счезло, звук оборвался. Вспыхнул свет - и на пороге появилась
Большая Виолончель Объемной Сверхновой.
     - Надеюсь, мы вам  не  помешали,  -  произнесла  Большая  Виолончель,
наблюдая за всеми, спешащими покинуть помещение.
     - Вовсе нет, господин Виолончель-69, - ответил  вице-директор.  -  Мы
утвердим эту программу завтра.
     - Мне не хотелось бы думать, что мы здесь кому-то помешали, - вежливо
ответила Большая Виолончель. - Но рапсодия 182 обзавелся чем-то таким, что
все хочет непременно продемонстрировать нам.
     И он кивнул не без открытой угрозы на худощавую фигуру Кари-Беннамиа,
известного среди обитателей Сверхновой под именем Рапсодия-182.
     Две  минуты  спустя  последний  из  присутствовавших   покинул   зал,
освободив помещение незванным гостям.
     - Ну что ж, Рапсодия, давай поглядим, чем ты собираешься нас удивить.
     Большая виолончель угрюмо насупился, поместив свою тушу  в  одном  из
шезлонгов.
     - Дело верное, господин Большой Виолончель, - ответил Хара-Бемлин.
     Он был одним из немногих людей в Сверхновой, имеющим право обращаться
к шефу по инициалам, а не произносить его полное  имя  в  Объединении.  Он
прыгнул, пародируя атлетизм на узенькое возвышение перед объемным  экраном
и улыбнулся присутствующим. Собралось человек двадцать пять,  половину  из
которых Рапсодия знал только  внешне.  Собравшиеся  резко  разделялись  на
четыре группы: первую составляли шеф и его  свита,  вторую  -  собственная
свита Рапсодии, возглавляемая Ормолой-8, третью - горсточка представителей
от рекламы и сбыта со  своими  сопровождающими,  и  наконец,  четвертую  -
обычное количество стенографисток привлекательной наружности.
     - Идея высказывается с уверенностью, -  начал  Рапсодия,  -  что  она
сможет  дать  Сверхновой  прекрасную   рекламу,   потому   что   позволяет
использовать наши студии для музыкального  сопровождения,  а  кое-кого  из
нашего персонала  даже  в  качестве  актеров.  К  тому  же  она  позволяет
сконденсировать  колоссальной  силы  воздействие,  выраженное   на   языке
человеческой драмы и симпатии зрителей.  Но  не  только  это  -  фоном  ее
является Нсоюз, величайшая столица планеты во всей Галактике.
     Рассчитывая на произведение эффекта, Рапсодия сделал  паузу.  Кое-кто
из  присутствующих  приободрился  афротонизаторами.  Но  все   вели   себя
спокойно.
     - Могу  видеть,  что  вы  спрашиваете  себя,  -  продолжал  Рапсодия,
вымученно улыбнувшись, - каким образом я собираюсь втиснуть так много пищи
в двухчасовой объем. Сейчас это я вам и покажу...
     Он выразительно махнул рукой, давая знак своему демонстратору.  Экран
стереовизора осветился.
     На  нем  появилось  лицо  человека  лет  сорока  с  небольшим.  Годы,
иссушающие плоть, достигли своей цели только внешне, но под  нежной  кожей
ощущалось  утонченное  строение  костей:  высокий  лоб,  твердость   скул,
решительность подбородка. Человек разговаривал, и, хотя звука не было, это
придавало  его  чертам  оживление  как  при  беседе  с  самим  собой.  Это
впечатление окончательно уменьшило самого Рапсодию 182.
     - Перед вами, дамы и господа, - произнес Рапсодия, стиснув  кулаки  и
выставив их перед собой, - лицо Арса Стайкра.
     Присутствующие  подались  вперед,  начали   оглядываться,   определяя
произведенное  впечатление.  Рапсодия   умышленно   назвал   Стайкра   его
подлинным, а не профессиональным именем. В больших объединениях, таких как
Сверхновая, было принято, чтобы  в  качестве  имен  использовались  районы
проживания и  номера  блоков.  Это  служило  не  только  для  того,  чтобы
образовать  единый  фронт,  который  был   должен   вводить   в   смущение
посторонних; это помогало  членам  организации  определять  ваше  место  в
финансовой  области,  поскольку  районы  Нсоюза  являлись   изолированными
островами, четко  разграниченными  по  значимости.  Вы  должны  были  быть
"королем кредита", чтобы жить в Виолончели, тогда как  в  Обстреле  или  в
Струйке позволяли себе существовать только лишь одни паразиты.
     Арс  Стайкр  числился  индивидуалистом.  Почему-то  его   именем   по
объединению, Бастион-44, никогда не пользовались, что и подчеркнул  сейчас
Рапсодия. Благодарный аудитории за внимание, он продолжал:
     - Лицо великого  человека,  Арса  Стайкра!  Гений,  известный  только
узкому кругу людей, он перед нами, в его подлинной студии,  в  которой  он
работал, к тому же все, кто его знал восхищались им и - почему бы  мне  не
сказать прямо? - любили его! Я имел честь быть его правой рукой еще  в  те
дни, когда он считался босом Документальности Два. Я задумал эту программу
как его биографию - дань Арсу Стайкру, Бастиону 44!
     Если он мог чем-то расшевелить  Большую  Виолончель  и  компанию,  то
своего он добился, потому что, рекламируя Арса  Стайкра,  он  одновременно
рекламировал и Харша-Бенлина, пока тот же самый Рапсодия снимал урожай  на
полях Виолончели.
     - Стайкр кончил подонком! - выкрикнул кто-то.
     Этим "кто-то" был Звездносферный 1337, смутьян.
     - Я рад,  что  кто-то  поднял  этот  вопрос,  -  продолжал  Рапсодия,
осторожно ставя Звездносферного на место  тем,  что  опустил  его  имя.  -
Действительно, Стайкр кончил свою  жизнь  подонком.  Он  не  мог  провести
разграничения. Наша программа как раз и покажет - почему.  Она  же  должна
показать, какой твердостью должен обладать человек, чтобы жить в Нсоюзе  и
остаться в своем уме. Она должна показать, как много  твердости  требуется
для того, чтобы служить общественности так как служим ей мы - потому  что,
как я уже говорил, эта программа будет не только об Арсе Стайкре, но  и  о
Сверхновой, о Нсоюзе, о Жизни - короче, я намереваюсь затронуть в ней все!
     Породистое лицо  медленно  исчезло  с  экрана,  сменившись  маленькой
фигуркой  Рапсодии,  одиноко  стоявшей  на  сцене.  Хотя  он  и  отличался
худощавостью, чуть ли не изможденностью,  Рапсодия  постоянно  пользовался
таблетками, помогающими сбрасывать вес, ради удовольствия слушать, как его
подчиненные называют его между  собой  "долговязый",  что  он  час  считал
этаким признанием в любви.
     - И красота этой программы в том, - продолжал он с драматизмом, -  ее
красота в том,  что  она  уже  наполовину  готова:  написана,  поставлена,
отработана.
     В  кажущихся   беспредельными   глубинах   куба   начали   появляться
изображения. Что-то столь  же  сложное  и  прекрасное,  точно  увеличенная
снежинка, зашевелилась и поплыла навстречу собравшимся. Оно росло,  детали
его укрупнялись, развивались, потому что каждая крошечная веточка  пускала
новые ростки. Благодаря умелой работе с камерой, оно все  больше  походило
на растущий организм, потом изображение приблизилось и проявилось.
     Что это? Конструкция из бетона, имперва, ферролина, отлитая человеком
в дома и пути сообщения, в этажи  и  лабиринты,  вонзающиеся  в  воздух  и
впивающиеся в Землю.
     - Итак, перед вами, -  изрек  Рапсодия,  -  город  из  сказки  -  наш
сказочный город - Н_С_О_Ю_З. Нсоюз - запечатленный  объединением  два  под
руководством стайкра, на вершине его могущества, двадцать лет  назад.  Эта
программа могла бы стать его величайшим  творением,  но,  к  сожалению,  к
глубочайшему прискорбию, она так  и  не  была  завершена  по  причинам,  о
которых я расскажу вам позже. Но шестнадцать катушек отснятого  материала,
оставшиеся от него как великая память, все это  время  пролежали  в  наших
архивах. Однажды я раскопал их.
     Теперь я упоминаю.  Вас  же  попрошу  усесться  поудобнее  и  оценить
неоспоримую прелесть этих фрагментов.  Я  прошу  вас  поскучать,  а  потом
вынести свое мнение касательно эстетического  впечатления  и  соответствия
вкусам зрителей.  Я  прошу  вас  расслабиться  и  полюбоваться  мастерской
работой, к которой, должен с гордостью отметить, я тоже приложил руку.
     Изображение продолжало  понемногу  приближаться:  вершины  высоченных
башен,  воздушные  этажи,  прогулочные  площадки  (для  гуманоидов  и  для
негуманоидов), разнообразные  транспортные  и  коммунальные  коммуникации,
тротуары из имперва,  проходящие  на  уровне  земли,  выпуклые  стеклянные
регулировщики движения, стоявшие на перекрестках, отражали в миниатюре все
эти  картины,  запечатленные  камерой,  падающей  с  небес.  Потом   фокус
сместился  по   горизонтали,   задержавшись   на   ярко-красных   ботинках
офицера-регулировщика.
     Почти  незаметно  возникли  слова  комментария.  Это   был   типичный
комментарий   для   Объединения   два:   неторопливый,    невыразительный,
наговариваемый лично Арсом Стайкром.
     - На семидесяти тысячах планет, входящих в нашу одиночную  галактику,
унаследованную человечеством, нет более крупного,  нет  более  многоликого
города, чем Нсоюз, - говорил комментатор. - Он стал почти что сказкой  для
любого человека, для  каждого  разумного  существа.  Охарактеризовать  это
невозможно, не прибегая к статистическим данным и формулам,  но  при  этом
очень легко утратить ощущение реальности, мы  предлагаем  вам  исследовать
некоторые проявления этой реальности вместе с нами.  Забудем  о  фактах  и
формулах: приглядимся вместо них к транспортным артериям и жилым  зданиям,
а в первую очередь к  тем  людям,  которые  составляют  население  Нсоюза.
Присмотримся и спросим у  себя:  в  чем  для  них  выражается  душа  этого
громадного города? Какие тайны скрываются за  теми  из  них,  кто  добился
успеха?
     Нсоюз вырос на десяти островах архипелага, расположенного в умеренной
зоне Ииннисфара, вытянутого  вдоль  континента.  Пять  сотен  метров,  сто
пятьдесят подводных тоннелей, шестьдесят трасс гелиопланов и  бесчисленное
количество  паромов,  гондол  и  прогулочных   судов   связывали   воедино
одиннадцать  секторов  и  пять  округов.  Расчерченные  линиями   каналов,
разорванные кажущимися бесконечными фалангами  улиц,  тянулись  проспекты,
обсаженные по обе стороны  то  натуральными,  то  деревьями  из  поликата,
кое-где украшенные - по большей  части  в  некоторых  центральных  точках,
таких  как  мемориал  Израиля  -  редкостными  и  великолепными,   недавно
завезенными, цветущими дженнимеритами. Камера проплыла вдоль  Аметистового
моста Клайва и задержалась перед первым же зданием по ту  сторону  канала,
из дома вышел молодой человек и помчался по лестнице,  перепрыгивая  сразу
через три ступеньки. На  его  лице  запечатлелись  одновременно  волнение,
торжество и  радость.  Ему  было  трудно  сдерживать  себя.  Переполняемый
ликованием, он просто не мог идти спокойно. Он был  таким  же,  каким  мог
казаться на его месте любой из молодых людей, в любом из больших  городов:
только что начавший делать свою карьеру, добившийся первого успеха,  сверх
меры самоуверенный и до крайности энергичный. В нем одном уже  можно  было
увидеть ту силу, что уже потянулась до семидесяти тысяч  планет  и  теперь
мечтала о семидесяти тысячах следующих.
     Комментатор не проронил  об  этом  ни  слова.  За  него  все  сказало
изображение,   уловив    неестественность    движений    юноши,    резкое,
безостановочное перемещение его тени по тротуару. Столь же резко и  нервно
сменилось  и  само  изображение,   ломанные   тени   сменились   ломанными
конструкциями. Ниже многих миллиардов километров труб, образующих  вены  и
артерии Нсоюза, плыли  переменчивые  призрачные  очертания  лейкоцитов.  С
жутковатой  энергичностью  они  скатились  в  сточные   воды   мегаполиса,
заглатывая  их  и  очищая.  Старающиеся  держаться  подальше  от  людского
взгляда, полуживые фантомы заботились о собственных потребностях,  которые
так же были направлены на благо города.
     На иллюзорной глубине куба парадом прошли  прочие  служащие  столицы:
человекоподобные рабы, чей  иммунитет  к  жесткой  радиации  обеспечил  их
заботой  по  присмотру  и  ремонту   универсальных   воздухокондиционеров.
Механические мозги в районе Звездносферы.  Культура  людей  -  мозгов  под
Мосфорским  персиком,  гарантирующая  вынесение  двух  миллиардов  решений
ежедневно. Недомертвые из коммуникационной сети, чьи стимулированные нервы
передавали сообщения из одного сектора в другой.
     Кадры были превосходными, четкими и не  буквальными.  Комментария  не
последовало, поскольку в нем не было необходимости. Но Рапсодия 182 не мог
дальше сохранять молчание. Он шагнул  вперед  так,  что  тень  его  фигуры
немного заслонила экран.
     - Таким вот образом работал Стайкр, - торжественно  изрек  он.  -  Он
всегда старался отыскать то, что называл "точкой, характеризующей деталь".
Может быть, именно поэтому он сделал не более того, что  нам  известно.  В
погоне за такими деталями он вымучивал нам до смерти.
     - Но это же всего лишь кадры большого города,  -  нетерпеливо  бросил
представитель рекламы. Материалы такого рода видели и раньше,  Харш.  И  к
чему же все это сводится?
     -  Раскройте  глаза.  Наблюдайте,  как  формируется  изображение.   -
возразил Харш. - Именно на этом Стайкр и концентрировал  свои  усилия,  он
брал предмет в развитии,  не  навязывая  подробностей.  Заметьте,  как  он
переводит кадр на лирическую комедию...
     Юные возлюбленные на силовом пароме пересекали  канал  Бастиона.  Они
причалили, сошли на берег и  -  рука  в  руке  -  зашагали  по  выложенной
мозаичной тропке к ближайшему кафе. Они оживленно  переговаривались,  пока
не  нашли  столик.  Темп  музыкального  сопровождения   изменился,   фокус
изображения  сместился  влюбленной  парочки  на  офицеров,  а  с  них   на
официантов,   предупредительность   их   манер   во   время   обслуживания
контрастировала с их же полным безразличием, проявляющимся сражу  же,  как
только они оказывались вне поля  видимости,  в  чаде  и  суматохе  кухонь.
Официант закончил смену и спустился в Шкуру, подземный  район,  погрузился
там в ванну с дираном за два кредита и заснул.
     - Итак, уловили идею? - спросил  Рапсодия  у  присутствующих.  -  Арс
Стайкр смотрит вглубь. Снимает слой за слоем с  могущественнейшего  города
всех времен. Прежде чем мы перейдем  к  обсуждению,  вы  увидите,  что  он
обнаружил на самом дне.
     На мгновение замешкавшись, он поднял  глаза  на  Большую  Виолончель,
бесстрастное лицо которого исчезло в клубах  афротонизаторов.  Теперь  шеф
сидел, скрестив ноги, это могло означать, что он не доволен, так  как  эта
поза обычно означала нетерпение. Рапсодия, научившийся  обращать  внимание
на такие нюансы, подумал, что  пришло  время  обратиться  непосредственно.
Подойдя к краю возвышения, он подался вперед и заискивающе спросил:
     - Вы заметили, как все это сконструировано, Б.В.?
     - Я же здесь сижу, - ответил Большая Виолончель.
     Это можно было расценить как ответ с относительным энтузиазмом.
     Рапсодия продолжал:
     - Те из вас, кто  не  имел  счастья  быть  знакомым  с  Арсом,  могут
спросить: "Каким должен быть человек, способный  показать  город  с  такой
гениальностью?". Не собираясь и дальше томить  вас  ожиданием,  я  отвечу.
Когда Арс Стайкр занимался этой совей последней работой, я был новичком  в
видеобизнесе. Я многое перенял от него как в плане обычного, повседневного
человеколюбия, так и технических вопросах. Теперь мы покажем  вам  отрывки
из фильма снятого оператором Документалистики Два без ведома Арса. И верю,
что вы оцените такую... такого рода программу.
     Изображение внезапно надвинулось, заполнив, казалось, все поле зрения
присутствующих. В уголке одного из многих космопортов Нсоюза Арс Стайкр  и
еще несколько человек из его группы  документалистов  сидели  возле  груды
ненужных оксогенераторов и перекусывали. Арсу было шестьдесят  восемь,  он
уже достиг среднего возраста. Его волосы торчали дыбом, он расправлялся  с
гигантским сэндвичем  с  кайфом  и  переговаривался  с  юношей  в  костюме
космического  покроя.  Повернувшись  и   взглянув   на   экран,   Рапсодия
идентифицировал себя с этим юнцом и со смущением добавил:
     - Не забывайте, что все это имело место более двадцати лет назад.
     Арс Стайкр заговорил:
     - Виолончель 69 дал нам возможность покопаться в этом. Вот и  давайте
воспользуемся этой возможностью должным  образом.  В  городе  вроде  этого
любой может подцепить интересные  факты  или  свести  отдельные  детали  в
единое целое с помощью нюха и  интуиции.  Давайте-ка  попробуем  забраться
по-глубже. Что я хочу выяснить, так это, что в  самом  деле  скрывается  в
сердце этого крупнейшего мегаполиса из всех, что известны человеку.
     - А допустим, у него нет сердца, Стайкр?  -  поинтересовался  молодой
Рапсодия (в те дни он был  обитателем  всего  лишь  тигра).  -  Думаю,  вы
слышали, что встречаются бессердечные мужчины и женщины, но  не  может  же
быть такого, что это просто-напросто бессердечный город?
     - Семантические ухищрения, - возразил Стайкр. - Сердце есть у  любого
мужчины и женщины, даже у самых бессердечных.  То  же  -  с  городами.  По
многим причинам я не  собираюсь  утверждать,  что  Нсоюз  -  город  не  из
бездушных. Люди, живущие в нем, прибывают в  непрерывной  борьбе.  Все  их
добрые качества мало-помалу растрачиваются  и  исчезают.  Вы  начинаете  с
добра, а заканчиваете злом - и всего лишь потому, что вы  -  ах,  черт!  -
полагаю, лишь потому, что вы забыли. Вы забыли, что вы - человек.
     Арс Стайкр сделал паузу и изучающе посмотрел на смущенное  юное  лицо
своего собеседника.
     - Меньше думай, присматриваясь к Нсоюзу, -  добавил  он  чуть  ли  не
грубо. - Больше присматривайся к себе.
     Он поднялся, вытирая свои крупные руки о брюки. Один из его спутников
предложил ему афротонизатор и спросил:
     - Ладно, с астропортом мы разобрались, мистер  Стайкр,  отсняли  все,
что нам надо. В какой сектор подадимся теперь?
     Арс Стайкр огляделся, от возникшей на лице ухмылки четче обрисовались
челюсти.
     - Теперь мы возьмемся за политиканов, - заявил он.
     Молодой Рапсодия вскочил.  Его  манера  держаться  всегда  отличалась
большой агрессивностью.
     - Посмотрим, не удастся ли нам вывести на чистую воду легальный рэкет
в Нсоюзе, - выпалил он. - А почему бы  нет?  Мы  отснимаем  свою  ленту  и
заодно заработаем благодарность всех и каждого. Мы станем  знаменитостями.
Все мы!
     - В те дни я был просто сумасшедшим идеалистическим щенком, -  заявил
собравшимся в свое оправдание взрослый Рапсодия, одновременно смущенный  и
восхищенный. - Я все еще учился тому, что жизнь - это  ни  что  иное,  как
сочетание разных видов рэкета.
     Он широко  улыбнулся,  демонстрируя,  что  и  он  когда-то  тоже  был
наивным, но увидел, что Большая Виолончель не улыбается,  и  погрузился  в
молчание.
     Тем временем на экране группа Два двигалась своим  путем.  Громоздкий
полигедрон, идущий из далекой лапраки во Взрыв - транзитный,  опустился  в
посадочную нишу и пронзительно взвыл.
     - Объясняю, какого рода  события  нам  надо  постараться  выискать  и
запечатлеть,  -  произнес  Арс  Стайкр,  закидывая  на   плечо   сумку   с
аппаратурой. - Когда я впервые оказался в  этом  городе,  после  того  как
присоединился к Сверхновой, я стоял в вестибюле  Дворца  Юстиции,  ожидая,
когда начнется важный, промышленный процесс. Мимо  меня  проходила  группа
местных политиканов, явившихся дать свидетельские показания, и, когда  они
оказались рядом, я услышал - и никогда не забуду - как один из них сказал:
"Господа, готовы ли вы в своей ненависти?". Для меня  это  навсегда  стало
символом того, как предубеждения могут  оказаться  сильнее  человека.  Вот
такого рода нюансы мы и должны искать.
     Арс Стайкр и Группа  Два,  потрепанные,  но  настроенные  решительно,
понемногу исчезли из нарда. Экран погас, на  возвышении  продолжал  стоять
Рапсодия 182, элегантный, но решительный.
     - И все же у меня в голове так и не укладывается, Рап,  -  послышался
голос.
     Это был Рапсодия-Дубль-Семь, конкурент  рапсодии  и  личный  менеджер
Большой Виолончели, люд