час, во второй половине дня, Берн и Ли летели к
месту, где в пустыне, а затем в лесу находилась его шахта и кабина-снаряд,
где состоялась встреча профессора с будущим, Берн - показать, а Ли -
посмотреть на место подвига и страдания своего любимого. Потому что да -
теперь Аль ее любимый. Навсегда-навсегда!
   Все получилось так неожиданно. Она все настраивала себя полюбить Эоли,
только хотела его еще поморочить - уж очень было занятно, как он, сильный,
интересный, всеми уважаемый, теряется перед ней до искательности.
   Настраивала-настраивала - а потом появился Аль. И было жаль его,
искалеченного, и страшно, что не спасут. А потом очень интересно было
узнавать и понимать, хотелось, чтобы ему было хорошо и не одиноко. И
наломала таких дров, самонадеянная девчонка! Прибавилось чувство вины,
огорчение, что несовершенен, и радость, когда Аля удачно преобразовали в
машине-матке. Радовалась больше, чем чему-либо. И поняла, что прикипела
сердцем, что дорог. Влюбилась, втюрилась по самые уши. Навсегда-навсегда.
   Для Берна все получилось не менее неожиданно. Не то чтобы он не был
влюблен в Ли - был. Почти так же, как и в Ис, Ан: как чувствовал сердечное
влечение едва ли не к каждой женщине здесь.
   А Ли по юной неопытности приняла его общее влечение за влечение именно
к ней - и взяла инициативу в свои руки. Но и в этом она была права: уж
ею-то профессор любовался более других. Только считал, что шансов на
взаимность у него не более, чем на взаимность со звездой.
   ...Да, он изменился за минувшие месяцы, Альфред Берн. Осмотрелся,
обжился в новом мире. Стал спокойней, солидней.
   Вот они летят невысоко над лесом при попутном ветре. Ли резвится,
вьется ласточкой, подтрунивает над его манерой степенно взмахивать
крыльями: "Ты будто буксируешь целый состав!" А он просто летит - спокойно
и экономично.
   Поэтическое отношение к полетам у него давно минуло: неплохой способ
передвижения, но... за рулем автомобиля он чувствовал себя не хуже.
   И, паря на крыльях, Берн с удовлетворением думает (как думал бы за
рулем своего автомобиля), что между Кубой, откуда с ним связывались эти
двое, и Гоби, что ни говори, полный диаметр планеты: ближе не нашли
человека, который внес бы ясность; и что если его мнение подтвердится (а
так и будет), то им придется прекратить бесперспективные изыскания, а ему
ИРЦ начислит еще некую толику биджей.
   Берну крупно повезло со способом анабиоза: подобный, с использованием
бальзамирующего газа, применяли в астронавтике для экономии времени жизни
при дальних полетах. Факт его появления красноречиво утвердил его пионером
этого дела; получилось, что Берн внес вклад, который наиболее ценили в
этом мире,- вклад творчеством. Да еще в такую важную область деятельности.
ИРЦ, подсчитав экономию, начислил в "фонд" Берна изрядное количество
мегабиджей.
   ...Денег не было - но счет был. Да и странно, чтобы в мире, где считали
тонны, ватты, парсеки, штуки, гектары, не измеряли бы количество труда и
творчества и не имели для этого единиц. Такая единица была отличной от
прежних стихийно-меновых, сделочных: она шла от понятий
"антиэнтропийность", "расширение возможностей". Поскольку такое расширение
сводится в конечном счете к овладению все большими знаниями и все большей
энергией (или, что то же, к уменьшению расхода ее и к устранению
заблуждений), то и название единицы совмещало меру того и другого -
"бит-джоуль". Сокращенно - бидж. Сам этот квант человеческой деятельности
был мал, практический счет шел в кило-, мега- и даже гигобиджах.
   Не так и важен был для Берна мегабиджевый фонд, не пропал бы он и без
него.
   Проблемы добывания житейских благ, так много сил и нервов отнимавшие у
него прежде, здесь не существовали. "Ущемления" не имевших или имевших
малый творческий и трудовой вклад касались более сторон моральных:
считалось неприличным жить в кредит после тридцати лет, неприлично было и,
живя в кредит, заводить детей; не стоило таким "должникам" и претендовать
на участие в интересных сложных работах... И в этих немаловажных признаках
Берн оказывался в более выигрышном положении, чем многие другие, особенно
молодые. Он мог даже, взяв на себя недостаточность вклада Ли, завести с
ней семью.
   Вот только следует ли? Пара ли она ему?
   Конечно, ему хорошо с ней, он за многое ей благодарен. Именно Ли - а не
консультации и не биджевый фонд - сообщила ему уверенность, ту главную
уверенность в себе, которую черпает мужчина в любви женщины. Все эти дни
он обнимал ее с чувством покоя и владычества, как Вселенную. С ней Берн
почувствовал, что обеими ногами стоит на этой земле. Но... хорошо сейчас
не значит хорошо всегда.
   Нет, жить в этом мире было можно. Вполне. Берн на лету вспоминал мысль,
с которой начинал свой опыт: если он удастся, то тем самым он, Берн, так
высоко поставит себя над временем и бурлением житейским, что для него все
окончится хорошо. А что - так и вышло: ведь чего только не творилось на
Земле в эти века, а с ним все в порядке, даже выглядит лучше прежнего.
   "Эй, не спеши самообольщаться! - одернул он себя.- Этот мир не так
прост".
   ...За эти месяцы Берн освоился в Биоцентре, побывал во многих окрестных
местах - и всюду всматривался в людей: в чем они прежние и в чем
изменились?
   Вроде все было похоже. Работали - может, более искусно, напористо,
красиво.
   Гуляли, отдыхали. Даже, случалось, пировали с вином и песнями - разве
что пили меньше, пели больше. Так же, разве что веселей и ловчей
танцевали. Так же целовались. Женщины все так же были разговорчивее мужчин
- за счет бесед 2-го порядка: "Я ему сказала", "Он мне сказал"... Будущие
мамы так же важничали с оттенком мечты.
   Похоже играли в мяч, в шахматы - и даже новые, с применением
биокрыльев, игры все были играми: в них радовались победе, болели,
огорчались поражениям.
   Но в житейских занятиях исчезла завихренность, сник прежний судорожный
оттенок, что вот-де в этом - все. Вещи, дела, развлечения, общения,
близость, успех, победы и поражения - все было. Но это было не все - самая
малость разумной жизни, ее обыденность.
   Над всем будто парила невысказанная мысль.
   Мир был цивилизован, мир был сложен. Взять этот ИРЦ... Однажды Берн
заказал ему воспроизвести видеозапись того своего "интервью" перед
человечеством.
   Первый раз смотрел, сгорая от стыда. Потом, заинтересовавшись,
воспроизводил еще и еще, чтобы разобраться: в чем фокус?
   В сферодатчике эффективно восседал в плетеном кресле, упивался общим
вниманием и опасался его, говорил, обдумывал, жестикулировал он, Берн, но
вместе как бы и не он - гениальный актер, исполнивший его роль с
беспощадной, точной, обнажающей выразительностью. Облик, интонации,
мимика, слова - все было его; но во всем так искусно стушевано случайное,
лишнее, а тем и выпячено существенное, создающее образ, что... какое уж
там было пытаться обмануть! Все тайные, как он считал, соображения,
тщеславное беспокойство - поэффектней, повыгодней подать себя, психическая
трусость - настолько были- у всех перед глазами, что, видя это в шаре,
Берн стонал, кряхтел и хватался за голову.
   "Ой, как ты это сделал?!" Если бы Ли не задала этот вопрос, секунду
спустя он пришел бы откуда-нибудь из Антарктиды.
   А сама Ли - в этом он убеждался неоднократно - выглядела в
сферодатчиках такой, какая она и есть, без доигрывания ее образа
кристаллическим мозгом. И Ило тоже. Но не все так: Эоли по ИРЦ всегда
получался, к примеру, более эолистым, чем в натуре.
   Но замечательно было то, что это свойство ИРЦ - выделять глубинную
суть, обобщать до гениальной выразительности образную информацию - не
имело, как понял Берн, ничего общего с актерским искусством. Это было
техническое, равнодушное к добру и злу свойство информационной
контрастности, чем-то близкое к способам получения контрастных изображений
на пленке, экранах телевизоров или нечеловечески сильной речи в динамиках.
Такие эффекты в живописи и риторике целиком относили к высокому искусству
- пока не научились достигать их поворотами ручек в электронных
устройствах. Вот и здесь нашли, какие ручки надо вертеть.
   "Мир - театр, люди - актеры". Только раньше они были, как правило,
бездарные актеры - и приходилось им покупать билеты на спектакли и фильмы,
чтобы поглядеть, как надо по-настоящему играть в жизнь. Нынешним театр был
ни к чему.
   "В этом все и дело,- думал Берн,- все отличается на понимание и
выразительность. На понимание благодаря выразительности - и на
выразительность, возникающую из глубокого понимания мира и себя. В этом и
мне надо не плошать".
   ...Что и говорить, многое отличало летящего сейчас в паре с красивой
девушкой хорошо сложенного мужчину, обладателя фонда, умника и душку, от
найденного в этих местах бедолаги с разломанным черепом. Многое,
сообщающее уверенность. Но не спешит ли он чувствовать себя хозяином жизни?
   Что есть личность, где она прячется в человеке? Вот ему
трасплантировали важные части мозга, глубоко преобразовали тело, а все
равно он Альфред Берн из XX века, гость и чужак в этом мире, хоть и не
прочь стать своим, преуспеть. Личность есть отношение - ко всему в себе и
вне себя. Отношение формирует восприятие, представление, реакции -
жизненную позицию. Где оно сосредоточено, это отношение, в каких тканях,
клетках, нейронах? Оно везде, оно нигде.
   Возможно проспать века в анабиотической установке, но преодолеть так
историческую дистанцию к новым людям нельзя. Эти люди дали Берну щедрой
мерой все, чтобы приблизить его к себе,- девять десятых пути пронесли его,
можно сказать, на закорках. Но одну десятую он должен пройти сам. И это
тоже немало.
   Что есть время? Время ничто - изменения все.



4. ВТОРОЕ ДОПОЛНЕНИЕ К ПРОЕКТУ


   - Скажи: что было самое трудное в нашей работе?
   - То, что и у всех экспериментаторов: чисто поставить опыт.
   - Да,- кивнул Ило,- чисто поставить опыт. Задать условия дикой мертвой
планеты, не отрываясь от Земли.
   Но не как у всех. Вспомни: труднее всего удавались эксперименты здесь,
в лаборатории. В автоклавах и бассейне. Хотя, казалось бы, чего нам желать:
   все контролируется, регулируется, широкий спектр режимов, мгновенные
анализы, любые присадки - лабораторный рай! И чего же мы достигли в этом
"раю"?
   - Круговорота веществ на бактериальном уровне в газовой среде и на
уровне сине-зеленых водорослей в воде. Микронные битумные почвы на камнях,
от действия флористых бактерий.
   - Да. Ничтожный пробирочный круговоротик, который в первые часы выходил
на насыщение. Далее. Перешли в камерный сорокагектарный ангар. Хлопот, по
идее, должно бы прибавиться, а их, если помнишь, убавилось...
   - Ну, еще бы! - оживился Эоли.- О контроле в каждой точке там не могло
быть и речи. Выборочные анализы, а в остальном - продувки атмосфер, смены
фундаментов, регулировки давлений, температур, полей. И наблюдение общей
картины. Мы тогда посвежели, поправились.
   - И достигли гораздо большего. В ангар воду не подавали - выделяли ее
из камней с помощью оксибактерий. И метаноаммиачную атмосферу сдвигали к
живительной кислородо-углекисло-азотной. И размножались в ней не только
вирусы да бактерии, но и споры. А от них в азотистокремниевых почвах уже
толщиной в миллиметры! - вырастали лишайники, бархатные мхи. А в лужах -
тина, ряска, жирный ил...
   - Ну, ясно,- тряхнул волосами молодой биолог.- На Полигоне, где мы
вытеснили все живое на площади семь на восемь километров да на
полкилометра ввысь, затраты труда и вовсе были несравнимы с масштабами
опыта, ни с его результатами. Только изолироваться от среды да управлять
энергетикой...
   - Вот,- поднял палец Ило,- энергетикой...
   - ...и от начальной дичи и хаоса посредством пяти видов бактерий и
обилия энергии пришли к почве, влаге, атмосфере...
   - За недели!
   - ...к травянистой растительности, к насекомым...
   - За месяцы.
   - К травоядным животным величиной с жука-рогача, но позвоночным, и к
кровожадным хищникам таких же размеров...
   - За два года. Три каскада биологической регуляции: растения -
травоядные - хищники,- подытожил Ило.- Гомеостат, который не так просто
вывести из равновесия.
   - А на планетах, хочешь ты сказать, тем более?..
   - Вот именно.
   Оба замолкли. Им не надо много говорить друг другу.
   "У природы нет ни станков, ни двигателей, ни приборов. Она только
смешивала растворы, осаждала, испаряла, нагревала, охлаждала их. Так и
получилось все живое".
   Программное изречение Инда, Индиотерриотами 120, создателя материков.
Если нажать кнопку под его многослойным портретом - вторую в верхнем
ряду,- он и сейчас произнесет его, кивая в такт словам, тенорком и с
кроткой улыбкой.
   Ило - это школа Инда.
   У Инда, кстати, тоже в лаборатории не шибко получался направленный рост
кораллов. В морях куда лучше.
   ...И вот, похоже, они вышли на магистральный путь природ который вел от
протопланетного хаоса к устойчивой биосфере: энергетика плюс микробиология.
   Только преобразования природы противоречивы, неокончательны и
бесцельны. А если повести дело целенаправленно, грамотно, с напором, то на
эволюцию тонюсенькой кожуры планет вовсе не надобны миллиарды лет. И века
не надо, и десятилетия.

   Еще в начале века, после создания и обживания новых материков, на Земле
стала ощущаться нехватка проблем - особенно серьезных и обширных,
требующих напряжения ума и сил. А над крайне необходимо, чтобы не замшеть,
чтобы впереди маячило что-то; пусть будешь играть в этом не первую роль,
пусть не доживешь до конечного результата даже - все равно сознание, что
трудом и идеями причастен к дальнейшему движению человечества, наполняет
жизнь больше благополучия.
   Вот открытие Залежи и создание Трассы и наполнили смутное томление
миллиардов душ конкретным смыслом. Идея Колонизации постепенно
превратилась в массовое стихийно-творческое движение. Главным в нем был
отбор и подготовка переселенцев, формирование отрядов; менее главным, но
более массовым - создание устройств, машин, способов, систем связи,
материалов...
   всего, что помогло бы жить и распространяться на далеких планетах,
преобразовывать там природу.
   Эоли принадлежал к тому большинству людей, которые участвовали в
движении Колонизации, что называется, от сих до сих: он делал трудовой и
творческий вклад, но сам покидать Землю и мыслях не имел. Не то чтобы он
был меньше романтиком в душе, чем будущие переселенцы,- нет, просто свою
романтику он видел ином. Дай ему бог здесь, в комфортных условиях,
управиться с одолевающими мозг замыслами.
   Поэтому и над Биологической Колонизацией, темой Ило, он трудился хоть и
добросовестно, но спокойно, душу не вкладывал - идеи здесь принадлежали не
ему. Перспективы применения ее рисовались ему в виде тех же
шатров-полигонов, посредством которых переселенцы будут отхватывать на
диких планетах участки, обживать их, строить новые полигоны, потом еще и
еще. Даже в таком виде этот способ явно превосходил другие.
   Но сейчас мысль-затравка Ило стала кристаллизовать в воображении
молодого биолога, как в перенасыщенном растворе, иные яркие, почти зримые
- картины.
   Уран, вымороженный, оледенелый, в оспинах метеорных кратеров на
волнистых плато (он был Уране, брал там минералы для Полигона). Маленькое
негреющее Солнце среди звезд. Шесть рефлекторов АИСов на орбите - пятнышки
на фоне Млечного Пути. Вот они вспыхивают вместе. Кольцо голубого ядерного
огня обжигает планету. Побольше сейчас его туда, пожарче, поярче - пусть
растекаются, обращаются в клубящий туман аммиачные вековые льды, лопаются
от перепада температур скалы; пусть даже от неумеренного нагрева пойдет
тектоническими трещинами кора планеты, рухнут или полезут друг на друга
горные хребты... Это как раз то, что нужно: пробудить, встряхнуть планету,
взбаламутить ее поверхность. Вернуть к началу времен.
   Планета разбухает, растет на глазах за счет многокилометровой мути
первичной атмосферы. АИСы меняют режим: максимум жара и яркости переходит
теперь от одного "солнца" к другому по стационарной орбите. Тепловой фронт
движется по каменистым, пустыням Урана, гонит перед собой волну давления -
закручивает вокруг экватора и всех широт ветер, едкий пыльный ураган.
Атмосферный вихрь - первый аккумулятор энергии. В нем уже грохочут,
озаряют синими вспышками облака первые безводные грозы. Потоки ионов
включаются в вихрь, создают магнитное поле планеты необходимый ингредиент
будущей биосферы.
   Только без жизни все это попусту. Переключатся АИСы на спокойный режим
- прекратятся ветры, утихнут грозы, осядет пыль; планета вернется в спячку.
   Изменят они режим на противоположый - все послушно взбаламутится в
другую сторону. Гомеостаза нет.
   Основная идея Ило: биосфера во всех ее проявлениях есть признак
закрученного вокруг планеты устойчивого, идеально гладкого энергетического
вихря. (Нам он не кажется идеально гладким только потому, что мы не
представляем, что бы творилось на планете без биосферы от самых малых
изменений космической или солнечной "погоды"). Самое тонкое регулирование
энергии осуществляется через обмен веществ в живом.
   И вот теперь их очередь. Маленькая ракета, управляемая им, Эоли, кружит
над Ураном у самой границы дымящейся атмосферы, сеет в нее ампулы с
культурой Э 1 - из первого автоклава - нитрофтористыми бактериями. Ампулы
лопаются в горячих облаках метана-аммиака-сероводорода. Бактерии начинают
питаться и делиться в родной среде; счет жизни у них на секунды.
   В первый день ничего не будет заметно. На второй в атмосфере появятся
завихрения, вороночные провалы - и она исчезнет, выпадет на поверхность
планеты серожелтыми хлопьями! Многометровый слой их покроет все хребты,
долины и ущелья Урана.
   Человек в ракете снова кружит над желтыми боками планеты. Поворотами
рукояток гасит "солнца" над собой. Высевает на культуру Э 2, оксибактерии
- деликатный, не терпящий ультрафиолета и жестких лучей продукт. Вот они
впитались в "снег" из первых мертвых бактерий. Полный накал АИСов - "снег"
   начинает таять, стекать в низины.
   Потоки активизированного живого состава въедаются в литосферу,
растворяют камни, пыль, песок - делают из них почву. Даже почвы:
глиноземные, красноземные, железистые, лессовые - в зависимости от того,
какая подвернется порода.
   Новые круги в ракете над пятнистой, меняющей цвета поверхностью -
высеяна культура Э 3. Подогрев АИСами - и забродила, запенилась живая
жижа! Новая атмосфера поднимается над скалами и болотами: еще с вонью и
смрадом брожения, но уже и с голубоватой дымкой от присутствия кислорода и
воды...
   Последние два высева стимулируют выход углекислоты, азота, влаги -
побольше влаги, главное! Пусть выбродятся болота, уйдет в атмосферу вода,
рассеется горячим паром по всем просторам. Теперь, если уменьшить накал
"солнц", он соберется в сплошные тучи, под которыми снова скроется
поверхность Урана.
   ...И отверзнутся хляби небесные, и хлынет на рождающуюся землю ливень,
и будет он идти много дней и ночей, и омоет новый лик планеты. И нальются
моря и озера, начнутся реки, закишит в них живность - пока еще мелкая,
планктонная. И распространится она на сушу спорами, микробами, плесенью.
   Если подождать, то из всего этого образуется многоклеточное,
долгоживущее - во многих переплетениях и связях. Но если не терпится,
можно не ждать:
   запускать в воду мальков и икру, высевать на почвах злаки, разводить
птицу, скотину, зверей. Теперь и это все впишется в мощный гладкий
круговорот веществ и энергии.
   Принимайте, люди, планету! Газовый состав и влажность атмосферы в норме.
   Средняя температура и отклонения от нее - почти как на Земле.
Ассортимент и качество почв соответствуют техническому заданию;
соотношение водоемов и суши - тоже. Живите! Вам не придется блуждать здесь
в скафандрах среди аммиачных бурь, погибать от голода, жажды, удушья при
перебоях в снабжении, тосковать под герметическими шатрами о вольных
просторах. Вам незачем творить ми