кой-то   своей
параноидальной прихоти.
   В голове пульсировала тупая боль. В свете факелов на  платформу  падали
резкие тени. На дальней  стене  виднелись  изъеденные  временем  рекламные
плакаты: какие-то консервы, сигареты "Крейвен Эй"  -  таких  он  при  всем
желании  не  мог  и  припомнить,  -  какао  "Бурнвиль",  два  младенца  на
автоматических весах и под ними подпись "В здоровом теле здоровый дух"...
   - Нарисовать бы на стенке парочку антилоп и еще какую-нибудь  охотничью
сцену, - пошутил Джеррард.
   Слейтер ответил кривой усмешкой:
   - Если мы  не  выкарабкаемся  отсюда,  единственное,  что  появится  на
стенке, будет традиционное "Покойтесь с миром"...
   - Уж это вряд ли, - улыбнулся Джеррард. Он  сделал  несколько  шагов  и
обернулся: - Не спускайте с меня глаз. Как-то не хочется снова получить по
затылку...
   И он переступил через обгорелый дверной остов. За дверью был  недлинный
кирпичный коридорчик, и вот он оказался на дне круглой вертикальной  шахты
метров пяти в диаметре. Воздух здесь был  просто  ледяным.  Дно  выстилали
потрескавшиеся бетонные плиты, сквозь  трещины  просвечивала  вода.  Стены
были сложены из  кирпича,  кое-где  выступали  железные  каркасные  ребра.
Метрах в семи-восьми над головой располагались  два  выступа,  соединенные
частоколом железных прутьев, -  Джеррарду  припомнились  старые  зарисовки
Ньюгейтской тюрьмы.
   Подошла Анна и принесла еще  один  зажженный  факел.  За  ней  следовал
Слейтер, один факел в руке, остальные в свертке под мышкой.
   Свет трех факелов, залив основание шахты, проник до самого верха. Шахта
тянулась в высоту, казалось, метров на  тридцать,  и  там,  наверху,  едва
виднелись два круглых отверстия.
   - Вот откуда свежий воздух, - сказал  Слейтер.  -  Это  выход  -  если,
конечно, сначала забраться наверх...
   - Но как? - удивилась Анна.
   - Вскарабкаться по стене, - предложил Джеррард.
   - В жизни не сумею, - заявила Анна.
   - Я тоже, - поддержал ее Слейтер. - Я боюсь высоты.
   Джеррард приблизился к стене вплотную и  внимательно  осмотрел  ее.  По
обеим сторонам вертикальной каркасной балки  шли  ряды  крупных  заклепок,
сантиметров пяти в диаметре, они выступали над поверхностью сантиметра  на
три-четыре. Взобраться по ним будет нелегко.
   - Попробую. Надеюсь, что влезу, - произнес он. -  Достать  бы  веревку,
тогда и вас втяну следом...
   Он начал подъем.  Мышцы  болели  и  не  желали  слушаться.  В  неверных
отблесках факелов разнородные железки, за которые он хватался и на которые
опирался ногами, сначала, казалось, вырастали в размерах, а  потом  словно
съеживались.  Тени  вытягивались  и  сжимались,  ему  чудилось,   что   он
карабкается  в  каком-то  сюрреалистическом  кошмаре,   где   все   лишено
надежности и даже самый металл колышется, словно море,  -  то  прилив,  то
отлив...
   И все же Джеррард взбирался все выше и  выше,  приближаясь  к  округлым
жерлам, темнеющим над головой.
   Свет  факелов  едва  доходил  сюда,  но  его  все-таки  хватило,  чтобы
разглядеть два круглых отверстия - нижние срезы двух более узких шахт. Они
имели метра по полтора в поперечнике.
   Как  Джеррард  и  ожидал,  узкие  жерла  оказались  изнутри  совершенно
гладкими, если не считать полоски очень мелких заклепок. Опоры ни для рук,
ни для ног здесь не было никакой. Подняться по  этому  стволу  можно  было
только так, как поднимаются по  трещинам  в  скалах  альпинисты:  упираясь
плечами и подошвами в противоположные стенки и  сантиметр  за  сантиметром
перемещаясь вверх.
   По сначала надо было еще забраться внутрь ствола.  Единственный  способ
сделать  это  -  подняться  в  рост  и,  оттолкнувшись  от  последнего  из
поперечных ребер, одним движением бросить свое тело в пустоту  так,  чтобы
руки уперлись в дальний от  него  край  узкой  шахты.  Тогда  он  окажется
распят, подвешен наискось между стенкой основной шахты  и  краем  верхнего
ствола. Росту в нем хватит - сто восемьдесят восемь, - но любая ошибка,  и
он тут же окажется на дне, рядом с Анной и Слейтером.
   Потом ему предстоит перенести в узкую шахту ноги - одну,  а  за  ней  и
вторую, ни на секунду не ослабляя рук, прижатых к  противоположной  стене,
но если даже это удастся, пути назад больше  не  будет.  Останется  только
дорога вверх. И в случае малейшего промаха -  падение  с  тридцатиметровой
высоты.
   А что ждет его наверху? Что если ствол  приведет  к  железной  решетке,
сквозь которую он не сможет пробиться?  Он  будет  тогда  висеть  на  этой
решетке, не в силах привлечь  внимания  прохожих,  висеть,  пока  руки  не
разожмутся и тело не рухнет вниз...
   А если шахту венчает характерная для вентиляционных колодцев коническая
крышка? Тогда схватиться будет просто не за что, - тогда выхода вообще  не
будет, вернее, путь будет только один - вниз...
   Лучшее, на что он мог рассчитывать, - где-нибудь  выше  ему  встретится
изгиб, и если удастся заползти в горизонтальную  часть  ствола,  то  можно
попытаться и пробить его. Металл проржавел и был не слишком прочен. Но что
это даст? И если уж задумываться о толщине металла: не  случится  ли  так,
что вертикальная секция,  не  выдержав  его  веса,  проломится,  когда  он
вынужден будет давить на нее изо всех сил?
   Он посмотрел вниз. К горлу подкатила тошнота.
   Анна и Слейтер теперь сидели, привалившись друг к  другу,  свои  факелы
они сунули в трещины бетонного дна. Долго им так не продержаться.  А  если
даже и продержатся, то кто и когда их найдет здесь? Нет, выбора у него  не
было - вверх, только вверх! Джеррард приготовился  к  самому  рискованному
броску в своей жизни.
   Трижды  он  напрягался  и  трижды  его  охватывала  волна  слабости   и
нерешительности. Он понимал, что в таком  состоянии  его  ноги  просто  не
сообщат ему необходимого толчка. Он скорчился, припав к  стене,  его  била
дрожь, он ощущал себя таким бессильным, таким усталым - и вдруг  лицо  ему
опалило чувство стыда, а на смену стыду пришел яростный гнев.
   Все, что он помнил, все, о чем мог рассказать потом, - это то, что тело
его вдруг словно само по себе напряглось, изготовилось и,  будто  пружина,
распрямилось спиной вперед  в  пространство.  Вытянутые  за  головой  руки
уперлись в края ствола, плечи глухо ударились о дальнюю его стенку, и ноги
рванулись вверх. Какую-то долю секунды он, казалось, висел в  пустоте,  но
вот его подошвы коснулись противоположной стены, он выпрямил ноги и замер.
   Еще мгновение он отдыхал. Снизу до него донесся сдавленный крик, но  он
не мог себе позволить взглянуть туда. Даже мимолетный взгляд вниз -  и  он
мог бы сорваться. Теперь он уже буквально не мог остановиться,  он  должен
был двигаться беспрерывно, расклинивая собой стены ствола и  сантиметр  за
сантиметром продвигаясь вверх, как альпинист в расщелине.  Назад  пути  не
было, и он собрал последние силы.
   Несколько долгих минут он ничего не видел, не слышал,  не  воспринимал.
Напряжение было таким, что он просто ослеп от пота. В ушах барабанным боем
стучала кровь, рот и горло пересохли до окостенения.  Как  зверь,  который
отчаянно  рвется  на  волю,  к  свету,  он  полз  вверх,  вверх  и  вверх,
беспрерывно шаря руками по стенам в поисках вожделенной опоры.
   Наконец он остановился - тело наотрез отказывалось двинуться дальше. Он
конвульсивно хватал ртом воздух, непроизвольно коротко  всхлипывая.  Стены
ствола усиливали этот звук. Хоть на секунду расслабиться бы  -  но  тогда,
как мешок картошки, он со свистом рухнет  на  далекое  дно.  Он  осторожно
глянул из-под локтя вниз.  Все,  что  он  мог  различить  там,  -  тусклое
мерцающее пятнышко света.  Наверху  все  по-прежнему  было  черно,  словно
заткано темным саваном.
   Он сжал волю в комок и сделал еще одно усилие. Но едва он  пошевелился,
как тут же оскользнулся и чуть не упал, притормозив лишь в последнюю  долю
секунды.
   И вдруг, к вящему его  ужасу,  спина  словно  потеряла  опору;  стенка,
казалось, утратила свою прочность, он забился в безотчетной панике,  вновь
едва не потеряв ненадежного равновесия, пока до него  не  дошло,  что  это
означает изгиб ствола. Тогда он выжал себя еще дальше вверх и  в  сторону,
за поворот, и в конце концов почувствовал, что лежит на спине, подняв ноги
над головой. Теперь он опирался на стену ствола всем своим весом и мог  не
давить на нее больше ни ногами, ни руками.
   Облегчение было несказанным, и он лежал так, не  двигаясь,  целых  пять
минут. Воздух здесь, казалось,  был  еще  свежее  и  чище,  чем  в  шахте.
Джеррард осторожно перевернулся на четвереньки и пополз. Потом  достал  из
кармана фонарь. Луч совсем ослабел, но он сумел  различить  впереди  новый
поворот под прямым углом и еще одну вертикальную  секцию.  Как  только  он
дополз  до  поворота,  то  понял,  что   сверху   просачивается   бледный,
голубоватый дневной свет. Он  выключил  фонарь,  медленно  перевалился  на
спину и поднял глаза. Метрах в трех над его головой была решетка, и сквозь
нее... сквозь нее виднелось небо!
   Самообладание вдруг изменило ему.  Несколько  минут  он  просто  лежал,
глядя на решетку, и по лицу его текли  слезы.  Одолеть  последний  участок
оказалось относительно несложно; Джеррард  вцепился  в  прутья  решетки  и
прислушался. Где он? Снаружи была полная тишина. Он тряхнул головой, чтобы
прочистить уши, - и вновь ни звука. В какой же это район Лондона он попал,
если здесь только небо и тишина? Лондон никогда не знает безмолвия. В душу
закрался страх: что случилось? почему тишина?
   Все, что он мог увидеть из-под решетки, была какая-то глухая стена.  Он
попытался крикнуть, сглотнув слюну,  но  из  горла  вырвалось  лишь  сухое
блеяние. Вцепившиеся в решетку руки ныли от напряжения. Он  осмотрел  края
решетки  в  надежде  установить,  как   она   открывается.   Может   быть,
какая-нибудь щеколда, болт? Ровным счетом ничего. Он кричал, кричал  снова
и снова, пока не затрясся всем телом  в  неудержимых  рыданиях.  Никто  не
отзывался.
   Он прилип к решетке, как обезьяна, непристойно ругался, плакал навзрыд,
но в ответ - ни звука. Наконец, в  припадке  бессильной  ярости,  чувствуя
окончательное крушение всех надежд, он с  размаху  пнул  ногой  по  стенке
ствола. И нога... провалилась. В испуге он стиснул прутья мертвой  хваткой
и закачался на вытянутых руках. Потом снова поднял ногу и опасливо  ощупал
стену подошвой. Рискуя жизнью, отпустил одну руку  и  вытащил  из  кармана
фонарь.
   Ему  удалось  выбить  кусок  обшивки!  И  там,  за   обшивкой   ствола,
проглядывала какая-то полость. Он посветил  тусклым  лучом  в  пробоину  и
различил еще одну стену и ступеньки под ней. С лихорадочной  быстротой  он
спрятал фонарь, поднял обе ноги  и,  согнув,  ударил  ими  по  расшатанной
обшивке.
   Он раскачивался словно маятник. Один удар, второй, третий -  на  третий
раз обшивка не выдержала. Он забросил ноги в рваную дыру, сделал еще рывок
- и мешком рухнул вниз, на ступеньки. Ступеньки вели к  деревянной  двери.
Он исчерпал свои силы до дна. Подняться  по  этим  ступенькам  стоило  ему
громадных трудов. Он одолевал каждую ступеньку, как дряхлый старик.
   Когда он вытянул руку и коснулся замочной скважины, дверь поплыла перед
его глазами. Окажись она запертой, у него ни за что не хватило бы  сил  ее
выломать. Он повернул ручку. Безуспешно. Повернул опять, потянул  к  себе.
Дверь неожиданно подалась, и резкий порыв ледяного зимнего  ветра  швырнул
ему в лицо облачко морозной пыли.
   Джеррард вывалился на волю.



15

   Маленький дворик занесло снегом чуть не по щиколотку.  За  свой  долгий
подъем Джеррард пропотел настолько, что теперь на ледяном ветру его одежда
сразу же одеревенела.
   Кругом  стояла  полная  тишина.   В   крохотный,   обнесенный   стенами
прямоугольник не проникало ни шума уличного движения, ни скрипа  шагов  по
снегу.
   В дальней стене виднелась еще одна дверь, он подошел к ней  -  заперта.
Он выругался и тут же улыбнулся. После всего, что он одолел  при  подъеме,
такое препятствие не должно казаться серьезным. Осмотревшись, он заметил у
стены лестницу, полузаметенную снегом. Оставалось  лишь  приставить  ее  к
стене, взобраться и перекинуть тело на другую сторону. Тяжело  плюхнувшись
на землю, он очутился среди темных вечнозеленых кустов. Какой-то садик, но
какой и где?
   Продравшись сквозь кусты, он вышел к чугунной ограде, отделяющей  садик
от улицы. Сначала Джеррард просто не поверил своим глазам. Улица  казалась
знакомой.  Широкая  мостовая,  разделенная  посередине  полоской   платных
автостоянок с их непременными счетчиками. Чуть дальше она делилась надвое,
огибая островки кустарника.
   Словно какая-то защелка в памяти стала на место - он неожиданно  понял,
что это Портленд-плейс. Вон там, немного  дальше,  здание  Би-би-си,  а  с
другой стороны - Риджентс-парк. Но что-то  было  неладно,  очень  неладно.
Джеррард бросил взгляд на часы - ровно пять.
   Пять часов пополудни, семнадцать ноль-ноль, пять вечера. Куда же  делся
весь транспорт? Да нет, сейчас не может  быть  пяти.  В  пять  уже  совсем
темно. Сейчас, должно быть, гораздо меньше, и все же... и все же нигде  ни
одной  машины.  Никакого  движения,  никаких  признаков  движения,  только
откуда-то издалека чуть доносится слабый рокот. Ни в конторах, ни в  жилых
домах не видно огней. И насколько хватает глаз - ни одного прохожего!
   Он перелез через ограду и упал. Снег на тротуаре лежал почти совершенно
нетронутый - ни следа ног, лишь на мостовой, по всей  ее  ширине,  две-три
колеи, оставленные тяжелыми ребристыми покрышками.
   Он пустился по Портленд-плейс к  центру,  держась  между  двумя  рядами
стояночных счетчиков и инстинктивно избегая опустевшей  мостовой.  Охватив
себя руками, чтобы как-то  сберечь  тепло,  он  трусил  по  направлению  к
Оксфорд-серкс. Вокруг одни незрячие фасады - ни проблеска света. Вся улица
вымерла, замкнулась в  себе,  словно  разразилась  атомная  война.  Стылый
воздух жалил тело сквозь одежду, и с каждым шагом оно все глубже утопало в
безвольной слабости полного изнеможения.
   Кое-как, едва передвигая  ноги,  он  доплелся  до  Аппер-Риджент-стрит;
город представлялся покинутым. Жалюзи на окнах были опущены, двери заперты
и забраны засовами.
   Он прошел мимо музыкального магазина, мимо  кинотеатра,  рекламирующего
фильм  под  пророческим  названием  "Паника  на  улицах",  и  добрался  до
ресторанчика. Здесь он задержался,  с  надеждой  заглянув  внутрь,  но  за
стеклянными витринами не оказалось никакой еды. Ни обычных здесь пирожных,
ни ромовых баб, ни ломтей шоколадных тортов. Полки  из  нержавеющей  стали
блистали совершеннейшей пустотой. Над всем висело тяжкое зловоние.
   Внезапно краешком измученного разума он  уловил  какое-то  движение  за
спиной - что-то отразилось в зеркальной витрине.  Джеррард  обернулся.  На
противоположной стороне  улицы,  чуть  подальше  в  сторону  центра,  была
открыта дверь, возле нее молча копошился человек. Джеррард  на  негнущихся
ногах бросился к нему.
   Толстый ковер снега скрадывал шаги, и  Экермен  увидел  канадца  только
тогда, когда тот едва не толкнул его. Тут он обернулся, машинально  приняв
защитную стойку и сунув руку в карман за пистолетом.
   Мензелос и Олфорд вышли из двери за спиной Экермена в  тот  самый  миг,
когда подбежал Джеррард.
   Канадец задыхался, он совершенно выбился из сил. Чтобы  не  упасть,  он
схватил Экермена  за  руку,  не  замечая,  что  его  отнюдь  не  торопятся
поддержать;  вся  троица  замерла  в  странной  неподвижности,  пристально
вглядываясь в лицо нежелательного свидетеля.
   - Я... нас завалило... их надо вытащить... они все еще там...
   Волна непреодолимого головокружения накрыла Джеррарда,  колени  у  него
подогнулись. Олфорд едва успел поймать его и поддержать, чтобы он не упал.
   - Он видел, как мы выходили отсюда...
   Экермен показал на ювелирный магазин у них за спиной.
   - Да он и так почти окочурился, - отозвался Олфорд. - Оставим его  тут,
он загнется - и концы в воду...
   - Ну уж нет, - Мензелос быстро принял решение. - Возьмем его ко мне.
   - К тебе? Как это?
   - Слышали, что я сказал? Он нам пригодится. Взваливайте его на спину  и
пошли!..
   Немного позже Джеррард очнулся в квартире Мензелоса; он сидел ссутулясь
в  кресле  и  в  руке  у  него  была  большая  рюмка   бренди.   Гангстеры
расположились вокруг и с каменными лицами следили за каждым его движением.
Потом Мензелос разложил на колене карту и махнул рукой в сторону  бутылок,
выстроившихся на полках бара в углу.
   - Если хотите, налейте себе еще...
   Джеррард кивнул и направился к бару. Он отогрелся, по  в  то  же  время
чувствовал  невероятную  усталость;  спиртное   ударило   в   голову,   и,
возвращаясь к креслу, он слегка пошатнулся. Мимоходом, почти безотчетно он
заметил  рукоятку  пистолета,  торчащую  из  кармана  Экермена.   Мензелос
перехватил этот взгляд. Канадец поставил рюмку на стол и нетвердо поднялся
на ноги.
   - Мне надо идти. Надо доставить образцы в больницу святого Томаса.
   Он двинулся к двери и, в сущности, совсем  не  удивился,  когда  Олфорд
поспешно загородил ему путь, сунув руку в карман.
   - Не выйдет, доктор...
   - Доктор? Откуда вы знаете, что я доктор?
   - Пока вы не оклемались, мы успели немножко пошарить у вас за пазухой.
   - Послушайте! Но вы не можете не отпустить меня. Там,  внизу,  остались
люди. Я должен им...
   - Доктор Джеррард, - спокойно перебил его Мензелос, - Солли, вот  этот,
подле меня, полагает, что вас следовало бы убить...
   - А я-то думал - вы спасли мне жизнь...
   - Не люблю убивать, рискованное это дело, но вам придется нам помочь...
   - А если я не захочу?
   Экермен подался вперед. Мензелос продолжал:
   - Вы хотите доставить свои образцы в больницу, вы хотите  помочь  своим
друзьям. Мы тоже хотим выбраться отсюда, вот и давайте поможем друг другу.
Позвольте-ка мне, док, взглянуть на эти ваши образцы.
   Он протянул руку.  Джеррард  нехотя  достал  из  кармана  металлическую
коробочку. В коробочке лежали флакон и пробки, выловленные под  платформой
метро.
   Мензелос  тут  же  выхватил  все  это  у  канадца.  Джеррард  попытался
протестовать.
   - Вы получите свои сокровища обратно, док, - Мензелос приподнял  крышку
коробочки. - А ну-ка, Солли... - Экермен вынул мешочки с  бриллиантами.  -
Они прекраснейшим образом войдут сюда же, только заверни их во  что-нибудь
еще, чтобы смотрелись по-врачебному...
   Экермен принялся  втискивать  мешочки  рядом  с  добычей  Джеррарда,  а
Мензелос расстелил карту на полу. Потом он  поднял  взгляд  на  канадца  и
начал:
   - Ну, так вот...


   Вчетвером они быстро вышли пустынными улочками к  Пикадилли,  пересекли
ее и направились  к  вымершей,  нереальной  Трафальгар-сквер.  Надвигались
сумерки. Перейдя через площадь, они остановились на углу улицы Уайтхолл  и
опасливо осмотрелись. Щебетали птицы - больше нигде ни  звука.  В  дальнем
конце улицы, у памятника жертвам первой мировой  войны,  на  снежном  фоне
резко выделялось протянутое поперек заграждение из колючей  проволоки.  За
ним  нелепо  приткнулись  три  автомобиля:   большой   военный   грузовик,
броневичок и длинный оливкового цвета фургон. Гангстеры замешкались.
   - А ты ручаешься?.. - Экермен не докончил фразы.
   - У нас нет выбора, - заявил Мензелос.
   Экермен вынул пистолет из кармана и пихнул им Джеррарда в спину. Тот не
пошевелился. Мензелос покачал головой, наклонился и отобрал оружие. Затем,
вытащив носовой платок, он  тщательно  обтер  пистолет  и  опустил  его  в
решетку канализации.
   - Эй! - воскликнул Олфорд. - Какого черта?..
   - Он нам ни к чему, - ответил Мензелос. - Что с него проку, они нас все
равно разденут догола. Надо иногда шевелить мозгами...
   - А с ним как? - Экермен кивком показал на  Джеррарда.  -  Заложит  нас
этот сукин сын, как пить дать, заложит, пока мы будем там валандаться...
   Мензелос