дорожки туристов; пересечь по сухому пути Сиваш -
и маршрут, считай, весь. Этапные судьи намекали, что у них есть шансы на
первое место.
   Арно постелил себе на прибрежном песке, надеясь быстро уснуть под
убаюкивающий мерный накат волн на пологий берег. Но не получилось. Ночь
была удивительно ясной. Он увидел звездное небо таким, каким оно не бывает
на севере. Сначала над головой в темнеющем июньском небе загорелся белый
огонь Арктура. "Арктур, Восемнадцатая звездная. Командир Витольд,
коренастый такой парнище с простым прибалтийским лицом. Вместе работали на
сборке узлов управления его и моего звездолетов в Главном ангаре. Как
давно это было!..
   Сейчас они подлетают к цели".
   С чернильно-темного востока поднималась Вега. "От нее года через четыре
должна вернуться Двадцатая, - сразу отозвалось в уме. - Командует Династра
80/118, замечательная женщина, хоть и долговязая, непривлекательна собой.
   Хороший парень Дин, как ее называли в Академии астронавтики. С самой
академии мы и не виделись, она улетела к Веге до финиша Девятнадцатой...
Под началом у нее 38 человек, как и у меня было".
   В хвосте Лебедя бриллиантовой искрой сверкал Денеб. К нему еще не
летали, далек. За ним, паря во тьме, поднимался к середине неба Орел. И в
нем, сопровождаемый эскортом из двух звездочек, накалялся белым светом
Альтаир.
   Альтаир!
   Небо сразу сделалось объемным. Не на одной линии эти звездочки, нет -
они такие же далекие и тусклые и при взгляде оттуда. За ними, еще
неизмеримо дальше, та сторона Галактики, разделенная Великой Щелью
звездная полоса.
   Сейчас она едва просматривается сквозь воздух.
   Альтаир!..
   Арно на память знал, как меняют свой рисунок Лебедь, Лира, Кассиопея,
сам Орел, все иные созвездия, как выглядят они с каждого парсека пути к
Альтаиру. Он будто видел это сейчас, повторял маршрут.
   Нет, это было невыносимо. Он встал, повернул постель, улегся ногами к
западу: тот участок неба и Млечный Путь оказались вне поля зрения.
   Но перед глазами появилась иная россыпь небесных огней, "галактика
местного значения" - Космосстрой. Арно понял, что попался. Он уже забыл,
почему выбрал именно север, где летом звезды не видны вовсе, а зимой
немногие в редкую ясную погоду. И Космоссрой оттуда едва заметен.
   А теперь все навалилось. Он легко узнавал - по вращению (от него
менялась яркость отраженного солнечного света), по орбитам, перемещениям
друг возле друга, по вспышкам прожекторов - все объекты. Вон расходятся
составы цилиндрических барж с ракетными толкачами РТ-100 в хвостах.
Поворачивается тусклым дном к Земле медленно вращающаяся станция-цистерна;
ей сигналит световой морзянкой приближающийся грузовик-планетолет. Левее
"плеяды" тесная группа ярких пятнышек: шары-цехи сверхлегких вакуумных
материалов.
   Арно будто был там сейчас, даже вспомнил - держит же память! - кто где
работал и работает, с кем он встречался. Как много у него там коллег и
знакомых, куда больше, чем на Земле! И вот - видит око... Ему нельзя туда,
нельзя даже на толкач, космическим возчиком.
   Это было нестерпимо. Арно повернулся вниз лицом, раскинул руки, бил и
царапал холодный песок.
   - Боже мой... боже мой... - шептал он, - я бы отдал все. И за что мне
так?!
   Не только работать, но хотя бы умереть там - я бы отдал все. Ведь есть
и сейчас дела для тех, кто презирает смерть: в радиационном поясе Юпитера,
на Меркурии, на Венере, около Солнца... есть, я знаю... Они не смели
судить меня по земным законам, не смели, не смели!
   Арно так и не уснул в эту ночь. Утром он был совершенно не в форме,
снял себя с пробега.
   На Таймыр он решил не возвращаться.

 Эоли проснулся в своем коттедже в Биоцентре среди ночи, сам не зная
почему.
   Рассвет только занимался, бледнели звезды над куполом, синело черное
небо.
   Молодой биолог чувствовал тревогу и одиночество - такое одиночество,
что трудно было глубоко вздохнуть.
   "Ило... - вдруг понял он. - Я ни разу не связался с ним. Как будто мне
нечего ему сказать, не о чем спросить! Ждал, пока он вызовет меня. Ах, как
же так..."
   - Эолинг 38 вызывает на связь Иловиенаандра 182! - сказал он шару.
   ИРЦ безмолвствовал. Эоли все повторял свой вызов:
   - Иловиенаандр 182! Иловиенаандр, отзовись! Эолинг 38 вызывает
Иловиенаандра, разыщите его, люди! Ило, где ты, отзовись же!..
   Наконец сфетодатчик дал ответ:
   - Он умер.
   "Я почувствовал это, - понял Эоли в тоске. - Умер, как и жил, - без
лишних слов".
   Перед ужином Ило объявил:
   - Сегодня будет холодная ночь. Накидайте-ка побольше "дров" в свои
"печки"!
   - Намек понят, - откликнулся Эри. Предупреждение поняли и другие
"орлы": за ужином все наелись до отвала. И это была единственная мера
против холода.
   Дети легли спать, как обычно, на открытом воздухе, на матрасиках под
тонкими одеялами, которым, разумеется, не дано было долго удержаться на их
вольно спящих телах.
   Так было не первый раз. К ночи температура воздуха действительно упала,
в ясном небе холодно блистали звезды. Берн перед сном, любопытствуя,
подходил к малышам. Те не ежились, не мерзли, тела их были разгоряченными
- избыток пищи выделялся согревающим лучше одеял теплом. Он знал, что
утром дети проснутся без признаков насморка.
   Ило сидел на камне у воды. Профессор подошел, стал расспрашивать: каков
механизм явления, в чем тонкость?
   - Какая должна быть тонкость, помилуй! Мы теплокровные, наши организмы
- костры, горящие при температуре тридцать семь градусов, источник тепла -
перевариваемая пища. Чего же еще?
   - Но прежде-то так не могли.
   - Так это прежде и была тонкость, - скупо улыбнулся биолог. - По
поговорке:
   где тонко, там и рвется. Слабина.
   Берн отошел. Поразмыслив, он вынужден был согласиться, что нет здесь ни
механизма, ни тонкости - простая эскимосская уверенность, что сытый
замерзнуть не может. Ее Ило и внушал детям.
   Сам он ночевать все-таки отправился в вертолет.
   ...Потом Берн не раз вспоминал и этот эпизод, и разговор - короткий и
незначительный. Ничто, совершенно ничто ни в словах Ило, ни в интонациях
речи не показывало, что этот их разговор последний, что старый биолог уже
все решил.

 Ило не уснул в эту ночь - сидел, слушал плеск моря, перебирал в памяти
прожитую жизнь. Он начал от круглолицего сорванца вроде Эри. Что ж, жизнь
получилась не только долгая, но соразмерно с этим выразительная. Сделал
все, что задумал, и сверх