ям вроде него, приходится всегда  уделять  довольно
много внимания.
     - Возможно, ты не уловил тонкостей, - тотчас же предположил Рапсодия.
- Пленка прекрасно скомпонована. Эта маленькая  изящная  вещица  прекрасно
демонстрирует, каким образом Арс некогда достиг своих вершин.  Он  слишком
много говорил. Он  держал  душу  нараспашку  даже  перед  такими  зелеными
мальчишками как я.  Он  не  был  жестким  человеком.  Он  был  всего  лишь
артистом, не больше и не меньше. Верно?
     - Допустим, раз ты так говоришь, Рап. -  ответ  прозвучал  ровно,  но
Дубль-Семь тут же повернулся и прошептал что-то Большой Виолончели.
     Рапсодия резко махнул демонстратору. Он будет подталкивать Сверхновую
на эту сделку, даже если ему придется торчать здесь с утра до вечера.
     Позади него снова появился Нсоюз времен Арса Стайкра, город,  который
управлял растущими мощью и влиянием Ииннисфара, который богатствами своими
магнетизировал всю Галактику, смонтированный в том  виде,  в  каком  разум
Арса Стайкра вообразил его два десятилетия назад.
     Над  лабиринтом  ферролиновых  каньонов   спускался   вечер.   Солнце
садилось. Огромные шары ядерных светильников, зависшие в небе,  лили  свое
сияние на улицы и подъезды, движение по проспектам  и  магистралям  города
теперь отличалось новой  целеустремленностью.  Голос  комментатора  звучал
слишком слабо, позволяя Рапсодии взять на себя эту миссию.
     - Ночь, - молодцевато произнес он. - Арс снимал ее такой, какой ее не
снимал никто ни раньше, ни позже. Помню, как он пытался объяснить мне, что
ночь - это то время, когда город показывает свои клыки. Мы  потратили  две
недели, охотясь за  различными  резкими  тенями.  Здесь  та  же  манера  с
многозначительными деталями.
     Тем временем на  экране  клыкастые  тени  шевельнулись,  когти  света
нанесли чеканку на тьму боковых аллей. Почти осязаемое нетерпение, похожее
на кричащее молчание джунглей, наползало на улицы и площади  Нсоюза,  даже
теперешние зрители смогли ощутить это.  Их  позы  в  креслах  стали  более
напряженными.
     По ту сторону фасада цивилизации ночная жизнь Нсоюза была  примитивно
жестока. Юрский период примерял  вечернее  платье.  В  интерпретации  Арса
Стайкра  мир  этот  был  по  сути  своим,  мрачным,  вместе  с  похотью  и
ностальгией,  сконцентрировавшихся  в  течении   многих   тысяч   раз   на
Ииннисфаре. Индивидуальность терялась как светляки в  пустыне,  в  которой
девяносто миллионов человек одинаково страдали от  одиночества,  стиснутые
на скольких-то там квадратных километрах.
     Было совершенно ясно, что эти толпы людей, следящие за каждым жестом,
за каждым шагом не представляли опасности. Живущие группами они  приобрели
навыки группового разума. И все они не стали бы лить  слез  по  чему-либо,
что  имело  ценность  вне  Нсоюза;  казалось,  единственное,  на  что  они
напрашивались - это хорошо провести время.
     На экране появились Уверенные - те, кто мог позволить себе приобрести
одиночество,  кого  сопровождали   женщины   или   пневмотанцовщицы.   Они
проплывали  в  пузырях  над  искрящимися  проспектами,  они  насыщались  в
подводных ресторанах, по-братски кивая проплывающим за стеклянными стенами
акулам, они напивались  в  сотнях  кабачков,  они  сидели,  впитывая  игру
случая. И всегда, при повелительном движении  глаза,  находится  кто-либо,
пускающийся на утек, человек,  потеющий  и  дрожащий  на  бегу.  Короче  -
галактический город. Сила всегда  должна  помнить,  что  ей  следует  быть
сильной.
     Изображение сменилось. Камера проплыла над  стариной  Янданаггером  и
принялась исследовать Пософрскую площадь.
     Площадь лежала в центре Нсоюза. Здесь поиски  удовольствий  достигали
своего   пика.   Зазывали,   заманивали   в   конкурирующие   аттракционы,
полигермафрода подмигивали, напитки текли бесконечным потоком,  кинотеатры
соперничали с залами ощущений,  причудливым  и  странным  манили  плавучие
суда, ночные пташки  двигались  грациозно  и  деловито,  тысячи  небывалых
ощущений - все извращения Галактики - предлагались в награду.
     Человечество, здоровое каждой своей  клеточкой  как  никогда  прежде,
отыскало разнообразнейшие способы, чтобы произвести впечатление на любого.
     Рапсодия 182 и здесь не мог устоять  перед  желанием  замолвить  свое
слово.
     - Видели ли вы когда-нибудь такой реализм? - вопросил он.  -  Обычные
люди - такие, как вы, как я - опускаются, устав на время  от  самих  себя,
подумайте о том значении, какое окажут эти кадры на Нсоюз! И  где  же  они
пребывали все эти двадцать лет? У нас, в наших архивах, забытые, почти что
утерянные. И никто их даже не видел, пока я не извлек их наружу!
     Большая флейта возразил:
     - Я видел их, - произнес он хриплым голосом. - И они слишком грязные,
чтобы быть привлекательными для общественности.
     Рапсодия оцепенел. На его лице проступили темные пятна. Эти несколько
слов точно сказали ему - и всем прочим присутствующим, в  каком  положении
он оказался. Если он будет продолжать упорствовать, то  сможет  заработать
лишь неудовольствие шефа, если же он отступит - тогда потеряет свое лицо.
     На экране, позади него, женщины и мужчины толкались у  входа  на  шоу
ужаса с эффектом присутствия "Смерть в шестой камере смертников". Над ними
- огромное квазиживое изображение человека задыхалось  от  кашля,  опустив
голову, вытаращив глаза, разинув рот.
     - Конечно, у нас  нет  необходимости  показывать  эти  непристойности
целиком, - произнес Рапсодия, оскалившись, словно от боли. - Я прокручиваю
их для вас лишь для того, чтобы попонятнее объяснить  вам  основную  идею.
Окончательные детали, разумеется, мы уточним по-позже.
     - Разумеется.
     Большая Виолончель кивнул.
     -  И  все  же  ты  слишком  многое  поставил   на   Бастион   44,   -
доброжелательно ответил он. - В конце концов, он был всего лишь бездельник
с камерой.
     Город   Арса   Стайкра   теперь   опустел.   Смятые   пакеты   из-под
афротонизатора,  мини-газеты,  билеты  программы,  презервативы,  упаковки
лекарств, рекламные листки и цветы  валялись  в  канавах.  Гуляки  плелись
домой спать.
     Бесформенную площадь  слегка  скрыл  туман,  подчеркивая  безлюдность
места. Толстяк в расстегнутой одежде вывалился из зала ощущений и побрел в
сторону ближайшей движущейся дороги, его мотало как лист на ветру.
     Во  Дворце  Пла-То  пробило  три  с  половиной  ночи.  В   опустевших
ресторанчиках гасло освещение, вызывая в сетчатке перевернутое изображение
раскиданных стульев. Потускнели даже изящные купола Виолончели.  Последняя
шлюха устало потащились домой, крепко сжав в руках сумочку.
     И  все  же  площадь  не  опустела,   присутствующих   не   убавилось.
Безжалостный глаз камеры опустился ниже, выхватывая ряды дверей, последних
наблюдателей  за  происходящим  -  тех,  кто  стоял  в  них,  неподвижных,
безучастных, даже тогда, когда вечер достигал своего апогея. Они  ждали  в
дверных  проемах,  наблюдая  за  толпой,   точно   за   стадом   кроликов.
Поблескивающие  в  тени,  их  лица  выражали   ужасающее,   непередаваемое
напряжение. Двигались только лишь их глаза.
     - Эти люди прямо-таки обворожили Арса Стайкра, - сказал  Рапсодия.  -
Они были его открытием. Он верил, что если кто-то сможет  привести  его  к
сердцу города, то только эти люди, эти  подземные  обитатели,  торчащие  в
дверях. Они проводили там ночь за ночью. Стайкр  называл  их  "бессильными
призраками празднества".
     Экран  мигнул,  потом  появилось  новое  изображение.  Камера  сверху
следила за  двумя  людьми,  идущими  вдоль  набережной  канала.  За  Арсом
Стайкром и его юным ассистентом, Рапсодией  182,  они  шли  в  направлении
укромных уголков Тигра.
     Обе  фигуры  остановились  возле  запущенной  витрины,  с   сомнением
приглядываясь к вывеске: "А. УИЛЛИГГС. КОСТЮМЫ И НАРЯДЫ".
     - Меня не  покидает  ощущение,  что  что-то  должно  подвернуться,  -
послышался голос Арса, когда снова заработал звук. - Мы обязательно должны
услышать, что представляет собой этот город, от  кого-нибудь  такого,  кто
воспринимает его атмосферу более обостренно.  С  помощью  этого  парня  мы
сможем проникнуть в самое его сердце. Но удовольствия это не доставит.
     Тьма...  Казалось,  она  сочится  из  темных   костюмов,   они   были
специальностью древнего портного, теперь же  висели,  грузные  и  жесткие,
вдоль  стен   -   похороны   во   мраке.   Костюмер   Уиллиггс,   оказался
человеком-тритоном, черты его характера только что ничем не отличались  от
ночных зевак с Площади, теперь изменились в соответствии с его логовом.
     Глазки Уиллиггса таращились и поблескивали как и  тонущей  крысы.  Он
отрицал даже свое присутствие на Нокспортской  площади.  Когда  Арс  начал
настаивать  на  своем,  он  погрузился  в  молчание,   поглаживая   своими
крохотными пальчиками по прилавку.
     - Я - не офицер службы порядка, - втолковывал ему  Арс  Стайкр.  -  Я
просто любопытный, просто хочу знать, чего ради вы торчите целыми ночами в
дверях.
     - Но в этом нет ничего неприличного, - пробормотал Уиллиггс в  ответ,
закатив глаза. - Я ничего не сделал.
     - Вот именно. Вы ничего не делали. Тогда зачем вы  -  и  все  прочие,
вроде вас - стоите там, если ничего не делаете? О чем  вы  тогда  думаете?
Что вы видите тогда? Что чувствуете?
     У меня торговля, я должен ей заниматься, - запротестовал Уиллиггс.  -
Я занят, разве вы не видите, что я занят?
     - Я  хочу  только  знать,  что  вы  чувствуете,  когда  торчите  там,
Уиллиггс.
     - Да оставьте же меня в покое, ясно вам?
     - Ответьте только на мой вопрос - и мы уйдем.
     - Мы можем сделать это так, что все будет стоить нам уйму времени,  -
добавил юный Рапсодия, бросив знающий взгляд.
     Маленький человечек украдкой покосился на  него.  Облизнув  губы,  он
стал выглядеть таким  ужасным,  его  крупное  тельце,  казалось,  потеряло
остатки крови.
     - Оставьте меня в покое, - взмолился он. - Все, о чем я вас  прошу  -
оставьте меня в покое. Я же не  оскорблял  вас,  верно?  Покупатель  может
войти, я не могу не ответить на ваш вопрос. Пожалуйста, уйдите.
     Неожиданно Стайкр  прыгнул  вперед,  придавив  крохотного  человечка,
стоявшего спиной к прилавку. Если  сравнить  досье  на  обоих,  то  второй
просто не может быть, лицо у Стайкра было более отчаянным.
     - Уиллиггс, - прошипел он. - Я хочу знать. Я должен знать. Я приходил
сюда, на городскую помойку неделя за неделей, и на самом ее дне я  откопал
такую тварь как ты. Ты расскажешь, что вы испытываете здесь, на дне,  или,
будь я проклят, я сверну тебе шею.
     -  Ну  что  я  могу  вам  сказать?  -  вдруг  потребовал  Уиллиггс  с
неожиданной, какой-то мышиной яростью. - Нечего мне вам говорить. Не могу,
у меня и слов-то таких нет. Вам сперва надо стать мной или  таким  как  я,
только тогда вам удастся понять.
     В конце концов они выбрались наружу, оставив задыхающегося  Уиллиггса
валяться в пыли по ту сторону прилавка.
     - Я даже не предполагал, что способен потерять контроль, - сказал Арс
Стайкр, хмуря  брови,  облизнув  костяшки  пальцев,  когда  они  вышли  из
магазина.
     Он должен был знать, что камера давно  парит  над  ними,  но  слишком
глубоко погрузился в собственные заботы.
     - Порой во  мне  образовывается  словно  пустота.  Полагая,  в  своей
ненависти мы даже более чем готовы. Но я непременно должен  разузнать  все
это точно...
     Его неподвижное лицо становилось на экране  все  крупнее  и  крупнее,
затмевая все остальное. Один зрачок его невольно моргнул,  затем  сам  Арс
исчез из поля зрения.
     Теперь все присутствующие, за исключением шефа, разом заговорили, все
они испытывали удовольствие от схватки.
     - Серьезно, - заметил Ормолу 3, - в этой последней сцене что-то есть.
Ее бы  переснять,  конечно,  с  приличными  актерами,  добавить  несколько
выбитых зубов. Может быть под конец стоит швырнуть этого малыша в канал.
     Определять время своего выхода было для Рапсодии  специальностью.  Он
разбудил их так, что что-либо еще показывать  необходимости  не  было.  Он
медленно спустился по тем нескольким ступенькам, что отделяли его от залы.
     - Такова история человека по имени Арс Стайкр, -  произнес  Рапсодия,
когда его правая нога коснулась последней ступеньки. - Он не смог  довести
ее до конца. После того, как  он  ударил  этого  малыша-портного,  он  все
побросал и исчез в публичных домах Нсоюза. Он не  остался  даже  закончить
эту ленту, так что группе два пришлось  свернуть  все  это.  Арс  оказался
ненадежным человеком.
     - И чего  ради  нам  пришлось  ждать  двадцать  лет,  чтобы  все  это
услышать? - послышалось восклицание Рапсодии Дубль Семь.
     Сохраняя осторожность, Рапсодия 182 широко развел руками и улыбнулся.
     - Потому что "Арс Стайкр" стало ругательным словом,  со  времени  его
исчезновения,  -  ответил  он,  нацеливаясь  своими  словами  на   большую
Виолончель, - а потом был забыт. Но  случилось  так,  что  несколько  дней
назад я натолкнулся на Стайкра, и это навело меня на мысль  поработать  со
старой лентой группы два.
     Он постарался  поместиться  так,  чтобы  оказаться  напротив  Большой
Виолончели и тем самым облегчить шефу возможность выразить  удовлетворение
его проницательностью, если только он окажется к этому расположен.
     - Вы говорите, что Арс до сих пор  жив?  -  продолжал  настаивать  на
своем Дубль Семь. - Тогда теперь он должен быть совсем стариком. И чем  же
он занимается, ради Святого То?
     - Болтается туда-сюда, бездельничает, -  ответил  Рапсодия.  -  Я  не
испытывал желания, чтобы меня увидели, разговаривающего с ним,  и  поэтому
ушел при первой же возможности.
     Теперь он оказался перед шефом.
     - Ну, Б.В., - произнес он так вкрадчиво как только мог. -  Только  не
говорите мне, что вы не уловили аромата ленты, того самого, что заставляет
народ вскакивать на ноги и толпиться в проходах.
     Словно умышленно преодолевая неуверенность,  Большая  Виолончель  еще
раз затянулся афротонизатором, потом осторожно отстранил его от губ.
     Большая Виолончель промолвил:
     - Из всей вашей пленки мы сможем использовать эту юную пару.
     - Вот именно, - воскликнул Рапсодия, пытаясь  хмуростью  скрыть  свое
приподнятое настроение. - Юные любовнички! В них вся идея! Великая идея!
     - Мне лично это все представляется как сага об  обычном  человеке,  -
высказал свое мнение Ураган 304. - Мы могли бы назвать ее "Наш  прекрасный
город" - если такой заголовок легально не конфискован.
     - Это уже забота Эдра Экскиски, - заметил кто-то.
     Они начали обыгрывать тему, сегодня Харш был в  победителях.  Он  уже
собирался вырваться из просмотрового зала, когда рука прикоснулась  к  его
плечу, и Рапсодия Дубль Семь приостановил его.
     - Как же так получилось, что вы снова повстречались с Арсом Стайкром?
- спросил он.
     - Ненароком, - ответил счастливый Рапсодия. - Несколько ночей назад у
меня было назначено свидание.  Потом  я  ловил  свободный  гелиопузырь,  и
оказалось, что я иду по Босфорской площади. Эта старая развалина, торчащая
в дверях, узнала меня и окликнула.
     - Это был Арс?
     - Это был Арс? Я, конечно, шел дальше по своим дверям. Но эта встреча
натолкнула меня на концепцию теперешней ленты.
     - А вы не спрашивали Арса, не нашел ли он то,  что  таится  в  сердце
города? Ведь именно на поиски этого он и отправился?
     - А какая разница? У этого нет ничего такого, что мы могли бы купить.
А брюки у него, должен заметить, в заплатах, к тому же  этот  свихнувшийся
болван дрожал от лихорадки! Я был счастлив, что  как  раз  в  этот  момент
подвернулся пузырь!


     Они  выпустили  ленту  -  одно  из  наиболее  дорогостоящих  творений
Сверхновой за этот год. Она была расхватана  в  кредит  всеми  населенными
планетами  Федерации,  после   чего   Рапсодия   182   стал   влиятельным,
респектабельным человеком. Программу  назвали:  "Песня  могущественнейшего
города", в ней принимали  участие  три  электронных  оркестра,  семнадцать
ударников и полк девочек, пневмо-танцовщиц. Досъемка и монтаж  проводились
в  студии,   погруженной   в   постельные   тени,   считающиеся   наиболее
благоприятными,  а  под  конец  они  подобрали  для  фона   город,   более
подходящий, чем Нсоюз. Арс Стайкр в программе, разумеется,  не  упоминался
вовсе.



                            8. ЭРА ЗАВЕРШАЮЩАЯ

     Мы снова вынуждены  прибегнуть  к  символу:  "Время  улетает".  Время
растягивается до своего предела, почти выходит за границы,  которые  можно
охватить разумом, время и теперь продолжает двигаться, неторопливо катятся
бесчисленные века, приближая закат Ииннисфара и самой Галактики.
     То было время контрастов. Те  планеты  и  системы,  которые  -  в  те
времена, когда Самоподдерживающаяся война была в  полном  разгаре  -  были
некогда связаны узами враждебности, теперь не могли найти достаточно много
общего, чтобы сделаться конкурентами  на  худой  конец,  не  говоря  уж  о
большем. То было время открытий и консолидации, экспериментов и отречений,
надежды  и  смирения,  историков  и  пророков.  То  было  время   изучения
внутренних ресурсов человека, и когда  последние  преграды  пали,  человек
вступил на путь самопознания. Теперь он стоял на ногах сам  по  себе,  без
этой дряхлой клячи Науки, на  которую  он  так  долго  полагался,  один  в
лабиринте созданных им самим приспособлений.
     Человечество множилось. Каждый из миров заполнялся  плотными  массами
населения,  но  эти  толпы  больше  не  толкались  и  не  кричали.  Каждая
индивидуальность оставалась сама собой по выбору. То был серебряный период
эпохи Благородства и Звезд. Вскоре останутся лишь звезды.
     Чем  ближе  конец  величественного  зрелища  -  тем   больше   народа
оказывается на подмостках, море лиц... яркие огни приветствуют нас... даже
когда занавес неумолимо движется вниз. Симфония близится к концу, но  весь
оркестр продолжает играть  с  полной  отдачей,  хотя  через  минуту  падет
молчание и музыка останется лишь в памяти.
     И на всем  протяжении  некоей  обширной  сцены  тоже  пало  молчание,
молчание последнее и всеобъемлющее.




                              ЯВЛЕНИЕ АМЕБЫ

                                    1

     Ты никогда не узнаешь, где начало той цепи событий, что привели  тебя
на Ииннисфар и в мир теней.
     Ты никогда не узнаешь, как на самом деле звали Крикуна. Он  обделывал
свои  делишки  вдалеке  от  того,  что   большая   часть   людей   считала
цивилизацией, скитаясь по внешнему  краю  галактики,  так  что  частенько,
когда он мчался с одной планеты на другую, ему приходилось  видеть  звезды
лишь с одной  стороны  кабины.  Так  уж  получалось,  что  вся  галактика,
обжигающая силой и светом, находилась с одной стороны, а с другой -  обрыв
в пустоту, протянувшуюся из бесконечности  в  бесконечность  и  отдаленные
островки вселенных только подчеркивали эту бездну.
     Обычно Крикун поглядывал на звезды. Но не в этом рейсе.. По профессии
Крикун был торговцем книгофильмами, весь его  крохотный  кораблик  был  до
предела был заполнен стеллажами с микрокассетами. Он имел в наличии  товар
на любой вкус, новый и антикварный, по философии, социологии и математике,
если бы вы взялись просматривать систематически, то  смогли  познакомиться
со сведенной воедино чуть ли  не  всей  галактикой  с  древнейших  времен.
Однако нельзя сказать, что эти обучающие ленты приносили  Крикуну  большие
деньги: дохода от них едва хватало на горючее, и уж конечно неоткуда  было
у Крикуна взяться средствам на  выпивку.  Ленты,  которые  на  самом  деле
приносили выгоду, касались вопросов  более  древних,  чем  история,  а  их
иллюстрации отличались той неотвратимостью, какой не сыщешь ни в одной  из
математических энциклопедий, темой этих  лент  были  страсти.  Эротические
кинофильмы,