а украдкой смотрела на Шаховскую.  Кто же  изменился  из  них?
Губошлепик  или  "русалка"?  По-прежнему  безукоризнен  профиль  Елены
Кирилловны,  привычно  подтянута  фигура,  не  опиравшаяся  на  спинку
сиденья,  загадочен чуть усталый взгляд.  Разве не восхищается ею, как
раньше, Люда?
     Как смешно она ревновала ее еще недавно ко всем...  в особенности
к Бурову. Бурова не было.
     Он стал огромным, как его подвиг. Было странно подумать, что Люда
знала такого человека,  помогала ему,  даже сердилась на него,  словно
можно быть знакомым с титаном,  с Прометеем!  Если бы Бурова приковали
цепью к скале и орел стал терзать его грудь,  Люда не плакала бы,  как
прекрасные и беспомощные океаниды, а своими руками разбила бы алмазные
цепи,  приготовленные гневом богов для титана.  Титан скоро  вернется.
Никогда  уже  не  станет  он  в  глазах  Люды  обыкновенным.  А  Елена
Кирилловна,  а ее "русалка" с серыми глазами,  думающая о таинственном
ребенке?
     Серые глаза Елены Кирилловны были словно прикрыты дымкой, а карие
яркие глаза Люды широко раскрыты и по-новому впитывают мир.
     Это был весенний мир,  невозможно яркий,  с пьянящим воздухом,  с
бездонным  синим  небом,  с  радостными и загадочными людьми,  полными
своих дум,  желаний,  стремлений,  горя и счастья.  Еще  недавно  Люда
почувствовала бы, что хочет расцеловать каждого, кто идет под слепящим
солнцем,  а сейчас ей хочется совсем другого  -  заглянуть  каждому  в
душу,   узнать  о  нем  самое  сокровенное...  Однако  самое  трудное,
необходимое и невозможное заглянуть в собственную душу,  в саму  себя,
где все было таким непонятным...  Ах,  если бы их встречал папа!..  Но
летчик Росов всегда в полете,  а сейчас...  сейчас он  даже  готовится
лететь   к   звездам   вместе   с   молодыми   космонавтами,   которых
воспитывает...  Папа,  огромный,  как Буров,  только  спокойный,  даже
застенчивый,  но  отважный...  он  умел  заглядывать  в  Людины глаза.
Посадит перед собой на стул,  чтобы коленки упирались в его большие  и
жесткие  колени,  заглянет  в  ее  "миндалинки" и все поймет.  Он бы и
сейчас понял,  что с ней творится...  А сама Люда?..  Она только может
смотреть по сторонам - на улицу,  мокрую в тени и сухую на солнце,  на
последний апрельский снег,  белый  с  чернью,  как  старое  кавказское
серебро,  на его не убранные еще после прощальной метели гребни по обе
стороны проспекта,  на поток людей - и замирать от чего-то странного и
необъяснимого, ловя себя на том, что ищет в толпе... Бурова.
     Опять Буров! Это ужасно!
     И Люда начинала рассказывать Елене Кирилловне о Москве.  Она ведь
должна заботиться о "русалке".
     Шаховская поселилась    в    квартире   Веселовой-Росовой.   Люда
самоотверженно готова была,  как юный паж, повсюду следовать за Еленой
Кирилловной,   но   та  решительно  уклонялась.  Она,  видимо,  искала
одиночества и, конечно, обидела тем Люду.
     Ждали скорого   возвращения   Бурова  и  возобновления  работы  в
лаборатории. Женщины нервничали.
     Наконец Сергей Андреевич появился.  Люда ахнула, когда он вошел в
лабораторию - широкоплечий,  высокий,  чуть  насмешливый.  Он  оглядел
помещение: искал глазами Елену Кирилловну.
     Ноги у Люды,  ее тонкие и сильные ноги,  которые  она  не  раз  в
последнее время рассматривала,  натягивая чулки, стали свинцовыми, она
не могла встать с табурета.
     Буров кивнул ей.
     - Где мама? - спросил он.
     - Маму   куда-то  срочно  вызвали,  а  Елена  Кирилловна  ушла  в
Третьяковскую галерею. Она ведь впервые в Москве, - ответила Люда.
     Он посмотрел на часы:
     - Я  сейчас  поеду  в  гостиницу  "Украина".  Вечером  постараюсь
заглянуть к Марии Сергеевне.
     - Хорошо,  - сказала Люда.  -  Елена  Кирилловна  остановилась  у
нас...
     Буров снова кивнул,  глядя поверх Люды. Он даже не поздоровался с
ней за руку. И руки у Люды повисли плетьми.
     Буров ушел,  а  Люда,  смотря  перед  собой  сухими,   невидящими
глазами,  мысленно  произносила  страшные клятвы навсегда уйти отсюда.
Разве нужна она ему, если он не сделал разницы между нею и табуреткой,
на которой она сидела!
     Она уйдет отсюда,  чтобы заняться самым тяжелым трудом,  как  это
делают передовые люди. Если знаменитый дирижер в свободное время водит
автобус,  если  Мария  Сергеевна  Веселова-Росова,  ученый  с  мировым
именем,  каждый день ездит в оранжерею, занимаясь там черной подсобной
работой среди любимых цветов,  то Люда пойдет в  больницу,  в  детскую
больницу, будет выхаживать там самых тяжелых больных...
     Когда Люда вернулась после работы домой,  то  застала  там  Елену
Кирилловну и Бурова. Оказывается, они где-то встретились!
     Мария Сергеевна обнимала Бурова, крепко целуя его в обе щеки.
     - Спасибо, родной. Спасибо тебе, богатырь наш, от науки.
     Буров наклонился и поцеловал руку Марии Сергеевны.
     - Включать  в  Африке нашу аппаратуру мог каждый.  Подвига в этом
нет никакого
     - Подвиг  в том,  что все в мире изменилось,  - проговорила Мария
Сергеевна, садясь и тяжело дыша после быстрой ходьбы.
     - Теперь позвольте и мне,  - сказала Елена Кирилловна,  вставая и
подходя к Сергею Андреевичу.
     Она притянула к себе голову Бурова и,  встав на носки, поцеловала
его.
     Люда вспыхнула и отвернулась. Она бы выбежала из комнаты, если бы
не побоялась выдать себя.
     - Очень  трудно разобраться,  что происходит сейчас на Западе,  -
сказала Мария Сергеевна. - Представьте, к нам с особой миссией прибыла
американская миллиардерша...
     - Мисс Морган? - спросил Буров.
     - Вы   знаете   ее?   Завтра   она   посетит  наш  институт.  Она
распоряжается моргановским фондом женщин  и  передает  его  Всемирному
Совету  Мира  для  использования  Б-субстанции  в целях предотвращения
ядерных войн.
     - Они  уже предотвращены,  - спокойно сказал Буров,  усаживаясь в
кресло и доставая  сигарету.  -  Вы  разрешите?  -  спросил  он  Марию
Сергеевну.
     Люда отметила, что он начал курить.
     - Вы,   кажется,  близко  знакомы  с  ней,  Сергей  Андреевич?  -
безразличным тоном спросила Елена Кирилловна.
     - Да,  встречались в Африке,  - так же безразлично ответил Буров,
выпуская клуб дыма.
     - Что  же  она  там  делала?  Удовлетворяла  свое  любопытство  в
джунглях?
     - Она ухаживала за умирающими, работала в госпитале, подкладывала
негритянкам, страдающим лучевой болезнью, судна.
Елена Кирилловна поморщилась:
     - Что это? Современная эксцентричность американки?
     - Я встречалась с нею в Доме дружбы,  - вставила Мария Сергеевна.
- По крайней мере, одета она удивительно просто.
     - Эта простота дороже роскоши, - презрительно бросила Шаховская.
     - Это не эксцентричность, а раскол, - улыбнулся Буров.
     - Раскол? - повернулась к нему Елена Кирилловна.
     - Да. Когда дело доходит до уничтожения апокалипсической саранчи,
раскол не щадит и семьи магнатов, - непонятно для Люды ответил Буров
     Шаховская отвернулась к окну.
     - Итак, друзья мои, приготовьтесь к завтрашнему визиту, - сказала
Мария Сергеевна, поднимаясь с кресла.
     Елена Кирилловна   охватила   виски   ладонями,   словно   у  нее
разболелась голова.
     - Хорошо, я приготовлюсь, - объявила Люда.
     Буров не обратил на эту реплику никакого внимания.
     - Надеюсь,  американка  не придет в нашу лабораторию?  - небрежно
поинтересовалась Елена Кирилловна.
     - Нет,  нет,  -  заверила  Веселова-Росова.  -  Чисто официальный
визит. Принимать ее лучше всего в кабинете академика.
     - Но там рояль, - вдруг вспомнила Люда.
     Мария Сергеевна задумчиво улыбнулась.
     - Да...  Наш  Амас  Иосифович любит играть "Лунную сонату",  если
что-нибудь не получается.
     - Значит, он часто играет, - снова вставила Люда.
     Мария Сергеевна нахмурилась.
     - А ты оденься завтра как следует, - строго сказала она дочери.
     - Может быть, я могу не приходить? - спросила Елена Кирилловна.
     - Нет,   дорогая,  что  вы!  Она  специально  интересуется  вами,
женщиной - участницей открытия. Это связано с какими-то формальностями
использования фонда.
     Елена Кирилловна пожала плечами.
     Буров встал:
     - Ну  что  ж,  значит,  завтра  свистать  всех   наверх.   Начнем
дипломатическое плавание...
     - Я надену домино,  а Елена Кирилловна - кокошник, - заявила Люда
и с независимым видом вышла из комнаты.
     Елена Кирилловна проводила ее настороженным взглядом
     - Кокошник!  -  усмехнулся  Буров  и,  приветственно подняв руку,
ушел.
     На следующий   день  заместитель  директора  института  профессор
Веселова-Росова принимала американку мисс Морган.
     Лиз, улыбаясь, быстро вошла в ее кабинет.
     - Я  счастлива  пожать  руку  такому  видному  ученому,   который
заставляет гордиться собой всех женщин мира, - сказала она.
     Мария Сергеевна радушно усадила ее.
     Лиз рассматривала   простое  убранство  профессорского  кабинета,
портреты ученых на стенах.
     - Великие  физики...  Я не всех знаю.  О!  Это Курчатов!..  И две
женщины...
     - Мать и дочь, - подсказала Мария Сергеевна.
     - О да!  Мария и Ирэн Кюри!..  Как  странно,  физика  оказывается
женской  областью.  Она  была  бы  страшной областью,  если бы не ваши
последние открытия.
     - Справедливость требует отметить: Б-субстанция открыта мужчиной,
физиком Буровым, у него была лишь одна помощница.
     - О-о!   Я  уже  знаю.  Я  должна  ее  увидеть.  Мне  это  крайне
необходимо! Вы мне устроите это, дорогой профессор?
     - Я  думаю,  что  Сергей  Андреевич  Буров  согласится.  Вы  ведь
встречались с ним?
     - О-о!  Сергей Буров, Сербург... Еще бы! Он никогда не видел меня
в платье. Противоядерный костюм, монашеское одеяние сестры милосердия.
Правда, странно?
     - Вы сейчас встретитесь с ним,  он ждет вас в кабинете академика.
Я  от всей души благодарю вас,  мисс Морган,  за передачу вашего фонда
для антиядерных целей.
     - Так  поступила  бы каждая женщина,  которая видела то,  что мне
привелось, дорогой профессор. Позвольте мне вас поцеловать.
     И американка обняла Марию Сергеевну.
     Мария Сергеевна   сама   провела   Лиз   в   кабинет   академика,
находившийся   в   другом   конце   коридора,  -  огромную  комнату  с
лабораторными столами,  столом для заседаний,  роялем,  киноэкраном  и
черной доской с мелом.
     Буров, сидевший  у  окна  в  ожидании  американки,  поднялся   им
навстречу.
     - Я полагаю,  - сказала по-английски Веселова-Росова,  -  мне  не
требуется  вас  знакомить.  Мисс Морган выразила желание встретиться с
людьми,  открывшими Б-субстанцию.  Ей остается  познакомиться  лишь  с
вашей помощницей, Сергей Андреевич.
     Буров поздоровался  с  Лиз  и  направился  к  телефону,  но   она
остановила его:
     - О,  не сразу,  мой Сербург,  не сразу!  Мне хотелось бы кое-что
вспомнить только вместе с вами.
     - Вы извините меня, мисс Морган. Я буду рада, если после беседы с
нашими  физиками  вы снова зайдете ко мне,  - учтиво проговорила Мария
Сергеевна.
     - О да,  дорогой профессор!  Я буду счастлива! - воскликнула Лиз,
мило улыбаясь.
     Веселова-Росова ушла.
     Лиз подошла к концертному роялю, стоявшему около исписанной мелом
черной доски:
     - Формулы... и музыка...
     Она открыла крышку рояля, взяла несколько аккордов, потом села за
инструмент и заиграла.
     Буров слушал, облокотившись о рояль и смотря на Лиз.
     Зовущая мелодия  сначала  звучала  в  мужском   регистре,   потом
отзывалась женским голосом,  полным нежности и ожидания, потом слилась
в  бурном  вихре,  рассыпавшись  вдруг  фейерверком  звучащих  капель,
наконец,   задумчивая,   тоскующая,   замерла,   все  еще  звуча,  уже
умолкнув...
     - Лист, - сказал Буров. - Спасибо, Лиз...
     Лиз осторожно закрыла крышку рояля.
     - Правда,  странно?  -  обернулась  она  к Бурову.  - Взбалмошная
американка бросает миллионы долларов и садится за рояль, чтобы сыграть
"Грезы  любви",  словно  слова  на  всех языках мира бессильны сказать
что-нибудь...
     - Лиз, вы хотели видеть мою помощницу? - напомнил Буров.
     - Да,  - оживилась Лиз. - Я почти догадываюсь, почему вы защищены
не только от радиоактивных излучений. Я хочу ее видеть, Сербург... - И
она вызывающе посмотрела на Бурова.
     - О'кэй, - сказал Сергей Андреевич и снял телефонную трубку.
     - Какая она?  - спросила Лиз,  смотря на телефон. - Почему в этом
аппарате  еще  нет  экрана?  Она  похожа на Ирэн Кюри?  Она любит вас,
Сербург?
     - Простите,  - сказал Буров и сказал в трубку по-русски:  - Елена
Кирилловна?  Я попрошу вас сейчас зайти в кабинет  академика  Овесяна.
Мисс  Морган  находится  здесь  и  хочет  познакомиться  с вами,  моей
помощницей.  Что?  Елена Кирилловна! Алло! Что такое? Вы слышите меня?
Так вот. Приходите сейчас же. Да что там такое с вами? Слова не можете
вымолвить! Ждем вас. Все. - И он решительно повесил трубку.
     Потом обошел  вокруг стола и,  усадив американку в мягкое кресло,
сел напротив нее. Она достала из сумочки сигарету.
     - Да,  странно видеть вас в обычном платье,  - сказал он, зажигая
спичку и давая ей прикурить.
     Лиз улыбнулась.
     - Я многое предугадываю,  Сербург. Я знала, что вы так скажете, и
я знаю, что значит для вас ваша помощница. Я приехала, чтобы убедиться
в этом.
     - Вы могли узнать это еще в Африке, милая Лиз.
     Лиз коснулась руки Бурова.
     - Спасибо,  дорогой,  что вы так назвали меня.  Я не хотела этого
знать там... А теперь я хочу ее видеть. - И она, откинувшись в кресле,
затянулась сигаретой.
     - И не остановились  перед  затратой  миллионов  долларов  вашего
фонда? - усмехнулся Буров.
     Лиз стала  серьезной,  положила  сигарету   в   пепельницу.   Она
отрицательно покачала головой.
     - Не думайте обо мне хуже,  чем я того стою...  Мы с вами  вместе
вытаскивали  из-под обломков умирающих.  Я готова отдать все миллионы,
какие только есть на свете, чтобы этого не было.
     - И все-таки вы молодец, Лиз!
     - Правда, Сербург?
     Буров взглянул на приоткрывшуюся дверь.
     - Ну вот и моя помощница,  которую вы хотели видеть, мисс Морган,
- облегченно сказал он.
     Дверь открылась.
     Лиз смотрела на женщину, вошедшую в кабинет академика, и не могла
видеть изменившегося лица Бурова.
     - Хэллоу!  -  весело  сказала  вошедшая и бойко,  почти правильно
заговорила по-английски: - Я очень рада видеть вас, мисс Морган.
     - О-о!  Вы  действительно  хороши,  как  и  следовало  ожидать от
женщины,  которой будут поклоняться в мире,  избавленном от  всеобщего
несчастья.   Скульпторы   станут   высекать  ваши  статуи,  -  сказала
американка, светски улыбаясь и протягивая руку.
     - Благодарю   вас,  мисс  Морган.  Я  никогда  не  мечтала  стать
натурщицей.
     - О-о! Прелестная леди! В женщине всегда живет натурщица, которая
позирует во имя красоты,  пленяющей мир. Говорят, великий скульптор за
деньги делает статую моего жениха.  Мне смешно. А что бы вы подумали о
своем женихе?
     - Я думаю, что он уже превратился в каменное изваяние. Посмотрите
на него сами, мисс Морган, и вы в этом убедитесь.
     Обе женщины обернулись к Бурову.
     Он стоял,  действительно окаменев от  изумления,  возмущения  или
растерянности, он смотрел на "свою помощницу" и не верил глазам.
     Нет! Перед ним,  конечно,  не Елена Кирилловна. Но это и не Люда,
не та Люда, какую он знал, которую никогда не замечал.
     Природа знает величайшее чудо:  неуклюжая,  прожорливая  гусеница
вдруг  преображается,  расправляет отросшие крылья и,  блистательная в
своей неожиданной красе,  летит над землей,  по которой лишь  ползала,
взмывает  выше  деревьев,  у  корней которых ютилась,  летит на аромат
прекрасных цветов, с которыми соперничает ныне в яркости...
     Перед Буровым,  смело  и  остро  беседуя  с  американкой,  стояла
стройная девушка в  модном  платье  -  само  совершенство  форм!  -  с
искусной   прической,   с  огромными  миндалевидными  глазами,  удачно
оттененными карандашом.  И сколько непринужденной  грации  было  в  ее
позе,  когда  она  присела  на  ручку  кресла,  сколько уверенности во
взгляде!
     Буров поражался  всему:  и  насмешливым ноткам в грудном женском,
откуда-то взявшемся голосе,  и смелому вырезу платья,  и великолепному
рисунку   чуть  покачивающейся  ноги  в  изящной  туфельке  с  высоким
каблуком,  и полуоткрытому рту в загадочной улыбке полных жизнелюбивых
губ.
     - Простите,  - наконец опомнился Буров и подчеркнуто сказал, - мы
еще не виделись с вами.
     Они действительно "никогда не виделись"!
     И, подойдя к Люде, - да это была Люда... или, вернее сказать, это
была та удивительная женщина,  которая еще в  свою  пору  куколки  или
гусеницы была Людой, - он взял ее руку, чтобы церемонно пожать, но она
поднесла ее к его губам, и он непроизвольно поцеловал тонкие пальцы.
Американка наблюдала, какой нежный взгляд подарила Бурову его помощница...
     Она резко встала, прощаясь...

     - Вы  извините  меня  за  этот  маскарад,  Сергей  Андреевич,   -
насмешливо    сказала   Людмила   Веселова-Росова,   когда,   проводив
иностранную гостью, они остались вдвоем. - Меня попросила об этом ваша
Елена Кирилловна...
     И новая, гордая, знающая себе цену, она ушла.
     Буров крякнул и потер лоб.

                             Глава пятая
                          АНТИЯДЕРНЫЙ ВЗРЫВ

     "Хорошенькая стюардесса в кокетливо заломленной пилотке попросила
пассажиров застегнуть привязные ремни.
     - Нью-Йорк! - мило улыбнулась она.
     Самолет кренился, ложась перед посадкой на крыло.
     Мне не терпелось. Я спешил. Я знал, что даже в нашем тресте "Ньюс
энд    ныос"    этой   весной   начались   серьезные   затруднения   с
распространением  газет.  Мой   дневник   мог,   если   его   печатать
фельетонами,  оказаться  спасительной  гирей,  которая  перевесит чашу
деловых весов.  В нем есть  все,  как  хотел  того  босс:  и  ужас,  и
интимность, и правда, все то, что я видел за этот год, и особенно в те
несколько дней  -  в  самом  пекле...  Бесценные  странички  лежали  в
несгораемом портфеле,  который словно набит был долларами. Он послужит
защитным костюмом против всего, что началось сейчас в Америке.
     Я выскочил из самолета первым, сбежал по ступенькам приставленной
к фюзеляжу лестницы и протянул  паспорт  полицейскому  чиновнику.  Нас
почему-то  встречала  толпа  людей.  Они  бросились ко мне,  наперебой
крича:
     - Великолепное авто, сэр! Совсем новенькое!..
     - "Шевроле", сэр! Последней марки. Уже обкатано!
     - К черту,  к дьяволу всех! Нет лучшей машины, чем "кадиллак"! Не
упустите,  парень!   По   цене   велосипеда...   Комфорт,   изящество,
скорость!..
     Мне не давали сделать и шагу.
     Полицейский чиновник, возвращая паспорт, усмехнулся.
     Действуя локтями,  я  пробивался  через  толпу  комиссионеров   и
коммивояжеров,  которые предлагали мне коттеджи,  яхты, обстановку для
новобрачных,  полный  мужской   гардероб   и,   конечно,   автомобили,
великолепные  американские  автомобили!  Я  приятно  ощущал  портфель,
сознавая, что скоро смогу купить все это не размышляя. Мы будем жить с
Эллен в сказочной Калифорнии,  на берегу ласкового океана. У нас будут
безмолвные слуги. Мы станем охотиться и скакать на взмыленных лошадях,
собирать цветы и купаться в лесном бассейне.  Я куплю ей самый звучный
рояль и научусь понимать ее любимые пьесы Листа и Бетховена...
     Я проходил   через   удивительно   пустынный,   словно  вымерший,
аэровокзал.  Сумасшедшие  комиссионеры  атаковали  отставших  от  меня
пассажиров.
     Какой-то хорошо одетый джентльмен распахнул  передо  мной  двери,
просительно протягивая руку.
     Со всех сторон на меня ринулись парни  в  форменных  фуражках.  Я
видел   разъяренные   лица,  вылупленные  глаза,  открытые  рты.  Люди
отталкивали друг друга,  наперебой пре