, он тщательно их скрывал. Глеб, искоса поглядывая на
статного лаборанта, недоумевал: почему, прожив пять лет в доме создателя,
этот индивид не желает приобщаться к человеческому существованию. Ему же,
покинувшему капсулу первой стадии всего три месяца назад, давно стало
очевидно, что мир вокруг гораздо богаче и разнообразнее, нежели
изначальный набор аналитических методов и аксиоматических данных.

  Полигоном оказался наскоро сооруженный навес, защищающий генератор,
автоклав и несколько терминалов от осадков и прочих капризов природы.
Лаборант подключил аппаратуру и занялся настройками, игнорируя присутствие
новоявленного помощника. Скоро подошел Жулавский и принялся переставлять
штативы, затем вместе с ассистентом вытащил автоклав из-под навеса и
установил на поляне в пяти метрах от остального оборудования.
Предоставленный сам себе, Глеб четверть часа терпеливо ожидал указаний,
пытаясь определить суть предстоящего эксперимента. Визуальных данных было
явно недостаточно. Все, к чему привел его логический анализ, сводилось к
тривиальному: изучение некоего материала в условиях термического
воздействия.
  - Будешь контролировать ввод в компьютер, - раздался голос Жулавского.
Глеб лишь по интонации угадал, что обращаются к нему. - Смотри сюда...
  Порученная функция не требовала ни специальных, ни вообще каких-либо
знаний. Комплекс ассоциаций, промелькнувших в сознании, Глеб определил как
обиду. Лишь только научившись использовать логический модуль вывода, он
принялся пополнять базу знаний по всем доступным направлениям: психология,
история, социология, музыка, литература, математика. И вот первое
поручение создателя заключается в элементарной коррекции действий
компьютера.
  Вероятно, именно так ощущают скуку, - решил Глеб, когда процессор принял
очередную порцию данных, и участие оператора не потребовалось.
  Шум леса над головой и едва слышный щебет птиц раскладывался в стандартные
последовательности звуковых колебаний, и задействовать базу ассоциаций без
дополнительных усилий не удавалось. Тон для всего мыслительного процесса
задавал Жулавский: в его отрывистых фразах, адресованных лаборанту,
присутствовала некая схема, без вкрапления эмоций и выразительных красок.
Сознание Глеба невольно работало в унисон этой схеме.
  Зависимость. Он читал что-то подобное в тоненькой брошюре о воспитании
детей. Ребенок воспринимает мир под влиянием ауры родителей. Термин "аура"
в привычные парадигмы не укладывался, но объект, обозначенный
"зависимость", Глебу не импонировал. А именно указанный объект являлся
определяющим в его нынешнем состоянии.
  Неожиданно на терминал вскочил кузнечик. Глеб, спасаясь от пресловутой
"зависимости", немедленно переключил внимание на насекомое. Говорят,
кузнечики "поют", будто играют на скрипке. Он потратил три с половиной
минуты, чтобы подтвердить эту теорию, и был немало удивлен, когда
ассоциативная база действительно представила ему в виде звукового ряда
движения тонких ножек и невесомых усиков.
  - Что там у тебя?! - резкий почти визгливый голос Жулавского оборвал
умственные упражнения индивида.
  Глеб бросил взгляд на вверенный ему компьютер. Аппаратные данные автоклава
указывали на перегрузку.
  - Процесс остановлен, - доложил ассистент.
  Жулавский двинулся к терминалу, за которым наблюдал Глеб.
  - Посмотри, что с материалом, - не оборачиваясь, распорядился он. Указание
относилось к лаборанту.
  - Извините... - Глеб однозначно понял свое состояние: стыд.
  Проворонил, - подумал он и диагностировал внутри себя досаду. - Хотя
точнее сказать - "прокузнечил".
  Новое ощущение родилось где-то в глубинах мозга. Логичная, но
неиспользуемая словоформа. Игра слов. Шутка. Юмор. Юмор - сложнейшая
эмоциональная конструкция, присущая человеку.
  И в тот миг, когда он подумал о важном достижении в саморазвитии, мирное
дыхание леса разверзлось громом.
  Жулавский подскочил, как на пружине, а Глеб обнаружил себя возле
полыхающего автоклава. Рядом в обоженной траве корчились в судорогах
останки биологического тела, источавшие гнусный запах жареной плоти.
  - В сторону!.. В сторону, тебе говорю!! - Жулавский отодвинул индивида, а
сам направил на пылающий аппарат жерло портативного огнетушителя.
  Глеб стоял, как окаменевший, и смотрел на погибшего. Мыслей не было. Лишь
лавина неосознанных образов и ассоциаций заливала мозг и сознание.
  - Он... погиб... из-за меня... - едва смог выдавить он.
  И получил звонкую оплеуху.
  - Тебя задело? Отвечай!.. Немедленно: диагностика состояния!
  - Физические и логические функции в норме, - автоматически отчеканил
индивид.
  Оплеуха, как он успел заметить, существенно помогла. Мысли вернулись, а
вместе с ними и аналитические способности сознания.
  - Алексей Андреевич, - начал Глеб, но Жулавский лишь махнул рукой в
сторону тропинки, ведущей к коттеджу.
  - Иди домой. Ты тут не при чем. Замкнуло где-то... Скажи Антону, чтобы
одевался, и быстро шел сюда... Черт возьми! Пять лет работы! Теперь нового
лаборанта придется готовить.
  Последнее Глеб слышал уже из-за спины. Так Жулавский простился со своим
ассистентом.

  - Пап, почему это случилось? - Анна подняла влажные глаза на отца.
  - Трудно сказать, детка, - Жулавский со вздохом встал из-за стола. - Может
быть предохранитель не сработал, может быть корпус дал трещину. Эта штука
была очень старая.
  Улыбчивая Полина бесшумно появилась рядом и аккуратно собрала на поднос
посуду.
  - Пап, а этот индивид мне нравился. Он красивый был.
  - Да. Вытри слезки и пойдем-ка погуляем.
  Анна тут же повеселела и, опередив отца, выскочила за дверь. Он догнал
девочку на лестнице.
  - Пап, - Анна приступила к реализации своего плана, - а кто теперь будет
тебе помогать? Антон?
  - Ты же знаешь, Антону нельзя долго находиться на улице. Он болен.
  - Но ведь тебе нужен новый лаборант.
  - Нужен, разумеется.
  Отец и дочь медленно шли по тропинке к реке.
  - Пап, а как начет Глеба? Он умный и сообразительный. Помнишь, ты сказал,
что посвятишь этого индивида мне? Вот и оставь его в лаборатории!
  Жулавский на минуту задумался.
  - Нет, милая. Глеб предназначен для других целей.
  - Но он же умеет учиться! Ты посмотри, сколько он читает. Я даже завидую.
Мне бы такую скорость.
  Алексей Андреевич хмыкнул.
  - Уж не Антон ли тебя надоумил? Полчаса назад он твердил мне то же самое.
  - Ну вот! Так что тебе мешает?
  Анне показалось, что отец готов согласиться.
  - Нет, дочка, - прозвучал уверенный ответ. - Глеб скоро уедет, чтобы жить
у людей, которым он нужен.
  Девочка поджала губы.
  - Пап, но он мне тоже нужен.
  - Анюта, мы уже это обсуждали. Ты должна стать хорошим специалистом,
неважно, какую сферу деятельности ты изберешь. У тебя будут верные друзья,
умные коллеги, любящий муж. Все в твоих руках. Индивид тебе не поможет.
  - Но я хочу, чтобы у меня был настоящий друг!
  Жулавский остановился.
  - Анна, индивид и человек - принципиально разные существа.
  - Тогда зачем ты их делаешь?
  - Чтобы люди использовали их, любовались ими. Это искусство, детка.
Искусство созидания.
  - Тогда я хочу научиться этому искусству! Давай, я буду тебе помогать.
  Отец в первый миг растерялся.
  - Ты еще слишком... юная.
  - Маленькая, ты хотел сказать? Папа, ты забыл? Мне скоро шестнадцать лет!
Я поступлю в университет, как Филипп. Ты думаешь, я неспособная? Думаешь,
только парни могут стать настоящими биологами?
  - Ну что ты, что ты, - спокойствие давалось Жулавскому с большим трудом. -
Твой брат выбрал науку. Это верно. Он сделает неплохую карьеру. Но я не
ученый, я творец. И вот этого как раз Филипп не понимает.
  - Поэтому вы поссорились?
  - Почему ты считаешь, что мы поссорились? - в голосе отца появился холодок.
  - Ну... он тогда так спешно уехал. Я решила, что вы поругались. И Антон
сказал, что Филипп сделал что-то очень нехорошее, а ты его вздрючил.
  - Антон слишком много говорит. Да, Анна, Филипп сделал нечто плохое. Он
украл у меня одно из моих творений.
  - Индивида?!
  - Хм,.. не совсем. Он взял основную,... как бы попроще выразиться,...
главную часть будущего индивида.
  - Чтобы сделать своего? И сделал? - глаза девочки загорелись азартом.
  - Нет. Он не знает, как я создаю альтернативную жизнь.
  - А мне ты расскажешь?
  - Потом. Анюта, я тебя очень люблю. Обещаю, когда ты вырастешь и
выучишься, я обязательно открою тебе эту тайну. А ты обещай, что никогда,
никому не будешь рассказывать о моей работе.
  - Да я давно обещала, - фыркнула Анна. - И между прочим, никому ничего не
говорила. Даже Олегу.
  - Ты у меня умница.
  Жулавский чмокнул дочку в лоб. Этот дежурный поцелуй девочку раздражал,
однако она мило улыбнулась и доверительно прижалась к отцовской руке.





                                  Глава 2

  Крах

  "В холода, в холода от насиженных мест нас другие зовут города, - Будь то
Минск, будь то Брест, - в холода, в холода..."
Старая запись, восстановленная на самом совершенном оборудовании, которым
располагали люди, потрескивала и сипела. Хриплый мужской голос казался
далеким и все же живым. Баллада впитывалась в сознание и прорастала
спонтанными ассоциациями. Глаза закрыты. Картины всплывают и уходят,
возвращаются и вновь уходят. Дороги, уводящие в неизвестность. Как ни
старался Глеб отогнать этот образ, дороги появлялись снова и снова. Он
увидел себя стоящим под железнодорожной насыпью. Приближался поезд.
Огромный черный паровоз, существующий ныне разве что в музее, грохотал над
головой. Дым тянулся над вагонами сизым шлейфом, опускался на землю, и
полевые цветы ложились под тяжелым горячим воздухом.
  Внешний сигнал. Еще раз. Глеб очнулся. Кто-то стучал в дверь. Сев на
кровати, он выключил проигрыватель.
  - Войдите.
  Анна заглянула в комнату.
  - Привет.
  Глеб поднялся навстречу.
  - Добрый вечер, Аня.
  - Слушаешь музыку? - она с любопытством оглядела полупустое, похожее на
чулан, помещение, где кроме низкой тахты, стола со стулом и одинокой
книжной полки не было никаких предметов.
  - Песни. Алексей Андреевич позволил мне пользоваться аудиоархивом.
  - А-а, - девочка изобразила участие и для порядка повертела в руках
коробку от музыкального минидиска, на котором стояла пометка "В.В., том ј
2". - Я попрощаться пришла. Завтра уезжаю в колледж.
  - Начало занятий перенесено на более ранний срок?
  - Не, просто Антон сказал, что у отца какие-то незапланированные дела.
Лучше мне быть в городе. Ты не знаешь, что происходит?
  Глеб не знал. После гибели лаборанта он несколько дней провел в своей
комнатушке. Решение не представлялось логичным с точки зрения рассудка. Но
нечто иное, до сих пор известное ему как "ассоциативная база", настойчиво
требовало уединения.
  - И я не знаю, - вздохнула Анна. - Я беспокоюсь за отца. Антон торчит за
своим компьютером, читает все, что появляется в сети. Зачем? - И не
получив ответа, продолжала. - Отец сказал, что за тобой человек приедет
буквально на днях. Раньше, чем договаривались. Мы, наверное, никогда
больше не увидимся. Я желаю тебе удачи. Будешь меня помнить?
  - Да. Обязательно. Оставайся такой, как ты сейчас.
  - Как это? - девочка удивленно улыбнулась.
  - Доброй, искренней.
  - Постараюсь. Ну... пока, - она протянула индивиду руку.
  Глеб аккуратно пожал девичью ладонь.
  - Пока.


  Плотно закрыв за собой дверь, Анна глубоко вздохнула. Что-то произойдет, -
упорно твердило шестое чувство. Под ложечкой опять противно сосало. "Все
как всегда и не как у людей! А я ничего, ничегошеньки не знаю. Олег
поднимет меня на смех, если я поделюсь с ним своими тревогами. Отец -
отшельник. Меня никто не понимает. Ну и судьба мне выпала!" От жалости к
себе к горлу подкатил тугой комок. Чтобы отвлечься, она опять подумала о
пареньке, который ей нравился. Не так, что очень, но все-таки нравился. И
это делало ее похожей на всех остальных. Приятельницы в колледже поменяли
в ее годы не одного кавалера. Что ж, у нее еще все впереди.
  В кабинете отца горела единственная настольная лампа.
  - Папа, ты опять портишь глаза в потемках! - заявила Анна, встав за спиной
у Жулавского.
  Тот вздрогнул: не расслышал ее шагов.
  - Анюта? Фу-ты, егоза. Когда ты вошла?
  - Только что, - Анна с подозрением покосилась на большой микроскоп,
стоящий перед отцом. - Па, я с просьбой.
  - Конечно, конечно, - Жулавский отложил иглу, которой ковырял что-то
темное на лабораторном стекле под линзой, и отодвинул в сторону папку.
Анна прекрасно знала эту папку: в ней хранились рисунки матери - странные
разноцветные узоры, составленные из прямых и ломаных линий, углов и точек.
  - Пап, подари мне одну вещь.
  - Какую, милая?
  Анна замялась. Отец выжидающе смотрел в ее юное, уже недетское лицо.
  - Диск с данными о Глебе.
  Резко скрипнул отодвинутый стул.
  - Зачем тебе? - Алексей Андреевич поднялся над дочерью. - Там просто набор
фактов, которые нужны мне для анализа.
  - Ну... ты же говорил, что Глеб как бы мой.
  - Я создавал его, думая о тебе, дорогая.
  - Да, знаю. Но раз ты отдаешь Глеба другим, оставь мне хотя бы память о
нем. Просто память, пап.
  Жулавский направился к шкафу. Медленно, будто сомнения пудовыми гирями
отягощали каждый его шаг.
  - Аня, я подарю тебе диск, но, пожалуйста, никому его не показывай.
  - Я буду беречь его, как зеницу ока!
  - Это часть тайны. Помнишь?
  Анна помнила, как в детстве, когда мама еще была с ними, они играли в
Тайну - говорили шепотом, ходили на цыпочках, хранили Тишину, пока папа
работал. Мама придавала Тайне какое-то особое значение. Анне казалось
поначалу, что Антон и Тайна одно и то же. В речах матери, обращенных к
индивиду, звучало нечто возвышенное, ласковое и божественное. "Мама любит
Антона больше, чем меня", - как-то раз пожаловалась девочка брату. Филипп
посмеялся над ней и заявил: "А что ты хочешь? Антон - совершенное
творение, а ты обычная сопливая девчонка". Теперь детские обиды
представлялись несуразными выдумками, намешанными в голову вместе с
бестолковыми мультяшками. Никто не любил Анну так, как любила мать.
Сколько удивительных стихов услышала она от мамы, сколько прекрасных снов
было навеяно чудным мелодичным голосом. Ни один стандартный "чмок" в лоб,
которым отец выражал свою любовь к дочке, не мог сравниться с искренним
небесным теплом материнского поцелуя.
  Отец работал днями и ночами, появлялись и уходили индивиды, и Тайна как-то
незаметно исчезала из дома. Незадолго до того, как Ольга Жулавская
отправилась на прогулку к реке, после которой уже никто и никогда не видел
ее на земле, восьмилетняя Анна застала мать на террасе с альбомом и
цветными карандашами.
  "Что ты рисуешь?"
"Посмотри. Это Диво".
  "Эти черточки?".
  И мама огорчилась. Анна и сейчас отчетливо помнила тоску в ее лазурных
потухших глазах. Больше про Тайну они не говорили...
  - Вот. Держи.
  Анна встрепенулась и приняла из рук отца узкую плоскую коробочку без
пометок и подписей.
  - Открой.
  Она не без внутреннего трепета отогнула ногтем защелку. Крышка откинулась.
Внутри лежал обычный компьютерный диск величиной с большую пуговицу. На
кусочке бумаги, прикрепленной к нему, значилось "Раул Рут".
  - Пап, это не тот, - Анна подняла озадаченный взгляд на отца.
  Он улыбнулся.
  - Это твой Глеб. У меня он проходит с другим именем. Ведь Глебом его
окрестила ты, егоза.
  - Хм. Раул Рут. А что это значит?
  - Не помню. То ли "красный охотник", то ли "красный хранитель". Так
назвала его мама.
  - Мама? Разве она работала вместе с тобой? - глазки у девочки оживленно
заискрились. - Подожди-ка, па, ведь Глеб появился у тебя совсем недавно!
  Жулавский невольно посмотрел на помятую папку с рисунками, небрежно
раскинувшуюся на столе. Анна решила уже, что отец не ответит, но он
закончил начатое.
  - Мама подарила мне его Тайну задолго до твоего рождения. Я держал его про
запас... А теперь иди, Анюта. Мне надо работать. Завтра я провожу тебя на
автобус.


  Покупатель прибыл в назначенный час. Жулавский беседовал с ним в гостиной.
Глеб ждал в библиотеке.
  - Что ты испытываешь сейчас? - задал вопрос Антон.
  Индивид перевел на него взгляд. Наставник сидел в кресле под лампой. Его
лицо выражало участие.
  - У тебя стало больше морщин, - неожиданно для себя произнес Глеб.
  Антон выказал удивление, чуть приподняв одну бровь.
  - Воздух и солнце способствуют моей болезни. Однако в доме есть все, чтобы
я мог поддержать свое тело.
  - Ты никогда не хотел уехать отсюда? Испытать дорогу?
  Опять удивление.
  - Нет. В мои функции входило обучение и воспитание детей Алексея
Андреевича. Я помогаю ему в работе. Мне поручено опекать вновь созданных.
  - Кто я, Антон?
  - Индивид. Тот, кто будет служить людям своими знаниями и силой.
  - Я избрал цель. Я хочу стать родным для земли.
  Наставник долго и внимательно рассматривал Глеба, будто стремился отыскать
в его облике нечто из ряда вон выходящее.
  - Кто сформулировал тебе цель?
  - Я сам, - в глубоких синих глазах блеснул дерзкий огонек.
  - Ты первый индивид, от которого я слышу подобные слова. Ольга
Александровна сказала бы, что ты выбрал дорогу к Диву.
  - Каковы мои шансы достичь результата?
  Ответом было молчание.
  - Полагаешь, задача не имеет решения, Антон?
  - Ты стремишься к пределу бесконечности.
  Глеб встал.
  - Сейчас меня позовут, - медленно произнес он.
  - Раул Рут, - раздалось из гостиной.
  - Прощай, Антон, - проронил Глеб и пошел к людям.


  Дом опустел. Жулавский ходил по холодным комнатам, бесцельно брал и
переставлял с места на место предметы, останавливался перед рамами, в
которых вились странные узоры Ольгиных картин, и в полутьме подолгу
рассматривал каждую. Телефонный звонок настойчиво дребезжал в гостиной.
Звук мешал и не призывал.
  "Две недели. Еще две недели. Я обниму его. Того, кто выйдет из капсулы. Я
буду считать его сыном... или дочерью..."
Алексей Андреевич вздрогнул. Собственная мысль пошатнула привычный образ
мышления, а призрак одиночества, подкравшийся из душной темноты коридора,
пронзил рассудок животным ужасом. Жулавский поспешно отступил к кабинету.
Из-под двери пробивался электрический свет. Там стоял микроскоп, грелись
иглы для выжигания нового орнамента, и все же он повернулся к дверям
спиной. Пустота, захватившая душу, вытеснила желание творить. Хандра
заплетала рассудок липкой паутиной.
  Он добрел до библиотеки, запнулся на пороге, но вошел. В кресле перед
незакрытым гардинами окном застыла тень. Рука опустилась на клавишу
выключателя. Вспыхнул свет.
  - Анна сообщила, что добралась хорошо, - доложил Антон.
  - И все?
  - Передала вам привет. Судя по голосу, она чувствует себя прекрасно...
Алексей Андреевич, у девочки теперь своя жизнь. Она выросла. Это было
неизбежно.
  - Боюсь, я слишком мало времени уделял дочери, - Жулавский опустился на
диван напротив индивида. - У меня нет последователя. Не будет меня, не
будет и новых творений.
  - Что заставляет вас думать о будущем в столь мрачном настроении, Алексей
Андреевич? Вы достаточно молоды, у вас много времени.
  - Я чувствую себя стариком, - вздохнул Жулавский. - Ты не знаешь, что
значит быть стариком внутри. Две ночи подряд мне снится Ольга. Такая
чистая, светлая, молодая. Она зовет меня за собой, я пытаюсь идти, но ноги
мои будто увязли в жидкой глине. Это плохой сон. Он означает приближение
смерти.
  - Неверный вывод. Во-первых, если вы учитываете стандартное толкование
сновидений, рассказанный вами сюжет предполагает зов умершего человека. Но
мы до сих пор не знаем, что случилось с Ольгой Александровной. Прошло
восемь лет, а ее тело не нашли, нет оснований думать о самоубийстве.
Велика вероятность, что ваша жена жива и находится сейчас вне сферы
досягаемости привлеченных к поиску служб. Во-вторых, с отъездом дочери вы
ощущаете тоску. Закончена работа над Глебом, что вызывает в вашей душе
чувство опустошения. Ольга Александровна была и остается для вас символом
вдохновения. Следовательно, во сне ваш