елиры работают, хрустальщики и
художники по фарфору.
   - Чушь какая! - воскликнул  Илья  Ильич,  вспоминая  свой  похудевший
кошелёк. - С жиру народ бесится. Правильно их бригадники потрошат.
   - А ещё  в  дорогих  заведениях  безопасность  на  высоком  уровне  и
приватность обеспечена.
   - Какая безопасность? Что тут вообще можно сделать человеку?
   - В дешёвом кафе подойдёт кто-нибудь и сядет за ваш  столик.  А  вам,
может быть, не хочется, чтобы  он  рядом  сидел.  А  он  ещё  возьмёт  и
примется из вашей тарелки  есть.  Некоторые  этим  промышляют,  особенно
цыгане. А вы ему ничего и сделать не сможете, потому что никакого  стыда
у него нет, а бить его нельзя.
   - Наверняка можно что-то придумать!
   - Давно придумано. Можно за  пару  лямишек  превратить  свою  еду  во
что-нибудь жутко тошнотворное. За это тоже ничего  не  будет,  ведь  это
твоя еда и ты её хулигану не предлагал, он сам хапнул. Но и хулиганы это
знают, поэтому они только один кусок хватают, а потом сидят и смеются. А
некоторые нарочно ещё возьмут, а потом стошнят тебе прямо на  костюм.  И
опять они правы, ведь это ты сделал еду  такой.  Тут  как  ни  верти,  а
безнаказанный хулиган всегда  перед  нормальным  человеком  будет  иметь
преимущество. Поэтому  в  маленьких  закусочных  вроде  вчерашней  редко
бывает больше одного столика.
   - А как же в "Дембеле" обходятся?
   - Никак. Просто ставят блок на нежелательных  посетителей.  Для  всех
вход свободный, а им нужно заплатить такую сумму, что  закачаешься.  Так
что каждый хулиган в каждом ресторанчике может учинить дебош только один
раз в жизни.
   Илья Ильич покивал, соглашаясь, и они пошли дальше. Совсем неподалёку
они сыскали дешёвое заведение, но ни поесть, ни отдохнуть в прохладе  не
сумели. У самых дверей путь им преградила  молодая,  нелепо  накрашенная
девица. Была она столь вызывающе ярка,  что  можно  было  к  гадалке  не
ходить,  что  внешность  свою  корректировала  она   сама   без   помощи
специалистов и даже без доброго совета  человека,  обладающего  хотя  бы
задатками хорошего вкуса. Волосы под платиновую  блондинку,  ярко-чёрные
глаза чуть не в пол-лица, пухлые губки, вывернутые таким бантиком, что и
у кукол не встретишь. На чудо-диву никто не обращал  внимания,  принимая
её за деталь грядущего карнавала. Во время  праздника  некоторые  богачи
специально изменяют внешность, отращивая себе рога, хвосты, всевозможные
горбы, когти и прочие  немыслимые  уродства.  Полностью  переродиться  в
чудовищную химеру могут лишь сновидцы в своём призрачном  существовании,
но вырастить пару рожек способен любой, заплативший по  сто  мнемонов  с
рога, - есть такие специалисты в особо дорогих салонах красоты.
   Разодета бабёнка была под стать своей внешности - в пух и  прах,  что
для карнавала также вполне естественно. Хотя карнавал  ещё  не  начался,
дива была пьяна в дымину, как умеют  напиваться  лишь  русские  бомжихи.
Атропиновые  глазищи  то  начинали   яростно   сверкать,   то   норовили
расползтись в разные стороны, личико,  так  недавно  отреставрированное,
покрывали красные пятна, которые через несколько месяцев беспутной жизни
образуют на нежной коже склеротический рисунок. Платье было измято и  не
перепачкано только  потому,  что  на  мостовых  города  мусор  долго  не
держался, проваливаясь в нихиль.
   И, как и следовало ожидать, заговорила супердива по-русски:
   - Вот они где! - Голос красавица позабыла обновить, и он явно  прибыл
из прошлой жизни: сиплый, прокуренный  и  пропитый  голос  истаскавшейся
алкоголички. - А я вас ищу. Что, не узнали, да? Не узнали...
   Илья Ильич ни мгновения не сомневался, что узнавать ему некого. Ни  в
той, ни в этой жизни не бывало  у  него  подобных  знакомых.  Даже  если
допустить, что голос тоже изменён специально к карнавалу,  то  развязную
хамоватость, исполненную природного свинства, подделать было  бы  просто
невозможно. Искусство имиджмейкеров в этом  вопросе  бессильно.  И  лишь
потом он понял, что хотя обращается встречная шлюха к нему, но вся игра,
ею затеянная, направлена на Анюту. Девушка стояла растерянная,  лицо  её
было  белым,  словно  его  простирали  с  разрекламированным   порошком.
Конечно, ведь  у  неё  есть  способность,  если  понадобится,  мгновенно
вспомнить любого, хотя бы раз встреченного человека. И никакой  маскарад
не позволит остаться  неузнанным.  А  возможно,  здесь  и  нет  никакого
маскарада, скорей всего они встретили одну из подруг Анюты  по  детскому
дому. Какие бы великие педагоги ни пестовали умерших  детей,  неудачи  в
работе всегда возможны,  и  теперь  Анюта  с  ужасом  глядит  на  бывшую
подружку, с которой лучше всего было бы вовсе не встречаться.
   - Простите... -  начал  было  Илья  Ильич  значительным  голосом,  но
говорить ему не дали.
   Девица впервые сфокусировала на нём осмысленный взгляд и произнесла:
   - А бойфренд у тебя ничего, только староват малость. Ну,  да  это  не
беда, омолодится, были  бы  денежки.  А  ты  меня  так  и  не  узнала...
нехорошо, дочура, это же я, твоя мамочка.
   Илью Ильича как обухом по затылку тяпнули. Так, значит,  это  Анютина
мать?! Та самая стерва, которую он желал  бы  в  нихиль  зарыть...  "Ну,
держись, тварюга! Думаешь, ничего тебе не сделаю, налёт интеллигентности
помешает? Ошибаешься... на трассе и не таких бичей  случалось  к  общему
знаменателю приводить".
   -  Так,  -  произнёс  он  резко,  -  значит,  это  вы  и   есть!   Вы
разыскиваетесь по обвинению в убийстве вашей  дочери.  Вы  имеете  право
хранить молчание, однако предупреждаю, что всё вами сказанное может быть
использовано против вас!
   Всё-таки любое знание рано или поздно  бывает  востребовано.  Сколько
одиноких  вечеров  было  убито  перед  голубым  телепузырём  за   унылым
просмотром бесчисленных дюдиков, и вот теперь дурацкая фраза, приехавшая
из  американского  криминального  быта,  пригодилась.   Любопытно,   как
отреагирует на неё пьянчужка.
   - Чего?! - протянула бомжиха. - Ты,  парень,  мне  лапшу  на  уши  не
вешай, я законы знаю, у меня за всё заплачено! Кого это я убила? Вот моя
дочка, живёхонька!.. Ничего ты мне не сделаешь, запомнил? Сам ты убийца,
понял? Я тебя ещё за растление малолетних  привлеку!  Пойдём,  доченька,
угостишь мамочку со свиданьицем... А на  этого  дурака  наплюй,  я  тебе
такого парня найду - закачаешься!
   Анюта пятилась, испуганно глядя расширенными  глазами,  но  по  всему
было видно, что сейчас она сдастся и пойдёт  за  своей  мамашей,  словно
морская свинка на полдник к удаву. А обвинительная  речь,  так  блестяще
начатая  Ильёй  Ильичом,  не  произвела  вообще  никакого   впечатления.
Несомненно, бригадники, сквозь цепкие  руки  которых  прошла  покойница,
обобрали её начисто, но дело своё они знали,  так  что  бомжиха  отлично
усвоила правила нового бытия и была морально готова  к  любому  повороту
событий.
   Впрочем, права есть и у Анюты,  ничего  мамаша  насильно  сделать  не
сумеет,  всё  её  преимущество  в  отсутствии   души   и   беспредельной
хамоватости, а это - не слишком большая сила.
   Илья Ильич наклонился к Анюте, ухватив её за плечо, и шепнул:
   - Блок ставь!
   - Не могу! - простонала девушка.
   - Тогда я сам!
   - Вы чего там сговариваетесь? - возопила бомжиха. - Удрать хотите? Не
выйдет!.. Я законы знаю, ты мне ещё алименты платить будешь, я тебе мать
родная, не кто-нибудь, ты меня вообще содержать обязана!
   В этому времени Илья Ильич управился с блоком. Как ею ставить, он  не
знал и взял за образец блок, стоявший в дверях дорогого ресторана. Денег
Илья Ильич потратил не слишком много, так что и цена входа оказалась  не
так высока: теперь за право поговорить с  дочерью  бомжиха  должна  была
заплатить тридцать мнемонов. И она их заплатила, скорей всего не  поняв,
что слышит предупреждение, а просто решив, что Илья Ильич вздумал чем-то
угрожать ей.
   - Чтоб я ещё платила с родной дочерью  говорить?  -  возопила  она  и
ухватила Анюту за плечо.  -  Идём  отсюда,  а  с  этим  чмом  я  попозже
разберусь!
   В следующую секунду она  беспокойно  завертела  башкой,  почувствовав
потерю денег. Илья Ильич успел отметить мельком, что бригадники  хотя  и
грабят подчистую, но основным навыкам жизни в царстве  мёртвых  обучают.
Он, например, так  и  не  умеет  на  раз  определять  сумму  потраченных
мнемонов, а пьяная стерва делает это с лёгкостью.
   - Ворюга!.. - завизжала мамаша, сверкая глазищами. - Креста  на  тебе
нет! Да я тебе яйца вырву и вкрутую сварю!
   Синие наманикюренные ногти полоснули воздух у самых глаз Ильи Ильича,
но достать не сумели, видимо, в кошеле стервочки уже  недоставало  денег
для решительных действий. Ругаться она ещё могла, а вот вцепиться в харю
- нет.
   Илья Ильич взял Анюту под руку.
   - Пойдём отсюда, - едва ли не повторил он фразу своей  противницы,  -
видеть её не хочу.
   Дюжина лямишек исчезла из  кошеля,  и  бомжиха  беспомощно  завертела
головой, пытаясь сообразить,  куда  подевалась  дочь  со  своим  вредным
ухажёром.
   - Но ведь она сказала, - беспомощно пробормотала  Анюта,  -  надо  её
угостить... она же моя мама...
   - Анюта, я вам потом всё объясню. Это не мать, вспомните, что  она  с
вами сделала. Да подумайте, в конце концов, хочется вам сидеть вместе  с
ней, пить водку и слушать её пьяный бред?
   - Н-нет...
   - Вот и идём отсюда. А она пусть пьёт с кем-нибудь другим.
   К этому времени бомжиха сообразила, что произошло,  вытащила  кошель,
высыпала наличность на ладонь, но обнаружила лишь  несколько  лямишек  -
явно недостаточно, чтобы взламывать чужую оборону.
   - Ограбили!.. - запричитала она. - Караул!
   Прохожие  со  скучающим  любопытством  посматривали  в  её   сторону,
подходить с соболезнованиями никто не торопился.
   -  Да  что  же  это  творится?  -  Две  мутные  слезинки  повисли  на
сантиметровых ресницах. - Родная дочь, дочура мамочку ограбила! Я к  ним
с поцелуями, а они ко мне с х... - На  этом  ригористически  настроенное
мироздание, не дозволяющее оскорблять чужой  слух  непригожими  словами,
обрезало монолог на полузвуке.
   Илья Ильич едва  ли  не  силком  вёл  Анюту  сквозь  предкарнавальную
сутолку. Вид у девушки  был  потерянный,  иногда  она  что-то  беззвучно
шептала, и на ресницах, точно так же как у матери,  поблёскивали  слёзы.
Только  ресницы  были  свои  и  слёзы  -  настоящие,  а  не  выдавленные
алкоголем.  Рассказывают,  будто   некий   естествоиспытатель   полжизни
потратил,  чтобы  установить  биохимическую  разницу  между   искренними
слезами и тем, что выделяется под  действием  лука  и  иных  слезогонных
веществ. В фальшивых слезах больше белка, так что в крайнем  случае  они
оказываются  мутными.  Стоило  тратить  годы,  чтобы  установить   факт,
интуитивно известный всякому?..
   Как всегда, размышление на отвлечённую тему помогло Илье Ильичу взять
себя в руки, и он начал  успокаивать  Анюту.  Должно  быть,  именно  его
бессмысленных слов и не хватало  девушке,  чтобы  окончательно  потерять
самообладание и разреветься.
   Скамеек в бразильском секторе не водилось, в случае нужды  люди  безо
всяких комплексов усаживались на тротуар, но Илья Ильич  зачем-то  тащил
рыдающую спутницу по оживлённой улице, не зная,  что  с  ней  делать,  и
радуясь, что не принято в Городе подходить к незнакомым  и,  тем  более,
интересоваться, что случилось... ведь  тогда  нужно  будет  и  помочь  в
случае нужды.  А  возможно,  попросту  Город  скрыл  от  взглядов  толпы
рыдающую девчонку, чтобы не мешать ей плакать, а им веселиться.
   - Ведь у меня же никого больше нет... - наконец сумела выговорить она
связную фразу.
   Что  можно  было  возразить  на  этот  выкрик?  Илья   Ильич   сказал
единственное, что ему оставалось:
   - А я? Я же никуда не делся.
   - У вас семья, сын... Друзей миллион, вы в прежней жизни вон  сколько
прожили... что я вам...
   И тогда Илья Ильич рассказал, что Илюшки больше  нет...  то  есть  он
есть и даже никогда не умрёт, но и увидеться с  ним  нельзя.  Рассказал,
как ходил к матери, а обнаружил чужую, выжившую из ума старуху  (а  ведь
мать у него была настоящая - не чета стерве, что называла себя  Анютиной
мамочкой). Рассказал, что семья за тридцать лет разлуки сгнила  напрочь,
а  настоящими  друзьями  он  так  и  не  обзавёлся.  Приятели   имеются,
большинство уже давно здесь, а настоящих друзей так и не  нажил.  Дружба
любит постоянство, а он всю жизнь провёл перекати-полем, даже  последние
годы, когда из  колонны  перешёл  в  управление  и  высиживал  пенсию  в
чиновничьем кресле. В ту пору у начальства не стоял вопрос,  кому  ехать
через полстраны с ревизией или на приёмку объекта, посылали Илью Ильича,
зная, что он лёгок на подъём, а дело знает как свои  пять  пальцев,  так
что вокруг  единственного  пальца  его  никто  не  обведёт.  Вот  только
должность такая не способствует  обрастанию  друзьями.  Так  что  вокруг
пальца Илью Ильича  обвела  судьба,  оставив  его  одиноким  как  перст.
Простая,  самоочевидная  ситуация,  которую  легко  можно  объяснить  на
пальцах.
   Конечно, не всё и не так рассказал Илья Ильич, но  главного  добился,
Анюта перестала плакать, а слушала, завороженно кивая головой.
   - Знаете, у кого-то  из  русских  поэтов,  у  Бунина,  кажется,  есть
стихотворение об одиночестве, так оно  кончается  строчкой:  "Хорошо  бы
собаку купить". Но у меня даже собаки не было, куда я её дену со  своими
разъездами? А когда немощь нагрянула, то тем более - сам ног не  таскаю,
какая тут собака... да и была бы  -  сюда  её  не  привезёшь,  хоть  сто
прививок делай и двести справок бери.
   Анюта кивнула в очередной раз и тихо сказала:
   - У воспитанников в детдоме была своя сказка или вроде сказки,  такая
история. Её нельзя чужим рассказывать, поэтому никто и не  знает.  Будто
бы  где-то  среди  нихиля  есть  поляна.  Ты  не  думай,  нам   мультики
показывали, так что я знаю, что такое поляна. Там трава растёт, солнышко
светит и летают бабочки. И нигде нет  ни  одного  человека.  Людям  туда
нельзя, потому что это вроде  Цитадели,  только  не  для  людей,  а  для
животных. Ведь есть же знаменитые животные, которых  помнят  уже  тысячу
лет.
   Главный среди них - Буцефал, конь Александра Македонского. А помогает
ему Инцитат, который был  римским  сенатором.  И  когда  у  какой-нибудь
девочки или мальчика умирает любимая зверушка, она попадает туда. У  них
там мнемонов нету, у них сразу получается для  котёнка  миска  молока  и
диван с подушками, для щенка - косточка, а для лошадей - трава и  речка.
Вот так прямо посреди поляны стоит диван, а на нём лежат кошки.
   - Красиво... - сказал Илья Ильич.
   - А ты не смейся! - почему-то обиделась Анюта. - У нас хоть и  приют,
а всё было: и собака, и кошки. Настоящие,  только  котят  не  рождалось.
Собаку Бурбас звали. Говорят, ей уже больше ста лет. Хозяин у неё  давно
рассыпался, а перед смертью пришёл и подарил её приюту, сказал,  что  не
может больше её содержать.
   - Что ж не продал? - спросил Илья Ильич. Анюта  удивлённо  уставилась
на него.
   - Друзей не продают, - сказала она убеждённо. Они уже  снова  шли  по
русскому сектору, углубляясь всё  дальше  от  центра,  от  ярких  огней,
музыки, от ресторанов и казино, от панорамных кинотеатров, муниципальных
скверов, музеев и памятников. Вокруг скучнел спальный район, где обитают
жители, берегущие каждую лямишку. Дома и  здесь  оставались  элитными  с
виду,  но  почему-то  казались  не  такими  нарядными,  как  в   центре.
Благородная бедность сквозила в  каждом  окне.  Наконец,  возле  одного,
ничем не примечательного дома Анюта остановилась.
   - Вот здесь я и живу, - произнесла она сдавленным голосом.
   Илья Ильич, державший Анюту под  руку,  отпустил  её  и  погладил  по
рукаву, словно успокаивая маленького ребёнка.
   - Идите сейчас, отдыхайте, - произнёс он, почему-то переходя на "вы",
- а завтра всё-таки попытаемся куда-нибудь  сходить.  Главное,  не  надо
бояться, эта женщина сюда не придёт, блок я  поставил  надолго.  Да  она
небось уже и забыла всё как есть, валяется где-нибудь пьяная... Но  если
хотите, я посижу с вами, покараулю немножко.
   - Спасибо, - чуть слышно проговорила  Анюта.  -  Сидеть  со  мной  не
нужно.
   Она повернулась и побежала к парадной.
   - Жду завтра! - крикнул Илья Ильич. Массивная деревянная дверь  гулко
хлопнула. Илья Ильич постоял несколько секунд, глядя на окна и  стараясь
представить, за каким из них живёт Анюта. Потом пожал плечами и пошёл  к
центру, к  бывшему  Илюшкиному,  а  теперь  своему  дому.  Прошёл  шагов
двадцать,  оглянулся,  снова  пожал  плечами.  Странно  было  на   душе.
Девчоночка, годная ему во внучки, если не в правнучки, пробудила чувства
совершенно не отеческие, и только что стоило немалых усилий развернуться
и уйти, не напросившись в гости. Тем более что там, в  квартире,  номера
которой он не спросил, нет строгих родителей и вообще никого.
   - Бес в ребро... - пробормотал Илья Ильич, признаваясь самому себе  в
абсолютно недопустимых  чувствах.  Потом  он  вздохнул,  успокаиваясь  и
представляя, как завтра Анюта  ни  свет  ни  заря  поднимет  его  и  они
отправятся в китайский сектор, но, конечно,  опять  не  доберутся.  Илья
Ильич знал, что на этот раз он  не  проспит,  а  поднимется  задолго  до
звонка и будет ждать его с мальчишеским замиранием сердца. И впрямь  бес
в ребро; в потустороннем мире бесам раздолье.
   Анюта не позвонила и не пришла.
   Обманутые ожидания оказались вдвойне неприятны, поскольку Илья Ильич,
и впрямь вскочивший среди ночи, от нечего делать принялся  пересчитывать
наличность и обнаружил прибавку в двадцать девять мнемонов. Это не  были
живые воспоминания, мнемоны оказались немыми, сообщив лишь, что получены
они в качестве платы  за  поставленный  блок.  Получается,  что  деньги,
которые заплатила пьянчужка,  пошли  не  Анюте,  как  полагалось  бы  по
совести, а ему. Когда Илья Ильич сообразил это, его ожгло стыдом,  и  он
ждал Анюту, думая в  первую  очередь  о  том,  как  будет  извиняться  и
возвращать не праведные деньги.
   А Анюта не пришла. Обиделась или просто не сочла нужным прийти. Давно
известно, хочешь испортить отношения с человеком - задолжай ему побольше
денег или дай крупную сумму взаймы. Отношения будут испорчены  прочно  и
навсегда.
   Илья Ильич просидел день взаперти, питаясь чаем и  плохо  придуманной
яичницей,  а  на  следующий  день  отправился  сам  разыскивать   Анюту.
Некоторое время он  бродил  по  безликим  спальным  кварталам,  пока  не
убедился, что даже дом  точно  определить  не  сможет.  И  только  затем
сообразил, что адрес можно узнать любого человека, а не только  близкого
родственника.
 
*** 
 
   Адреса у Анюты  не  оказалось,  перед  глазами  возник  уже  знакомый
индекс, указывающий на квартал призраков. Стараясь унять холодную  дрожь
в груди, Илья Ильич поспешил за слабым сигналом временного маячка. Да не
может этого быть, так просто не бывает. Какой же Анюта  призрак?  Теплые
ладони, растерянная улыбка, наивные рассказы,  особо  страшные  в  своей
наивности...  Скорей  всего  она  просто  отправилась  зачем-то  в  этот
квартал, кого-то навестить или одиноко посидеть среди развалин, а  адрес
указал не квартиру, где её сейчас нет, а  место,  где  она  находится  в
данную минуту. Ну, конечно, так оно и есть, ведь адрес  этот  -  тот  же
маяк, просто временный, на один день...
   В квартале призраков ничто не изменилось, да и не  могло  измениться.
Те же археологические обломки, сохраняющие подобие  памяти  о  позабытых
людях, те же засыпанные пылью свитки и папки документов, та же тишина  и
неподвижность. И так же, как три дня назад, не потревожив  рыхлой  пыли,
из ниоткуда появилась человеческая фигура.
   - Анюта, - прошептал Илья Ильич, - что же это с тобой?
   Она улыбнулась виновато, словно извиняться  собралась,  и  ничего  не
ответила.
   "Мать умерла, - наконец сформ