лл, то хмурясь, то улыбаясь, и  наконец  расхохотался.
Напряжение сразу разрядилось. Мы  с  Джилл  присоединились  к  президенту,
правда, не совсем уверенно. Как бы там ни было, мы хохотали все трое.
   - Подумать только - сесть в лужу из-за курильщицы марихуаны!  -  сказал
Роудбуш с грустной усмешкой и вытер глаза. - Что за мир! Я всегда не любил
это зелье. Надо приказать Бюро по борьбе  с  наркотиками,  чтобы  они  там
построже...
   Он умолк, глядя на Джилл с  недоумением  и  симпатией.  Этим  человеком
нельзя было не восхищаться. Даже в минуту грозной  политической  опасности
он мог смеяться над самим собой. Любой другой президент, наверное, тут  же
уволил бы Джилл.
   Однако, когда Роудбуш заговорил, он был снова серьезен.
   - Отныне, юная леди, - сказал он, - вы не будете обсуждать дела  Белого
дома ни с кем, кроме работников нашего аппарата. Абсолютно ни с кем!
   - Да, господин президент. - Она снова приуныла.
   - Джилл, вы говорили мисс  Найгаард  о  нашем  недавнем  стратегическом
совещании? - спросил он.
   - Да, сэр. - Она вспыхнула.  -  Понимаете,  заговорили  о  Грире,  и  я
сказала, что в Белом доме относятся  к  этому  очень  серьезно,  и  как-то
обмолвилась про совещание и про ваш разговор с Джином...
   - Это было с вашей стороны крайне неосторожно, - сурово укорил он ее. -
Если бы вы только высказывали свои предположения о Грире,  это  еще  можно
понять, но сообщать постороннему человеку о секретном  совещании  в  Белом
доме... На мой взгляд, это непростительно, говорю вам честно.
   - Теперь я это вижу, сэр, - сказала  она.  -  Это  все  потому,  что  я
думала, Баттер ничего не смыслит в политике  и  ничего  не  станет  никому
пересказывать. И еще мне казалось, что она  понимает:  разговоры  о  Белом
доме не должны выходить за стены нашей квартиры. Даже сейчас трудно в  это
поверить... Если бы вы ее знали, господин президент, вы бы меня поняли.
   На какое-то время он задумался.
   - Джилл, - спросил он, - чем эта мисс Баттер зарабатывает на жизнь? - и
едко добавил: - Торгует вразнос марихуаной? Или продает свои скульптуры?
   Джилл покачала головой.
   - Нет, она получает жалованье, служит секретаршей, кажется, в МСКО.
   - МСКО? - спросил президент.
   -  Да,  сэр.  Международная  служба  культурных  обменов.  Это  частная
организация. Они приглашают артистов и музыкантов к нам, а наших  посылают
за границу.
   Роудбуш нахмурился.
   - И давно мисс Найгаард живет с вами?
   - Вернее сказать, я живу у нее, - ответила Джилл. - Это ее квартира.  Я
к ней переехала, ну, наверное, года  два  назад,  когда  моя  знакомая,  с
которой мы вместе жили, вышла замуж.
   Разговор пошел легче, хотя президент ни  на  секунду  не  позволял  нам
забывать, что он в этом деле потерпевшая сторона и страдает по нашей вине.
Под конец Роудбуш сказал, что, учитывая положение Джилл  в  Белом  доме  и
нарастающее напряжение предвыборной кампании, ей  благоразумнее  сразу  же
переехать. Джилл поспешно согласилась.
   - Арендный договор на имя Баттер, - сказала она. - Я заплачу свою  долю
за месяц вперед и завтра же переберусь, если мой босс  даст  мне  выходной
день.
   Я живо согласился.
   Затем мы заговорили о мисс Найгаард.  Несомненно,  она  все  передавала
людям Уолкотта либо сама, либо через какого-то посредника.  Нам  было  все
равно, как она это делала. Главное - предотвратить  утечку  информации.  В
отношении самой мисс Найгаард президент  ничего  не  хотел  предпринимать.
Случившегося не поправишь, а больше она нам вредить не  сможет.  Однако  я
настаивал: надо побольше узнать о Баттер. Сама мысль, что эта дилетантка с
тяжелым подбородком - Баттер никогда не вызывала у меня  теплых  чувств  -
подложила нам с Джилл такую свинью,  приводила  меня  в  ярость.  В  конце
концов президент разрешил мне произвести расследование, если только оно не
отнимет слишком много  времени.  Его  больше  волновала  предстоящая  речь
Калпа. Точное описание нашего "кризисного" совещания покажет всем,  что  в
нашем лагере царит разброд и уныние. А сообщение  о  моей  угрозе  уйти  в
отставку только подольет масла в огонь.
   - Придется вам с этим повозиться, Джин, - сказал Роудбуш.
   - Ничего, я уже  знаю,  что  буду  делать,  -  ответил  я.  -  Калп  не
пользуется  доверием  в  нашем  лагере.  Его  корыстные  и   злоумышленные
намерения очевидны. Мы не собираемся комментировать  политические  нападки
оппозиции, какими бы нелепыми они ни были. Точка.
   - Надеюсь, все обойдется, - сказал президент, но в голосе  его  звучало
сомнение.
   Он встал, обошел стол и пожал мне руку.
   - Извините меня, Джин.
   - Это моя вина, господин президент!
   Джилл тоже робко протянула руку. Президент пожал ее и потрепал Джилл по
плечу.
   - Отныне никаких Баттер, договорились? И не болтайте больше.
   - Отныне и во веки веков, - сказала она. - Я не  разговариваю  даже  во
сне.
   Едва мы вернулись в пресс-бюро, Джилл задала мне жару:
   - Ну, мой честный преданный рыцарь, что скажете? Едва его  прижали,  он
сразу закричал, что это я виновата! А почему ты решил, что все  разболтала
именно я? Ты сам ни с кем больше не говорил об этом?
   - Я говорю о подобных вещах только с теми, кому верю, -  ответил  я.  -
Чего  не  скажешь  о  тебе,  болтушка...   Выбрать   Баттер   Найгаард   в
наперсницы!.. Господи, Джилл, неужели ты здесь ничему не научилась?
   - Кое-чему научилась. Я узнала тебя,  Джин  Каллиган.  По-видимому,  ты
легко теряешь веру в своих друзей.
   Логика у нее была чудовищная, но я не дал сбить себя с толку.
   - А когда ты выболтала ей последние новости? Прошлой ночью?
   Она скрестила руки и обожгла меня взглядом.
   - Я могла бы не отвечать, но отвечу.  Мы  говорили  с  ней  позапрошлой
ночью, после совещания  и  твоего  заявления  о  том,  что  ты  уходишь  в
отставку. А прошлой ночью, к твоему сведению, Баттер не было в городе.
   Я подумал, что в таком случае Джилл могла  бы  позвонить  и  пригласить
меня к себе. Эта  мысль  разозлила  меня  не  меньше,  чем  ее  остроумное
заявление, будто во всем виноват я, а не она.
   - А куда она отправилась? - спросил я.
   - Понятия не имею.
   - Ладно, позвони-ка этой Баттер-таттер на работу. Я хочу  поговорить  с
ней по телефону.
   Она бросила на меня уничтожающий взгляд, однако села  за  свой  стол  и
принялась названивать.
   - Она еще не вернулась, - сказала Джилл через некоторое время. - Из  ее
конторы отвечают, что она должна прибыть на Национальный аэродром в  шесть
тридцать восточным  рейсом  номер  семьсот  два  из  Чарльстона,  Западная
Виргиния.
   Былой полицейский азарт пробудился во мне.
   - Узнай, откуда прибывает в Чарльстон рейс семьсот два.
   Вскоре она ответила:
   - Из Хантингтона, а туда - из Луизвилла.
   - Луизвилл, - повторил я.  Поймав  многозначительный  взгляд  Джилл,  я
понял, что ей пришла в голову та же самая мысль. - Интересный завязывается
узелок.
   - Баттер Найгаард, - сказала она шепотом, но в ее  шепоте  прошелестели
отравленные стрелы.
   Некоторое время мы работали молча, затем Джилл подошла к моему столу.
   - Я хочу попросить  прощения,  -  сказала  она.  -  Мне  бы  сходить  к
психиатру, должно быть, я тронулась, если могла так  довериться  Баттер...
Я-то думала, что могу с ней говорить, как с тобой! Этого никогда больше не
будет. Джин.
   - Хорошо, - сказал я, подавив  желание  прочесть  ей  нотацию.  Упреков
президента было, пожалуй, вполне достаточно  для  одного  дня.  -  Забудем
сейчас об этом. Я хочу послушать, что скажет сама Баттер.
   Я  решил  встретить  курильщицу  зелья  в  аэропорту.   Послеполуденная
пресс-конференция прошла как и в предыдущие дни  -  я  отделался  обычными
синяками и шишками, - а затем я отправился за своей машиной на  стоянку  в
западном служебном секторе. Хотя мне в  Белом  доме  полагалась  машина  с
шофером, я редко ею пользовался. Делал  вид,  будто  мне  нравится  самому
сидеть за рулем. Но в действительности, принося эту  небольшую  жертву,  я
чувствовал себя скромным и добродетельным, а этими качествами я, право же,
не был обременен.
   Я пересек Потомак,  наслаждаясь  запахами  догорающей  осени  и  свежим
ветром, который порывами налетал на реку. В запасе у меня  было  несколько
минут. Я остановился перед  утиным  садком  возле  въезда  в  Национальный
аэропорт и залюбовался синекрылыми чирками, красными  утками  и  кряквами,
которые плескались в водоеме. Предвечернее  солнце  зажигало  пурпурные  и
розовато-лиловые блики на  глянцевых  зеленых  головках  селезней,  и  эта
сверкающая их пестрота  и  безмятежность  дня  постепенно  заставили  меня
позабыть шум и гам пресс-конференции.
   Стоя за решеткой у входа N_12, я делал вид, что просматриваю  последний
выпуск "Стар".
   Баттер появилась  на  трапе  где-то  в  середине  цепочки  спускающихся
пассажиров. Волосы ее были гладко зачесаны назад по моде "конский  хвост".
На губах, как всегда, ни  следа  помады,  пористая  кожа  лица  напоминала
бетонное покрытие дорог. На ней был грязный плащ, на ногах -  растоптанные
мокасины. Баттер относилась к тем женщинам,  которые  стараются  выглядеть
как можно непривлекательнее, словно бросают вызов мужчинам:  полюби,  мол,
меня за одну мою душу!
   Я двинулся вперед, но тут заметил, что Баттер остановилась  у  подножия
трапа и оглядывается. Вскоре к ней присоединился мужчина. Пожилой  толстяк
с багровым лицом без единой морщинки. Я видел  его  в  Вашингтоне  десятки
раз. Это был сенатор от Небраски Оуэн Моффат, лидер  оппозиции  и  главный
стратег Уолкотта.
   Я сразу отвернулся, поднялся по лестнице и спрятался  в  нише  в  конце
длинного зала, в котором пассажиры получали багаж. Баттер и  Моффат  вошли
вместе, подхватили чемоданы и направились к веренице такси. Держались  они
запросто, словно дедушка с внучкой. Я  скользнул  за  руль  своей  машины,
оставленной на  разлинованной  внутренней  стоянке,  и,  заметив  такси  с
Моффатом и Баттер, последовал за ними на приличном расстоянии.
   Так мы проехали мост 14-й стрит, пересекли  вашингтонский  мемориальный
комплекс и выехали на 15-ю стрит. Такси свернуло  прямо  на  Джи-стрит,  и
здесь Баттер вылезла перед старым зданием Олби-билдинг.  Она  помахала  на
прощание рукой сенатору и прошла - или, вернее, я бы сказал, проковыляла в
своих мокасинах - внутрь здания. Я обогнул  квартал,  поставил  машину  на
стоянку на Ф-стрит и вернулся пешком к Олби-билдинг.
   Международную службу культурных обменов я отыскал в указателе на  стене
холла и поднялся в лифте на пятый этаж. Я не  очень-то  старался  остаться
незамеченным, поскольку в старом Олби было множество редакций  газет,  все
работники которых знали меня в лицо. Рассчитывать  можно  было  только  на
удачу.
   Повезло мне гораздо больше, чем я надеялся. Разыскивая N_513,  я  пошел
не по той стороне коридора и вместо этого набрел на  N_512.  На  маленькой
табличке под этим номером, на металлической пластинке величиной не  больше
спичечного коробка было выгравировано "Фонд  Поощрения".  Меня  бросило  в
жар. На двери не было звонка, и я попробовал ее открыть. Она была заперта,
очевидно, рабочий день уже кончился. Сколько я ни  стучал,  мне  никто  не
ответил.
   N_513 я нашел  на  другой  стороне  коридора.  Дверь  украшала  большая
пластинка полированной  меди  с  полным  названием  "Международная  служба
культурных обменов". С минуту я смотрел на  нее,  думая  о  "Поощрении"...
Мигель и его приятели-физики... Операция  "Мухоловка"...  ЦРУ.  Но  Мигель
говорил, что фонд Поощрения находится в Нью-Йорке. Предстоящая  встреча  с
мисс Найгаард приобретала все больший интерес.
   На двери "культурных обменов" был звонок. Я  нажал  его  дважды.  Дверь
открылась, и передо мной предстала Баттер в розовой блузке  и  вельветовой
юбке, которая на дюйм не доходила до колен.
   - Что, попали не к той девушке? - спросила она.
   Улыбка у нее была хитрая, понимающая, словно  мы  с  ней  вдвоем  знали
какую-то тайну. Я всегда подозревал, что  наша  связь  с  Джилл  приводила
Баттер в состояние нездорового возбуждения.
   - Входите, - сказала она довольно радушно. - Мне  кажется,  вы  еще  не
видели мою контору.
   Она провела меня через комнату с двумя пустыми письменными  столами  во
внутреннее помещение, оклеенное обоями со странным  рисунком  -  пурпурные
бамбуковые заросли и среди них - розовые голубки. Одну стену  от  пола  до
потолка занимал книжный шкаф, напоминавший ступенчатую пирамиду. На  полке
у окна стоял  ряд  статуэток  доколумбовой  эпохи  из  красноватой  глины.
Некоторые  из  них  плотоядно  таращились,  словно  при   виде   какого-то
соблазнительного зрелища. Стол Баттер был завален проспектами, письмами  и
газетами.
   Напротив ее стола стояло несколько предметов из гнутого железа:  низкая
скамеечка, два стула и стеклянный столик,  крышка  которого  держалась  на
одном железном пруте. Мы сели, и Баттер закурила сигарету.
   - Так что у вас случилось, Джин? - спросила она. - Семейные  неурядицы,
и вы пришли поплакаться к старшей сестре? (К старшей!  Баттер  было  всего
двадцать шесть лет!)
   - Нет, никаких сердечных травм, - ответил я. - Речь  совсем  о  другом.
Найдется у вас несколько минут?
   - Разумеется. - Она заинтересовалась.
   - Ну что ж, в таком случае... - я оглянулся.  -  А  у  вас  тут  уютное
гнездышко. Вы давно здесь работаете?
   - Почти три года, - ответила она. - Да, здесь неплохо. Куда лучше,  чем
служить в каком-нибудь затхлом правительственном склепе.
   - Да, конечно. Вы ведь были на государственной службе. Только  в  каком
департаменте? Я, по-моему, знал, да забыл.
   Она отмахнулась.
   - Вспоминать противно, такая была  тощища?  Я  работала  при  комиссии,
что-то вроде ИКК [Интерстейт коммерс каммишн - Комиссия  по  регулированию
торговли между штатами]. Нет, здесь  мне  по-настоящему  нравится.  К  нам
такие типы заходят сюда! Не соскучишься.
   - А откуда  ваша  контора  берет  средства?  -  спросил  я.  -  Частные
пожертвования?
   - В какой-то мере, - ответила она. - Но в основном деньги  мы  получаем
от разных фондов.
   - От фонда Поощрения? - спросил я как можно небрежнее.
   Она нахмурилась и сделала быструю затяжку.
   - Да, а в чем дело? Откуда вы знаете?
   - Нет ничего проще: я видел название на двери N_512, через коридор.
   - О-о-о! - равнодушно протянула Баттер,  но  я  почувствовал,  как  она
насторожилась.
   - А я думал, фонд Поощрения находится в Нью-Йорке.
   Это ее удивило.
   - Находился раньше, но в прошлом месяце они перебрались сюда.
   - Я почти ничего не знаю об этом фонде, - сказал я. -  Что  это  такое?
Какое-нибудь семейное заведение? Чье-нибудь наследство?
   -  Нет,  -  она  сильно  затянулась.  -  Главным  образом  это   деньги
бизнесменов, которые хотят благотворительностью  облегчить  свою  совесть.
Директор у них мистер Мори Риммель, человек бывалый. Но его здесь  нечасто
застанешь. Со всем справляется одна секретарша.
   - Как же, знаю, Мори Риммель, тот  самый  парень  с  лицом,  как  луна,
который искал Грира в первую ночь в "Неопалимой купине".
   Она кивнула.
   - Он самый, - сказала она. - Честно говоря, Риммель не в моем вкусе, но
он поддерживает наши планы и не брюзжит.
   - Кстати. Баттер, я как раз хотел с вами поговорить о Стивене Грире.
   Это возымело действие. Лицо ее окаменело, и  она  сделала  две  быстрые
затяжки.
   - Вот как?
   Я решил рискнуть:
   - Вы не можете мне сказать, что вы делали в Луизвилле вчера и сегодня?
   Она вспыхнула.
   - Кто вам сказал, что я была в Луизвилле?
   - Неважно. Я спросил: чем вы там занимались?
   - Вам нет никакого дела до того, где я была и  чем  занималась.  -  Она
жадно затянулась, отбросила сигарету и с вызовом посмотрела на меня. - Что
все эта значит, Каллиган?
   - Вы одна путешествовали?
   - Хватает же у вас наглости! - Голос ее стал пронзительным. - Если  это
допрос, то знайте, - Маккарти, слава богу, давно умер!
   Я уже думал, что сейчас меня выставят, но, очевидно, вирус  любопытства
оказался сильнее ее злости.
   - Баттер, - твердо сказал я, -  как  вам  известно,  у  нас  в  разгаре
предвыборная  кампания,  а  я  получил  сведения,  что  вы  в  сговоре   с
приближенными людьми сенатора Уолкотта.
   - Это просто смешно! - она  фыркнула.  -  Мне  наплевать  на  политику.
Никогда не интересовалась ею я не собираюсь... Впрочем, это тоже  не  ваше
дело.
   -  Я  вам  не  верю.   Полагаю,   ваша   поза   богемной,   аполитичной
художницы-дилетантки - сплошная фальшь. А в Луизвилле вы были  в  компании
одного маститого сенатора, чтобы передать свой маленький  пузырек  с  ядом
лично мистеру Хиллари Калпу. Я думаю...
   - Довольно! - Она вскочила и скрестила  руки  на  розовой  блузке.  Вот
когда она решилась выставить меня. - Вам лучше уйти!
   Я медленно поднялся.
   - Вы можете спать с моей подругой, на это вас еще  хватает,  -  сказала
она, - но запугать мена - это уж вам не по зубам.
   - Сказано вежливо и ясно.
   Вступать в словесную дуэль с женщиной? Нет, я не стал и пытаться.
   - Должен сказать вам только одно, Баттер. Завтра Джилл уезжает от  вас.
Она больше не хочет, чтобы ее доверительные  разговоры  о  Белом  доме  вы
передавали Оуэну Моффату, Хиллари Калпу и Мэтти Силкуорту.
   - Джилл Николс и сама может сказать мне о своих планах. -  Она  стояла,
все так же скрестив руки, только теперь склонила набок  голову.  -  А  что
касается ваших намеков, то это клевета. На вашем месте я бы поостереглась.
Еще  одно  подобное  обвинение,  и   я   обнародую   кое-какие   факты   о
пресс-секретаре Белого дома и его Лолите [Лолита  -  героиня  одноименного
романа В.Набокова].
   - Вот уж это меня меньше всего пугает, - сказал я. - А  на  вас  весьма
похоже: распускать сплетни обо всем, что вы узнаете.
   - Каллиган, - сказала она, - вы подлец.
   - Ну, Баттер, вы могли бы придумать что-нибудь позабористее!  Откуда  у
хиппи такие старомодные выражения?
   - Убирайтесь отсюда! - Яда в ее голосе хватило бы  на  дюжину  гремучих
змей.
   - Я ухожу. - Но в дверях я обернулся и спросил: - Кто такой Ник?
   Она была поражена, потом вдруг  так  внезапно  пришла  в  ярость,  что,
окажись у нее что-нибудь под рукой, она, наверное, запустила бы мне это  в
голову. Баттер пробормотала что-то невнятное, - я разобрал только  "что  б
ты..." и какие-то непристойности.
   Я посмотрел на нее. Бугристое лицо ее было  искажено  злобой.  Затем  я
прошел через переднюю комнату и захлопнул за собой дверь. Казалось бы, эта
стычка должна была принести мне облегчение, но я его не испытывал.
   Когда я вернулся в Белый дом, в западном крыле  не  оставалось  никого,
кроме ночных агентов охраны и полицейских. Джилл, все  служащие  и  пресса
удалились на покой, наша лавочка опустела. Я дозвонился до президента:  он
был в спальне и переодевался к обеду. Роудбуш выслушал меня, не перебивая.
   - Таким образом, - закончил я, - очевидно, что мисс Найгаард все  время
информировала обо всем штаб Уолкотта, а сегодня, наверное, также и Калпа в
Луизвилле. Весьма вероятно, что  она  осведомительница  ЦРУ,  оплачиваемая
через Поощрение, а может быть, и по ведомости.
   - Это просто невероятно, - сказал он. - Артур  дал  мне  слово  закрыть
фонд Поощрения.
   - Не совсем так, сэр, - поправил я. - Насколько я  знаю,  это  обещание
касалось только субсидий физикам. Вспоминаете? Ингрем сказал:  "Поощрение"
больше не будет финансировать молодых  ученых".  Мне  не  пришло  тогда  в
голову, что они начнут работать в других кругах.
   - Да, вы правы. Артур ловко изворачивается.
   И только тогда до меня дошла вся чудовищность ситуации: одна  из  наших
секретных служб через своего рода живой подслушивающий аппарат шпионила за
самим президентом Соединенных Штатов Америки!
   - Может быть, я ничего не понял, - сказал я. -  Все  слишком  запутано.
Наверное,  надо  было  проверить,  где  мисс  Найгаард  работала   раньше.
По-