ова.  Его меняющееся состояние нужно было фиксировать не по дням, а
по часам.
     Лена, столько  дней  просидев  у  постели  больного,   попав   на
киносеанс  в  кабинете главного врача,  куда ее провела Полевая,  была
совершенно потрясена,  видя,  как у нее на глазах  "наливался  жизнью,
силой" сначала бородатый, потом побрившийся богатырь, как он поднялся,
костлявый,  выше на голову всех окружавших его  врачей,  как  волшебно
раздобрел,  стал могучим...  Находясь все время рядом с ним,  она и не
заметила, как все произошло.
     Для врачей это было откровением, для Лены счастьем.
     Буров еще  в  клинике,   занимаясь   физическими   проблемами   с
Шаховской, сформулировал свои взгляды на существо "А- и Б-субстанций".
     Он уже  знал,  что  "А-субстанция"   обнаружена   в   том   самом
электрическом  сосуде,  который  они с Леной вынесли из пещеры Росова,
знал,  что физики-смельчаки умудрились во время его  болезни  получить
еще некоторое количество "А-субстанции",  добравшись до самого кратера
вулкана  Бурова.  Но  всего  этого  даже  не  хватило  полностью   для
исследовательских  целей.  Были  выдвинуты проекты создания на склонах
вулкана Бурова газосборного завода,  из продукции которого можно  было
выделить   "А-субстанцию",   чтобы   забросить   ее   на   Солнце  для
нейтрализации вредного влияния "Б-субстанции".
     - Какая  чепуха!  - в ярости кричал Буров,  пугая заглядывавших в
палату медицинских сестер.  - Какая чепуха!  Разве  можно  плестись  в
хвосте у Природы, питаться ее подаянием!..
     Буров поразил Шаховскую своим утверждением,  что обе  субстанции,
управляющие состоянием протовещества,  - это две стороны одного и того
же первоначала.
     По-видимому, у Бурова уже зрел дерзкий план.
     Он вырвался  из  клиники.  Первый,  к  кому  он  направился,  был
академик  Овесян.  Шаховская пришла вместе с ним.  Овесян обрадовался,
выбежал из-за стола навстречу Бурову, протянул к нему обе руки:
     - Богатырь!   Нагибайся,   пожалуйста,   а   то  потолок  головой
проломишь. Каков! Каков! Никак ведь вырос!..
     Он поворачивал Бурова, любуясь им сам и показывая другим.
     - Ну как  тебе  нравится  наше  созвездие?  -  спрашивал  Овесян,
указывая  в  окно,  где  в  окружении  ослепительных  звезд  виднелось
потускневшее медное Солнце.
     - Послушайте,  Амас  Иосифович!  -  начал  Буров,  как только они
остались  втроем  с  Овесяном  и  Веселовой-Росовой.  -   Вы   научный
авторитет.  Перед  вами  полагается  расшаркиваться.  Но  сейчас не до
этикета.  Вы зажгли в небе фонари и думаете,  что решили  задачу?  Это
чепуха!..   Это   самообман!..  Немыслимо  поддерживать  горение  этих
фонарей, посылать на смену сгоревшим новые... Вы израсходовали уже все
атомные запасы человечества,  припасенные для ядерных устройств... Вам
предстоит  забрасывать  в  космос  океанскую  воду...   В   этом   нет
перспективы... Это успокоение на час.
     - Не путай одного часа с одним урожаем.  А урожай,  хотя бы  один
урожай на Земле, решает сейчас многое.
     - Надо мыслить не одним урожаем,  а тысячелетиями изобилия!  Надо
подняться   над   заботами   сегодняшнего  дня!..  Нельзя  подправлять
угасающее Солнце установками "подводных солнц" на всех побережьях  или
искусственными  термоядерными  звездами в небе.  Вопрос надо решать не
полумерами, а кардинально. Надо сделать выбор.
     Буров не мог усидеть на месте.  Огромными шагами он расхаживал по
кабинету, останавливался перед роялем, с шумом открывал и закрывал его
крышку, круто поворачивался и говорил с яростным напором.
     Овесян, обычно легко возбудимый,  вспыльчивый, выслушивал нападки
с  каменным  лицом.  Может  быть,  он  относился  к  Бурову  еще как к
больному?
     Буров не щадил своих былых руководителей,  критикуя выбранный ими
путь решения  задачи,  противопоставляя  ему  свой,  во  всех  деталях
продуманный во время болезни.
     Овесян поморщился:
     - Фонарный бунт какой-то!  Выздоровел ты на нашу голову, бушуешь,
как тайфун... Тормозные центры у тебя не все действуют. В другое время
не простил бы...
     - В другое время я не говорил бы так  напрямик,  Амас  Иосифович,
дорогой!..  Сейчас  нужно решить главное.  Нужно не собирать природные
крохи "А-субстаиции", а научиться создавать ее искусственно.
     - Но как?  Добыть "А-субстанцию"? Чтобы получить крохи, о которых
ты говоришь,  мы создали целый подземный  институт  для  твоего  "Ядра
галактики". И чуть тебя не потеряли...
     - Но мы приобрели очень многое!  Смогли изучить полученные  крохи
"А-субстанции", познать ее!..
     - Что же ты теперь хочешь создать? Ускоритель элементарных частиц
размером с гору?
     - Нет. Размером с земной шар.
     - Совсем с ума сошел.
     - Ничуть. Мне нужен вакуумный прибор космических размеров.
     - Ты сам понимаешь,  что вакуум в приборе можно с огромным трудом
создать лишь в очень небольшом объеме.
     - Надо поступить наоборот.  Создать не вакуум в приборе, а прибор
в вакууме.
     - Постой! Что ты имеешь в виду?
     - Нужно создать грандиозный прибор в уже существующей космической
пустоте,   а   не   воспроизводить   эту  пустоту  искусственно.  Надо
отправиться  в  идеальный  вакуум  межзвездного  пространства,   лучше
которого никогда не создать ни в одном приборе.
     Овесян уже все понял,  поняла и Веселова-Росова,  Они  восхищенно
смотрели  на одухотворенное лицо воскресшего ученого,  они прощали ему
сейчас и резкость, и необузданность, и всю фантастичность замысла, они
видели лишь истинное научное озарение.
     - Так,  - сказал Овесян,  подходя к Бурову и кладя  ему  руку  на
плечо.  Бурову  пришлось  остановиться,  перестать  ходить,  что  ему,
видимо,  было трудно сделать.  - Так,  друг.  Значит,  после опытов на
земле ты полез под воду, потом под землю. Тебе мало. Теперь космос?
     - Да,  там существуют природные  условия  для  самых  грандиозных
физических     экспериментов.    Там    можно    создать    ускорители
умопомрачительных  энергий,  там   идеальный   вакуум.   Мы   вывернем
физические приборы наизнанку, получим невероятные возможности...
     И Буров стал во всех  подробностях  рассказывать  о  своем  плане
получения "А-субстанции" в космосе.
     Овесян тотчас   связался   по   прямому   телефону   с   Алексеем
Александровичем.
     Порывисто раскрыв дверь из кабинета  Овесяна  в  приемную,  Буров
остановился  в  двери,  почти  достав  до косяка,  и оглядел стоящих в
приемной ученых.  Все как-то по-особенному  смотрели  на  него,  а  он
кого-то искал глазами в толпе.
     Увидев ее, он резко направился к ней:
     - Ну как? Выдержим? Рискнем? Летим со мной в космос?
     Она зарделась вся, почти задохнулась, закивала, потом потупилась.
     - Не  ждал  ничего  другого.  -  Он обвел столпившихся около него
людей взглядом.  - Опыт будем производить в космическом  вакууме.  Для
этого  уже  выделено несколько десятков автоматических ракет,  которые
будут служить частями глобального физического прибора. Надеюсь, все вы
поможете  нам в этом.  А в одной ракете будем мы с помощницей.  - И он
обнял ее за плечи.
     Он пошел с ней, сияющей, счастливой, через приемную.
     Но вдруг Буров остановился.  Он встретился с кем-то взглядом и не
поверил сам себе.
     Шаховская печально улыбнулась и подошла к нему.
     - Вы сделали правильный выбор,  Буров,  - сказала она.  - Пусть в
космос летит с вами Лю.
     Буров недоуменно смотрел на двух молодых женщин,  одна из которых
так и сияла от счастья, а другая смотрела с горькой улыбкой.
     Люда ни  разу  не  навещала  его в больнице.  Он не видел ее,  он
пропустил в свое время мимо ушей рассказ Лены о том,  что  они  теперь
стали похожими друг на друга... И он при всех минуту назад выбрал себе
в помощницы Люду, приняв ее за Лену. Он нахмурился.
     Ученые или  не поняли,  что произошло,  или тактично сделали вид,
что не поняли.
     Буров стоял перед двумя женщинами с опущенной головой, а они обе,
затаив дыхание, словно ждали своего приговора.
     Потом Буров взял их обеих за плечи и как ни в чем не бывало вышел
с ними в коридор.
     Никто не знал, какой же выбор он окончательно сделает.

                             Глава третья
                           ПОГАСШИЕ ФОНАРИ

     "Милый, родной Буров!
     Сегодня погас  в  небе первый термоядерный фонарь.  Сегодня можно
подвести итоги всему, что нас с тобой связывало.
     Нет! Этому  никогда  нельзя  подвести  итоги!..  Недопустимо даже
пользоваться этим холодным словом!
     Погас в   небе   первый  термоядерный  фонарь.  Их  еще  осталось
одиннадцать...  Они будут  гаснуть  один  за  другим  так  же,  как  и
первый...  Сначала он потускнел, стал таким же медным, как еще недавно
было Солнце.  Одна из "дневных звезд" уменьшалась в  размерах,  словно
улетала в бесконечность.  Она погасла...  Казалось, она еще догорает в
синеве, но ее уже не было.
     Я была  около  университета.  Меня  часто  влечет  к этому месту.
Конечно,  я стояла около нашей  балюстрады...  Словно  сто  лет  назад
смотрели мы отсюда с тобой, Буров, перед концом всего... Летнее солнце
не могло  тогда  растопить  ледяной  хрусталь  на  каждой  веточке,  и
бессильный  солнечный  свет  лишь  играл  холодными огоньками по всему
лесистому склону над замерзшей рекой.
     Теперь лес  спускался  к  воде  зелеными волнами.  Внизу была еще
ночная тень.  Первая из искусственных звезд  погасла  на  рассвете.  Я
знала, когда это произойдет. И я хотела увидеть это именно отсюда...
     Буров, мне очень много надо сказать тебе.
     В тени за рекой в легкой дымке лежал огромный,  еще спящий город.
И только  могучие  столбы  высотных  зданий  доставали  небо.  Как  бы
опережая  время,  они  по-утреннему  золотились  в  лучах Солнца и его
искусственного созвездия...
     Когда погаснет  последняя  искусственная  звезда  и Солнце станет
прежним, ярким и жарким, меня уже не будет с тобой, Буров...
     Конечно, ты удивишься,  возмутишься,  даже взорвешься.  Сейчас ты
подобен смерчу,  все сметающему на пути.  Но  я  уже  не  окажусь  там
больше,  Буров.  Я  не  сразу и нелегко пришла к решению,  я не знала,
хватит ли у меня воли. Но я нашла в себе ее, Буров.
     И не  в том причина,  что ты по ошибке выбрал себе помощницей для
исследований в космосе Люду.  Я сама настояла, чтобы она летела вместо
меня... Я уже начала понимать, как должна поступить...
     Меня уводит от тебя та же  сила,  то  же  неодолимое  стремление,
которое привело к тебе.
     Буров, когда  ты  умирал,  я  рассказала  тебе  все...  или   мне
казалось,  что  я  рассказала...  Возможно,  ты  не  в  состоянии были
расслышать,  ни понять всего.
     Потом, уже без тебя,  ответила полной искренностью на проявленное
ко мне доверие.  Я рассказала все тем, кто сберег меня, поверив мне. Я
рассказала,  как  в  опасном  и бессильном одиночестве,  играя тройную
роль,  я хотела помочь осуществлению великой мечты,  ее  торжеству  во
всем  мире.  Только ослепленность авантюристической девчонки,  какой я
была когда-то,  могла толкнуть меня  на  то,  что  я  сделала.  Буров,
сейчас,  когда  ты  здоров,  когда  ты  после  тех изменений,  которые
произошли в тебе,  словно поднялся над своими  современниками,  сейчас
ты, может быть, и не поймешь меня, как мог понять тогда, умирая... Я и
сама уже не могу понять  молодую  американку  русского  происхождения,
воспитанную  в  семье эмигрантов,  которая,  получив в США образование
физика,  решила очень странным образом служить идее  коммунизма.  Меня
бросает   в   холодный   пот,   когда   я  вспоминаю,  как  явилась  в
разведывательный офис, с которым связал меня дед, бывший русский князь
Шаховской. Я дала согласие стать шпионкой в коммунистической стране. Я
отчаянно  шла  на  это,  задумав  обмануть  всех,  служить  там   идее
коммунизма,  дезинформировать  врагов  коммунизма,  срывая  их планы и
расчеты.  И я воображала,  что могу это делать одна,  на свой страх  и
риск,  никому, решительно никому на свете не раскрывая своих замыслов,
видя в том содержание подвига.  Собственно,  в  этом  вся  суть  моего
характера,  так непонятного многим.  Может быть,  тебе,  Буров,  около
которого я находилась как  шпионка,  но  которому  была  предана  всей
душой,  станут более ясными многие и мои промахи,  ошибки,  нелогичные
поступки.
     Все спуталось, усложнилось, стало болезненным, Буров, еще потому,
что я полюбила тебя.
     Я пришла  к  тебе под двойной маской в поиске подвига.  И я ухожу
теперь от тебя без всяких масок,  Буров,  найдя подвиг, который должна
совершить.  Может  быть,  сделанное  подле  тебя  было  еще  не полным
подвигом.  Настоящий,  он,  такой же незаметный, но еще более трудный,
лишь сейчас зовет меня. И требует жертв, Буров.
     Первой жертвой стало то,  что  меня  не  было  с  тобой  в  вашей
космической лаборатории. Как много тебе удается, Буров!
     Я представляю вас с Лю плавающими в вашей наблюдательной  кабине,
увлеченными  исследованиями,  даже  забывшими  условия,  в  каких  оно
проводится.  Ведь ты испытал там невесомость,  Буров! Ты мог проверить
свою память предков!..
     А я вспоминала, как мы с тобой жили в салоне затонувшего корабля,
куда проникали через прорубленный пол, как из проруби. Ты поражал меня
не только своей энергией,  изобретательностью - ты сделал изоляторы из
плафонов люстры,  пружинные подвески из струн рояля,  ты поразил меня,
Буров, и своим целомудрием. И это я тебя ударила на ледоколе!.. Теперь
я  готова  была  отдать  за тебя жизнь.  И счастлива,  что мне удалось
вытащить тебя,  раненного,  из-под воды. Впоследствии ты вынес меня из
пещеры, в которую ворвалось разбуженное тобой протовещество. Мы квиты,
Буров.
     Буров, Буров!..  Потом  нас  обоих  вернули  к  жизни...  Ты  уже
оправдал это. А я? Способна ли я отплатить за возвращенную жизнь?
     Я очень хорошо знала, кем ты вернешься на Землю из космоса, знала
блестящие результаты ваших с Люд исследований.  Ты,  конечно,  не  мог
понять,  почему  я  вдруг  уехала из Москвы,  взяв на себя руководство
запуском начиненных твоей  "А-субстанцией"  ракет  в  одном  из  самых
отдаленных  мест  страны.  Не  знаю,  удовлетворился  ли  ты этой моей
помощью  на  расстоянии...  Но  ведь  надо  умело   использовать   все
существующие установки.
     Когда все понято,  оно  кажется  таким  простым!..  Ты  открыл  в
каком-то  непостижимом провидении единую сущность "А- и Б-субстанций".
И получать их теперь кажется таким простым делом.  Облучение по одному
закону - "Б-субстанция", по другому - "А-субстанция"!..
     Я быстро научилась это делать даже вдали от тебя, Буров.
     Я подготавливала   к   действию  ставшие  в  новых  условиях  уже
ненужными установки,  когда-то привлекавшие  к  себе  жадное  внимание
враждебных   разведчиков,   тщетно   пытавшихся   разгадать,  где  они
находятся.  Одно  только  их  существование  многие  годы   сдерживало
развязывание атомных авантюр, предотвращая конец цивилизации.
     С грустной иронией я думала  о  том,  что  именно  мне,  когда-то
засланной из-за океана шпионке,  теперь доверено готовить группу таких
стартовых устройств для новых задач.
     Я думала о тебе, Буров, когда поднялась на пригорок, откуда видно
и озеро, и нивы на его берегу.
     Лес подходил  к  самому обрыву.  Это был сосновый лес.  Огромные,
похожие одна на другую могучие сосны...  А на  обрыве  росла  одинокая
тонкая березка, столь отличная от всех остальных деревьев... Ты забыл,
наверное, о сказке, которую когда-то придумал для меня. А я не забыла.
Ты рассказывал о березке... Художник нарисовал ее... И только один раз
в день, когда солнечный луч падал на картину, тот, кто смотрел на нее,
мог  увидеть  волшебное  превращение березки в женщину...  Герой твоей
сказки до глубокой старости ждал,  что девушка-березка сойдет к нему с
холста.  Я вспоминала твою сказку и думала, Буров, что ты тоже никогда
не дождешься меня...
     Передо мной  раскинулись  два огромных озера,  окаймленных лесом,
голубоватым вдали.  Одно было синее,  в  нем  отражалось  ясное  небо,
другое - золотое.  Это были нивы. Хлеб вырос на отбитой людьми у льдов
земле.
     Военные, ведавшие  прежде  старой  установкой  и  приехавшие сюда
вместе со мной, просили меня не отходить далеко.
     Но мне хотелось быть одной.
     Я бы не стала,  Буров,  описывать тебе того,  что случилось, если
бы... Но ты поймешь меня.
     Это было очень странное,  пугающее зрелище.  Я даже  не  знаю,  в
каком месте оно поразительнее, - на озере или над нивой.
     Вода в озере забурлила пузырьками,  стала матовой,  а над нивой в
полукилометре  от берега словно ветер взметнулся над колосьями.  Потом
из воды высунули носы исполинские рыбы.  И в то  же  самое  время  над
золотым полем хлебов, из-под земли выросли сразу несколько серебристых
башен.  И все это в полной кажущейся тишине. Звука еще не было слышно.
Такими  бесконечными казались мгновения!  Потом башни вырвались из-под
земли.  И  такие  же  башни  выпрыгнули  из   воды,   сквозь   которые
просвечивало пламя.  Конечно,  грохот уже докатился, обрушился на меня
каменной лавиной крутых гор.
     Группа гигантских  ракет  на  миг,  тоже  казавшийся бесконечным,
замерла в воздухе,  словно силилась порвать оковы притяжения.  Вода  в
озере и нива под ними вскипали волнами.
     И потом все ракеты разом,  одна чуть  опережая  другую,  ринулись
вверх,  управляемые чьей-то невидимой рукой, отклонились от вертикали,
легли на курс.
     И в грохоте,  извергая пламя, видное даже в залитом солнцем небе,
уменьшались сверкающие точки, наконец исчезли совсем.
     Они летели   к  Солнцу,  унося  на  него  добытую  тобой,  Буров,
"А-субстанцию",  способную  нейтрализовать  губительное  для   светила
действие "Б-субстанции".  Теперь Солнце разгорится с прежней силой. Об
этом объявлено уже всему миру.
     А я  смотрела на обрыв над озером,  и сердце у меня остановилось,
Буров.
     Одна из ракет взлетела из-под обрыва, вызвав на нем оползень...
     Обрыв все так же поднимался над успокаивавшейся водой  озера,  по
которому  вдаль  убегала  волна,  но  моей  березки...  березки  среди
соснового леса не было...
     Мне все ясно. Твоя сказка сбывается, Буров.
     Сегодня погас  первый  термоядерный  фонарь.  Прошло   достаточно
времени.  Ракеты с "А-субстанцией" достигли цели,  забросили на Солнце
исцеляющее его  средство.  Астрофизики  уже  зафиксировали  разгорание
нашего светила. Все выполнено, Буров. Впереди желанный мир!
     И в этом мире будем и ты и я,  Буров.  Но у нас теперь уже разные
задачи. Ты пойдешь в ногу со своим народом, со своей страной, Буров. А
я...
     У меня тоже есть мой народ, моя родина. И она еще должна выйти на
тот путь, ради которого я готова была когда-то принести себя в жертву.
     Это я делаю сейчас.
     Я возвращаюсь домой, Буров, в Америку.
     Америке идти  по  новому  пути.  Мой  долг  хоть  ничтожным своим
усилием помочь ей в этом.
     Я не знаю,  встречусь ли я когда-нибудь с отцом моего ребенка,  я
не знаю,  кем он стал и кем станет...  Но с ним ли рядом или  в  строю
против него, но я должна быть там...
     Березке не стоять больше на обрыве!..
     Прощай, Буров!.. я была счастлива подле тебя...
     Прощай...
     Эллен Сехевс (Нет, нет! Уже не Шаховская!..)"
     Буров снова и снова перечитывал письмо.
     Люда два раза заглядывала к нему в кабинет, но не решилась войти.
Она догадывалась, какое он получил письмо и от кого. Неведомое женское
чувство все подсказало ей.
     Она видела, что Буров стал писать письмо. Она знала кому!..
     Для Бурова  не  существовало сейчас никого и ничего на свете.  Он
писал:
     "Эллен, бесконечно близкая и далекая,  самая родная и самая чужая
на свете!..
     Одно то,  что я называю тебя этим столь чуждым мне именем, должно
сказать тебе многое.
     Ты заставила  меня  оглянуться  на