мои друзья инженеры, сталь эта, которая,  может,
и была бы чудом во времена фараонов, в наши  дни  мало  на  что  пригодна.
Вероятно, в конечном счете ее можно использовать  для  изготовления  таких
простейших сельскохозяйственных орудий, как мотыги и грабли,  но  в  таком
случае круг замыкается, потому что основным сырьем для этой так называемой
стали  и  служат  кухонная  утварь,  сельскохозяйственные  орудия  и  тому
подобное. Но использовать ее в современной промышленности нельзя.
     Комиссар  побледнел  от  злости.  Опершись  на  сжатые   кулаки,   он
наклонился над столом, глядя вниз на сидевшего перед ним посетителя.
     - Товарищ, - язвительно прошипел он. - Я  предупреждаю  вас,  товарищ
Янкез интересовался нашими успехами. Кроме того, мы не  только  соратники,
но и свояки.
     Иосип Пекич уныло кивнул и продолжал дрожащим голосом:
     - Об этом меня предупредили ваши подчиненные. Тем не  менее,  товарищ
Броз, вы... короче, вы уже  не  комиссар  Металлургического  комбината.  Я
отправил рапорт товарищам Янкезу и Карделю.


     В дверь постучали посреди ночи. Александр Кардель  всегда  знал,  что
это произойдет именно так.
     Еще в те далекие  времена,  когда  только  начиналась  его  партийная
карьера, когда цели, которые он себе поставил, заставляли его карабкаться,
расталкивая и спихивая вниз всех на своем пути к вершине,  он  ждал  этого
каждую минуту.
     Да, на первый взгляд он казался совсем  иным:  дружелюбным,  веселым,
спокойным и внешне отличался этим от других секретарей  исполкома  Партии.
Всегда больно падать с высоты, независимо от того,  умел  ли  ты  пошутить
снисходительно и непринужденно или нет.
     Александр Кардель еще не спал,  когда,  вскоре  после  полуночи,  его
дверь загремела под ударами кулака. Совсем недавно он  трясущимися  руками
выключил видеотелефон после более чем неприятного разговора с  Президентом
Союза Балканских Республик Зораном Янкезом.
     В течение последних десяти лет Карделю  удавалось  успокоить  Первого
даже тогда, когда он был вне себя от ярости, что повторялось  в  последнее
время   все   чаще   и   чаще.    По    мере    того    как    усложнялась
социально-экономическая структура Народной Демократической  Диктатуры,  по
мере  того  как  индустриализация  в  геометрической  прогрессии  умножала
количество автоматизированных производств, руководить страной  становилось
намного труднее, чем раньше. Одно дело - с винтовками и гранатами в руках,
после разрушительной войны, уничтожившей  лучшую  часть  нации,  захватить
власть  и  даже  удерживать  ее,  управляя  неграмотными   крестьянами   и
необученными рабочими. Однако для  проведения  индустриализации  требуются
ученые и технические специалисты. Любой олух может орудовать  лопатой  или
выполнять простейшие операции на бесконечном заводском конвейере. Но в век
автоматизации практически все рабочие должны иметь  высокую  квалификацию,
для неучей работы нет. Население Народной Демократической Диктатуры  давно
уже не шло бессловесной толпой за  своими  вождями,  и  проблемы,  которые
возникали теперь, не так-то просто было разрешить.
     Да, Первый все чаще приходил в ярость. Александр Кардель  видел,  что
Янкез догадывается о многом - не  понимая  сути  проблем,  о  которых  ему
сообщали планирующие  органы.  А  неуверенный  в  себе  человек,  неважно,
диктатор он или землекоп, чувствует себя подавленным.
     Лицо Зорана Янкеза появилось на экране видеотелефона. Он был вне себя
от злости и сразу набросился на своего помощника:
     - Кардель! Ты понимаешь, что этот... твой идиот затеял на этот раз?
     В глубине души  Кардель  испугался.  С  Первым  было  все  труднее  и
труднее, особенно в последние дни. Он начал льстиво:
     - Зоран, я...
     - Не смей называть меня Зораном! И будь  добр,  не  льсти  после  тех
предательских советов, что ты дал мне за эти  месяцы.  -  Первый  был  так
разгневан, что его толстые щеки тряслись от ярости.
     Кардель  никогда  не  видел  его  таким   рассерженным.   Он   сказал
примирительно:
     - Товарищ Янкез, я пришел к выводу, что мне следует посоветоваться  с
вами, не стоит ли нам лишить этого молодого  смутьяна  всех  полномочий  и
отправить его...
     - Меня не интересует, что ты  собирался  сделать.  Я  решил  положить
конец этой подрывной деятельности. Мне  надо  было  еще  тогда,  когда  ты
сообщил мне, что он сын Любо Пекича, понять, что на  самом  деле  он  враг
народа. Я знаю, что у Пекичей в крови. Я  сам  допрашивал  Любо.  Упрямый,
нераскаявшийся, злобный враг революции. И сын пошел по той же дорожке.
     У Карделя хватило мужества сказать:
     - Товарищ, я думаю, что Пекич-младший заблуждается,  а  не  совершает
предательство осознанно. Я...
     - Кардель, не смей называть меня товарищем, - прорычал  Первый.  -  Я
знаю,  что  ты  замыслил.  Почему  ты   дал   этому   провокатору,   этому
троцкистскому бандиту нелепые полномочия? Вы оба составили заговор,  чтобы
подорвать мой авторитет.  Кардель,  я  обо  всем  доложу  на  секретариате
Исполкома. Ты зашел слишком далеко.
     У Александра Карделя были свои недостатки, но трусом он  не  был.  Он
сухо сказал:
     - Прекрасно, гражданин. Но, может быть, вы  мне  скажете,  что  Иосип
Пекич натворил на этот раз? Я давно не получал сообщений от него.
     - Что он натворил? Ты, дурак, предатель и дурак, вообще не получал от
него донесений. Он был в Македонии, где  в  полную  силу  идут  работы  по
освоению целины.
     Кардель поперхнулся, услышав это.
     Янкез продолжал рычать:
     - В течение трех лет погодные условия были таковы,  что  эти  чертовы
дожди никак не выпадали в соответствии с планом, отсюда все наши беды.  Но
этот дурак! Этот жалкий предатель!
     - Что он сделал? -  спросил  Кардель,  заинтригованный,  несмотря  на
грозившую ему опасность.
     - Да он попросту отменил всю программу. Говорил что-то о выветривании
почвы. Какую-то ерунду  насчет  контурного  земледелия.  И  даже  требовал
засадить лесами часть территории. Нес явную чушь насчет  водоразделов.  Он
просто заворожил всех работников. Они его открыто поддерживают.
     Кардель знал, что в прошлом Янкез был шахтером и не имел ни малейшего
опыта работы на земле. Тем не менее план освоения целины был  его  любимым
детищем. Он окидывал внутренним взором необозримые поля  кукурузы,  маиса,
как называют ее американцы. Кукуруза  накормит  огромные  стада  свиней  и
крупного  рогатого  скота,  так  что  в  конечном  счете  Союз  Балканских
Советских Республик выйдет на первое место в мире по потреблению  мяса  на
душу населения.
     Первый продолжал бушевать.  Кричал  что-то  о  заговоре  среди  своих
приближенных. О том, что они собираются свергнуть его,  Зорана  Янкеза,  и
продать революцию западным  державам,  но  что  ему,  Зорану  Янкезу,  уже
приходилось раскрывать такие заговоры. Он, Зоран Янкез, знает, что  делать
в таких случаях.
     Александр Кардель улыбнулся иронично и сухо и резким щелчком выключил
экран. Он вставил сигарету в маленький, похожий на трубку, мундштук, зажег
ее и приготовился к неизбежному.
     Вскоре после этого в дверь постучали.
     Зоран Янкез сидел в своем кабинете  в  Министерстве  внутренних  дел,
тяжелый армейский револьвер лежал  у  его  правой  руки,  а  слева  стояла
наполовину  пустая  литровая  бутылка  сливовицы   и   стакан   с   водой.
Покрасневшими глазами Янкез сосредоточенно  изучал  бесконечные  донесения
своих агентов, иногда  отрываясь,  чтобы  прорычать  команду  в  микрофон.
Несмотря на усталость после бессонной ночи. Первый чувствовал себя в своей
стихии. Как он и сказал этому глупцу Карделю, ему  такое  не  впервой.  Не
случайно Генеральным секретарем был именно он.
     Янкез положил свою мясистую  лапу  поверх  донесений.  Он  чувствовал
поднимавшуюся в нем ярость. Он догадывался что в  последнее  время  скорее
всего был составлен заговор с целью  подорвать  его  здоровье  постоянными
разочарованиями. Неужели нет никого, никого, кто снял бы с его  плеч  груз
мелких забот?
     Неужели  он  должен  отвечать  за  все,  что  происходит  в  Народной
Демократической Диктатуре? Принимать все решения единолично и  следить  за
их выполнением?
     Он рявкнул в микрофон:
     - Соедините меня с Лазарем Иовановичем, - и продолжил,  когда  бритый
череп начальника полиции появился на экране видеотелефона:  -  Товарищ,  я
даю вам последний шанс.  Если  за  двадцать  четыре  часа  вы  не  найдете
предателя Иосипа Пекича,  то  ответите  за  это.  -  Он  сверлил  взглядом
окаменевшего  от  страха  собеседника.  -  Товарищ  Иованович,  я  начинаю
сомневаться в том, что вы действительно пытаетесь его найти.
     - Но... но, товарищ, я...
     - Хватит! - оборвал Первый. Он резким движением отключил аппарат и  с
минуту смотрел на него сердито. Если Иованович  сам  не  сможет  разыскать
Пекича, он найдет кого-нибудь, кто сделает это.  С  ума  можно  сойти  при
мысли о том, что этому ничтожеству удалось скрыться. Операция  проводилась
тайно. Слишком уж разрекламировали раньше эту идею, чтобы теперь поднимать
шумиху вокруг розысков толкача. Нужно было сделать все тихо.
     Но!  Первый  вскипел  от  ярости.  Если  полиция  не   сможет   найти
преступника в ближайшие сутки, придется начать аресты и  чистку  партийных
рядов. Все это гораздо сложнее, чем кажется  на  первый  взгляд.  Да,  он,
Зоран Янкез, уже прошел через все это,  и  не  однажды,  хотя  много  воды
утекло с тех пор. Предательства, заговоры и партийные чистки.
     Раздался  мелодичный   звонок   видеотелефона,   и   Первый   щелкнул
выключателем.
     Появилось молодое лицо Иосипа Пекича, которого днем и  ночью  искали,
бросив на это все силы секретариата  внутренних  дел.  Молодое  лицо,  но,
несмотря на удивление, Зоран Янкез все же отметил,  что  прошедшие  месяцы
оставили свой след на этом лице. Оно повзрослело и несло печать напряжения
и усталости.
     Прежде чем Янкез обрел дар речи, Иосип Пекич начал робко:
     - Я... я понимаю, что вы, ну... разыскиваете меня.
     - Разыскиваем? - промямлил вождь, чувствуя, что ярость отступила.
     Пекич продолжал дрожащим голосом:
     - Мне надо  было  закончить  расследование.  Видите  ли  сэр...  этот
эксперимент, который вы с Карделем начали...
     - Я не имею к нему никакого отношения. Это все придумал Кардель, черт
побери его глупость. - Первый едва не сорвался на крик.
     - Да?.. Ну... ну, мне показалось, что  вы  действовали  согласованно.
Как бы там ни было, мне кажется, что события с самого  начала  развивались
не по плану. Я... э... мы собирались выяснить,  почему  официанты  грубят,
почему    рабочие,    служащие    и    даже    руководители     занимаются
очковтирательством, ищут козлов отпущения и  тянут  одеяло  на  себя,  как
любит говорить Кардель.
     Янкез  вскипел,  но  позволил  продолжить.  Вне   всякого   сомнения,
начальник полиции Лазарь Иованович сейчас пытается узнать, откуда  звонят,
и предатель скоро будет под колпаком и  не  сможет  больше  наносить  урон
экономике Народной Демократической Диктатуры.
     - Но,  э...  я  обнаружил,  что  дело  не  просто  в  официантах  или
водителях. Это... э...  происходит  повсюду.  Поэтому  я  в  конце  концов
почувствовал, что пытаюсь лбом  прошибить  стену.  Я  подумал,  что  лучше
начать... э... с азов и попытаться исследовать, как западные правительства
справляются с подобными проблемами.
     - Ну, - сказал Янкез так спокойно, как только смог, -  ну  и  что?  -
Этот идиот сам лез в петлю.
     Молодой человек в замешательстве нахмурился.
     - Честно говоря, я был удивлен. Конечно, я  был  знаком  с  образцами
западной пропаганды - с тем, что я мог раздобыть в Загуресте, и с тем, что
передают "вражьи голоса". Я был, разумеется, знаком и с нашей пропагандой.
Честно говоря... я в обоих случаях составил собственное мнение.
     Уже одно это было предательством, но  Первый  усилием  воли  заставил
себя проговорить ободряюще:
     - К чему вы клоните, Иосип Пекич?
     - Я выяснил, что в одной стране правительство фактически платит своим
крестьянам, то есть фермерам, за то, что они не выращивают  зерновые.  Это
же правительство выплачивает дотации на зерновые, поддерживая цены на  них
на таком уровне, что они неконкурентоспособны на внешнем рынке.
     Пекич-младший скривился в замешательстве.
     - В других странах, например в  Южной  Америке,  где  уровень  жизни,
очевидно, самый низкий на Западе и где  не  хватает  средств  на  развитие
экономики, правительства создают огромные армии, хотя  почти  все  они  не
воевали уже больше столетия и никакая военная опасность им не угрожает.
     - К чему все это? - прорычал Первый. Безо  всякого  сомнения,  Лазарь
Иованович уже вышел на след этого изменника.
     Иосип тяжело вздохнул и продолжал взволнованно:
     - Возникают и другие неувязки,  в  которые  просто  трудно  поверить.
Например, металлургическая промышленность работает вполсилы,  несмотря  на
нехватку изделий из металла, - таких, как автомобили, холодильники,  печи.
В периоды так называемых спадов закрываются практически новые  современные
заводы, люди  лишаются  работы,  в  то  время  как  миллионы  нуждаются  в
продукции, выпускаемой этими предприятиями.
     Иосип продолжал сдержанно:
     - Вот, сэр, я и  пришел  к  выводу,  что  на  Западе  тоже  возникают
подобные проблемы. Основная - это политические деятели.
     - Что? Что вы имеете в виду?
     - То... - продолжал Иосип с мрачным упрямством, - я... ну, я не знаю,
как было раньше, сто или даже пятьдесят лет тому назад, но по  мере  того,
как общество становится все более сложным, более  запутанным...  Я  думаю,
что политики уже просто не в состоянии им  управлять.  Основные  трудности
заключаются в  изготовлении  и  распределении  всего  того,  что  наука  и
промышленность научились делать. А политики во всем мире, кажется, с  этим
уже не справляются.
     Зоран Янкез зловеще прорычал:
     - Вы, что же, считаете, что я не  могу  управлять  Союзом  Балканских
Советских Республик?
     - Да, сэр, - подтвердил Иосип с готовностью. - Именно это я  и  хотел
сказать. Вы, да и любой другой политик. Промышленностью должны  руководить
обученные, знающие  технические  специалисты,  ученые,  администраторы,  а
возможно, и потребители, но не  политики.  Политики  должны  знать  все  о
политике, но не о промышленности. Однако в современном мире  правительства
начинают  заниматься   управлением   промышленностью   и   даже   сельским
хозяйством. И они с этим не справляются, сэр.
     Янкез наконец не выдержал.
     - Откуда вы звоните, Пекич? - закричал он. - Вы арестованы.
     Иосип Пекич откашлялся и сказал извиняющимся тоном:
     - Нет, сэр. Помните? Я рядовой трансбалканец, и  предполагается,  что
я, ну... должен поступать как все. Разница только  в  том,  что  мне  была
предоставлена такая возможность. Я в Швейцарии.
     - В Швейцарии? - вскричал Первый. - Ты нарушил свой  долг.  Я  всегда
знал, что ты предатель, Пекич. Яблоко от яблони недалеко падает. Настоящий
трансбалканец остался бы в своей стране и своим  трудом  продвигал  бы  ее
вперед к светлому будущему.
     Молодой человек забеспокоился:
     - Конечно, сэр, - сказал он. - Я думал об этом.  Но  мне  кажется,  я
сделал все, что мог. Видите ли, в течение последних месяцев под прикрытием
своего мандата, я распространял  воззвание  среди  инженеров,  технических
специалистов,   рабочих,   всех   образованных,   компетентных   людей   в
Трансбалкании. Вас бы удивило, как они принимали его. Мне кажется, что это
обрушилось на них, как лавина. Я  имею  в  виду  то,  что  политики  не  в
состоянии управлять промышленностью, и что если Союз Балканских  Советских
Республик добьется каких-либо успехов, то лишь после того, как  произойдут
необходимые перемены.
     Первому не оставалось ничего, как со злостью смотреть на экран.
     Иосип Пекич нервно потер переносицу и добавил на прощание:
     - Я просто подумал, что должен позвонить вам с последним  донесением.
Ведь не я же все это начал. Это  была  не  моя  идея.  Это  вы  и  Кардель
предоставили мне такую возможность. А я...  ну...  просто  толкал.  -  Его
грустное лицо исчезло.
     Зоран Янкез долго сидел, глядя на темный экран.
     Посреди ночи раздался стук в дверь. Но, в конце концов,  Зоран  Янкез
всегда знал, что когда-нибудь это произойдет.



                              Мак РЕЙНОЛЬДС

                        СЛУЧАЙ С ИНОПЛАНЕТЯНИНОМ




     Оторвавшись от шахматной партии, над которой он размышлял,  мой  друг
поднял голову. Повертев в своих узловатых  старческих  пальцах  слона,  он
поставил фигуру, как мне показалось, вовсе не на ту клетку, с какой взял.
     Он откинулся в кресле: на его оплывшем лице мелькнула усмешка.
     - Похоже, нам придется принимать гостей, доктор.
     Стояла поздняя осень с  ее  густыми  туманами,  и  наша  квартира  на
Бейкер-стрит  казалась  отрезанной  от  всего  мира.  Откуда-то   издалека
доносились гудки клаксонов: вода с крыши капала на подоконник. Внезапно  я
услышал приглушенное рычание автомобильного двигателя:  машина  как  будто
проехала несколько метров, остановилась, затем двинулась дальше.
     - Должно быть, разыскивают наш дом, - проговорил мой друг. -  К  кому
еще можно явиться в столь поздний час?
     - Мало ли, - отозвался я. Видно, ему не давала покоя память о делах и
событиях чуть ли не полувековой давности, когда у нас ни днем, ни ночью не
было отбоя от посетителей. Не совершил ли я ошибку, когда,  поддавшись  на
уговоры родственников Холмса, согласился поселиться вместе с ним  в  нашей
старой квартире в доме N_221-б по Бейкер-стрит, чтобы  скрасить  последние
годы жизни пожилого сыщика? По словам его родственников выходило, что  мой
друг с трудом переносил пребывание на пасеке в Сассексе, куда  он,  отойдя
от дел, удалился в 1914 году в возрасте шестидесяти лет.
     Холмс между тем внимательно прислушивался.
     - Так-так... вылезает  из  машины...  подходит  к  двери...  освещает
фонариком номер дома... не тот, но уже близко... возвращается к  машине...
запирает ее... идет сюда!
     Сказать по правде, мне подумалось, что старикан грезит наяву,  однако
взгляд его некогда острых, а теперь слегка слезящихся глаз  устремлен  был
на колокольчик ночного звонка. Когда тот зазвенел, мой друг удовлетворенно
хохотнул, встал, опираясь на  палку,  прошаркал  к  переговорной  трубе  и
попросил нашего посетителя подняться.
     Через какое-то мгновение в дверь постучали. Я пошел открывать.
     Порог переступил моложавый черноволосый мужчина, чье  чисто  выбритое
лицо  наполовину  закрывали  роговые  очки  с  темными  стеклами.  Модный,
прекрасно сшитый  костюм  скрадывал  некоторую  грузность  его  фигуры.  Я
заключил по его виду, что он - завсегдатай клубов и ресторанов.
     Меня поразило восклицание моего друга:
     - Рад видеть вас снова, мистер Норвуд! Как чувствует себя  ваш  отец,
сэр Александр?
     Посетитель выглядел изумленным:
     - Ну и ну, мистер Холмс! Прошло ведь тридцать лет с тех пор,  как  вы
видели меня. В 1903 году мне было всего лишь пять или шесть лет. Я  думал,
мне придется представляться, быть может, напомнить вам имя моего отца.
     Хмыкнув, сыщик указал гостю на кресло.
     - Ни к чему, ни к чему. Я отчетливо помню все подробности того  дела,
когда имел честь помогать вашему замечательному отцу. Это была... дай  Бог
памяти...  ну  да,  загадка  Глостон-Мэнор.  Совершенно   верно,   загадка
Глостон-Мэнор. И потом, уверяю вас, молодой человек, вы чрезвычайно похожи
на своего отца. Как говорят американцы, вы - вылитый сэр  Александр.  Ведь
американцы говорят именно так, а, доктор?
     - Не знаю, - сказал  я  холодно.  Ему  давно  уже  надлежало  быть  в
постели, а не вести светскую беседу.
     Холмс осторожно опустился в кресло и потянулс