ать. А так - забрели любопытствующие и едят  жирные  гусиные
полотки, запивая тёмным баварским пивом.  Немецких  пивнушек  в  русском
секторе почитай что и нет, кому они нужны, если  за  настоящей  немецкой
кухней за минуту можно дойти  в  Германию.  Это  только  в  американском
секторе  понапихано  всякой  всячины  -  и  китайские  ресторанчики,   и
итальянские  пиццерии,  и  даже  трактиры,  имеющие   самое   отдалённое
отношение  к  русской  кухне,  зато  вполне  отвечающие   представлениям
рядового американца.
   Илья  Ильич  приготовился  было,  используя   свой   дар   полиглота,
объясняться с официанткой, однако обошлись без его помощи, кружки пива и
полотки возникли как бы сами собой.
   - Так и что тебя озарило? - тихо спросил Илья  Ильич,  держа  гусиную
грудку возле  рта,  так  чтобы  со  стороны  было  не  видно,  что  двое
разговаривают. А то ведь кто его знает, может, и впрямь у Илюхи появился
секрет, который ни за какие мнемоны не купишь.
   - Ай, глупости всё это! - Илюшка махнул рукой. - Просто подумал,  что
если у этих на стенах и  впрямь  чувства  обострены,  то  они  прекрасно
видели, что мы готовимся к штурму. Команды шёпотом передавались,  а  они
их слышали и были готовы. Вот если ввести систему условных  знаков...  А
потом понял, что ерунда. Опытный солдат шкурой чует, когда ему опасность
грозит. Поймут безо всяких шепотков. И всё-таки мушкетёра  на  стене  мы
видели,  значит,  есть  у  них  в  обороне  щёлочка.  Мизинчик  бы  туда
просунуть, а там - расшатаем...
   - Что расшатывать-то? - Илья Ильич  покусал  губу,  стараясь  почётче
сформулировать свои сомнения. - Ну, пробьётесь вы туда, поскидываете  со
стен меднобородых, встанете сами, не с луками и копьями, а с базуками  и
пулемётами. Что с того изменится? У вас будет работа: на потеху гуляющим
торчать, а Цитадель как стояла, так и будет стоять, потому что не вы  её
охраняете, а она вас кормит. Это же диалектика.
   - Изменится, - упрямо сказал сын. - Те, которые за стенами  живут,  -
это же элита. Это мы тут лямишку в день платим за право  дышать,  а  те,
кто в Цитадели, отдают куда больше,  за  спокойствие  платят,  за  право
личной жизни. А собранными деньгами, пусть  не  всеми,  но  значительной
частью, распоряжается охрана. На эти деньги  можно  не  только  Цитадель
украсить,  но  и  Город.  Помощь  эфемерам  организовать,  да  и  просто
обустроить всё как следует. Ты знаешь, в азиатских кварталах до сих  пор
полно трущоб, люди среди такого убожества ютятся,  представить  страшно.
Хотя... эти люди просто не знают, что  можно  иначе  жить.  Моя  комната
какому-нибудь бошу тоже трущобой покажется. Но  ведь  есть  и  настоящие
бедняки, которые и не живут, и не рассыпаются.
   - Понятно, понятно... - покивал Илья Ильич. - Эфемерам помогать - это
хорошо. А через сотню лет их наберётся несколько  миллиардов  -  что  вы
тогда с ними делать будете? Каждому лямишку в день за то, что дышишь, да
какую-нибудь мелочишку, чтобы  покушать.  Спать  им  в  нихиле  тоже  не
годится - значит, ещё тратиться пусть на плохонькое, но жильё.  Миллионы
мнемонов на поддержание трущоб...  поверь,  ты  очень  быстро  примешься
списывать лишние рты. Начнёшь выбирать, кто жизни достоин, а  кто  -  не
очень. И будут вас бояться и ненавидеть. Нет, лучше уж вот  так,  ничего
не мочь, совесть целей останется.
   - Ты, между прочим, при жизни пенсию получал чуть не четверть века, -
хмуро напомнил сын.
   - Получал. Но не потому, что я её заработал, а потому, что  смертный.
То есть я её, само собой, заработал, но не вечную.  А  жили  бы  старики
вроде свифтовских  струльбругов,  то  им  бы  пенсии  не  платили,  будь
спокоен.
   - Экой ты... трезвомысляший, - сказал Илья-младший.
   - На том стоим. Я строитель, дорожник и привык думать о  последствиях
своей работы. А то поплывёт покрытие в первую же распутицу.
   Илюшка хотел что-то возразить, даже по лицу было видно, что возражать
собрался, но тут их прервали:
   - Илье Ильичу горячий привет!
   Подошедшая  девушка  была  незнакома  Илье  Ильичу:   либо   изменила
внешность до неузнаваемости,  или  непристойно  омолодилась.  Во  всяком
случае, на вид ей было лет пятнадцать,  а  это  не  слишком  характерный
возраст для города мёртвых. Лишь затем Илья Ильич понял, что  незнакомка
кличет по имени-отчеству не его, а Илюшку, который ведь тоже Илья Ильич.
   - Антуанетте Арнольдовне горячий  привет!  -  отозвался  Илюшка  явно
кодовой фразой.
   Боже, эта фря ещё и зовётся Антуанеттой Арнольдовной! Хороши у Илюшки
знакомые девушки, недаром он  морщился,  когда  его  спросили  о  личной
жизни.
   Очевидно,  Илья  Ильич  не  сумел  скрыть  чувств,  потому  что  юная
Арнольдовна резко обернулась, пристально посмотрела  на  Илью  Ильича  и
сказала совершенно обычным голосом:
   - А вас я не знаю, первый раз вижу. Вы Илье друг, да?
   Илья  Ильич  пожал  плечами,  как   бы   говоря,   что   нет   ничего
удивительного, что кто-то с ним не знаком, а вот кем он приходится Илье,
это никого не касается. Раз за  одним  столиком  сидят,  то  знакомы,  а
третий в мужском разговоре будет лишний, даже если внешность  у  лишнего
тянет на три сотни мнемонов.
   Антуанетта вздохнула очень натурально,  произнесла:  "Тогда  не  буду
мешать" - и не просто отошла, а  вовсе  вышла  из  кабачка,  звякнув  на
прощание дверным колокольчиком.
   Надо же, деликатная девица оказалась. Илья Ильич почувствовал  что-то
похожее на укор совести.
   - А может быть, ты и прав, - подал голос Илюшка. - Ничего  больше  не
умеем, вот и ходим войной на неприступную крепость. А другие  живут  как
люди, стариков своих поддерживают, в Обработку скатиться не  дают.  Один
мой сосед, он физиком при жизни был, всё опыты ставит, пытается  природу
нихиля определить. Но тот не даётся. У нихиля собственных  свойств  нет,
так он любые воображаемые свойства принимает. Горячий  нихиль,  зелёный,
жидкий... Представляешь зелёный цвет сам по себе, без носителя? Вот и  я
не представляю. А сосед чего-то мудрит с этими качествами - и  счастлив.
Потом ему, конечно, надоест, да и мнемоны  кончатся.  Успокоится  мужик,
пообнищает, скатится  в  Отработку,  а  там  и  в  нихиль  свой  любимый
превратится. Меня та же судьба ждёт, только  я  не  опытами  балуюсь,  а
военными прожектами маюсь. Но, пока жив, буду прожекты строить.
   - Ну, так уж и прожекты... Сам же сказал, брали её триста лет  назад.
Расскажи-ка ты мне, что известно про оборону этой твоей Цитадели  и  как
вы её взять пытались. У меня боевой опыт какой-никакой тоже  имеется,  к
тому же я не просто пехтура, а сапёр. Может быть,  подрыться  можно  под
стену или ещё как-нибудь подкузьмить. Рассказывай,  не  стесняйся,  а  я
заодно послушаю, какие у вас разведанные собраны.
   Домой возвращались уже под вечер. Илью Ильича, не спавшего предыдущую
ночь, качало от усталости, да и Илюшка позёвывал.  За  день  они  успели
побывать в нескольких секторах  Города  и  заглянуть  в  Отработку,  где
жители уже не делились по нациям, а просто дотягивали отпущенные дни кто
как умел. Кварталы Отработки охватывали Город широким  кольцом,  подобно
тому как пятна  свалок  окружают  мегаполис,  только  здесь  на  помойке
оказались не испорченные вещи,  а  позабытые  люди.  Сквозь  истоптанную
мостовую проглядывал нихиль, дома казались ветхи, да и не дома это были,
а какие-то блоки, фрагменты, выдавленные на окраину,  подобно  тому  как
живой организм гноем изгоняет вонзившуюся занозу.
   Люди, которые  проживали  здесь  последние  лямишки,  давно  оставили
всякие попытки устроиться и заработать на  жизнь.  Именно  на  жизнь,  в
самом прямом смысле этого жестокого слова. Не  сыщешь  лямишки  -  нечем
станет дышать, терпеливо ждущий нихиль, которым наполнена река забвения,
задушит, растворит, уничтожит. Никем ты был, в ничто и обратишься.
   Старики,  очень  много  стариков...  Когда-то   они,   должно   быть,
омолаживались, ходили по улицам, радуясь второй нечаянной жизни,  сидели
в кафе, любили друг друга, ссорились  и  ненавидели,  старались  уязвить
противника  ловкой  интригой  или  колкой  шуткой,  искали  работы,   не
заработка даже, а возможности применить то, чему научились в  предыдущей
жизни. Сейчас каждый из них точно знал, сколько лямишек остаётся в тощем
кошельке, и, несмотря ни на что, каждый продолжал надеяться.
   Илья Ильич, сроду не подававший нищим, проходя сквозь  этот  квартал,
роздал с полсотни лямишек. Никто не протягивал руки за подаянием, просто
холодом обдавало от взглядов. Так смотрят бездомные  кошки  и  скорбящие
богоматери со старых икон.
   - Понял теперь, почему я успокоиться не хочу? - спросил Илюшка, когда
развалины Отработки остались позади и они вошли в русский сектор.
   - Понял, не дурак, дурак бы не понял... - механически отшутился  Илья
Ильич, думая о своём.
   И не желая разговора на тягостную тему, спросил:
   - А что за девчонка к тебе подлетела?
   - Так, случайная знакомая... здешняя. В "Дембель" она порой  заходит,
вокруг парней вертится, а приткнуться не может. Я её и  запомнил  только
потому, ну... я тебе  говорил,  что  запоминаю  всех,  с  кем  хоть  раз
поговорить довелось. А так, считай, мы и не знакомы.
   - А чего ж приткнуться не может? Внешность у неё  хороша,  даже  если
всё это макияж, то нестандартный, на заказ делан. На такую парни липнуть
должны.
   - Так она же не проститутка, а из тех дур, кто хочет семью  и  любовь
до гроба.  А  семьи  в  том  мире  остались,  тут  прочную  семью  редко
встретишь, такую, чтобы в прежнюю  жизнь  корни  не  уходили.  Опять  же
возраст. Молодая девушка из себя инженю корчить не станет, значит,  этой
не меньше пятидесяти лет. Я имею в виду тех, прижизненных лет. Да небось
ещё и старой девой была... Нет, я от таких стремглав бегу.
   - Ясно... - протянул Илья Ильич и добавил невпопад:
   - А Цитадель мы с тобой возьмём. Кажется, понял я, в чём тут секрет.
 
ГЛАВА 5 
 
   К удивлению Ильи Ильича, сын остался  безразличен  к  обещанию  взять
Цитадель силами двоих человек. Они пришли домой, попили чаю  и  улеглись
спать, так и не обсудив свежеизобретённый план. Илье Ильичу пришлось  на
следующий день напоминать сыну о своих словах.
   - Все новички думают, что  им  удастся  Цитадель  нахрапом  взять,  -
снисходительно объяснил Илюшка. - Я тоже  так  полагал.  И  тоже  первым
делом начал придумывать, как  бы  под  стены  тихой  сапой  подкопаться.
Только ничего не получится, там и без  нас  рыли.  Нихиль  разгребать  -
милое дело, хоть на километр рой,  туннель  выходит  ровный,  гладкий  и
никуда не ведущий. Ну, скажем так, фундамент Цитадели глубже  уходит,  а
уж его тебе даже поцарапать не удастся.
   - А если взорвать?
   - Мощность взрывчатки зависит от того, сколько ты в неё денег вложил.
У защитников денег больше. Так что, взрывай - не взрывай, а стена  будет
стоять как стояла. Фейерверк получится знатный, это верно,  а  больше  -
ничего.
   - Понятно. Я ждал чего-нибудь подобного. В конце концов, всё, что тут
есть  материального,  существует  лишь  благодаря  мнемонам,  значит,  и
отталкиваться  следует  от  мнемонов  в  чистом  виде,  а   не   от   их
материального воплощения.
   - Красиво излагаешь, - улыбнулся сын. - Мы эту  нехитрую  премудрость
на  своих  шкурах  постигали  во  время  Афганского  прорыва.  Потому  и
выискиваются способы  не  силой  прорваться,  а  обманом.  Серёга,  вон,
собирается с  трапеции  прыгать.  Знает,  что  ничего  не  получится,  а
мудрует, расчёты какие-то приводит, запаздывание высчитывает...  Поможет
ему это запаздывание... Против лома нет приёма.
   - Есть.
   - Другой лом, что ли? Где ты такую прорву денег возьмёшь?
   - Зачем лом? Достаточно спицы... если знать, куда ткнуть.
   - А ты уже, конечно, знаешь. Давай, рассказывай, что ты сумел за один
день вызнать...
   Когда Илья Ильич коротко в трёх  словах  изложил  свой  план,  Илюшка
долго молчал, затем сказал:
   - Всё равно ничего не получится. Нутром чую, что-то здесь не так.
   Илья  Ильич  пожал  плечами  и  не  ответил.  Помолчали.  Потом,  под
незначащие разговоры, позавтракали. Никогда в реальной жизни Илье Ильичу
не удавалось нормально пожарить яичницу  с  ветчиной,  и  сейчас,  когда
ничего он не жарил, а лишь придумывал, глазунья получилась разом горелая
и недожаренная. Съели  какая  вышла,  но  кофе,  убийственно  крепкий  и
сладкий, делал уже Илюшка.
   - Дорожных мастеров им не надо, повара из меня не получится, - подвёл
итог молчанию Илья Ильич. - Пойду в управдомы.
   Илюшка протянул  руку,  вытащил  из  ниоткуда  газетный  лист,  бегло
просмотрел, затем предложил:
   - Ну что, хочешь посмотреть, как люди  деньги  зарабатывают?  Сегодня
полуфинал чемпионата по греческому боксу. Билеты мне по карману, так что
пошли, я тебя приглашаю.
   - Бокс вроде английское изобретение, - произнёс Илья Ильич. - Ну, ещё
о французском боксе я слыхал и кик-боксинге - не знаю, что это такое.  А
про греческий не слыхал.
   - А теперь не только услышишь, но и  поглядишь.  -  Илюшка  поднялся,
показывая, что следует поспешить. - Занятная штука.
   Илья Ильич покорно встал и пошёл. Собственно  говоря,  он  готов  был
идти куда угодно, лишь бы рядом с сыном.  Не  хочет  Илюшка  говорить  о
делах - не надо, время терпит.
   Спортивный зал находился в центре города, там, где в  диком  смешении
сливались все сектора. Жилых домов в этом  районе  не  замечалось,  зато
сплошняком  жались  всевозможные  стадионы,  концертные  залы,   строгие
музейные здания и блистающие огнями  кабаре,  короче,  всё  то,  что  не
требует  особого  знания  языков.  Одни   только   театры   предпочитали
располагаться в национальных секторах, хотя чуть  ли  не  каждый  второй
житель города мёртвых был полиглотом.
   - Слушай, - озадаченно спросил Илья  Ильич,  замерев  перед  ампирным
зданием с лепной надписью "Европейское искусство", - а  что,  собственно
говоря, тут выставлено? Подлинники все в том мире остались.
   - Авторские копии, - пояснил Илюшка. - А есть и  новые  произведения,
которые уже здесь созданы. Художники-то, те, кто не забыт,  все  у  нас.
Кое-кто бросил работать, а другие - пишут. Для души или  на  заказ,  кто
как захочет. Можно заказать собственный портрет работы Ван Дейка - всего
полтораста мнемонов, я узнавал.
   - Под Ван Дейка или сам Ван Дейк будет писать? - уточнил Илья Ильич.
   - Сам. Тут с этим строго, подделки определяются на раз.
   - Потом надо будет сходить, посмотреть... Дорого это?
   - Нет, Какие-то гроши. Художники тут все знаменитые, им наши  лямишки
не нужны, так что берётся только на поддержание музея,  чтобы  экспонаты
не рассыпались, ну и смотрителям кое-что перепадает.
   - А ты говорил, работы нет. Чтобы смотрителем в музее  быть,  многого
не нужно.
   - Ага. Только мест таких - раз-два и обчёлся. И каждое занято уже сто
лет   как.   Экскурсию   можно   заказать   за   две   лямишки,   доктор
искусствоведения будет по залам водить, лично тебе всё рассказывать. Ему
ведь тоже хочется свои знания к делу приложить, да и  лямишки  нелишними
будут, если этот профессор помер лет полтораста назад. Сочинения его век
не переиздаются, да и не читает их почти никто, вот он и мыкается здесь,
ни живой ни мёртвый, перебивается с хлеба на квас.
   -  Лямишки  -  нелишки...  -  задумчиво  пробормотал  Илья  Ильич.  -
Любопытно получается, гуманитар здесь худо-бедно, но имеет больше шансов
прокормиться, нежели технарь.
   - Ясно дело, - согласился сын. - Тела-то у нас умерли, а души  покуда
нет. А гуманитар, он к душе ближе. Только давай всё-таки пойдём. Хочется
соревнования тебе показать. Очень поучительное зрелище.
   - Что я, бокса не видел? - пожал  плечами  Илья  Ильич,  но  послушно
двинулся за Илюшкой.
   При входе в здание и в обширном вестибюле коловращалась небольшая, но
суетливая толпа. При  виде  вошедших  к  ним  кинулись  разом  несколько
человек, но Илюшка небрежным движением мизинца остановил их всех.
   -  Тотализатор,  -  пояснил  он  небрежно.  -  И  без  того  сплошная
ограбиловка, а уж с жучками связываться - вовсе гиблое дело.  Что-то  не
слыхал я, чтобы  на  этих  тотализаторах  кто-нибудь  разбогател,  кроме
владельцев. Пошли...
   Под  завистливыми  взглядами  собравшихся  Илюшка  выудил  из  кошеля
блестящий мнемон. На мгновение зажал меж ладонями, сказал:
   - Твой.
   - Поберёг бы. - Посоветовал Илья Ильич. - Теперь у тебя  таких  монет
изрядно поубавится.
   - Будет тебе, - грубовато сказал сын. - Сам же не  любишь  мемориалы.
Пошли.
   - Билеты где покупать?
   - При входе в зал. Билетёров там нет, мы же входим в частные владения
и, значит, либо заплатим сколько положено, либо просто не войдём.
   Илюшка продемонстрировал пустым дверям зажатый кулак, и они  вошли  в
зал, где было довольно  много  народу,  хотя  и  не  такая  прорва,  как
ожидалось Илье Ильичу. Во всяком случае, места у самого ринга нашлись.
   Уселись, огляделись. Ринг покуда был пуст,  по  трансляции  тараторил
диктор, перечислявший победы и звания некоего Апеллеса, о  котором  Илья
Ильич в прежней жизни и не слыхивал.
   - Сколько билеты стоят? - поинтересовался Илья Ильич.
   Теперь, когда уже заплачено, можно было и поинтересоваться. И Илюшка,
поскольку уже заплачено, так же спокойно ответил:
   - Пустяки, по тридцать лямишек с носа.  Так  что  у  меня  ещё  сдачи
полный кулак остался. Греческий бокс не  слишком  популярен,  а  вот  на
рыцарские турниры, особенно когда из Цитадели бойцы  приходят...  Баярд,
рыцарь без страха и упрёка, против Генриха  Второго  -  десять  мнемонов
билет стоил. И ничего, раскупили.
   - Был там? - коротко спросил Илья Ильич.
   - Делать мне больше нечего. Туда зажиревшие бездельники рвались,  что
при жизни пороха не нюхали. Вот они любят себе нервы щекотать, тем  паче
что копья у рыцарей не турнирные, а боевые. Убить тут никого невозможно,
а покалечить - запросто. У проигравшего, бывает, вся призовая  сумма  на
лечение уходит.
   - А как же мне говорили, что здесь и ударить никого нельзя...
   - Сейчас увидишь. - Илья кивнул в сторону  ринга,  где  уже  появился
рефери в белом хитоне, а следом и бойцы. Были  они  полностью  обнажены,
мускулистые тела, смазанные маслом, лоснились. Кошели, точно  такие  же,
как и у Ильи Ильича, висели на бычьих шеях, словно оба спортсмена только
что явились в потустороннее царство. Впрочем, мир  ещё  не  видал  таких
пышущих здоровьем покойников. Они были  бы  схожи  как  братья-близнецы,
если бы не чёрная кожа того, что стоял в правом углу.
   - Смотри, - Илюха показал на негра, - этот Свамбо, его при жизни и не
знал никто, ну, только в родном племени да враги, которых он  громил.  А
тут  -  приспособился  и  уже  не  первый  век  кулачными  боями  деньгу
заколачивает. Пять против одного, что он Апеллесу накостыляет,  несмотря
на все его титулы.
   - Какие титулы, ежели ему накостыляют?
   - Олимпийский чемпион, -  с  удовольствием  сообщил  Илья-младший.  -
Настоящий, ещё из тех игр, что в Древней Греции  проходили,  в  Олимпии.
Имя его небось в каких-нибудь  документах  сохранилось,  только  кто  те
документы читает? Раз в год пара лямишек перепадёт - и всё. Такие  здесь
призраками становятся. И жить не живут, и помереть не  могут,  поскольку
память о них не вполне истлела. А  этот  вон  как  лоснится.  Хотя,  как
подумаю, что он уже две с половиной тысячи лет только тем и  занимается,
что кулаками машет да по морде получает... тут еще подумать надо,  стоит
ли так жить.
   Бойцы сняли денежные кисеты, и каждый повесил его на стойке  в  своём
углу.
   "Украсть нельзя, - вспомнил Илья Ильич, -  всё-таки  хоть  это  здесь
правильно поставлено. Хотя если вспомнить, что в реальной жизни  кое-кто
умудрялся своровать память о другом человеке, то, думается, такой тип  и
здесь сумеет чужое умыкнуть".
   Повернувшись  друг  к  другу,  Свамбо  и  Апеллес  проревели  не   то
приветствие, не то вызов на битву