тот  народ,
который станет платить деньги за  сомнительное  удовольствие  заниматься
спортом, но Сергей всё выжидал и план свой в жизнь не проводил. В  самый
разгар ажиотажного гуляния оба Ильи  отправились  к  Цитадели  вторично.
Особых надежд на этот поход не возлагали, так что даже придумали  особый
знак, подав который можно было отменить дело в самую последнюю секунду.
   Знака подавать не  пришлось.  Появление  десантника  с  автоматом,  о
котором точно знали, что он "был там", вызвало всеобщее волнение. Илюшку
немедленно окружили и принялись  расспрашивать.  Бросаться  на  стену  в
такой ситуации было бы совершенно невозможно. Илья Ильич понял это и, не
дожидаясь условного знака, отошёл в  сторонку.  Его,  впрочем,  тоже  не
оставили в покое. Какой-то господинчик, невысокий и курносый, подошёл  и
безо всяких политесов вступил в разговор:
   - Нет, вы посмотрите, что делается! Получается, что средства массовой
информации создают террористам самую  настоящую  рекламу!  Ну  кто  хоть
когда-нибудь слыхал об этом ваххабите? А стоило ему подорвать себя,  как
о нём заговорил весь мир, и сюда он является миллионером! Допустим,  что
тут он не разобрался и потерял не праведно добытое,  но  ведь  он  и  не
должен был получать таких сумм!
   Говорил словоохотливый господин на чистейшем русском языке, нимало не
беспокоясь, понимают  ли  его.  Впрочем,  самый  вид  Ильи  Ильича,  его
потрёпанный  "почти  новый"  костюмчик  точно   изобличали   российского
гражданина советской ещё закалки.
   - Я вас понимаю, - сказал Илья Ильич.
   - Ах, оставьте! Что  вы  можете  понимать?  Ведь  это  же  тенденция,
понимаете?.. Тенденция! Одни трудятся, другие получают деньги. Так  было
там, то же самое творится и здесь!  Вот  я  актёр,  всю  жизнь  посвятил
искусству. Не спрашивайте, как меня зовут, не спрашивайте!.. Мне это уже
не нужно. Они добились своего, затёрли талант,  пусть  теперь  радуются.
Тридцать лет на театре - и ни одной главной роли! Это кошмар,  пусть  он
останется на их совести.  Но  ведь  этого  мало!  Единственная  за  годы
служения роль в кино... и что? Моей фамилии нет в титрах! Я не склочник,
нет, но тут я пошёл к режиссёру. И знаете, что он мне  ответил?  Что  я,
мол, всю массовку должен в титры вносить? Но я-то  был  не  в  массовке,
нет! Я играл  царя!  Хорошо,  пусть  моя  роль  занимает  меньше  минуты
экранного времени, но каждый зритель - а  их  были  миллионы!  -  в  эту
минуту  подумал:  "Вот  он  какой,  государь  император  Павел  Первый!"
Экс-актёр приосанился, принял гордую позу, а  Илья  Ильич  подумал,  что
гримёры  должны  были  очень  постараться,  чтобы  придать  этой  жалкой
личности сходство с царём, который при всех своих недостатках, моральных
и физических, всё же умел держаться по-царски.
   - Но ведь это ещё не всё! Подумайте о другом: картина была в  прокате
больше полугода, шла первым экраном,  и  от  каждого  зрителя  покойному
государю досталась монета. Лямишка, не спорю, но ведь их были  миллионы!
В обычной жизни простой человек не думает о Павле Первом, а  мой  талант
напомнил  о  нём!  А  какова  благодарность?..  Встретить,   поговорить,
отблагодарить, в конце концов! Я не требую,  чтобы  император  поделился
полученными деньгами, хотя и это было бы нелишне, но, по  крайней  мере,
спасибо сказать можно?
   - Цари не привыкли говорить спасибо,  -  назидательно  произнёс  Илья
Ильич. Артист, обиженный жизнью и не нашедший успокоения даже в  смерти,
не вызывал у него ни малейшего сочувствия.
   - Это плохо! Ведь он существует только благодаря таким, как я!
   - Вот вы ему это и скажите, - посоветовал Илья Ильич.
   - Как я туда пройду, как?  Я  всю  жизнь  был  честным  человеком,  я
трудился, а не воровал, у меня нет миллионов. Как я туда пройду, скажите
на милость?
   - Трудный вопрос, - признал Илья Ильич. - Хотя вот  я,  например,  не
трудился ни единого дня, всю жизнь воровал, но, как видите, тоже  здесь.
И чем, скажите, мы с вами отличаемся?
   Илья Ильич сделал неуклюжую попытку взять актёра  под  руку,  как  бы
готовясь к долгой доверительной беседе,  но  тот  отшатнулся,  судорожно
схватился за грудь, где висел неумыкаемый кошель, и поспешно отошёл.
   Илья Ильич довольно усмехнулся, удивляясь  самому  себе.  Эту  шутку,
позволявшую избавиться от докучливого собеседника, он не проделывал  уже
лет пятьдесят и даже не думал, что ещё способен на такое. Как ни  верти,
а новая жизнь пробуждает в душе молодые чувства. В  этом  вопросе  гений
подвёл Марка Твена.
   Илюшка наконец избавился от окруживших его слушателей, и Илья  Ильич,
постукивая палкой, отправился следом за сыном. По дороге он  думал,  что
если не сгинет при попытке штурма, а потом случай и благосклонная судьба
позволят заново омолодиться, то надо будет отыскать Любашу, узнать,  как
там она...
   Шум под стенами Цитадели утих лишь через две недели. К этому  времени
все уже знали, что именно произошло, знали имя неудачливого  террориста,
в долгих пересудах обмусолили историю о том, как он пытался  повеситься,
узнав, что всего лишь обогатил тех, кого намеревался  ужаснуть.  Сначала
безумец твердил о карающей руке, которая и за гробом настигнет неверных,
затем заскучал, хотел было покончить с собой,  но  по  неопытности  лишь
намучился вдоволь и истратил те крохи, что успели накапать ему уже после
загробного   теракта.   Последнее   испытание    подорвало    фанатичную
уверенность, что ему ведома воля Аллаха, и загробный убийца стал обычным
тихим психом, каких немало дотлевает в кварталах Отработки.
   Во время этих событий то Илюшка, то Илья  Ильич  ходили  на  бульвар,
приглядывались, прислушивались  и  ждали  удобного  времени.  И  наконец
сочли: пора.
 
ГЛАВА 6 
 
   Шамашкар, носитель железного меча, стоял в дозоре.  Стоять  в  дозоре
было его право и обязанность, должность и  предназначение,  предписанное
великим Аном,  матерью  Арурой  и  Ашшуром  -  отцом  богов  и  владыкой
определяющей судьбы. С того самого  времени,  как  ему  перестали  брить
голову и локон юности затерялся среди отросших  волос,  Шамашкар  служил
ассирийскому царю. Двенадцать лет в войсках! Сначала пращником, а затем,
после того как отличился под Дамаском, получил предмет всеобщей  зависти
- железный меч - и уже не выходил первым под  удары,  а  шёл  следом  за
колесницами, закрепляя победу.
   В прежние времена такого не  было:  чтобы  воин  не  занимался  ничем
другим, кроме  войны.  Шамашкар  хорошо  помнил  прежние  времена.  Отец
работал на поле, выращивал кусты, дающие шерсть, мать  и  вторая  отцова
жена пряли тонкую хлопчатую нить, что так  ценится  среди  знатных.  Тем
семья  и  перебивалась.  Порой  по  селениям  пробегали  царские  гонцы,
объявляя, что снова Ур или Вавилон восстали на сынов Ашшура. Тогда отец,
поминая недобрым словом всех богов, собирался,  брал  пращу  и  круглый,
обитый буйволовой кожей щит и уходил на войну. С одной из таких войн  он
не вернулся, семья напрасно  ждала  хозяина  с  добычей.  Победа  всегда
улыбается Ассирии, жаль, не  все  воины  возвращаются  из  победоносного
похода.
   На следующий раз не вернулся и Шамашкар. Но не  потому,  что  достала
его злая вражеская стрела, проткнуло копьё  или  растоптал  взбесившийся
конь. Беда не коснулась его,  даже  хабиры,  убивающие  из-за  угла,  не
смогли причинить вреда. Шамашкар остался  живой  и  собрал  под  Арпадом
немалую  добычу.  Но  и  домой  вернуться  не  удалось.  Новый  царь   -
Тиглатплассар, или, как его попросту звали в войсках -  Тигли,  зачислил
удачливого пращника  в  царский  полк,  воины  которого  не  могли  быть
землепашцами и не смели пасти овец. Их уделом стала только война, и даже
во сне Шамашкар знал, что оружие его лежит рядом.
   Поначалу Шамашкар был недоволен. Хотелось домой  к  привычным  делам,
обидно было, что слитки свинца, и шерстяные ткани, и  большое  бронзовое
зеркало, что добыл во  время  грабежа,  он  уже  отправил  родным,  а  в
результате не слыхал ни восхищённых возгласов, ни громких похвал. Однако
против воли царя человек не может ничего возразить. К тому же  в  скором
времени бывший пращник привык  к  новому  положению.  Конечно,  война  -
трудная и опасная работа, но и там  нашлось  немало  приятных  моментов.
Весело следить,  как  таран  пробивает  ворота  кажущегося  неприступным
микдола, сладко ласкают слух  стоны  пленников,  насаженных  рёбрами  на
острые колья. А уж каких чудес довелось повидать на своём веку!  Забиба,
царица арабов, платила дань цветными овцами. Шерсть этих  животных  была
изумительным образом окрашена в синий и пурпурный цвет,  народ  отовсюду
сбегался поглазеть на редкостную диковину, и Шамашкар, который был среди
стражи,  охранявшей  удивительное  стадо,  находил  немало  поводов  для
гордости. Хотя, если сказать по правде, овцы были как  овцы,  они  глупо
трясли хвостами, бестолково блеяли  и  всё  время  норовили  шарахнуться
куда-то в сторону. И воняло от их пурпурных боков на редкость гадостно.
   Впрочем, лучше уж отгонять домой овец,  чем  пленников.  А  пленников
было нужно много. Целые народы забирал под свою руку любимец Бэла Тигли.
В  первую  очередь  угонял  ремесленников,  людей,  искусных  во  всяком
мастерстве и художестве. Как бы ни был жарок  бой,  Шамашкар  знал,  что
покорённый город нельзя грабить, прежде чем не  пройдут  по  его  улицам
люди, которым рабе-кали поручил отбирать мастеров. И лишь  когда  выедут
из разбитых ворот повозки, можно добирать всё, что осталось, жечь  дома,
рубить пальмы, заваливать камнями  источники,  чтобы  благодатная  земля
превратилась в пустыню и никогда отсюда не звучало  угрозы  Ашшуру.  Они
переселили на новые места  народы  дамуну,  яалила,  наккабая  и  будая,
причислив их к жителям  Ассирии,  установив  для  них  справедливость  и
возложив все повинности, которые должны нести исконные ассирийцы.
   Шамашкар шагал по дорогам Ура и Арпада, и враги растекались при  виде
его меча, словно вода перед носом лодки. От страха  дрожали  их  жилы  и
сперма иссохла, как у евнуха. Великое царство раскинулось от солёных вод
Бит-Якина до страны  Бакни  на  востоке.  Вечерами  у  бивачных  костров
солдаты обсуждали небывалые новшества, придуманные  и  введённые  царём.
Сам Тигли пришёл к власти на солдатских мечах, подняв мятеж в  провинции
Кальху, и теперь немало сил  положил,  чтобы  никто  из  наместников  не
забрал достаточно власти, чтобы  провести  в  жизнь  подобные  мечты.  В
стране  больше  не  было  рабани  -  наместников,  управлявших  большими
провинциями, каждая провинция была разделена на пять или шесть областей,
для  управления  которыми  уже  не  требовались   наместники,   а   лишь
назначаемый чиновник - массену. Высокий титул рабани сохранился лишь  за
наследным  принцем  Салманасаром.  К   тому   же   массену   назначались
исключительно из числа дворцовых евнухов.  У  кого  нет  детей,  тот  не
сможет основать династии и, значит, не опасен. Никогда ещё гарем не  был
в такой силе, в его тёмных  комнатах  решались  судьбы  царств.  Вернее,
сановники думали, что они что-то решают, на  самом  деле  судьбы  царств
решал железный меч Шамашкара. Люди моря: финикийцы,  иудеи,  не  знающие
бога, крикливые арабы - все пали перед  железным  ассирийским  мечом,  и
стон шёл по земле.
   А потом случилась великая несправедливость, о которой Шамашкар  очень
не любил вспоминать.
   Царский полк двигался по  землям  Вавилона,  внушая  непокорным,  как
следует себя вести, когда  приходит  хозяин.  Всё  было  как  предписано
богами, враг не устоял, смелость его ушла, и он  облачился  во  вретище.
Однако нашлись безумцы,  заградившие  дорогу  войску.  Боевые  колесницы
вавилонян врезались  в  ряды  ассирийцев.  На  каждой  колеснице  стояли
щитоносец и лучник, обвязанный вожжами. Топот  копыт,  ржание,  крики  и
густое гудение стрел...
   Точно такие же колесницы были в войске непобедимого Тигли, и Шамашкар
частенько слышал споры воинов: чья работа трудней и ответственней.  Один
должен огромным, в человеческий рост щитом, сплетённым  из  тростника  и
обитым кожей, прикрывать от ударов себя и своего товарища. Причём делать
это надо так, чтобы не закрывать обзора, не мешать управлять  колесницей
и пускать стрелы. Второй бьёт во врага из  тяжёлого  лука,  одновременно
управляя упряжкой коней.  Конечно,  кони  хорошо  выезжены  и  слушаются
голоса, а на всякий случай вожжи обвязаны вокруг поясницы  стрелка,  так
что он может, не прекращая стрельбы, движением  тела  направлять  коней.
Кто решит, чей труд достойней? И вечной обидой для стрелков и щитоносцев
оказывалось  то,  что  самая  большая  выдача  вина  и   самое   крупное
вознаграждение полагалось не им,  а  мукил  аппати  -  воинам,  строящим
дороги, без которых боевая  колесница  окажется  совершенно  беспомощной
(Илья Ильич, который в эту минуту кинул из-под бровей оценивающий взгляд
на задумавшегося стражника, согласился бы с мудрым решением царя Тигли).
   И вот там, в мелкой стычке, для которой не нашлось места на  глиняных
таблицах, вражеское оружие достало Шамашкара. Срезень - тяжёлая  стрела,
у которой вместо заострённого  наконечника  красуется  вогнутое  лезвие,
формой напоминающее полумесяц. В полёте  такая  стрела  гудит  наподобие
шмеля, и звук этот, для  земледельца  знаменующий  мирное  начало  лета,
воину напоминает о смерти. Срезень с лёгкостью перерубает руку или ногу,
но серповидное лезвие специально изогнуто по форме шеи. Именно в  шею  и
ударила проклятая стрела Шамашкара. Сбоку ударила, так  что  не  помогла
даже завитая и умащенная маслом накладная борода.
   Не было боли, только мир крутанулся, словно в  те  давние  мгновения,
когда отец подбрасывал маленького Шамаша и ловил его, смеясь над детским
визгом. Вот так же швырнуло ударом срубленную голову Шамашкара. А  потом
он обнаружил себя среди бесплотной пустыни,  безоружным  и  раздетым,  и
долго ощупывал шею, стараясь убедиться, что голова крепко держится  там,
где ей положено.
   В нихиле его встретили темнокожие египтяне и  попытались  обратить  в
рабство. Угрожая  копьями,  они  хотели  заставить  высыпать  деньги  из
кошеля, оказавшегося на перерубленной шее, но Шамашкар  воспротивился  и
неожиданно сумел голыми руками разбросать вооружённых противников и уйти
в "пустыню облаков" - так он называл про себя нихиль. Вскоре он встретил
своих  и  узнал  о  смысле  посмертных  денег  (великолепная  вещь,  что
пожелаешь, то и сбудется! Не иначе отец богов Ашшур поделился  с  людьми
крохой своего всемогущества).
   Очень быстро он привык к новой жизни и,  вернув  себе  железный  меч,
пошёл биться с  египтянами,  жителями  Вавилона  и  Дамаска,  с  другими
народами, порой вовсе неведомыми, которые оказались на удивление сильны.
Враги не желали умирать от ударов, не иначе, их  боги  тоже  дали  своим
детям частицу всемогущества, отменив  приговор  Мам-Иту.  Всякая  победа
немедленно оборачивалась поражением,  походы  требовали  денег,  которые
почти никогда не возвращались после боёв, а новые деньги  прибывали  всё
реже, родственники - да уязвит их печень тарантул! - вместо  того  чтобы
день и ночь вспоминать об умерших, занимались ничтожными живыми  делами,
посадив воинов Ашшура на голодный паёк.
   Так продолжалось до той поры, пока  в  заоблачном  мире  не  появился
окончивший земные дела мудрый царь Тигли.
   С той давней поры, как отец богов Ашшур сотворил небо и землю из тела
убитой им  Тиамат,  минуло  множество  царей,  и  многоучёная  владычица
Белетцери устала записывать их имена. Цари являлись  в  облачный  мир  в
блеске и славе, они пытались создавать царства, они  требовали  дани  от
покорённых народов и налогов от собственных подданных. Кое-кто по старой
памяти даже платил, приближая своё исчезновение, а вместе с тем и гибель
царства. Сами цари погибали редко, обращаясь  в  духов,  бродящих  среди
развалин.
   Тигли, во всём любивший новшества, не пошёл по этому  пути.  Конечно,
он, как и его предшественники, собрал верных, но не двинулся в поход,  а
прежде всего выспросил каждого об удивительных  особенностях  загробного
мира. Потом он заставил  сражаться  воинов  перед  своим  лицом,  обещая
победителю награду и благоволение, но прежде награды проверял, насколько
изменилось содержание их кошелей. Он восстановил царский полк, и впервые
под сумрачным небом прозвучали слова: "Жалованье -  шестьдесят  монет  в
день". После этого Шамашкар, в кошеле которого было почти  пусто,  готов
был на всё ради доброго царя Тигли. Но приказ, который им объявили перед
началом  первого  похода  Тиглатплассара  в  загробном  царстве,  поверг
старого солдата в недоумение. Ему запретили нападать! Войско,  состоящее
из одних только меченосцев, вышло в путь, имея строжайший приказ: никого
не убивать.
   И без того не имея прикрытия, они должны были  стать  лёгкой  добычей
вражеских лучников и  пращников,  но  ведь  им  ещё  было  приказано  не
обнажать мечей, прикрываясь только щитами. А меч, уж  коли  он  вытащен,
применять только для обороны, не смея ударить врага. Кто нарушит приказ,
тот останется без жалованья и вина  весь  месяц.  Разумеется,  с  такими
приказами победы не дождёшься. Эламиты, на которых они напади,  обратили
ассирийское войско в бегство. Впервые обладатели железных мечей бежали с
поля боя!
   Зато, когда рассеянное войско собралось, обнаружилось, что у каждого,
на  кого  обрушился  оставшийся  безответным  вражеский  удар,   заметно
добавилось денег в кожаном кошеле. Девять десятых прибыли  забрал  царь,
но и того, что осталось, хватило на хорошую гулянку, где, как  повелось,
пили за славную победу, одержанную ассирийским войском. Хотя многие  так
и не избавились от удивления при виде такой победы.
   На добытые деньги  Тиглатплассар  выстроил  крепость-микдол:  систему
башен,  связанных  длинной  земляной  стеной.  Землю  для  строительства
пришлось творить из податливого тумана. Солдаты ворчали,  но  в  глубине
души были довольны, что ходят по твёрдому,  не  проваливаясь  на  каждом
шагу, словно в  дельте  Евфрата.  Вот  где  мукил  аппати,  занимавшиеся
строительством, доказали, что не зря едят хлеб.
   Остатки этого вала и сейчас видны рядом с  новой  крепостной  стеной.
Там всякий день гуляют жители раскинувшегося возле  Цитадели  поселения.
Именно от них, а не от кочевников, которых теперь с собаками не найдёшь,
охраняет Шамашкар глинобитную стену крепости.
   Внутри микдола были поселены простые люди, свои и чужие, без разбору.
Им царь обещал защиту и  покровительство  в  обмен  на  очень  небольшой
ежемесячный налог. Люди, уставшие от того, что созданное ими  немедленно
разрушается, соглашались, тем более что денег у них было больше,  чем  у
любого воина, ведь раб, пастух или землепашец редко когда могли  нанести
удар грабителю и, значит, после каждого грабежа оказывались  с  барышом.
Дивно устроено царство мёртвых, правильно рассказывали старики, что  там
всё наоборот!
   Когда по нихилю разнеслась весть о богатом городе, немедленно нашлись
желающие его завоевать. Они приходили великими и малыми отрядами, но все
ушли ни с чем. Поначалу было трудно обороняться, не ударяя мечом, а лишь
отбивая удары, не нанося раны, а получая их. И всё же именно  такой  бой
приносил победу. После двух или трёх удачных ударов враг уже  ничего  не
мог сделать и впустую размахивал оружием, неспособным достать защитников
стены.  Раненые  воины  отходили  за  спины  товарищей  лечить  раны   и
подсчитывать барыши, убитые возвращались на следующий день  с  кошелями,
полными денег, а враги уползали,  не  получив  ни  единой  царапины,  но
лишившись всего состояния.
   Когда-то, разделив страну на шестьдесят областей и вручив  управление
евнухам-массену (арабы называли этих людей эмирами),  Тиглагплассар  все
заботы о процветании крошечного удела переложил на их  ожиревшие  плечи,
сам ограничившись получением налогов и рекрутов в царское войс