новодной реки.
   Берн поинтересовался, в память о каком именно Свифте назван залив.
   - О Джонатане! - хором ответили малыши.
   - Вот как! Сатирике?
   - И не сатирике, а фантасте! - прогалдел хор. Профессор не скрыл
неприязненного удивления: он не любил Свифта. "Вот действительно, нашли
непреходящее светило!" Малыши заметили, их задело.
   - А он все правильно написал, - задиристо сказал Эри; он планировал
рядом на крылышках воробьиного цвета. - Спутники Марса Фобос и Деймос
предсказал?
   Предсказал. Их орбиты, периоды вращения.
   - Ну, это случайность, - снисходительно заметил Берн.
   - И струльбрудгов - тоже он! - подал голос летевший по левую руку от
профессора Ло.
   - Как, разве и струльбрудги существуют?! - иронично поразился Берн. -
Это где же, на какой планете? С каких времен?
   - Ну, знаете! - умело спародировал его иронию Ло. - Я понимаю,
сомневался бы в струльбрудгах Дед Ило, которому всего-то неполных два
века. Но когда их отрицает Аль, родившийся в 51 году до на шей эры!..
   И все покрыл звонкий хохот малышей. Берн не нашелся, что возразить.
   Жизнь для "орлов" была игра, правильным в ней было все, что интересно.
   Поэтому, может быть, напрасно на привале профессор - сначала
снисходительно-вразумляюще, но постоянно накаляясь от скептических
возражений и похмыкиваний Ло и Эри - начал объяснять, что Свифт был вовсе
не ученый, а плохой литератор, желчный малосведущий сатирик, который
своими выдумками высмеивал, современное ему общество, пытался унизить
людей противопоставлением их нравов лошадиным...
   - И не людей вовсе, а эхху, - возразил Эри. - При чем здесь люди?
   - Он зло пародировал в своей Лапутянской академии и в образах ее ученых
мужей Королевское научное общество Великобритании, - вел дальше Берн, -
высмеивал даже таких членов его, как Иссак Ньютон и Иоганн Кепплер.
   Но до сознания малышей это не дошло. Автор "Гулливера" не мог быть
плохим, желчным, недобрым. Плохое они вообще не хотели знать. Все
неудачное, злое - ив сочинениях Свифта, и у других фан тастов - они
оставляли без внимания, как и явные противоречия с научным знанием. Это не
имело значения - у вымысла своя правда.
   ...Это было замечательно: мир, категорически отвергший ложь - даже
"святую", "во спасение", - бережно хранил и накапливал художественный
вымысел: сказки, фантастику... "Почему? - недоумевал Берн. - Только
потому, что в них нет корысти?.." Собственно, в мире, творящем и познающем
новое, другого отношения к вымыслу быть не могло. С вымысла начинается
мысль - он и есть мысль. Талантливый вымысел есть реальность ноосферы,
реальность разумной среды - наравне с машинами, зданиями, мостами. И
случается, что намного переживает их. Вот и Свифт...
   - А "лапуты"? - возгласил Эри. - Они ведь тоже есть.
   - Но... эти летающие острова не такие, они иначе устроены.
   - -Так что? Сейчас многое не такое, техника - она ведь развивается.
   Нет, спорить с малышами было накладно.
   Ило не вмешивался, с интересом слушал обе стороны, посмеивался одними
глазами.
   - М-м... конечно, я не все еще знаю, - скрывал за иронией раздражение
профессор, - эхху, струльбрудги, "лапуты"... Так, может, и гуигнгнмы есть?!
   Это был вызов. Делом чести для "орлов" стало доказать, что да, и
гуигнгнмы есть.
   Случай представился в следующие же дни.
   Может, пасись эти полудикие трехлетки в иных местах, они так и остались
бы для детей просто лошадьми.
   Но на берегах залива Свифта и островках смыкающейся с ним дельты,
конечно же, могли обитать только гуигнгнмы.
   ...Живности было много на планете - дикой, полудикой, домашней. Самые
приятные отношения "орлы" установили с коровами.
   Это всегда превращалось в игру: найти стадо, выбрать самых симпатичных
("Эту!.. Нет, эту!..") - из расчета по соску на каждого, привести в
лагерь, "в гости". Вела процессия: двое держат за рога, кто-то несет
хвост, кто-то забрался верхом; рога растерянных и довольных общим
вниманием коров украшены венками; кто-то на ходу потчует каждую вкусной
травой, молодыми побегами. И разумеется, каждую надо было назвать,
огладить бока, почистить от пыли, промыть у ручья соски, глаза от натеков,
ноздри. Коровам такое обхождение ужасно нравилось: они глубоко дышали,
поводили глазами, норовили лизнуть руки детишек. И питались "орлы" не
как-нибудь, а по строгой схеме: установив корову удобно, укладывались под
нее крестом, лицами к свисающим щедрым соскам; время от времени хлопали
себя по тугим животикам, прикидывали:
   хватит или попить еще?.. И насасывались так, что вопрос о заказе ИРЦ
обеда или ужина отпадал.
   Это была общепланетная мода, от которой при случае не уклонялись и
взрослые.
   Коровы же, завидев пролетающих малышей, всегда поднимали головы и
нежно-призывно мычали.
   А в пеших походах за "орлами", случалось, увязывались самые беспокойные
и мечтательные, приходилось общими усилиями возвращать их в стадо.
   Лошадей было немного в силу малой нужды в них: для спорта да для езды и
работ в горных условиях, где они оставались вне конкуренции с любым другим
тяглом - живым или механическим. У залива Свифта они и вовсе существовали
для установления экологического баланса на новом материке. Люди
наведывались сюда для ветеринарного контроля, реже для отгона. Лошади
паслись - не дикие, не домашние, сами по себе.
   "Гуигнгнмы" не вдруг приняли "орлов" в компанию. Первый день малыши
бегали, играли, купались, жгли костры сами по себе, а группки лошадей на
лугу и островках паслись, пили воду, переплывали протоки, гонялись со
ржаньем друг за дружкой - сами по себе. Только косили глазами в сторону
детей да иногда, перестав пастись, поднимали головы, настораживали уши -
следили. Когда "орлы" приближались, они уходили, не переставая щипать
траву, а иные поворачивались задом и недвусмысленно поднимали копыто.
   Но поздним вечером они пришли глядеть на разведенный у воды костер, на
чинный ужин малышей; стояли поодаль, светили из тьмы парами глаз -
круглыми фиолетовыми телеэкранчиками. На следующий день подпустили самых
рискованных и дружелюбных, которые, приговаривая: "Кось-кось!.." - тянули
к ним краюхи свежего посоленного хлеба. Хлеб-соль был принят, лошади дали
себя гладить, расчесывать гривы, выбирать из них и хвостов репья.
   Дальше - больше. В жаркий полдень те и другие купались в протоке -
сначала рядом, потом вперемешку. Настырные "орлы" подплывали, забирались
лошадям на спины, прыгали с крупов в воду, переплывали протоку верхом или
держась за гриву. Переплыв, выезжали на луг - и, конечно же, нельзя было
не проскакать по вольной траве против теплого ветра, замирая и обнимая
шею. Девочки жмурили глаза, повизгивали, но от мальчишек не отставали.
   Возвращались "орлы" с исхлестанными высокой травой икрами, иные -
сверзившиеся - пешком, но все равно счастливые.
   Вырисовывались характеры, притирались характеры... В следующие дни у
"орлов"
   завелись сердечные дружки и подружки среди "гуигнгнмов". У Эри их было
два:
   чалый с белой полосой вдоль хребта и гнедой. Он подзывал их кличем:
   "Гуи-игнгнм, гуи-игнгнм!" При одних интонациях прибегал Чалый, при
других - Гнедик. Приближаясь, они отзывались похоже. И разговаривал с ними
Эри таким же грудным бормотаньем, шептал, терся лицом об их морды; лошади
кивали головами, трясли гривами - понимали.
   Когда Эри скакал, стоя и балансируя руками, на Чалом, то Гнедик бежал
рядом нога в ногу - чтобы в случае чего принять дружка-гуигнгнма Эри на
свой круп.
   Ия подружилась с кобылкой Машей, белой в серых яблоках, существом с
проказливо-ироничным нравом. Она охотно позволяла всем детям кататься на
себе - но очень любила на резвой рыси споткнуться на самом ровном месте,
"клюнуть" головой. Не ожидающий подвоха всадник кувыркался через ее шею в
траву. Маша останавливалась, начинала пастись, только лукаво косила темным
глазом: что же ты, мол?.. Но Ию она так никогда не сбрасывала и всегда
являлась на ее зов.
   - Вот скажи, что они не гуигнгнмы и не понимают! - торжествующе
приставал Эри к Берну. - Позови ты Чалого или Гнедика - они и ухом не
поведут.
   Верно, такое установилось понимание - пусть не словами, а чувствами -
между малышами и лошадьми, что, глядя на них, надо было либо отказывать в
разуме первым, либо признавать его за вторыми.
   Мир для "орлов" был весь свой. Они сами "паслись" на планете, как
лошади у залива.
   ...Но зато и было плачу с одной стороны и призывного скорбного ржания с
другой, когда пришло время расставаться. Отправив вперед вертолет с
имуществом, Ило, Берн и "орлы" полетели косяком в глубь материка. Малыши
глядели вниз, где мчал среди высокой травы табунчик друзей-гуигнгнмов,
кликали со слезой:
   - Маша! Матушка! Машенька-а!..
   - Чалый! Гнедик!
   Машутка, Гнедик, Чалый и другие лошади отвечали на призывы тонким
заливным ржанием, бежали, обгоняли друг друга, подняв головы, ветер
развевал их гривы.
   Так одни долетели, а другие доскакали до места, где рукава дельты
сходились в километровой ширины реку. Табун остановился на обрыве. Стая
"орлов"
   удалялась над водой, поднималась в нагретом потоке воздуха. Лошади
смотрели им вслед, вытянув шеи. И долго, за километры, были видны с высоты
продолговатые неподвижные пятнышки у края зеленого поля за рекой.
   Ило благодарил судьбу, что ни одна из лошадей не кинулась в воду, не
поплыла за ними. Кто знает, что бы тогда началось... Потом он сердито
выговаривал "орлам", что они вели себя неправильно, что нужно, относясь к
животным, как и ко всей природе, доброжелательно и по-хозяйски, не
привязывать себя ни к кому и ни к чему исключительными чувствами, что
такие избирательные привязанности автоматически противопоставляют предметы
чувств всему иному - и поэтому принесли в свое время людям не меньше бед и
огорчений, чем вражда и ненависть.
   И все равно в последующие дни настроение в команде было пасмурное.
   С малышами было интересно - с малышами было сложно.
   Дети были несовершенней взрослых, с большими - в телесных и психических
чертах - отклонениями от норм: то излишне худы, то полны, голенасты,
сутулы.
   Одни задиристы, другие трусоваты. Сестренки Ри и Ра всегда ходили
насупленные, озабоченно прятали длинноватые зубки, за которые их
подразнивали "зубатиками", но когда смеялись, то без удержу, так что
обнажались и десны. Дразниться, покрасоваться, прихвастнуть - это все
"орлы"
   тоже умели. Даже приврать для силы впечатления. У них, в отличие от
взрослых, имелось и словцо для обозначения такого занятия: бхе-бхе.
Девочки куксились, ябедничали и - прав был Эри - иной раз влюблялись.
Мальчишки же, случалось, выясняли отношения между собой и с ними грубыми
действиями. Все они были, как выражался Ило, неотрегулированы; регулировка
эта и составляла предмет его забот.
   Дети были несовершенны, дети были как дети, - и, может, именно поэтому
их мир подходил Берну более, чем мир взрослых. Они были такими, как и во
все времена. Ему приходило в голову, что окажись он здесь, в XXII веке,
ребенком, то вжился бы в новый мир безболезненно.

 "Лапута" так и не ушла от реки. Ветер прекратился - она повисла над
правым берегом. От меркнувшего заката широкая полоса воды внизу была
багровой и застывшей. Вверху разгорались огни Космосстроя: яркие были
неподвижны, как звезды, мелкие перемещались. А за ними в темнеющем небе
загорались и звезды.
   Первым на юго-востоке запылал Сириус.
   Глубокую тишину нарушили редкие звучные всплески, они доносились с
верховья реки. Что-то мощно и равномерно хлестало по воде. Профессор пошел
к краю острова, сюда же, к бортику, сбежалась и малышня.
   По течению реки неслось судно, похожее на гигантский белый диск - с
огнями по ободу. Верх его подкрашивал багрянец заката. Он вертелся и
прыгал во воде, будто плоская галька, запущенная умелой рукой, - "пек
блины". Вдали показался другой "диск" с огнями, он тоже "пек блины",
догонял.
   Суда сравнялись друг с другом под "лапутой". Второй корабль взревел
турбинами, разогнался - и в невероятном стометровом прыжке пролетел над
первым. Плюхнулся впереди, очертившись веером брызг, помчал дальше.
   Оказавшийся сзади "диск" тоже разогнался, исполнил прыжок, но - не
догнал.
   Малыши у барьерчика восторженно вопили, подпрыгивали.
   "Диски" умчались к заливу Свифта - и долго еще слышалось усиленное
береговым эхом "плес-сь! пляс-с! плесь! пляс-с!".
   "Теперь Ило не будет покоя, - подумал Берн, направляясь к домикам, -
пока "орлы" не совершат путешествие на таких кораблях-дисках".



13. ЛЕГЕНДА О НЕИЗВЕСТНОМ АСТРОНАВТЕ


   Берн угадал: хлеб, ломти отварной телятины, куски творожного пудинга с
шоколадной корочкой - все было нарезано "по-лапутянски": ромбами,
цилиндрами, конусами, знаками интегралов. Вряд ли это исполнили кулинарные
автоматы ИРЦ, скорей всего, "орлы" постарались сами. Это новшество
прибавило им аппетита. Да и без того пища была свежа, вкусна, к ней было
вдосталь фиников, винограда, мангового сока - объедков не осталось.
   После ужина все расположились на лужайке возле сферодатчика. Шел час
ежевечерних сообщений.
   - Созрел первый урожай винограда в предгорьях Сихотэ-Алиня, - заговорил
женский голос. В шаре возник зеленый склон, террасы с шестами и
проволоками, оплетенными лозами; проволоки прогибались, гроздья винограда
свисали, будто просились в руки. - Для сбора формируются бригады по сорок
работников от Южно-Уральского и Каракумского лесоводств, Алтайской
лаборатории горообразования и из контролеров фабрики пищи в Кос-Арале.
Съезд и начало работ завтра утром. Опоздавшим достанутся работы только по
упаковке.
   - Подумаешь, - сказал сидевший возле Берна коротыш Фе, - Сихотэ-Алинь!
Я и сам там был.
   - Завтра начнутся экскурсии подростков двенадцати-четырнадцати лет на
Космосстрой, по курсу практического космоведения, - объявил мужской голос.
- Дети познакомятся с ангаром для сборки звездолетов, аннигилятной
заправочной станцией, заводами сверхлегких вакуумных материалов. Они
научатся передвижению и простейшим трудовым операциям в космосе в
состоянии невесомости.
   На этот раз из груди "орлов" вырвался почти единодушный вздох: ух,
подростки!.. А им еще такого ждать и ждать: четыре, пять, а то и шесть лет
- полжизни.
   Шар показал сборочный ангар - медленно вращающийся среди тьмы и звезд
цилиндр; за прозрачной стеной что-то вспыхивало, перемещалось. Малыши
мысленно были там.
   Картина в сферодатчике переменилась: равнинный пейзаж со сходящимися в
туманную перспективу грядками; низкие растения на них, небо в плоских
тучах.
   - Для орошения овощных плантаций на Аравийском полуострове на ближайшие
двое суток объявляется дождливая погода. Режим дождя - моросящий...
   Ежевечерние сообщения сами по себе интересовали "орлов" ничуть не
больше, чем во все времена такие штуки интересуют детей их возраста; дело
было в ином. Дед Ило за свою жизнь так много повидал, участвовал во
стольких событиях, начинаниях, проектах, что среди информации оказывались
и такие, которые он мог дополнить из первых рук: работал в помянутом месте
или консультировал по проблемам, знаком с упоминаемыми людьми - как-нибудь
да относился. Это так и называлось: рассказы из первых рук - и у "орлов"
была страстишка: угадать по передаваемым хроникам, к чему Дед причастен и
сможет что-то рассказать. Поэтому слушали они, навострив ушки, и испытующе
поглядывали на Ило. Тот сидел, скрестив ноги, руки на коленях.
   - От сотрясения океанского дна в районе Южного Полярного круга
произошло опускание восточного побережья Гондваны, - сообщил автомат ИРЦ,
- Биогеологический институт начинает там работы по наращиванию
материкового кораллового слоя. Для участия в них приглашаются
добровольцы-глубинники.
   Координаты побережья, где в ближайшие годы нельзя вести крупное
строительство, следующие...
   Взгляды в шар, на полузалитые на просевшем берегу здания, на треснувшую
арку кораллового моста через канал - испытующий взгляд двенадцати пар глаз
на Ило: нет, вроде ничего - и снова на шар.
   ...Берн тоже один раз выступил с "рассказом из первых рук". Как-то
вечером в шаре появилось продолговатое лицо Эоли. Эолинг 38 отвечал на
вопросы о перспективах "обратного зрения" для считывания памяти.
   Ило мог бы сам (и с большей, пожалуй, доходчивостью) рассказать детям
об этих исследованиях. Но дал слово Берну, участнику первого
результативного опыта.
   Тот постарался: рассказал об опыте, о своем участии, а заодно и о
встрече с эхху в лесу - она заинтересовала малышей больше всего
остального, больше даже "обратного зрения".
   Впечатление об опыте отложилось у них мимолетной игрой: один подступал,
сверля глазами, а другой пятился, начинал мычать:
   "Мыамыа!.."

 Новое изображение в шаре Берн принял сначала за сцену из спектакля:
столько напряженного драматизма было в фигуре человека в скафандре и
прозрачном шлеме. Он стоял, полуобернувшись к бело-голубой вспышке;
слепящие, странно оборванные снопы света вырывались из овала у его ног.
Скафандр скрадывал пластику тела, но все равно были понятны ужас и
решимость, охватившие человека. Казалось, сейчас он шагнет, начнет делать
то тяжелое, но необходимое, к чему привели его обстоятельства и воля.
   Но человек не двигался, не оборачивался. Фигура отдалилась, стал виден
пьедестал в форме носа ракеты, надпись по нему алыми символами, ниже -
огни снующих по площади машин.
   - Вы видите памятник Неизвестному астронавту, - объявил мужской голос.
- Он создан группой скульпторов-космосстроевцев и установлен сегодня на
Круглой площади Лунного Космоцентра...
   Ия, устроившаяся на траве рядом с Ило, посмотрела на него, сказала
уличающе:
   - Ой, Де-ед! А ведь ты в этом участвовал.
   - В чем? - скосил тот глаза на нее. - В Пятой экспедиции?
   - Ну, Дед... из той экспедиции никто не вернулся, это известно. В ней
ты участвовать не мог. Но все равно, по-моему, здесь без тебя не обошлось.
   - Ишь!.. - Ило повернулся к Берну: - У девочки есть чутье, которое
стоит развить.
   Теперь оживились все малыши:
   - Ой, Де-ед, ты что-то знаешь о Неизвестном? Расскажи!
   - Расскажи, расскажи. Дед!
   - Ух, Иища! - со страшной завистью произнес Фе, который еще ни разу
ничего не угадал. Девочка довольно потупилась.
   - Может, дослушаем сообщения?
   - Не надо! ИРЦ, мы благодарим! - махнул в сторону шара Эри.
   - Мы благодарим, ИРЦ! - подхватили другие. Свечение в шаре начало
гаснуть.
   - Нет не так. - Ило поднял голову, скомандовал: - ИРЦ, дать изображение
скульптуры Неизвестного крупно. Задержка. Отлично... Ну, слушайте. Только
предупреждаю: о том, что произошло у Тризвездия, я знаю не больше других.
   Касался я этого события в другое время и в другом месте.
   Звездолет "Тризвездие" стартовал в 70 году. Это был самый крупный из
построенных кораблей. Тризвездие Омега-Эридана было главным пунктом в его
программе глубокой космической разведки. Тогда... точнее, 47 лет спустя
после старта Пятой, я был транспортным диспетчером на Космосстрое,
хлопотал около грузов, следующих на Орбиту энергетиков. Работа
обыкновенная: следить по экранам и табло за движением ракетных составов,
делать замечания водителям о нарушениях режимов
разгона-обгона-торможения-по-ворота-и-так-далее, назначать очередность
грузов... И еще: препираться с поставщиками и заказчиками, которых - и
тех, и других - не устраивает оптимальный график доставки грузов. - Ило
усмехнулся. - Это удивительное дело, до чего оптимальные: рассчитанные
компьютерами графики никогда никого не устраивают! Каждый считает свой
груз самым важным, самым срочным...
   - Ты не о том рассказываешь, - заерзал на траве Эри, - Ты про
Неизвестного!..
   - Не все сразу. Так вот: нахожусь я в диспетчерском зале, прохаживаюсь
в магнитных башмаках около пульта. На Земле подо мной день, над куполом
солнечно-звездная ночь. На экране бородатый землянин из Арктиды требует,
чтобы его аппараты лазерной сварки пошли на Орбиту сегодняшним экспрессом.
Я ему замеч