И не от  истощения  умер  мой
бедный    старик,    как   телеграфировала   сестрица   Джен,   а   от
крупнокалиберной пули старого  ковбойского  кольта,  заветного  оружия
моего прадеда, на которого я будто бы похожу лицом, но не судьбой...
     Представители банков почтили своим присутствием похороны, вежливо
ожидая,  когда гробы вынесут из дома,  чтобы опечатать двери. Сестрица
Джен сразу же после похорон увозила  совсем  иссохшего  Тома  к  мужу,
куда-то в теплую Флориду, где снег летом все-таки стаял.
     Старика похоронили на холме.  Если он будет вставать из гроба, то
увидит  и  поля,  впервые  вспаханные  его дедами,  и ферму,  увы,  не
перешедшую к его сыну...  Мать положили в  яму  рядом  с  ним.  Старый
Картер гнусавым голосом прочитал над могилой псалмы...
     Лиз плакала.  Она не могла простить себе,  что,  в мое отсутствие
вынужденная скрываться, не выкупила отцовской фермы...
     Можно не любить Лиз, но нельзя не уважать.
     Однажды Лиз играла на рояле, я сидел на низком кресле, сжав виски
руками.  Я не знал,  что она играет,  но она играла именно то, о чем я
думал, что я чувствовал...
     - Это Лист, Рой, - сказала она, осторожно закрывая крышку рояля и
проницательно смотря на меня. - Это "Сонет Петрарки"...
     Сонет Петрарки!..  Я нашел книжку сонетов Петрарки  на  низеньком
столике в гостиной.  Она была необыкновенно умна и проницательна,  моя
Лиз.
     Петрарка, юный  Франческо  был  тогда силен,  ловок и красив,  со
взглядом быстрым и горячим темных  карих  глаз,  уже  известный  умом,
талантом  и  подвигом  неустанного  труда.  Беспримерная  его  любовь,
прославив имя Женщины в веках,  вспыхнула в миг,  когда  Лаура  прошла
мимо  него,  опустив  черные гребни ресниц.  Внезапно вскинув их,  она
озарила  его  светом  Дочери  Дивной  Солнца...  И  была   их   любовь
беспримерной, выше трагических обстоятельств, что разделили их оковами
ее семьи,  обетом его безбрачия,  долгом,  верностью,  детьми с  обеих
сторон.  Любовь  эту  почитали  небесной,  но была она истинно земной,
рожденная земной красотой и земным благородством, хоть и стала сильнее
всего,  что есть на Земле,  даже сильнее смерти, ее смерти, поразившей
Дочь Дивную Солнца в жуткие ночи,  когда смоляные гробы несли  мрачные
люди  в  смоляных  балахонах  с  узкими  прорезями  для глаз.  Трещали
смоляные факелы,  тщетно отгоняя черную чуму,  чуждую жалости к живым,
но бессильную перед любовью. Любовь эта была не только сильнее смерти,
но  и  сильнее  времени.  Двадцать  один   год   славил   коронованный
капитолийскими  лаврами  Поэт  Дочь Дивную Солнца,  которую видел лишь
считанные часы на  людях  и  чью  непорочную  близость  познал,  когда
побледнела она, услышав о его отъезде... И еще четверть века славил он
ее,  погребенную в закоптелом от факелов склепе.  И еще шесть столетий
после  того  великая любовь возгоралась пламенем негаснущего Солнца во
всех тех,  кто сердцем прикасался,  подобно вдохновенному музыканту, к
бессмертным сонетам.
     Вот он,  немеркнущий пример для  моего  несчастного  чувства.  И,
клянусь,  оно  выше записи в книге гнусавого шерифа,  выше ненависти и
шпионского коварства,  когда враждующие людские племена разлучили меня
с моей и только моей Дочерью Дивного Солнца. Увы, не умею я воспеть ее
в столь же бессмертных сонетах, как флорентийский поэт и гуманист.
     Но если  я не поэт и бессилен слагать достойные моей любви песни,
то разве не могу  я  посвятить  ей  подвиг,  который  совершу  во  имя
человечества, прозрев в тяжелые его дни!..
     Американцы - люди действия.  Я горжусь,  что  принадлежу  к  этой
нации.
     Конечно, я не мог совершить этот подвиг,  я только мог призвать к
этому людей, сильных волей и умом.
     И я отправился в Беркли, в атомный центр США.
     Лиз сопровождала  меня,  сразу  же  одобрив мой дерзкий,  а может
быть, и безумный план.
     В Беркли    в   новом   отеле   с   многозначительным   названием
"Нуклон-отель" Лиз дала обед в честь американских атомников.
     Может быть, не стоило всем им оказывать такое уважение после того
вреда,  который они принесли человечеству,  но речь шла о  возможности
загладить перед потомками их вину.
     Мы с Лиз стояли у дверей банкетного  зала  и,  как  магнитофонные
ленты,  произносили  заученные  фразы.  Ученые  учтиво  улыбались нам,
стараясь догадаться, что у нас на уме.
     В начале  своей  речи  на  обеде я сказал о беспримерном бизнесе,
дивидендом которого будет продолжение цивилизации. Нужен первый вклад,
который  в  долларах  делает моя жена,  а своим знанием и гением могут
сделать американские физики.
     Можно ли создать обледенелой Земле второе Солнце?
     Физики переглянулись,  положили вилки на стол.  Некоторые  выпили
содовой воды.
     Да, второе Солнце!  Физики на Земле  научились  превращать  атомы
водорода  в  гелий,  освобождая ядерную энергию синтеза,  воспроизводя
солнечную реакцию на Земле, которая замирает ныне на Солнце. Но ведь в
небе есть еще одно тело, состоящее почти целиком из ядерного горючего,
из водорода.  Нельзя ли  с  помощью  современных  технических  средств
зажечь Юпитер? Зажечь его и регулировать происходящие на нем реакции?
     Физики очень  серьезно  отнеслись  к  этой   безумной   идее.   Я
подозреваю,  что  она  не была для них нова,  слишком уж вооружены они
оказались цифрами для разговора на эту тему.
     Они говорили со своих мест,  некоторые вставая,  а некоторые сидя
за столом,  покрывая салфетки цифрами и  формулами,  тут  же  объявляя
результат.
     Масса Юпитера 2х10Ъ530Ъ0 граммов. Земные океаны были бы каплей в этом
море   водорода.  Если  весь  этот  водород  превратить  в  гелий,  то
освободится чудовищная энергия.  Они подсчитали - 10Ъ549Ъ0  эрг.  Ее  даже
нельзя  сопоставить  с  энергией  взрыва бомб.  Это взрыв звезды!  Но,
конечно,  его нельзя допустить.  Он испепелил  бы  все  околосолнечное
пространство.  Но  если  расходовать  энергетические  кладовые Юпитера
бережно,  брать из них лишь столько энергии,  сколько давало в  лучшие
времена Солнце,  то,  даже погасни оно теперь совсем,  новое Солнце на
месте Юпитера будет светить 500 миллионов лет!  Достаточно  для  того,
чтобы наши потомки снова разожгли наше доброе старое Солнце.
     Но оно еще не погасло!  Нужно лишь  совсем  немного  помочь  ему,
засветив в небе звезду нестерпимой яркости,  которая изменит лик Земли
не только тем,  что растопит ненавистные ледники,  но и новой палитрой
расцветит  зори.  И  тогда  в  разных  концах небосвода одновременно с
востока и с запада взойдут сразу два светила: одно - огромное, медное,
закатное;  другое - подобное ослепительной негаснущей вспышке. Двойные
странные тени лягут от всех предметов на земле,  и две непохожие  зари
окрасят   небо   и  облака  в  одной  стороне  красными,  а  в  другой
буйно-фиолетовыми огнями.  Порой,  светя  вместе,  два  Солнца  станут
растапливать вековые ледники в Антарктиде и Гренландии, освобождая для
людей новые материки с бесценными сокровищами  недр,  а  порой,  светя
поочередно, не допустят ночной тьмы, сделав ненужными на Земле тусклые
электрические лампочки и слепые по сравнению с небом прожекторы.
     Я не  сказал  им,  я не сказал никому,  что у этого нового Солнца
будет своя Прекраснейшая Солнца,  любовь к которой  пусть  не  уступит
бессмертной любви Поэта к Прекраснейшей старого Солнца.
     Физики тоже были поэтами, поэтами цифр. Они считали.
     Эпоха великих  открытий науки,  эпоха головокружительного разбега
цивилизации ознаменовалась открытием света кристаллов,  по интенсивной
яркости в тысячи,  в миллионы раз сильнее солнечного.  Такой кристалл,
например  синтетический  рубин,  при   известных   условиях   начинает
генерировать электромагнитные волны, испускаемые атомами и усиливаемые
кристаллической структурой рубина.  Этот  рубин  излучает  непостижимо
острую  иглу  света  или  радиолуч  необычайной силы и параллельности.
Такой пучок,  пройдя через еще более сужающую его оптическую  систему,
осветит  на  Юпитере  пятно  диаметром  меньше километра.  Если же эти
кристаллические приборы,  называемые лазерами,  заставить  работать  в
диапазоне  гамма-излучений  с длиной волны 10Ъ5-10Ъ0 сантиметров,  то угол
расхождения пучка-иглы будет  измеряться  ничтожнейшей  долей  секунды
дуги.   Тогда   в  "зайчике"  на  поверхности  Юпитера  можно  вызвать
температуру в десятки миллионов градусов, поджечь тем в атомном смысле
его атмосферу, возбудить реакцию синтеза гелия из атомов водорода.
     Физики считали и,  звеня вилками о бокалы,  прося слова, сообщали
результаты. Кое-что было сосчитано, очевидно, еще много раньше. Ученый
Бэрбидж уже давно прикидывал,  можно ли зажечь звезду,  стимулировав в
ней   ядерный  взрыв.  Оказывается,  поток  гамма-излучений  через  ее
поверхность  должен  достигать   10Ъ510Ъ0   эрг/см2   в   секунду.   Чтобы
"гамма-прожектор",  выполняя  роль космической спички,  решил бы такую
задачу, его мощность должна составлять 10Ъ512Ъ0 киловатт. Это в тысячу раз
больше всех действующих на Земле энергостанций.
     Это была уже, пожалуй, безысходная поэзия!..
     Тогда заговорили  те,  кого  я  с  такой  неохотой  приглашал  на
организованный Лиз  обед,  кто  всю  жизнь  работал  на  черные  грибы
водородных бомб, температура в ножке которых достигала сотни миллионов
градусов,  и кто в душе всегда терзался  мыслью,  что  результаты  его
работы когда-нибудь используют.
     Они подсчитали и сказали:  если  послать  на  Юпитер  космические
ракеты с термоядерными зарядами, если истратить на это все боеголовки,
созданные еще недавно для целей уничтожения и  бесполезные  теперь  на
Земле,  то...  можно  вызвать  на Юпитере инициирующий взрыв,  могущий
положить начало реакции  синтеза  гелия  из  водорода,  которую  потом
регулировать  энергетическими  пучками  лазеров  доступной  для  Земли
мощности.
     Ученые сказали свое слово.
     Теперь нужны были термоядерные  головки,  все  водородные  бомбы,
которые все еще лежали на складах ядерных держав Земли.
     Прямо из Беркли мы с Лиз вылетели в Вашингтон.
     Секретарь Белого   дома   сообщил   мне   по   телефону   еще   в
"Нуклон-отель", что президент примет меня.
     Мы прибыли  в Вашингтон вечером и остановились в отеле "Лафайет".
Расписывались на  карточках  у  портье  "Мистер  и  миссис  Бредли"...
О'кэй!..
     Портье многозначительно  сказал,  что   государственные   деятели
предпочитают  останавливаться  у  них.  В  прежние  времена  он был бы
астрологом...
     Вечером гуляли по тихому Вашингтону,  провинциально чопорному,  с
белыми домами, черными прохожими и неумеренным числом памятников.
     Памятник Аврааму  Линкольну,  великому  человеку,  боровшемуся за
справедливость, я хотел посетить.
     Сне! с мостовых был очищен. Приятно видеть асфальт.
     Мраморный президент,  худой  и  нескладный,  сидел  на  мраморном
кресле,  окруженный  колоннами,  взятыми  взаймы  из  древнегреческого
храма, и думал свою мраморную думу.
     Да, много  таких  дум  давит на президентское кресло,  завещанное
Линкольном.  Неимоверна тяжесть ответственности, пугающая тяжесть прав
того,  кто  сидит  в нем.  Он не только глава государства,  он и глава
исполнительной власти,  премьер-министр и главнокомандующий  армии.  В
виде указов он издает законы и может наложить вето на билли,  принятые
конгрессом,  он вождь правящей партии,  ответственный  перед  великими
предками, которых замещает, и перед потомками, для которых должен хотя
бы  уберечь  жизнь  на  Земле...  Один  из  великих   предшественников
Линкольна,   Томас   Джефферсон,   говорил,   что  "...человек  должен
руководствоваться Разумом и Истиной"...
     Я спросил  Лиз,  удобно  ли  напомнить  завтра президенту об этих
словах Джефферсона.
     Лиз странно  улыбнулась.  Я вдруг вспомнил,  что где-то видел эту
улыбку, эти ставшие вдруг загадочными глаза.
     - Боже мой, Лиз! - воскликнул я. - Ведь вы же вылитая Мона Лиза!
     Черт меня возьми,  мог ли я,  любуясь Джокондой, вообразить себе,
что могу жениться на самой Моне Лизе! Ведь в ее улыбке - целый мир!
     Утром я направился пешком в Белый дом.
     Секретарь Белого дома встретил меня в приемной и заговорил о том,
что в саду нынче очень  поздно  расцвели  вишни,  подаренные  когда-то
японским императором.
     Все-таки расцвели!..  Может быть,  было бы лучше,  если бы  перед
окном президента все так же померзло, как в более северных широтах!..
     Помощник президента,  лощеный молодой человек с угодливой улыбкой
и  жидким зачесом волос на благоухающей голове,  вежливо осведомился о
здоровье миссис Елизабет.
     Я покраснел,  как мальчишка.  Так вот чему я обязан столь быстрым
согласием президента принять меня.  Я вошел в  корпорацию  шестидесяти
семейств Америки,  да притом еще в первую их пятерку...  Потому, может
быть, меня готовы именовать государственным деятелем?

     Лиз ждала меня у  фонтана,  прогуливаясь  по  широкой,  тщательно
выметенной  аллее.  С  одной  стороны  аллеи  на деревьях распустились
листочки,  на противоположной под широко раскинувшимися  ветвями  елей
белели пятна сохранившегося снега.
     Я замедлял шаг,  а Лиз спешила мне навстречу... Приличнее хотя бы
натянуть   на  лицо  непринужденное  выражение.  Но  Лиз  было  трудно
провести.
     Она подошла, молча взяла меня за руку, обо всем догадавшись. Нет!
Не обо всем. Она не представляла, что сказал мне, прощаясь, президент.
     Сколько раз  я  упрекал  себя  в  малодушии!  Вот и сейчас вместо
сообщения об отношении президента к проекту я захотел  объяснить  свой
удрученный вид печальным известием, не подумав, каково будет Лиз.
     И я сказал ей о бедном Сербурге.  Президент  только  что  передал
текст  для  печати.  Бедняга Буров приговорен к скорой смерти,  у него
рак,  вызванный облучением. Он искал выхода для человечества. Подумает
ли оно сейчас о нем?
     Лиз окаменела.
     - Какой ужас!  - прошептала она.  - Ведь это невозможно!  Великан
Сербург... У него был щит в руке, которым он прикрыл целую страну...
     Я старался утешить Лиз.  Она отворачивала лицо,  чтобы я не видел
слез.
     Таково уж человеческое существо. О близкой гибели одного человека
естественно горевать,  плакать...  А близкую гибель едва ли  не  всего
человечества просто трудно воспринять.
     - Сербург!  Бедный Сербург!  - твердила тихим голосом  моя  "Мона
Лиза".  -  Рой,  вы должны поднять весь мир!  - тряхнула она головой и
посмотрела на меня. - Неужели никто ничего не сможет сделать, Рой!..
     Я шел  с  опущенной  головой.  Я  хотел  поднять  человечество на
создание второго Солнца, но...
     Надо было  как-то  отвлечь  Лиз.  Я не нашел ничего лучшего,  как
преподнести ей  еще  более  печальную  новость:  президент  не  взялся
гарантировать  мне  передачу  всех  ядерных боеголовок для космической
бомбы, могущей поджечь Юпитер. Конгресс не окажет поддержку, поскольку
есть   сомнения   в   устойчивости   "Б-субстанции".  Кто-то  высказал
предположение,  что  наша  солнечная  система  проходит  сейчас  через
галактическое  протооблако  и  скоро  выйдет из него.  Тогда все будет
по-прежнему....
     Все!.. Я,   должно   быть,   очень   выразительно   посмотрел  на
президента,  потому что он поспешил добавить, что сам он всецело стоит
за  мой  план,  но...  И  он  сослался  на  изящный французский проект
создания вокруг  Земли  "кольца  Сатурна"  из  заброшенных  на  орбиту
спутника  мельчайших  частиц,  которые  бы  отражали  солнечные  лучи,
восполняя нехватку тепла на Земле. Этот план тоже не получил поддержки
из-за  необходимости  для  этого  запустить все баллистические ракеты,
которые еще пригодятся,  если "все будет по-прежнему". Но президент не
рассчитывал на это "по-прежнему". Оказывается, он уже обещал поддержку
другому плану спасения Земли, не претендующему на запасы вооружения.
     У "Мены  Лизы" высохли глаза.  Они опять стали загадочными.  Нет,
скорее... злыми.
     - Я ни минуты не сомневалась в этом, - сказала она.
     Кажется, я все-таки отвлек ее...
     - Итак,  мистер  Игнес  и  инженер  Герберт Кандербль,  строитель
Арктического моста...
     - Что они придумали?
     - Кандербль предложил приблизить Землю к Солнцу,  изменить орбиту
планеты.   Игнес   дал   деньги.  И  уже  строятся  сейчас  гигантские
всепланетные дюзы, чудовищные реактивные двигатели, которые, используя
водород  океанов,  с  помощью  тех  же  термоядерных  процессов начнут
тормозить Землю,  уменьшат ее скорость,  с какой она  движется  вокруг
Солнца. Произойдет то же, что и со спутником, тормозящимся атмосферой.
Радиус орбиты уменьшится,  на Земле станет теплее.  Правда,  год будет
пробегать быстрее, но...
     - Какое же "но"?
     - В этом надо увидеть трогательную заботу о потомках. Дело в том,
что,  пока удастся затормозить планету,  израсходовав для этого  часть
океанов,  превратив  морские  порты в горные селения,  пройдет слишком
много укороченных лет.  Едва ли  в  этих  "горных  селениях"  будущего
сохранится население.
     - Так почему же они поддерживают этот проект,  а  не  наш  проект
второго Солнца? - гневно крикнула Лиз.
     - Должно быть,  заводы вашего семейства,  Лиз,  работали не  зря,
пополняя  атомные  арсеналы.  Как  видите,  расстаться с этим оружием,
которое и применить нельзя, им все равно трудно.
     - Рои!  -  воскликнула  Лиз.  - Я еще осталась главным акционером
моих заводов.  Знайте! С этой минуты все эти заводы и все предприятия,
зависящие   от   моих  банков,  будут  производить  проклятые  ядерные
боеголовки для нашего плана. Я пущу на этот космический ветер все свое
состояние, но в небе зажжется еще одно Солнце!
     Я знал,  она способна на это.  Один раз я уже убедился кое в чем,
стоя у опустевшего багажника "кадиллака".
     - "Мона Лизз", вы ангел!
     Она отрицательно покачала головой:
     - Я не знаю, кто я, Рой. Но я думаю, что Сербург одобрил бы меня.
     Мы пошли  к отелю "Лафайет",  чтобы дать по телефонам необходимые
распоряжения.
     Мы собирались с "Моной Лизой" зажечь второе Солнце,  думая о тех,
кого любили..."

                             Глава вторая
                            ТОВАРИЩ СЕХЕВС

     "Последнее, что я помнила, был запах миндаля от бокала, который я
пригубила.
     Приходя в  себя,  я  снова  почувствовала  этот  аромат,  нежный,
горьковатый...
     О ком я подумала? О маленьком Рое? Нет!.. Снова о Бурове!
     Я открыла глаза и в испуге зажмурилась.  Однако  яркое  солнечное
пятно,  которое  я  увидела  на  полу,  не  исчезло,  оно  возникло на
сомкнутых  веках  негативным  изображением  решетки  на   окне...   Ее
оранжевые  прутья  плыли  перед  закрытыми  глазами,  как неотвратимое
видение действительности.
     - Почему я жива?
     Я заставила себя снова открыть глаза.  Нет,  мне  не  показалось.
Светлое пятно на полу... и полосы от прутьев.
     Все ясно! Марту схватили... И не одну Марту, но и ее сообщницу...
Кем еще они могли считать меня? Разве я сама не шла на это?.. Разве не
я сама позволила Марте разоблачить "демоническую  героиню"  банального
детективного  романа?..  Агент Э 724,  шпионское донесение об открытии
Буровым "Б-субстанции".  Потом письма деду,  пославшему меня на подвиг
во вражеский стан... И регулярные телепатические сеансы связи... Можно
ли отречься от всего этого?..
     Открылась дверь.  Белый  халат  топорщился на широких плечах.  На
голове нет белой шапочки  врача.  Это  посетитель.  Можно  догадаться,
какой... Майор или полковник?
     Его шагов  не  слышно,  словно  он,   плотный,   коренастый,   не
прикасается к полу или... снится мне.
     Я закрыла глаза, потом открыла.
     Он уже сидел у моей постели,  придвинув к ней стул, и внимательно
смотрел.  Его взгляд не был жестким,  в нем не было ни  ненависти,  ни
презрения.
     - Как мы себя чувствуем? - спросил он.
     Я усмехнулась и