ветим-с на его вопросы, и тучи-с
рассеются.
     - Да уж постарайся, - сказала она, выскакивая на третьем этаже.
     Итак. Блэкстон вышел на тропу войны. Подобное случалось и раньше,  но
последний раз это было сразу же после моего успеха с  материалом  о  Долли
Теттере, и я избежал снятия скальпа.
     На этот раз все могло быть иначе.
     Не успел я пересечь порог кабинета, как прогрохотал залп.
     - Марс! - возопил он. - Счастливчик Марс!
     - Он самый, сэр, - серьезно сказал я, приближаясь к его столу.
     - Что за вопиющее безобразие, тебе что здесь - клуб? Где тебя  носит?
Ты можешь быть любимчиком Уилкинза, но мне-то вешать лапшу на уши не надо!
     - Да, сэр, - сказал я ему. - Работаю.
     - Работает! - проблеял Старая Головешка. -  Кто  работает?  Вся  твоя
работа - назанимать у всех, кто не знает тебя получше.
     У начальства свои  преимущества.  Я  оценил  его  bon  mot  [острота,
каламбур (фр.)] легким смешком. Затем, дабы не подвергаться  риску,  снова
стал серьезным.
     - Мистер Блэкстон, я веду расследование, и, мне  кажется,  это  будет
еще один ударный материал.
     - Сачок лепетал то  же  самое  еще  неделю  назад.  -  В  его  глазах
светилась злость. - Говоря по чести, Марс, ты не смог  бы  найти  материал
даже о пожаре в собственном доме.
     Тут уж я не выдержал.
     - Да, сэр. Но в этой  газетенке  я  единственный  репортер,  которого
угораздило получить Пулитцера  [Пулитцеровская  премия  -  одна  из  самых
престижных премии и США, присуждается в области литературы, журналистики и
музыки]. К тому же угораздило дважды.
     - Не напоминай мне об этом,  Марс.  Хочешь  меня  задеть?  Признаюсь,
два-три раза тебе незаслуженно повезло. Поэтому-то Уилкинз  и  настаивает,
чтобы тебя не выгоняли. Но Пулитцеровская премия...
     - Две, - вставил я.
     - ...еще не делает тебя газетчиком.
     Как бы то ни было, но обороты он сбавил.
     - Что там еще за ударная история?


     В голове бешено  запрыгали  мысли.  Старая  Головешка  был  старейшим
сотрудником "Джорнал". Южанин, он начинал  в  провинциальных  еженедельных
газетах... Трудный путь. Он знал, что я не газетчик, и я знал,  что  я  не
газетчик. И что раздражало его больше всего, так это то, что его  зарплата
почти равнялась моей. Я был самым высокооплачиваемым репортером в штате.
     - Мистер Блэкстон, - осторожно сказал  я,  -  пока  мне  хотелось  бы
оставить все при себе.
     - Готов  поспорить,  что  хотелось  бы.  Не  юли,  Счастливчик  Марс.
Приблизительно, над чем ты работаешь?
     Старое заклинание не сработало. Он знал, что я  не  газетчик,  но,  с
другой стороны, я выдал такие две сенсации, каких в  здешних  краях  и  не
видывали. Где у него была уверенность, что я не сделаю этого снова? Мог ли
он выкинуть меня, испытывая судьбу? А если я  пойду  в  "Ньюз  кроникл"  и
передам им сенсацию года?
     Я все еще пытался что-нибудь придумать, но  за  секунду  сделать  это
было трудно.
     - Это - преступление? - низким голосом подозрительно пробурчал он.
     Очевидно, он  не  мог  забыть  ограбление  банка,  совершенное  Долли
Теттером. Когда оно произошло, у меня хватило здравого смысла убедить их в
том, что я раскапывал всю эту историю неделями,  а  не  наткнулся  на  нее
случайно.
     Но о  преступлениях  в  городском  Центре  я  знал  не  больше  своей
малолетней  сестры.  Кроме  того,  от  одного   вида   бедолаги,   надежно
упрятанного  за  решетку,  со  стальными  браслетами  на  руках  и   двумя
полицейскими по бокам меня пробирает по коже мороз.
     Мне хотелось, чтобы у Блэкстона и мысли не возникло, будто  я  что-то
разнюхиваю о делах мафии в городском Центре.
     - Нет, сэр.
     - Ну хорошо. Марс, а что это? Балаболка, мне не не нужны детали.  Мне
было бы достаточно общей идеи того, чем ты  предположительно  занимаешься,
чтобы отработать зарплату.
     Я прочистил горло.
     - Ну, это больше похоже  на  заговор,  сэр,  -  сымпровизировал  я  и
задумался. А потом добавил: - Да, сэр.
     - Заговор!  В  городском  Центре?!  Послушай,  Марс,  в  этом  городе
последний коммунист умер от старости три года назад.
     - Ну, это так, мистер Блэкстон, но они не совсем коммунисты, сэр. - Я
поколебался. - По крайней мере я так не думаю.
     Выражение его лица стало менее воинственным и более осмысленным.
     - Угу. Правые радикалы, а?
     Ох-ох. В эти дела я тоже впутываться не хотел. Владельцы "Джорнал" не
то чтобы совсем либералы.
     - Ну, не совсем так, сэр. Похоже, что это... э-э... новая группа.
     - Ни левые, ни правые?
     - Да нет, сэр. - Я прочистил  горло.  -  Можно  сказать,  радикальный
центр.
     Он долго смотрел на меня так, как если бы опустил  в  телефон-автомат
последнюю монету и не туда попал.
     - Марс, - наконец произнес  он,  -  сугубо  ради  формальности.  Хоть
что-нибудь, что дало бы мне хотя бы смутное  представление,  черт  побери,
чем ты там занят. Приведи хоть один пример, что тебя  подтолкнуло  на  это
дело. Хоть что-нибудь, ты слышишь?
     Мое воображение оседлало коня и припустило во весь опор. Теперь - пан
или пропал. Старая  Головешка  явно  не  собирается  удовлетвориться  моим
пышнословием.
     Поддавшись импульсу, я вытащил пачку сигарет.
     - Вы такое видали? - потребовал я.
     - "Курево", - пробурчал он, глядя на нее. - Новый сорт? Ну и что?
     Я многозначительно постучал указательным пальцем по упаковке.
     - Как они смели  себе  позволить  использовать  городском  Центр  для
гнусной атаки на американский образ жизни? Годами считалось, что  сигареты
- неотъемлемая часть нашего бытия, и, каких бы болячек у нас  ни  находила
медицина, мы ее игнорировали.
     - У нас здесь начинается множество пробных кампаний,  Счастливчик,  -
сказал он, безучастно глядя на сигареты. - Центр страны.  Средний  большой
город. Что-то в этом духе.
     - Ага, - фыркнул я, - а такие  нововведения,  как  "Новое  кукурузное
виски"? Где это слыхано, чтобы виски было новым? Традиционно  и  бурбон  и
хлебная водка неизменно назывались "Старый кто-то там":  "Старый  лесник",
"Старый дед", "Старый ворон" и так далее. Говорю вам,  все  это  -  чьи-то
коварные происки.
     - Подрывают устои под имиджем страны? - невесело спросил он.  -  Э-э,
радикальный центр.
     - Мне не хочется говорить о чем-либо еще, сэр, - ответил я. - У  меня
полно зацепок, но нужен срок.
     Некоторое время он обдумывал услышанное.
     - Хорошо, Счастливчик, - сказал он  наконец  с  несчастным  видом.  -
Предположим, ты - наш разъездной репортер. Разъезжай дальше.
     - Есть, сэр! - полушутливо отсалютовал я и  повернулся  через  плечо.
Затем сгорбился и пошел  на  выход,  пытаясь  изобразить  на  лице  тяжкий
мыслительный процесс.
     По существу мне это удалось, ибо я решал проблему, как  сохранить  за
собой лучшую в городе  работу.  Несколько  лет  назад  я  вообще  отбросил
надежду устроиться на  работу  лучше,  чем  раскладывать  банки  на  полке
супермаркета. Эта - буквально свалилась мне  в  руки.  Удержаться  на  ней
больше года было просто чудом. А в чудеса я  не  верил,  хотя  дважды  они
происходили со мной.


     Ну да ладно. Итак, начинать пить  было  еще  рано.  Тем  не  менее  я
отправился в "Дыру"  и,  взобравшись  на  высокий  табурет,  заказал  Сэму
"большую" темного пива.
     Должно быть, это была первая кружка, которую он наливал в этот  день.
Пена была слишком высокой. Он взял лопаточку и сбил часть шапки,  а  затем
отодвинул кружку, чтобы пиво отстоялось.
     - Знаешь ли ты, сколько  стоило  пиво  во  времена,  когда  я  только
начинал пить? - уныло спросил я.
     - Ага, - ответил он, - пятнадцать центов.
     - А теперь целых сорок.
     - Ага, - сказал он, вновь подымая кружку.
     - А все инфляция, - сказал я обвиняющим тоном. - Правительство должно
заморозить цены на товары первой необходимости.
     Сэм наполнил кружку до краев и поставил ее передо мной.
     - Сколько вы тогда получали? - спросил он.
     Я задумался.
     - Где-то восемьдесят долларов.
     - Вам повезло. А сколько вы делаете сейчас?
     - Почти три сотни. - Я взял пиво. - И мне необходим  каждый  цент.  Я
единственный человек в мире, который, всего лишь крутанув дверь заведения,
ухитряется стать на десять долларов беднее.
     - Все уравнивается, мистер Майерс. Знаете, сколько я  должен  сегодня
платить хорошему бармену? Две сотни, и даже  тогда  он  считает,  что  его
ущемляют в правах.
     - Ущемляют в правах?
     - Ага. У него нет права пользоваться кассовым аппаратом.
     - Не говори мне о твоих трудностях. У меня хватает своих.
     - Мистер Майерс, вы не знаете, что такое  трудности,  -  сказал  Сэм,
облокотившись передо мной на стойку. - За просто так вас  бы  не  прозвали
Счастливчиком.
     - Неужели бы не прозвали, а?
     - Нет, сэр. Я так считаю, я должен радоваться, что вы  не  играете  с
моими однорукими бандитами. В действительности доходами от них я оплачиваю
аренду.
     Моя кружка опустела наполовину.
     - Должен тебе кое-что поведать, - сказал я. - Знаешь, Сэм,  почему  я
не играю на твоих автоматах?
     - Нет. Почему?
     - Потому, что я должен сохранять свой имидж. Только никому не  говори
о том, что я тебе сказал.
     Он ждал моих объяснений.
     Я погрозил в его сторону пальцем.
     - Сэм, удача приходит к удачливым. Когда люди думают, что она к  тебе
пришла, она действительно приходит. Это вроде как обладать собственностью.
Как получать пенсию. И если ты вдобавок обладаешь здравым смыслом,  то  ты
за нее держишься.
     Он сморщил некрасивое лицо, осмысливая сказанное.
     - Я так считаю, мистер Майерс, - произнес он,  -  все  выравнивается,
ну, как в теории вероятности. Возьмите, к примеру, те сто миллионов мужчин
в стране. У каждого, в среднем, равные  шансы  на  хорошее  и  плохое.  Но
заметьте, я сказал - в среднем. По ходу дела кое-кому из ребят не  повезет
так, что они пообломают пальцы, ковыряясь в собственных носах.  Но,  чтобы
их уравновесить,  существуют  такие,  как  вы.  Если  бы  вы  свалились  в
отстойник, то нашли бы там перстень с бриллиантом, который кто-то уронил в
канализацию днем раньше.
     Я допил пиво и подтолкнул к нему кружку за новой порцией.
     - Это ты так думаешь, - съязвил я. - Давай-ка я  тебе  расскажу,  как
все обстоит на самом деле.
     - Хорошо, - он стал наполнять вторую кружку, -  расскажите,  как  все
обстоит.
     - Как я уже говорил, удача может принести удачу.  Пусть  тебе  что-то
обломилось - все думают: "Ну что ж, о'кей, ему немного повезло".  Но  если
через короткое время тебе  привалит  удача  посолидней,  то  тут  уже  это
производит впечатление. Все считают, что на твое плечо присела старая леди
Фортуна. Отныне любая  счастливая  случайность  становится  частью  твоего
имиджа.  Удача  начинает  приносить  удачу.  Ты  встречаешь  на  вечеринке
незнакомку. Но вокруг нее уже вьется с полдюжины мужчин. Когда ты со своей
общеизвестной удачливостью проявляешь к ней интерес, они  думают,  что  им
здесь ловить нечего. Девушка твоя.
     Сэм  подвинул  мне  кружку  с  пивом   и,   заинтересованный,   снова
облокотился на стойку.
     - Значит, вы считаете, что все происходит именно так?
     - Да, - ответил я уныло. - Но никто об  этом  не  задумывается,  даже
если потом удача оборачивается для тебя ведьмой на помеле.
     - Ладно, - сказал Сэм, - может быть, оно и так. Но  мне  всегда  было
интересно, почему вместо того, чтобы цепляться за работу репортера, вы  не
уедете в Вегас покрутить там колеса? Ведь работа репортера вам, во  всяком
случае не по душе?
     - Когда пиво стоит сорок центов за порцию, - мрачно  проворчал  я,  -
мне по душе любая работа, приносящая три сотни в неделю.
     Сэм посмотрел на настенные часы.
     - Эй, - воскликнул он, - сейчас будет Дуган.
     Он повернулся и включил ящик для  идиотов,  не  обращая  внимания  на
выражение неприязни на моем лице.
     - Тебе что, не нравится со мной беседовать? - прорычал я.
     - Да нет, мистер Майерс, -  ответил  он,  не  переставая  возиться  с
ручками настройки. - Это новый стереовизионный персонаж.
     - Никогда о нем не слышал.
     -  Сейчас,  через  минуту  начнется,  -  сообщил   Сэм,   хихикая   в
предвкушении. - Это новая передача. Предполагается, что он как  бы  герой,
ну вы понимаете? Но внешность у него не то  чтобы  такая.  На  самом  деле
уродлив, как обезьяна. Ну спокойный у него такой характер, и вечно  с  ним
что-то такое случается. Ну и  девушки  его  не  любят,  и  все  такое.  Он
обыкновенный. И можно подумать, что все, кто смотрит стерео, ненавидят его
за нахальство. Ну и отчасти это так. Но он не  то  чтобы  деревенщина,  вы
понимаете? Он - герой. Только у него толком ничего не получается.
     - То есть он что - новая звезда? - неприязненно поинтересовался я.  -
А что случилось с  такими  персонажами,  как  Кэри  Грант  и  Рок  Хадсон?
[популярные актеры американских  телесериалов].  Хорошие  ребята,  которые
всегда нравились девушкам.
     - Хотите еще пива, пока не начался Дуган? - спросил Сэм.
     - Да черт с ним, с Дуганом!  -  прорычал  я  и,  слезая  с  табурета,
швырнул ему доллар. - Мне нужно подумать о радикальном центре.
     И тут у меня внутри что-то екнуло.
     - Этот Дуган что-то вроде антигероя? - спросил я зло.
     - Да-да, я думаю это так, - откликнулся  радостно  Сэм,  пока  диктор
закруглялся с рекламой.
     Тот ратовал за один из новых мини-каров, импортируемых из  Японии,  и
пренебрежительно отзывался о "динозаврах" из Детройта. Эта японская машина
имела столько же приборов и хрома, как  доисторическая  фордовская  модель
"А", а ее стоимость была в два раза меньше, чем у самого дешевого кара  на
воздушной подушке.  Я  знал,  что  местами  их  распродажа  идет  бешеными
темпами.
     Я снова взобрался на табурет.
     - Так тебе нравится этот тип, антигерой, а? - спросил я.
     - Ага. Знаете, те парни,  которых  вы  упомянули,  ну,  как  тот  Рок
Хадсон, -  все  это  такая  мура!  Они  всегда  богатые  и  красивые.  Они
знакомятся с девушками, и у каждого есть красивый дом; они  разъезжают  на
итальянских спортивных аэрокарах и едят в этих роскошных  ресторанах,  где
все еще есть официанты; шатаются по ночным клубам для миллионеров  и  пьют
шампанское. А девушка? Она может свалиться со скалы, но чтоб при  этом  из
ее прически выбилась хоть одна прядь - никогда! И вся эта  мура  кончается
всегда одинаково: и стали они вмести жить-поживать да добра наживать.
     - Не становись  циником,  Сэм,  -  сказал  я  ему,  а  себе  под  нос
пробормотал: - Значит, сегодня в самых популярных стереошоу хорошие  парни
девушкам больше не нравятся.


     На следующее утро мне не удалось добраться даже  до  стола  городских
новостей, чтобы  отметиться  у  Блэкстона.  У  дверей  лифта,  как  всегда
запыхавшаяся, меня поймала Руфи.
     - Мистер Майерс, - взахлеб начала  она,  -  я  вас  искала  буквально
повсюду.
     - Там меня нет, - заверил я. - Меня есть здесь.
     - О, мистер Майерс, - она хихикнула, оценив шутку. - Вы всегда  такой
остроумный! Вас хотел видеть мистер Уилкинз.
     - Ох-ох, - сказал я. - Вот я и сразу перестал быть остроумным.
     Я направился вдоль по коридору к кабинету коммерческого директора.
     Уэнтворт Уилкинз, не в пример  редактору  отдела  городских  новостей
Блэкстону, был журналистом новой школы. Он получил  в  наследство  большую
часть "Джорнал" от своего отца, которую тот в свою очередь унаследовал  от
своего. Как рассказывают сотрудники-ветераны,  папаша  Уэнтворта  настоял,
чтобы тот прошел все ступеньки в  редакции  снизу  доверху.  В  результате
неделю он был копировальщиком, неделю - репортером на побегушках, неделю -
репортером по происшествиям, неделю - начальником  копировального  отдела,
месяц - ночным редактором, месяц - редактором отдела городских новостей, и
с тех пор и по сей день, зная дело от альфы до омеги, он был  заместителем
главного редактора по коммерческой части.
     Не знаю, чем уж я это заслужил, но он мне покровительствовал. Будь на
то воля Блэкстона, я бы вылетел с работы через двадцать  четыре  часа  или
вылетал по крайней мере с недельной периодичностью с  момента  поступления
на нее. Но старина Уилкинз верил  в  меня.  Возможно,  он  ожидал,  что  в
ближайшее время я снова притащу супербомбу и тяпну Пулитцера в третий раз,
установив таким образом своеобразный рекорд в журналистике.
     Я стоял перед дверным экраном и ждал, когда откроется замок.  Услышав
щелчок, я нажал ручку и вошел.
     Мисс Паттон оторвала взгляд от  стола  и,  прежде  чем  сказать  мне:
"Доброе утро, Счастливчик", холодно улыбнулась.
     - Доброе утро, - ответил я. - Мистер Уилкинз хотел меня видеть.
     - Верно. Заходи к нему. Счастливчик.
     Я зашел.
     Рабочему столу Уэнтворта Уилкинза крупно повезло. Он  был  девственно
чист - даже карандаша не найти.
     Когда  его  хозяину  нужно  было  отдать  какое-нибудь  распоряжение,
достаточно было сказать: "Мисс Паттон!" - и она тут же откликалась. Должно
быть, микрофон был  встроен  в  крышку  стола.  Где  он  прятал  городской
телефон, я не знаю.
     Стол  выглядел  так,  словно  за  ним  никогда  не  работали.  И   он
соответствовал хозяину. Уэнтворт Уилкинз, казалось, понятия не имел о том,
что такое работа. Даже то, как он одевался, подтверждало это впечатление.
     - Сэр, - начал я, - тут одна из копировальщиц передала, что вы хотели
меня видеть.
     Он поднялся и поздоровался со мной за  руку.  Мистер  Уилкинз  у  нас
очень   демократичен.   Затем   он   сел   обратно,   вытащил   из   ящика
ароматизированную  бумажную  салфетку,  вытер  ладони  и  выбросил  ее   в
мусоропровод.
     - Это было пару часов назад. Счастливчик, - сказал он посмеиваясь.  -
Не хочешь же ты сказать, что появился в редакции на два часа позже меня?
     Я мог бы ему сказать, что с утра мучился похмельем.  Мог  бы,  но  не
сказал.
     - Сэр, - начал я серьезно, - я занимаюсь  интенсивным  расследованием
для нового очерка. Пожалуй, даже для серии очерков.  Мне  было  необходимо
отлучиться, э-э, вниз, в библиотеку.
     - Ладно, присаживайся, мой мальчик. - Он  провел  пальцами  по  своим
французским усикам сводника, как бы проверяя,  насколько  они  отросли.  -
Черныш говорит, что в том, на чем ты носишь свою шляпу, завелась  какая-то
бредовая идея.
     Он был единственным человеком в  "Джорнал",  который  называл  Старую
Головешку Чернышом. Он вообще всех называл по кличкам, независимо от того,
имел ее человек  или  нет.  Это  было  одним  из  проявлений  его  большой
демократичности.
     - Видите ли, сэр, - сказал я как можно скромнее, -  я  всего  лишь  у
истоков событий, которые могут иметь весьма серьезные последствия.
     Он скептически посмотрел в мою сторону.
     - Поразмыслив над всем этим. Черныш пришел ко мне с предложением.
     - Да, сэр. - Кажется, мои акции растут. Возможно, мне удастся  выжать
из этой  идеи  серию  очерков,  особенно  если  они  дадут  мне  в  помощь
кого-нибудь из стариков.
     - Он предложил тебя выгнать.
     - Да, сэр. - Кажется, мои акции  падают.  Нужно  было  срочно  что-то
говорить. - То есть я имел в виду, нет, сэр.
     - Теперь с этим делом о заговоре и радикальном центре. Что ты  можешь
о нем рассказать. Счастливчик?
     Я напустил на себя серьезный вид, самый серьезный, какой только мог.
     -  Ну  да,  сэр.  Я  думаю,  что  осуществляется  какой-то  план   по
дискредитации духовных ценностей нации. Потеря имиджа нации.
     - А?! - Он снова потеребил свои холеные усы.
     Что бы этот возглас мог значить?
     - Да, сэр, - продолжил я. - Когда я был маленьким, мы часто ходили  в
кино. Там мы все поголовно переживали за американских пионеров и  ковбоев,
сражающихся с индейцами. И когда в конце фильма появлялась  кавалерия  США
со знаменосцем во главе, мы встречал