р  по-прежнему
сладко похрапывал - он  так  и  не  просыпался  с  самого  начала  полета.
Безразличный  ко  всему  на  свете,  благоухающий   парами   бренди,   он,
разумеется, не  мог  заметить,  как  меняется  форма  его  очков.  Сначала
размягчилась рыжая пластмассовая дужка на переносице,  и  очки  под  весом
линз  карикатурно  съехали  к  скулам.  Затем  одно  стекло  выскочило  из
перекошенной оправы и  скатилось  хозяину  на  колени.  По  изборожденному
складками лицу, прямо к раскрытому рту потекла шоколадная струйка. По мере
ее движения лицо непроизвольно подергивалось, но пассажир не просыпался.
   Девица в пластиковом плаще немного успокоилась; стюардесса беседовала с
ней, прилагая все усилия, чтобы она  не  поднялась  с  места  и  не  пошла
умываться.
   Из динамиков донесся голос командира:
   - Говорит командир экипажа Говард. Вследствие небольшой неисправности в
электропроводке мы немного не долетим до нью-йоркского аэропорта  Кеннеди.
Посадка  будет  произведена  на  одном  из   аэродромов   южнее   Бостона.
Вследствие... вследствие неисправности должен просить  вас  оставаться  на
своих местах  и  не  расстегивать  ремней.  Прошу  извинить  за  небольшое
неудобство. Обслуживающий персонал  постарается  создать  вам  максимально
возможный комфорт, но попрошу вас воздержаться от курения...
   Говард отключил микрофон.
   - Но ведь перед посадкой придется сказать им правду, - заметил Креймер.
   - Безусловно, но если я скажу ее сразу, поднимется паника. Лучше уж  по
частям... - Говард обернулся ко второму пилоту: - Есть успехи?
   - Да, они уже вызывают Тейор.
   - Хорошо. - И снова к Креймеру: - А теперь, доктор...
   Дверь позади них внезапно открылась и тут же захлопнулась.  Послышалась
какая-то возня. Когда дверь распахнулась снова, в ней  показался  пассажир
из салона первого класса с лицом, измазанным рыжими  полосами.  Глаза  его
метали молнии.
   - Где командир? -  заорал  он.  -  Что  происходит  на  вашей  чертовой
посудине?..
   Он ринулся вперед. Но Бенни,  бортинженер,  стремительно  повернулся  в
кресле и схватил незваного гостя в охапку прежде, чем он  успел  коснуться
Говарда.
   - А ну, давайте назад, на место!
   - Послушайте, я владелец акций вашей паршивой компании.  Я  знаю  ваших
директоров. И даю вам гарантию, что я...
   Бортинженер, вскочив на ноги, навис над пришельцем, с  грохотом  прижав
его к двери. Все тревоги Бенни нашли выход в этом акте насилия.
   - Молчи и слушай! -  крикнул  Бенни.  -  Самолет  в  опасности,  а  ты,
явившись сюда, увеличиваешь эту опасность.  Ты  слышал  приказ  командира?
Возвращайся в салон, сядь, привяжись и молчи! И если ты еще раз попадешься
мне на глаза, я вобью тебе голову в живот, понял?..
   Пассажир сверкал глазами, но молчал, и на лице  его  отражалась  борьба
между гневом и страхом.
   - А ну, выметайся отсюда!
   Гнева как не бывало: теперь акционера била дрожь. Наконец, он в  полном
изнеможении прислонился к двери, и у него от ужаса отвисла челюсть.
   - Что вы делаете? - Он вытирал лицо, размазывая рыжие пятна по щекам. -
Что... что происходит? Я хочу знать - мы... мы разобьемся?
   Бортинженер, не отвечая, вытянул руку и отворил дверь у него за спиной.
Потом  отвел  своего  недавнего  противника  на  место  и  собственноручно
застегнул ему ремень.
   Теперь во  власти  бактерий  был  уже  почти  весь  самолет.  В  сотнях
различных точек отделочные пластиковые пленки,  багажные  полки,  материал
под ногами беззвучно преображались  -  вспучивались,  приобретали  влажный
блеск  и  в  конце   концов   покрывались   пузырьками   зловонной   пены.
Вентиляционная панель над головой одного из пассажиров медленно прогнулась
и провисла до его затылка, словно протянула к нему послушную конечность.
   Голос командира, звучащий  по  системе  внутренней  связи,  был  теперь
неузнаваем. Привычная учтивость  и  доверительная  озабоченность  уступили
место суровой беспрекословности приказа:
   - Происходящее сейчас на борту непосредственной опасности для жизни  не
представляет. Разрушению подвергаются лишь пластмассовые детали  самолета.
Как я уже сообщил, мы приземлимся на одном из аэродромов близ  Бостона,  и
вплоть до посадки вставать со своих мест категорически запрещается. Вы  не
должны ходить по самолету - это особенно важно: иначе вы будете переносить
инфекцию на все новые и новые детали и предметы и неизбежно поставите  под
угрозу благополучное завершение полета.
   Старший стюард попытался  задержать  человека,  потерявшего  голову  от
страха и выскочившего в проход. Поскользнувшись,  они  вместе  рухнули  на
мокрый блестящий пол, разукрасив свою одежду цветными кляксами.
   Женщина с сумочкой сидела, объятая ужасом; клокочущая шапка черной пены
вырастала у нее прямо из-под ног.
   Стюардессы стайкой пятились прочь из кухонного отсека, не отрывая  глаз
от происходящих там жутких перемен. Груды подносов оплывали, чашки  лежали
в лужах  пенящейся  слизи,  а  аккуратные  пакетики  с  ножами  и  вилками
срастались вместе, принимая безумные, сверхъестественные очертания.
   Смрадная пена  с  десятков  пораженных  участков  ручейками  сбегала  в
главный проход. Некогда  расфранченная  девица  еле  ворочалась  в  пухлом
облаке, которое еще недавно было ее плащом.
   Большинство  пассажиров  хранили  гробовое  молчание,  кто-то  молился,
кто-то плакал. Стюарду поминутно приходилось усаживать  обратно  тех,  кто
порывался встать. Воздух становился все тяжелее - возрастала  концентрация
газа...
   В  пилотской  кабине  также  никто  не  произносил  ни  слова.  Креймер
сгорбился в своем кресле. Говард вел самолет, а оба других пилота вместе с
бортинженером сосредоточенно наблюдали за приборами.
   Конец  наступил  быстро.   Над   головами,   за   потолочной   панелью,
соприкоснулись два обнаженных проводника,  и  газовая  смесь,  порожденная
мутантом-59, воспламенилась и взорвалась.
   Далеко внизу, во льдах восточное острова  Нантукит,  капитан  маленькой
рыболовной шхуны услышал где-то над собой  гул  и  слабый  грохот  взрыва.
Взглянув вверх, он увидел лишь  вереницу  огненных  точек,  перечеркнувшую
ночное небо.
   И вызвал по радио береговую охрану.



17

   Анна пришла в себя в отдельной палате больницы  святого  Томаса.  Около
изголовья терпеливо сидел Бьюкен  -  несмотря  на  все  уговоры  врачей  и
сестер, он упорно отказывался сдвинуться с места.
   Только что стало известно о гибели Креймера, и Бьюкен хотел сообщить ей
печальную новость сам и раньше, чем она услышит об этом по радио. Джеррард
все еще спал в другом крыле больницы и, конечно, ни о чем не догадывался.
   Увидев Бьюкена, Анна протянула ему руку. В этом худом шотландце  с  его
застегнутым на все пуговицы твидовым костюмом  и  копной  седых  волос  на
голове было что-то солидное и надежное.
   Мало-помалу она узнала  о  событиях  последних  часов.  Команда  солдат
взрезала  решетку,  спустилась  в  старую  шахту  на   Портленд-плейс   со
спасательным снаряжением и вызволила  ее  и  Слейтера.  Вся  операция  при
содействии   специалистов-транспортников   заняла   не   более   получаса.
Начальника станции тоже вытащили и отправили в больницу. А Первиса нашли в
заброшенном тоннеле мертвым.
   Она осведомилась об обстоятельствах катастрофы,  и  Бьюкен  сообщил  ей
последние сведения. Тогда она  забеспокоилась  о  Креймере.  Она  все-таки
ожидала, что он окажется рядом. Почему его нет?
   Бьюкен помедлил, прежде чем ответить:
   - Случилось несчастье...
   - Несчастье?
   - В воздухе, - уточнил Бьюкен. - Он вчера вылетел в  Штаты,  и  самолет
пропал без вести. Искренне вам сочувствую...
   Анна села в постели.
   - Ничего не понимаю...
   Бьюкен,  помедлив,  стал  объяснять.  Сказал  ей,  что  Креймер   решил
выступить перед комиссией НАСА лично. Анна немного  изменилась  в  лице  и
отвела глаза, силясь совладать с собой.
   - Он что, разве не знал, что я?..
   Она не закончила фразы.
   - Он думал, что ничем не может вам помочь, - ответил Бьюкен. - Надеялся
вернуться к тому времени, когда вас спасут.
   - Но откуда он знал, что меня спасут? Откуда он знал, что я не  погибла
где-нибудь в тоннеле?..
   Она была разъярена. Бьюкен попытался взять ее за руку, но  Анна  гневно
отдернула руку. Шотландец помолчал. Анна на минуту задумалась.
   - Разве так уж важно было явиться туда лично?
   - Он полагал, что да. Вы же его знаете, уж если он что-то решил...
   - Но ведь он знал, что я в беде!..
   - Он поехал не просто защищать свое агентство, - сказал  Бьюкен.  -  Он
искренне считал, что если  эти  микробы  когда-нибудь  попадут  в  космос,
скажем, на другую планету, тогда они могут стать -  как  бы  это  поточнее
выразиться?  -  бомбой  замедленного  действия,   нацеленной   в   будущих
астронавтов.
   Анна откинулась на спинку кровати. Слезы подступили к глазам.  Внезапно
ошеломляющий факт  его  смерти  дошел  до  ее  сознания.  Она  забилась  в
рыданиях.
   Выплакавшись,  она  обессилела.  Слишком  много  противоречивых  чувств
обрушилось на нее, сейчас она хотела только одного  -  покоя,  убежища  от
всего и от всех. Она повернулась к Бьюкену и протянула ему обе руки.
   - Дружище, - произнесла она, - я очень вам благодарна. Спасибо вам!
   - За что, девочка? Я не сделал ничего особенного.
   - А теперь я хочу домой.
   - Не уверен, что вам следует спешить с выпиской.
   - Я здорова. Правда, мне очень нужно домой.
   - Я позову сестру, - сказал Бьюкен с сомнением в  голосе.  -  Если  они
действительно разрешат вам выписаться, тогда я отвезу вас.
   - Не стоит, - ответила Анна. - Пожалуйста, не надо, вы  и  так  столько
для меня сделали. Вас, наверное, ждут  в  лаборатории.  Оставьте  меня,  -
правда, так будет гораздо лучше. И еще раз спасибо...
   Бьюкен вышел. И только когда она кончила одеваться  и  приготовилась  к
встрече с сестрой - только тогда она вспомнила про письмо.
   Повлияло ли письмо на решение Креймера? На восьмом году замужества Анна
знала его не больше, чем в самом начале.  Предсказать  его  поступки  было
трудно. Быть может, он прочел письмо и тогда уехал?
   Она отвергла эту мысль. Разумеется, все было  не  так.  Откуда  он  мог
знать, что самолет разобьется? Такое уж никак не в его  характере.  А  вот
умыть руки, выкинуть кого-то из памяти - это очень на  него  похоже.  Анна
ощутила  мгновенный  озноб,  припомнив,  что  письмо  не  оставляло  места
примирению. Креймеру оно наверняка показалось бесповоротным,  и  вовсе  не
удивительно, что он  оставил  столь  холодную  и  бесчувственную  жену  на
произвол судьбы.
   Имеет ли она право порицать  его?  В  ее  распоряжении  было  множество
способов справиться с возникшей перед ней задачей. А что если - обожгла ее
нечаянная догадка - она вообще все придумала?
   Что если поездка в Кембридж никак не была связана с той  женщиной?  Что
если она возвела всю постройку на песке?
   Ну нет, письмо Шарон служило доказательством их  близости.  Но  что  из
того? Может, это было чисто плотское увлечение? Может, женщина  вкладывала
в эту интрижку много больше чувства, чем Креймер? Ведь Анне не  доводилось
видеть ни одного письма Креймера к Шарон.  И  на  таких-то,  с  позволения
сказать, основаниях она сломала собственную жизнь и, похоже, послала  мужа
на смерть?..
   Врач долго не соглашался выписать Анну домой и взял с нее подписку, что
она отказывается от лечения по доброй воле. Честно говоря, в больнице были
рады-радешеньки получить лишнюю койку  для  более  тяжелых  пациентов.  Ей
посоветовали  хорошенько  отдохнуть  и  на  следующий   день   обязательно
показаться своему постоянному доктору, потом вызвали такси и отпустили.
   У себя в квартире Анна без сил рухнула в одно  из  исполинских  кресел.
Знакомая обстановка, знакомые  запахи  успокоили  ее.  В  сущности,  здесь
сейчас все в большей степени соответствовало ее привычкам,  чем  привычкам
Креймера. Это было ее убежище, едва ли не ее монашеская келья. О муже,  по
правде сказать, ничто и не напоминало.
   Ей вдруг пришло на ум, что квартира и раньше никогда не носила на  себе
отпечатка его личности. Словно бы он пользовался ею, как комнатой в отеле,
- проездом. Неизменно проездом:  мимолетный  поцелуй  -  извини,  дорогая,
вечером мне надо быть в  Женеве...  извини,  дорогая,  поужинать  с  тобой
сегодня не смогу... извини, дорогая... извини... извини... извини...
   Слова эхом отразились от стен - Анна слегка вздремнула в кресле,  затем
неторопливо открыла глава. Ей так не хватало дружеской поддержки и заботы!
Родители давно умерли, и,  невзирая  на  уйму  деловых  знакомств,  друзей
оказалось совсем немного. Она обвела комнату взглядом -  что-то  привлекло
ее внимание. Вскочила на ноги.
   Нет, ей не померещилось - вот оно, письмо, на камине.  Анна  подбежала,
взяла конверт в руки. Его никто не вскрывал.


   Небольшая -  десять  метров  от  форштевня  до  юта  -  океанская  яхта
Мензелоса лежала на якоре в гавани Чичестера, качаясь на легкой волне;  ее
бело-золотые обтекаемые контуры отчетливо отражались в темной воде.
   Сам Мензелос возился в машинном  отделении,  готовя  мощный  двухрядный
двигатель к долгому рейсу в Бордо.  Экермен  мрачно  следил  за  боссом  с
бутылкой виски  в  руках,  а  Кэрол  Мензелос  набивала  шкафчики  камбуза
жестянками с провизией, доставая их по одной из сумки.
   До побережья они добрались без  осложнений.  Олфорд  отстал,  поскольку
принял решение отсидеться с дружками  в  черте  города,  а  таможенники  с
должным пониманием отнеслись к намерению владельцев яхты отдохнуть два-три
дня во Франции: ведь в Лондоне им пришлось  несладко.  По  правде  говоря,
Мензелос хотел отправиться в путь вдвоем с женой, но  Экермен  в  припадке
подозрительности настоял на том, чтобы отплыть вместе с ними.
   Сейчас он вдруг решил  проверить,  не  исчезли  ли  драгоценности.  Они
висели на нейлоновом шнурке в полиэтиленовых мешочках, опущенных в главный
топливный бак. Самый ревностный таможенный чиновник никогда не нашел бы их
здесь: крюк, к которому цеплялся шнурок, был впаян внутри  бака,  подальше
от наливного отверстия.
   Навинтив крышку горловины на место, Экермен ни с того, ни с сего  решил
испытать прочность медных соединительных  муфт,  взялся  за  пластмассовый
бензопровод от бака к двигателю и слегка потянул его на себя.
   Мутант-59 получил новую пищу.
   Девять часов спустя по  левому  борту  показался  мыс  Рошель.  Гладкий
фибергласовый корпус рассекал крепнущую бискайскую волну. Все  трое  то  и
дело подремывали под гипнотический рокот мотора.
   Бензопровод,  подводящий  топливо  к  правому  ряду   цилиндров,   стал
прогибаться.
   Экермен сидел в каюте, злился и пил.  Кэрол  Мензелос  пыталась  читать
роман в  бумажной  обложке,  а  сам  Мензелос  поднялся  в  рубку,  силясь
разглядеть хоть что-нибудь впереди, за волной.
   Скорость  деления  мутанта-59  все  возрастала,  пока   он   не   проел
бензопровод насквозь. В конце концов тот лопнул, и поток  высокооктанового
бензина  хлынул  прямо  на  пол  запертого  машинного  отделения.   Уровни
поплавков в обоих карбюраторах вмиг упали, двигатель кашлянул и смолк.
   Мензелос посмотрел на  приборы  перед  собой  и  раздраженно  нажал  на
красную кнопку стартера.
   Протестующе взвыл электромотор, воюя с  мертвым  весом  обескровленного
двигателя, с обмоток якоря слетело облачко искр.
   Бензиновые  пары,   скопившиеся   в   машинном   отделении,   мгновенно
воспламенились. Главный топливный бак со страшным грохотом  раскололся,  и
гигантский огненный шар поглотил  Мензелоса,  рубку,  трап  и  ворвался  в
каюту.
   Удар взрывной волны пробил днище, вода фонтаном хлынула внутрь и  смыла
обугленные останки Гарри Мензелоса в океан.
   Экермен с опаленным, искаженным болью лицом попытался прорваться сквозь
потоки  ледяной  воды  к  дверям  каюты.  Но  в  этот  момент  яхта  резко
накренилась и начала тонуть.
   Вода  стремительно  поднималась,  прижимая  его  к  потолку  каюты,   и
последнее, что он успел еще сделать в жизни, - тщетно потянуться к  одному
из мешочков с бриллиантами, который пронесся мимо,  прежде  чем  кануть  в
пучине.


   В бактериологических лабораториях день и ночь шла неистовая работа.
   Лаборанты высевали культуру мутанта-59 в  плоские  чашки,  дно  которых
покрывал тонкий слой застывшего питательного  бульона.  Работать  им  было
крайне  неудобно  -  попробуйте  повозиться  с  чашками  и  препаратами  в
резиновых перчатках, намертво  впаянных  в  стенки  герметического  шкафа.
Изнутри шкафы заливал резкий свет ультрафиолетовых ламп. Чашки с высеянной
культурой складывали стопками. Раз в несколько  минут  приходил  еще  один
лаборант, открывал сбоку шкафа особую дверцу, вынимал очередную  стопку  и
перемещал ее в термостат, после чего неизменно делал пометку  в  блокноте,
подвешенном подле термостата.
   Усталые и небритые  ученые  сосредоточенно  таращились  в  бинокулярные
микроскопы. Осмотр очередного стеклышка, запись в  блокноте,  и  стеклышко
отправлялось в ведро с дезинфицирующим раствором.
   Тут же проводились опыты на чувствительность бактерий  к  антибиотикам.
Чашки, используемые для этой цели, отличались тем, что поверх ровного слоя
желе с выращенными  в  термостате  бактериями  накладывались  кружочки  из
фильтровальной бумаги.  На  каждый  кружочек  наносилась  капля  какого-то
определенного  антибиотика,  так  что  любое  замедление  роста  бактерий,
вызванное  антибиотиком,  выглядело  бы  как  прозрачное  колечко   вокруг
накладки.
   В иммунологическом отделении три  женщины  в  белых  халатах  сидели  у
вытяжных шкафов, за  самодельными  экранными  фильтрами,  и  разносили  по
сотням стеклянных пробирочек, установленных на  штативы,  капельки  чистой
сыворотки. Как только штативы наполнялись, их забирали в расположенную  по
соседству водяную баню, где  они  медленно  подогревались  до  температуры
человеческого тела.
   Надо всей этой  кипучей  деятельностью  висел  несвежий  суповой  запах
питательных сред. Воздух  был  пропитан  сыростью  -  в  соседней  комнате
располагались паровые стерилизационные печи. По запотевшим окнам струйками
сбегала влага.
   В углу главной лаборатории стеклянными  стенами  был  отгорожен  отсек.
Здесь было сухо и прохладно, сюда не  проникало  тропическое  лабораторное
зловоние. За столом сидел профессор Кенделл. Он был худ и похож на  птицу,
голову его покрывали мягкие  седые  волосики.  Пока  он  присматривался  к
остальным, предоставляя им возможность оживленно спорить.
   Райт присел на краешке стола. Джеррард тяжело опустился в кресло. Потом
вошел и Скэнлон - он оседлал жесткий стул рядом с Кенделлом.
   -  Если  быть  совершенно  честными,  -  произнес  профессор,   дотошно
выговаривая каждый звук, - то мы потерпели почти полное фиаско.  Учтите  -
мы уже перепробовали все известные антибиотики. Из всех  из  них  бактерии
сколько-нибудь чувствительны лишь к одному - к неомицину "Д".
   - Так почему же мы его не используем? - вмешался Райт.
   - Потому что, дорогой мой доктор Райт, в целом  мире  неомицина  хватит
лишь на то, чтобы стерилизовать несколько квадратных метров. Боюсь, от нас
потребуется куда большая изобретательность. Нет, нет, здесь  мы  потерпели
неудачу и, увы, должны это признать.
   - Уверен,  что  развитие  мутанта  связано  с  полимером,  который  был
использован  для  самораспадающихся  бутылок,  -  сказал  Джеррард.  -  На
заброшенной станции метро мы  убедились  в  этом  своими  глазами:  вокруг
каждого кусочка бутылки  наблюдалась  повышенная  активность  микробов.  Я
доставил вам образцы, вы их видели.
   - Ну, и что из того? - ответил  Райт.  -  Если  мутанту  нравятся  наши
бутылки, это еще не значит, что в них и есть причина всех зол...
   - Я этого и не утверждал, - парировал Джеррард. - Я  сказал  лишь,  что
тут есть какая-то связь.
   - Что вы предлагаете? - мягко спросил К