еделю  или  месяц.
Категорически  возражали  против  этого  проекта  лишь  полиция  да  некто
Эзертон.
   Недовольство  полиции,  по  мнению   Слейтера,   было   вызвано   чисто
эмоциональными соображениями - они, мол,  люди  и  не  должны  попадать  в
рабскую зависимость от машины. Это-де унизит их человеческое достоинство.
   Эзертон входил в  состав  комитета,  который  в  конце  концов  одобрил
предложенную систему. Тем не менее он остался убежденным противником самой
идеи, утверждая, что последствия в достаточной  мере  не  взвешены  и  что
эксплуатационные  качества  самообучающегося  компьютера  не  могут   быть
определены с полной научной достоверностью.
   Для эксперимента  был  выбран  район,  ограниченный  четырьмя  улицами:
Найтсбридж с  севера,  Кромвел-роуд  с  юга,  Глочестер-роуд  с  запада  и
Слоун-стрит  с  востока.   Потребовалось   четырнадцать   месяцев,   чтобы
установить необходимое оборудование и проложить кабели, связывающие его  с
компьютером и с постом управления  в  расположенном  поблизости  Имперском
колледже.
   Прежде чем начать эксперимент,  были  собраны  исчерпывающие  данные  о
транспортных потоках в районе, чтобы сопоставить скорости  движения  до  и
после пуска системы. Пришлось соединить систему с контрольными постами  на
магистралях,  ведущих  в  этот  район,  и  на  выходе  из  него:  принятые
компьютером решения надлежало учитывать и в соседних кварталах.
   Еще три месяца ушло на то, чтобы "преподать" машине  нужный  курс:  она
должна была полностью осознать свои  жизненные  функции.  И  только  после
многократных проверок ей было доверено управлять своими нервами и  мышцами
- сигналами светофоров и действиями полисменов в шлемах с антеннами.
   Слейтеру вспомнилось,  с  какой  тревогой  он  впервые  передал  машине
контроль за движением. Данные о транспортных потоках на  каждом  отдельном
участке поместили возле счетчиков, которые должны были  регистрировать  те
же потоки, но уже управляемые компьютером.  Несколько  долгих  мучительных
минут счетчики не показывали  никаких  перемен,  но  вот  медленно,  очень
медленно начались улучшения. Машина словно бы сердилась за то, что на  нее
взвалили столь высокую  ответственность.  В  последующие  часы  вплоть  до
позднего вечера скорость  движения  продолжала  возрастать.  Торжествующие
ученые, оставив  систему  под  наблюдением  ассистентов,  отметили  победу
приличествующим случаю возлиянием.
   С тех пор пропускная способность системы неуклонно возрастала, пока  не
достигла расчетной величины. Но сегодня  Слейтер  опять  не  находил  себе
места.  Он  нервно  мерил  комнату  шагами,  перекладывал  папки,   что-то
поправлял и передвигал.
   Перед ним в  боевом  порядке  выстроились  сорок  восемь  телевизионных
экранов. Возле каждого из них освещенный счетчик  показывал  интенсивность
транспортных  потоков  на  данном  перекрестке.  Рядом  со  счетчиком   на
специальной карточке значилась  контрольная  цифра,  полученная  до  ввода
системы  в  действие.  Окинув  взглядом  экраны,  на  которых  бесконечной
вереницей двигались лимузины и автобусы, Слейтер утешил себя надеждой, что
все и впредь будет в порядке. Потом он  посмотрел  на  часы  -  оставалось
десять минут. Черт его знает, как полагается разговаривать с министрами  -
непрерывно кланяться и повторять через каждое слово "сэр"?
   На посту  управления  сегодня  был  образцовый  порядок.  Слейтер  едва
удержал секретаршу от того, чтобы водрузить на  пульт  горшок  с  цветами.
Наконец, она просунула голову в дверь и сообщила:
   - Идут!
   Из коридора послышались приближающиеся голоса,  дверь  распахнулась,  и
вошли директор исследовательского центра, министр, два его помощника  и...
Эзертон.  Директор  представил  Слейтера;  сегодня  он  так   и   светился
профессиональным обаянием.
   - Ну, а теперь, Слейтер, расскажите  нам  вкратце,  как  поживает  ваше
дитя. Мне докладывали, что все в полном порядке.
   - Совершенно верно, сэр, пропускная способность удерживается  на  одном
уровне. Скорость движения возросла почти повсеместно на  восемь  и  четыре
десятых процента.
   Министр, для которого это был уже третий деловой визит за день,  считал
своим долгом проявить хотя бы некоторый интерес.
   - Скорость движения, - повторил он. - Да,  да,  разумеется.  Однако  не
расскажете ли вы мне все так, словно... словно перед вами ребенок лет трех
от роду.
   И он улыбнулся, показав желтые от табака зубы.
   Слейтеру  ничего  не  оставалось,  как  приступить  к  очередному,   по
собственному  его  выражению,  "разжевыванию   для   кретинов".   Директор
покровительственно улыбался, а министр время от времени кивал. Если же  он
вдруг действительно понимал, о чем идет речь, кивки становились  короче  и
чаще.
   Компьютер в соседней комнате работал почти беззвучно -  слышались  лишь
отрывистые щелчки, когда записывающие головки меняли свое положение. Ничто
не указывало на то, какой интенсивный поток информации устремляется сюда с
соседних  перекрестков.  Счетно-решающее  устройство   за   доли   секунды
обрабатывало ее, производя сложнейшие вычисления,  а  логические  схемы  -
душа компьютера - выносили правильные  решения.  Все  компоненты  работали
безупречно.
   Но вот один из них, названный конструкторами логической  ячейкой  М-13,
выдал два неверных решения, а потом и вовсе отказал.
   Слейтер уже благополучно заканчивал  свое  сообщение,  а  тем  временем
последствия отказа этой ячейки множились, расходясь как круги по воде,  от
центра к периферии подчиненной машине дорожной сети.
   Заговорил министр:
   - Замечательно, Слейтер. Очень-очень  интересно.  Поздравляю  вас.  Мне
известно, что до сих пор ваши идеи не пользовались всеобщей поддержкой,  -
Эзертон переминался с ноги на ногу, - но заверяю вас, отныне вы не  будете
испытывать никаких... гм, никаких финансовых затруднений.
   Он подошел поближе к телеэкранам.
   - Где же это мы?  Ну,  конечно,  как  же  я  сразу  не  узнал  -  Музей
естественной истории, не правда ли? А вон  и  Музей  королевы  Виктории  и
принца Альберта... - Он был похож на ребенка, получившего новую игрушку. -
Замечательно, чувствуешь себя будто в центре исполинского мозга...
   Но тут голос министра сорвался, маленькие голубые  экраны  приковали  к
себе общее внимание.
   Отказ одного-единственного компонента до основания сотрясал теперь  всю
систему. На перекрестке Эгзибишн-роуд и Кромвел-роуд светофор переключился
с красного на зеленый и тут же снова на красный. Такси, успевшее выскочить
на перекресток, сразу же столкнулось с автобусом.
   На перекрестке Найтсбридж и Слоун-стрит светофоры совсем потухли, чтобы
через минуту совершенно сойти с  ума.  Машины,  двигавшиеся  на  запад  от
Пикадилли, в мгновение ока сбились в грандиозную чадящую пробку.
   Показания счетчиков с Принс-Консорт-роуд вдруг сразу  возросли  на  два
порядка, в результате на Куинс-гейт у перекрестка с Кромвел-роуд включился
постоянный зеленый. Прошло каких-то четыре  минуты,  и  движение  во  всем
районе оказалось полностью парализованным. В общей неразберихе то  и  дело
происходили несчастные случаи, но кареты скорой помощи не могли  пробиться
по задыхающимся улицам - в ранних  сумерках  беспомощно  мигали  их  синие
огоньки.
   На посту управления стояла полная тишина - никто не решался  заговорить
первым. Наконец директор не выдержал:
   - Бога ради, Слейтер, что случилось?
   Слейтер был ошеломлен.
   - Боюсь... Нет, не знаю. Просто не знаю...
   Ему хотелось расплакаться.
   Министр посмотрел на своих помощников и сказал подчеркнуто твердо:
   -  Извините,  джентльмены,  но...  гм...  нам   пора   возвращаться   в
министерство. Не забудьте, - обратился он к директору, -  представить  мне
обо всем этом подробный доклад...
   Директор ответил мрачным кивком. Министр вспомнил про Слейтера:
   - Весьма сожалею, поверьте, весьма и весьма сожалею...
   Когда они выходили из комнаты, лицо Эзертона  ничего  не  выражало,  он
только пристально посмотрел на Слейтера через плечо.



2

   Исподволь наблюдая за своими коллегами, Люк Джеррард в десятый  раз  за
день задавал себе один и тот же вопрос: за каким, собственно,  чертом  его
сюда занесло?
   Большую часть времени они, сотрудники  агентства  Креймера,  проводили,
слоняясь по комнате в тщетной надежде найти решение  проблемы  бутылочного
горлышка. Джеррарда давно уже тошнило и от бессмысленности их усилий, и от
самих его коллег.
   За окном был серый декабрьский день. Часы показывали  половину  пятого,
постепенно темнело.  В  сумерках  комната  казалась  Джеррарду  еще  более
мрачной, чем обычно.  Кирпичные,  в  викторианском  духе  стены  школьного
здания, которое агентство приспособило для своих нужд, упорно  противились
всяким попыткам обновления. Здание, как непреклонная старая дева, меняться
не желало. Комната оставалась  сырой,  темной,  промозглой  и  неуютной  -
возвышение для кафедры в одном углу, огромная доска  на  роликах  размером
чуть не во всю стену - в другом.  Доску  почти  сплошь  покрывала  паутина
формул; на стульях, на столах,  на  полу  -  повсюду  валялись  скомканные
блокнотные листки. Десятидневные усилия  завели  группу  в  совершеннейший
тупик.
   Виной тому отчасти был сам состав  четверки:  Креймер  подобрал  ее  на
удивление плохо. Десять дней подряд шотландец Бьюкен - редкое  терпение  и
склонность к самоанализу  -  словно  машина,  выкидывающая  тарелочки  для
стрельбы, выдавал идеи, а англичанин Райт только и делал,  что  с  первого
выстрела разносил эти  идеи  вдребезги.  Джеррарду  осточертели  и  тот  и
другой. Они были как числитель и знаменатель, сокращающиеся без остатка, а
проблема - ни с места.
   Все, что в  обычных  условиях  могло  бы  стать  отправной  точкой  для
творческой мысли, здесь сводилось на нет, а  то  и  превращалось  в  новый
источник напряженности. Оставалось только диву даваться: на что в сущности
рассчитывал Креймер, когда  нанимал  на  работу  людей,  столь  разных  по
темпераменту, мировоззрению  и  научной  подготовке!  Пока  они  преуспели
только  в  одном  более  или  менее  значительном  начинании  -   изобрели
самораспадающуюся пластмассовую бутылку; шеренга  таких  бутылок  украшала
дальнюю стену комнаты, дабы поразить воображение посетителей, если таковые
удостоятся чести быть приглашенными сюда, в святая святых фирмы.
   Джеррарду представлялось истинным чудом, что они придумали хотя бы  эту
бутылку. Он перевел  взгляд  на  третьего  из  своих  соратников  -  Джима
Скэнлона.
   Скэнлон был моложе других - бодренький, чересчур услужливый и  довольно
безликий  технарь,  из  тех,  кому  природа  не  отмерила   склонности   к
творчеству.  "Вот  продавец  из  него  был  бы  неплохой",  -   подумалось
Джеррарду. А пока что Скэнлон получал, по-видимому, удовольствие от  того,
что сеял рознь между Бьюкеном и Райтом,  натравливая  их  друг  на  друга.
Впрочем, Скэнлону следовало отдать должное - если ему поручали  конкретную
лабораторную задачу, он выполнял ее точно и добросовестно.
   Вошла секретарша Бетти с чаем. Водрузив поднос на стол, она задала свой
коронный вопрос:
   - Кому пирожных?
   Вопрос этот, как уже успел усвоить Джеррард,  был  чисто  риторическим.
Райт, казалось, вовсе ничего  не  ел;  он  весьма  скрупулезно  следил  за
собственным весом и ни при  каких  обстоятельствах  не  притронулся  бы  к
клейкому крему, неизбежно венчавшему любое из купленных Бетти пирожных.  А
гурман Бьюкен никогда не опустился бы до того, чтобы перебить себе аппетит
незадолго до обеда.
   Пока Бетти разливала чай, мужчины с сумрачным видом молчали.
   -  Сегодня  мы  все  равно  не  придумаем   ничего   путного,   давайте
закругляться, - сказал наконец Райт и, прищурясь, глянул из-под  очков  на
Бьюкена, будто вызывая его на спор.
   Но Бьюкен ответил усталым согласным кивком:
   - Вы правы...
   Бетти подала Джеррарду его чашку, и он отошел к окну.  Внизу  на  улице
мерцали желтые фонари, снова  моросил  дождь,  и  Джеррарду  с  мимолетной
тоской подумалось, что в Канаде, в его родном городишке, улицы,  наверное,
уже выбелены первым снегом. Память вернула его на два года  назад,  к  той
минуте, когда ему довелось познакомиться с  Арнольдом  Креймером,  который
прилетел в Канаду  провести  серию  исследований,  выбрав  для  этой  цели
университет, где работал Джеррард.
   В течение  трех  месяцев  они  сотрудничали  бок  о  бок.  Темой  своих
экспериментов Креймер избрал самопроизвольное разрушение  пластмасс,  а  в
результате - в  результате  в  жизни  Джеррарда  произошел  непредвиденный
поворот. Он позволил себе углубиться в воспоминания, пытаясь разобраться в
собственном душевном состоянии тогда и потом.
   До университета он был врачом  со  скромной  практикой  на  рудниках  в
северной части провинции Онтарио. Там он встретил Шарон, женился на ней и,
заразившись ее неугомонной энергией, в тридцать лет решил попробовать свои
силы  на  новом   поприще   -   в   экспериментальной   биологии.   Однако
университетская жизнь на поверку оказалась  пустой  и  нудной,  и  к  тому
времени, когда на горизонте появился Креймер, Джеррард начал понимать, что
попал на дорогу, ведущую в никуда.
   Креймер учился в Гарварде, у лучших ученых Америки. Человек недюжинного
ума,  он  отличался  также  поразительной  активностью  и   редким   даром
критического анализа. Поначалу Джеррард принимал  его  с  большим  трудом.
Ярость  творческих  сил,  бушевавших  в  этом  человеке,  попросту  пугала
канадца, и ему отнюдь не сразу удалось  наладить  с  Креймером  нормальные
отношения.  Но  когда  отношения  наладились,  соприкосновение  с  могучим
интеллектом Креймера послужило для Джеррарда огромным стимулом в работе.
   Креймер жил в доме Джеррарда, и Шарон присматривала за ними обоими. Это
было время великих надежд, и, когда Креймер  в  конце  концов  вернулся  в
Англию, чтобы основать там свое научное агентство,  Джеррард  бесповоротно
понял,  что  никогда  не  сумеет  приспособиться   к   затхлой   атмосфере
провинциального университета с его незыблемой табелью о рангах.
   Между Джеррардом и Шарон возникли трения, постепенно  обострившиеся  до
взаимных измен и мучительного по своей пошлости развода. Джеррард  остался
в университете еще на год, но все более замыкался в себе и все решительнее
возмущался системой авторитарной власти, навязанной старыми профессорами.
   Бунт увенчался успехом, но, как нередко  случается  с  бунтовщиками,  и
противники, и сторонники отвернулись от него. Именно  в  эти  тяжелые  дни
раздался телефонный звонок из Лондона, и Креймер предложил ему  перейти  в
агентство. Решение было мгновенным: Джеррард подал в отставку, продал дом,
машину, мебель и, сократив свое имущество  до  двух  чемоданов,  перелетел
океан, чтобы занять предложенное место.
   Внешне  начинание  Креймера  выглядело  необычным,  но  многообещающим:
группа специалистов, объединив свои способности и знания с организационным
гением  Креймера,  по  заказу  предугадывает  и  решает   любые   проблемы
научно-технического характера.
   Постепенно группа  вышла  за  рамки  чужих  проблем  и  по  собственной
инициативе сделала несколько крайне прибыльных изобретений.
   Одно из таких изобретений разработал химик Райт. Он создал пластик  под
названием аминостирен  -  новый  износоустойчивый  изоляционный  материал,
нашедший широкое применение в промышленности. Другое  изобретение  было  в
сущности попыткой внести вклад в дело борьбы за охрану  окружающей  среды:
пластмассовая бутылка, под воздействием света рассыпающаяся в мелкую пыль.
Сама идея представлялась Джеррарду блестящей - именно такие плоды и должны
были произрастать в столь замечательной теплице, но прошло какое-то время,
и  он  понял:  в  деятельности  агентства  безвозвратно  исчезло   что-то,
совершенно необходимое им всем как ученым. Пожалуй, эта  метаморфоза  была
определенным образом связана с личностью самого Арнольда Креймера.
   Креймер внушал всеобщее благоговение. Он был человеком крепкого,  почти
богатырского сложения  и  имел  привычку  никогда  не  смотреть  прямо  на
собеседника. Его голубые глаза, прикрытые тяжелыми веками, обычно казались
устремленными поверх вашей головы. Когда  же  он,  наконец,  опускал  свой
взгляд,  эти  глаза  излучали  прямо-таки  магнетическую  силу.  Блестящий
собеседник, он знал  все  или  почти  все  и  обладал  таким  безошибочным
чувством слова, что временами это граничило с поэзией.
   Однако со времени совместных исследований в Канаде в Креймере произошла
перемена. А может, Джеррард тогда не знал его как следует?
   Креймер канадского образца был само вдохновение. Вся его эрудиция, весь
интеллект были подчинены поиску, точнее, радости поиска (правда, не всякий
рискнул бы употребить эти слова применительно к Креймеру). Он с  восторгом
проводил часы и даже дни в размышлениях, строя различного рода  догадки  и
развивая на их основе необычные теории.
   Теперь все это куда-то ушло. Человек,  которого  Джеррард  видел  перед
собой, был совсем другим Арнольдом  Креймером,  резко  отличным  от  того,
былого. Прежде полноводный, искрящийся поток его речи теперь  был  сжат  в
эклектичную, отрывистую, а порой и грубую скороговорку бизнесмена.  Каждое
его замечание, каждое задание, каждая мысль подчинялись теперь одной  цели
- выгоде. Единственный критерий при любой оценке -  можно  ли  сделать  на
этом деньги.
   Если прежний Креймер подавлял своим интеллектом, то этот новый  Креймер
просто пугал - его энергия жгла, как луч лазера. Создавалось  впечатление,
что он с трудом сдерживается, чтобы не напасть  на  вас.  Раньше  Джеррард
ощущал определенную близость этого человека, дружеское  влечение  к  нему;
теперь положение босса отделило Креймера  от  Джеррарда,  как  и  от  всех
остальных. Став хозяином, Креймер не щадил никого и  в  первую  очередь  -
самого себя. Он не утратил известного обаяния,  но  эта  привлекательность
была привлекательностью одержимого. Теперь он думал только об одном  -  об
успехе, успехе любой ценой.
   Смеркалось.  Внезапно  в  комнате  вспыхнул  свет  -   вошел   Креймер.
Осмотрелся.
   - Ну как? Надумали что-нибудь?
   Все четверо подняли глаза. Креймер самим своим присутствием заставил их
выпрямиться, несмотря на усталость. Высокого роста, с крупной  головой  на
могучих, слегка сутулых плечах, в свои сорок пять лет он прекрасно  владел
искусством моментально становиться  центром  внимания  всюду,  где  бы  ни
появился.
   - Опять вернулись к тому,  с  чего  начали,  -  ответил  Райт,  поближе
подойдя к хозяину.
   - Так я и думал, - сказал Креймер. - Ничего другого я и не ожидал.
   Бьюкен вытянул ноги и с обреченным видом заложил руки за голову.
   - Так, значит, все, чем мы занимались последние дни, было ни к чему?
   -  Говорят,  на  каждую  толковую  мысль  обязательно  приходится  семь
никчемных, - отозвался Креймер. - Эти семь у вас уже были, так что сейчас,
с вашего разрешения, я хотел бы провести совещание по существу...
   - Сейчас? - простонал Бьюкен.
   Креймер кивнул:
   - Именно сейчас. Знаю, что вы устали, но часто именно усталость рождает
самые перспективные идеи. Давайте  рассмотрим  заново  все  предпосылки  и
подумаем, почему они не сработали. Может, мы ничего  и  не  надумаем,  но,
вероятно, натолкнемся на идею-другую, над которыми вы  потом  поразмыслите
на досуге, в субботу и воскресенье. - Он окинул взглядом своих  измученных
подчиненных.  -  Бетти,   принесите   нам   бутылку   виски,   настоящего,
шотландского. - Кивок в сторону Бьюкена: - Самого настоящего, без  обмана.
Правда, появилась еще одна забота, требующая нашего внимания...
   Он снова осмотрелся и, казалось, только сейчас заметил Джеррарда.
   - Люк, вы, наверное, с этим справитесь. Придется немного прогуляться...
   Джеррард постарался  не  слишком  явно  обнаружить  свою  радость.  Что
угодно