орожки,  а я шел по ней,  видел солнечный свет, дышал пряным
воздухом джунглей, все чувствовал и все помнил...
     Мне следовало  бы  сфотографировать  невзорвавшуюся бомбу,  взять
интервью хотя бы у того же Сербурга...  Но я ограничился лишь короткой
депешей боссу, упомянув в восхищенных тонах о Сербурге.
     Я дал телеграмму с аэровокзала,  потом прошел в  бар.  Черномазый
бармен узнал меня и предложил мне русской водки и анчоусов.
     Я сказал подсевшему ко  мне  знакомому  репортеру,  что  соседний
табурет занят.
     Я воображал, что на нем сидит... Эллен.
     Я смотрел на нее сквозь прозрачную жидкость в бокале.
     Потом я пошел с ней той же самой дорогой, которой мы шли тогда. Я
держал ее пальцы в своих...
     Лианы задевали меня,  когда я пробирался по узловатым  корням.  Я
задерживался  на  полуистлевших  поваленных  стволах  и  вдыхал аромат
сумасшедших африканских  цветов,  которые,  как  тогда,  были  яркими,
зовущими,  кричащими...  Да,  да,  они  приветно вскрикивали,  взлетая
попугаями.  Обезьяны,  виляя лоснящимися задами,  щелкали мне языками,
как старому знакомому.
     Я шел без тропинки,  но тем же самым путем,  который вывел меня к
шалашу.
     Неужели он  сохранился?  Нет,  конечно,  это  был  другой  шалаш,
построенный на том же месте игравшими здесь негритятами.
     В отличие от обезьян и попугаев они не узнали меня,  испугались и
убежали. В шалаше была такая же пахучая трава и орхидеи...
     Я забрался в шалаш и лег.  Закрыв глаза,  я мог протянуть руку  и
почувствовать   прохладную  свежесть  березки...  Снаружи  послышались
голоса. Мне не хотелось никого видеть, и я решил не выдавать себя.
     Оказывается, это  были  Сербург  и Лиз.  Я сразу не позвал их,  а
потом было уже неудобно...
     - Я задыхаюсь в этом ужасном марсианском наряде, - слышался голос
Лиз.  - Я не буду шокировать вас,  Сербург,  если сниму балахон?  Ведь
здесь безопасно?
     - Я могу отвернуться.
     - Сербург,  не надо. В Африке люди ходят нагими. И это красиво. В
другом месте вы меня такой не увидите.
     - Разве что на пляже.
     - Вы  этого  хотите?  Выбирайте:  Лонг-Бич,  Майами,   Антильские
острова...  Или Тихий океан?  Таити,  Полинезия...  Там женщины делают
ожерелья из цветов.  Я надену дурманящую гирлянду вам на шею.  На  мне
будет только "бикини", оставляющий открытыми бедра.
     - А в Африке пусть взрываются атомные бомбы?
     - Почему проклято мое поколение?!  - с горечью воскликнула Лиз. -
Мы ведь не живем,  мы все время  доживаем  последние  минуты,  подобно
смертникам,  которым  предоставлен  свободный час перед казнью...  Нас
упрекают в безверии.  А во что верить, если те, кто был до нас, отняли
у нас все,  во что можно верить?  Нас упрекают в распущенности.  А для
кого беречь себя,  кому хранить ненужную верность,  во имя чего? Чтобы
радиоактивностью  было  поражено  непорочное  тело?  Чтобы  ничего  не
познать,  ничего не почувствовать?  Люди прошлого были счастливы,  они
могли  думать  о  будущих  поколениях,  о  потомках.  У  нас  не будет
потомков...  Или  они  будут  дикими,  обросшими  шерстью,  беспалыми,
одноглазыми, проклинающими тех, кто жил до них и дал им жизнь!
     - В ваших словах много яда, Лиз.
     - Да.   Это   потому,   что  против  нашего  поколения  применено
отравленное    оружие,    непредусмотренное    никакими     Женевскими
соглашениями.  Раньше  чем  убить  нас  атомом,  нам отравили сознание
неизбежностью конца.
     - Но ведь вы приехали сюда, Лиз. Что заставило вас сделать это?
     - Ах,  Сербург!..  Я ненавижу тех,  кто говорит так,  как я. Я не
хочу  так думать,  но я думаю.  Я убежала от самой себя,  от роскоши и
удовольствий,  чтобы, рискуя собой, принести хоть какую-нибудь пользу.
Вы верно сказали:  я хотела быть нужной. Но, Сербург, мы с вами видели
здесь такое.  Вот Рой проклинает бога,  богохульствует...  А кого  нам
надо благодарить за невзорвавшуюся бомбу, за то, что мы с вами живы?
     - На вашем месте,  Лиз, я благодарил бы не бога, а вон тех людей,
которые устанавливают решетчатые башни.
     - Что это? Радиолокаторы?
     - Не думаю.
     - Зачем они?
     - Они стоят повсюду.
     - Это язычники. Они устанавливают решетчатых идолов.
     - А главное - заставляют их излучать что-то фиолетовое.
     - Правда!  Мне показалось еще утром, что поднялся чуть фиолетовый
туман. Вы еще сказали, что это не туман.
     - Это был не туман, - подтвердил Сербург.
     - Сербург, я покажусь вам ужасной свиньей, если сознаюсь...
     - В чем, Лиз?
     - В том,  что очень богата.  Мы могли бы с вами уехать куда бы вы
ни пожелали. Хоть в вашу Швецию.
     - А если я живу не в Швеции?
     - Куда угодно.  Но только не думайте,  что  я  хочу  купить  ваше
внимание.  Я кое-что уже в вас понимаю. Вы мне кажетесь очень сильным.
Это смешно,  но мне показалось...  мне  показалось,  Сербург,  что  вы
приказали бомбе не разорваться.
     - Это так и было.
     - Вы  хотите  свести все к шутке.  Сейчас вы скажете,  что живете
где-нибудь в Гималаях или в Советском Союзе.
     - Именно  это  я и хотел сказать.  Я подскочил в шалаше,  не веря
своим ушам. Что это? Словесный пинг-понг? Сербург возвращает мячи?
     - Я вам не нравлюсь? - непоследовательно спросила Лиз.
     Я вспомнил,  как мы говорили  с  Сербургом  о  любимых  женщинах.
Конечно,   Лиз   очень  хороша,  оказывается,  богата  и  без  ума  от
Сербурга... Из какого теста он сделан, чтобы вести себя, как каноник?
     - Леди  и  джентльмены!  -  крикнул  я.  -  Вы  нарушили  границы
сеттльмента и вторглись в мои владения.  Здесь у трав запах  любовного
напитка.
     - Ой, Рой! - крикнула Лиз. - Не выходите! Я не одета!
     - Не прикажете ли мне завидовать Сербургу?
     - Не завидуйте ему. Он так и сидит спиной ко мне.
     Я выбрался  из  шалаша  и  убедился,  что Лиз уже надела защитный
костюм. Кстати, он был элегантен и вовсе не походил на балахон.
     Мы пошли мимо аэродрома к отелю.
     По дороге  видели  решетчатые  параболоиды.  Отстав  от   Лиз   и
Сербурга,  я  подошел  к ажурной башне,  весело приветствуя негров,  и
присел на корточки.
     Они решили,  что я один из помощников Сербурга,  и, обнажая белые
зубы,  стали показывать мне полированный щиток управления с  кнопками.
На  нем  не  было  привычной  для меня надписи.  Она была сделана не с
помощью латинского алфавита, хотя буквы и были похожи...
     Мое подозрение крепло. Я догнал Лиз и Сербурга.
     Дело близилось  к  полудню.  Солнце  стояло  прямо  над  головой.
Экватор.  В небе беззвучно летела эскадрилья бомбардировщиков.  Грохот
их двигателей обрушится позже, когда они уже пройдут.
     Небо расцветилось  белыми  хвостами  догоняющих  ракет.  Подбитые
бомбардировщики снижались.  Выше и ниже них кружили  истребители  двух
враждующих   лагерей.  Воздушный  бой  нельзя  было  рассмотреть.  Все
совершалось с непостижимой быстротой.  Кто-то продолжал лететь, кто-то
падал дымящей свечой.
     - Какой ужас! - прошептала Лиз. - Почему они не сбросили бомб?
     Сербург указал  на небо.  В нем вспыхнула звезда.  Она сверкала в
лучах солнца, круто снижаясь.
     Бомбардировщики еще виднелись на горизонте.
     - Что это?  Что?!. - воскликнула Лиз, бросаясь к Сербургу, словно
ища у него защиты.
     - "И пятый ангел вострубил,  и я увидел звезду,  павшую с неба на
землю,  и  дан  ей  был  ключ  от  кладезя  бездны..."  -  со странным
выражением в голосе сказал Сербург.
     - Что это? - совсем испугалась Лиз. - Апокалипсис?
     - Но не выйдет  из  кладезя  дым,  как  из  большой  печи,  и  не
помрачится  солнце  и  воздух от дыма из кладезя,  и не выйдет из дыма
саранча, чтобы жалить людей, подобно скорпионам!
     Сербург замолк.  Я знал, что он не так прочитал библейский текст,
но не успел ему возразить.
     Продолговатое, сверкавшее   в  лучах  солнца,  серебристое  тело,
напоминавшее исполинскую летающую рыбу, врезалось в джунгли.
     Я не  знал,  чего  ожидать:  взрыва,  смерти,  землетрясения  или
трубного гласа Страшного суда.
     Негры около параболоида запрыгали, размахивая руками.
     - Рой,  - сказал Сербург, - собирайте своих газетчиков. Вам будет
на что посмотреть. Я жду в джунглях на месте падения.
     - О'кэй, - отозвался я. - Дело пахнет сенсацией.
     - Лиз,  - продолжал Сербург, - откройте свое инкогнито и возьмите
на себя труд собрать  представителей  ООН,  которые  есть  поблизости.
Приведите их к шалашу. Кажется, ракета упала где-то недалеко.
     Я посмотрел на Лиз.
     - Да, - сказала она. - Я - Элизабет Морган.
     Я свистнул.
     - Это была ракета? - спросила мисс Морган.
     Сербург усмехнулся.
     Я не   стал  терять  времени.  Мой  "джип"  стоял  около  канавы,
ограничивающей летное поле. Мы сели в него с мисс Морган, на которую я
теперь   посматривал   с   искренним   удивлением,   и   помчались   к
отелю-госпиталю.
     Репортеры бежали  мне  навстречу.  Я  узнал,  что в разных местах
страны упало с десяток баллистических ракет. Ни одна не взорвалась...
     Я не хотел верить ушам.  Ведь конфликт был локальным,  его нельзя
было расширять.
     Репортеры ехали, пока это было возможно, на моем "джипе".
     Все взрослое  население  негритянской  деревни   ушло   в   глубь
джунглей,  очевидно, к месту падения ракеты. Просека, на которой росли
банановые деревья,  была полна возбужденных негров. Она показалась мне
знакомой, но я не видел шалаша. Неужели ракета попала именно в шалаш?
     Нет, вероятно, это была совсем не та просека. Мы ведь долго ехали
по дороге.
     Ушедшую в землю ракету откапывали. Здесь уже находились помощники
Сербурга,  которых  я знал в лицо.  Сейчас они начнут разделывать тушу
гарпии...
     Подъехала мисс     Морган     в    сопровождении    представителя
госдепартамента    Соединенных    Штатов,     индийского     генерала,
командовавшего здесь отрядом войск ООН,  исландца,  наблюдателя ООН, и
посла одного из арабских государств.
     Негры работали  на  славу;  они  выкопали  искусственный  кратер,
обнажив с одной стороны ушедшую в землю головку ракеты... боеголовку с
термоядерным зарядом.
     Репортеры спрыгивали в яму, пачкая свои костюмы в жирной земле.
     Сербург показывал внизу отливавший в синь,  как лезвие безопасной
бритвы,  металлический  защитный  конус   головки,   нагревшийся   при
прохождении  атмосферы.  На  нем  отчетливо  видны были буквы "Made in
USA".
     Мороз прошел   у  меня  по  коже.  Я  механически  фотографировал
невзорвавшуюся водородную бомбу и толпившихся около нее людей.
     Я вылез из ямы и подошел к мисс Морган.
     У нее было заплаканное лицо.  Это поразило меня едва ли не больше
того, что я видел вокруг.
     Люди разговаривали вполголоса.
     Представители ООН под председательством индийского генерала, сидя
на поваленном ударной волной дереве, составляли протокол.
     Представитель госдепартамента   созвал   пресс-конференцию.   Она
состоялась в джунглях под открытым небом,  в тени  банановых  листьев.
Из-за  лиан  выглядывали  любопытные обезьяны,  очень заинтересованные
тем,  что здесь происходит,  хотя это было непостижимо не  только  для
обезьяньего ума, но и для моего... человечьего...
     Представитель госдепартамента был сухой молодой человек в  темных
очках, немного сутулый. Мне он не понравился.
     - Джентльмены,  - начал он,  - я уверен,  что вы заинтересованы в
сохранении мира на нашей планете.
     Автоматические ручки забегали по раскрытым блокнотам.
     - Государственный  департамент уполномочил меня заявить,  что США
не  имеют   никакого   отношения   к   чудовищному   недоразумению   -
провоцировать   конфликт   между   великими   ядерными   державами   и
использовать в своих целях некоторые детали аппаратов, изготовленные в
США.  Это  дело  гангстеров или международных террористов.  Они украли
атомные бомбы,  как этого давно боялся мир. Американское правительство
никогда  не  брало  и  не возьмет на себя ответственность за оголтелых
частных лиц.
     "Made in USA" - сделано в Америке!
     Миллионы фотографий с этой надписью обойдут все газеты мира!
     Я посмотрел на мисс Морган. Может быть, эта ракета с термоядерной
боеголовкой сделана на одном из заводов, контролируемых ее семейством.
Я не сказал ей об этом.
     - Скажите,  сэр, - спросил один из моих приятелей, - могла ли эта
ракета прилететь сюда с границы между Европой и Азией?
     Мне стало не по себе.  Еще вчера,  пожалуй,  я сам мог бы  задать
этот гнусный вопрос.
     Представитель госдепартамента ответил,  что не располагает сейчас
никакими  баллистическими данными,  позволяющими судить о том,  откуда
прилетела ракета,  но  считает  очень  важным  получить  донесения  от
радарных станций, которые могли засечь полет ракеты.
     - Почему не взорвалась боеголовка?  - спросил мрачный  человек  с
усами.
     Представитель госдепартамента пожал плечами.  Тогда вышел Сербург
и  сказал,  что  он  хотел  бы  ответить  на  этот  вопрос.  Репортеры
оживились.
     Представитель госдепартамента      объявил      пресс-конференцию
законченной. Сербург поднял руку.
     - Леди, - поклонился он в сторону мисс Морган, - и джентльмены! -
обернулся   он   к   репортерам.   -    Позвольте    мне    продолжить
пресс-конференцию по поручению Советского правительства.
     Да, я ждал чего-то подобного!  Я смотрел на мисс  Морган.  У  нее
было бледное,  почти прозрачное лицо,  на котором неестественно горели
глаза.
     - В  эту  минуту  весь  мир  слушает  заявление ТАСС,  содержание
которого я вам сообщу.
     - Что это, Рой? - Лиз вцепилась мне в руку. - Кто он?
     - Кто вы такой?  - грубо выкрикнул тот  самый  репортер,  который
хотел занять сегодня табурет у стойки рядом со мной и спрашивал,  не с
территории ли СССР запущена сюда ракета.
     Сербург улыбнулся.
     - Я советский физик,  обыкновенный ученый,  задачей которого было
помешать атомным бомбам здесь взрываться. Мое имя Сергей Буров.
     - Сергей Буров! Сербург... - прошептала Лиз.
     - Я  уполномочен сообщить,  что усилиями советских ученых найдена
субстанция протовещества,  обладающая свойством поглощать нейтроны. Мы
назвали  ее Б-субстанцией.  Как известно,  для цепной реакции атомного
взрыва требуется,  чтобы из разбитого ядра  атома  вылетали  свободные
нейтроны,  которые разрушали бы соседние ядра атомов,  откуда,  в свою
очередь,  вылетали бы стремительные  снаряды-нейтроны.  В  присутствии
доатомной  Б-субстанции эта реакция однозначно невозможна.  Субстанция
захватывает  нейтроны,  которые  могли  бы  разрушить  ядра.  Поглощая
нейтроны,  она увеличивается в объеме... Получить ее крайне просто. Вы
видели расставленные в джунглях излучатели?  Достаточно  облучить  ими
воздух  - и вся округа будет прикрыта "атомным щитом" - Б-субстанцией,
невидимой,  если не считать чуть заметной фиолетовой дымки. Именно эта
субстанция, которая насыщает сейчас окружающую атмосферу, не позволила
взорваться  второй  атомной   бомбе   и   баллистическим   ракетам   с
термоядерными головками. Как известно, меч породил щит, ядро - броню.
     Репортеры молчали. Все были ошеломлены.
     Наконец все тот же бойкий парень решился задать вопрос:
     - Мистер Буров,  что грозит  вам  по  возвращении  на  Родину  за
разглашение военных секретов?
     Буров-Сербург улыбнулся.
     - Я   ведь   уже  сказал,  что  говорю  по  поручению  Советского
правительства.  В сообщении ТАСС,  которое передается сейчас  на  всех
волнах и на всех языках, подробно сообщается, как построить излучатель
и получить доатомную Б-субстанцию.  Это может  сделать  любая  страна,
будь  она  размером  с  Сан-Марино  или  с  Соединенные Штаты Америки.
Атомный щит над каждой страной  ничего  не  будет  стоить,  отныне  он
поднимется над всем земным шаром, наполнит земную атмосферу...
     - И исключит ядерную войну? - звонко спросила Лиз.
     - Да,  мисс  Морган.  Ядерные  взрывы  становятся невозможными на
Земле,  тем  самым  исключаются  войны,  ненужным  становится  атомное
оружие,  в  чьих  бы  руках  оно  ни  находилось:  в  государственных,
гангстерских или частных.  Это и уполномочен вам я  заявить  от  имени
стран, давно предлагавших отказаться от ядерного вооружения.
     Я смотрел  на  Сергея  Бурова  и  не  мог  осознать  всего,   что
произошло.  Вместо  того чтобы попытаться представить себе,  что будет
теперь в мире, я вдруг вспомнил, что все, кто здесь находится, - и Лиз
Морган,  и я,  Рой Бредли,  и другие американцы, так же, как и летчики
посланных сюда эскадрилий,  - были обречены на гибель.  От всей страны
не  осталось  бы  ничего...  Тот ужас,  который я видел в уничтоженном
городе,  где кто-то двигался, умирал или помогал друг другу, этот ужас
показался бы свидетельством жизни по сравнению с той мертвой пустыней,
которая осталась бы на месте пышных джунглей,  рудников и городов,  на
том  месте,  где  жили миллионы людей,  у каждого из которых были свои
заботы, свои мечты и желания...
     Ничего бы не осталось.  И меня бы не было. А мисс Морган? Ее тоже
не было бы... не было бы ее ненужной Сергею Бурову любви...
     Ошеломленные репортеры не расходились,  хотя Сергей Буров ответил
на все вопросы и объявил пресс-конференцию законченной.
     Сергей Буров  подошел  к мисс Морган и ко мне.  Он по-приятельски
улыбнулся  нам.  Лиз  протянула  руку  Сергею  Бурову   и   застенчиво
улыбнулась:
     - Я никогда не думала, что коммунисты такие.
     - А я подозревал,  что мистер Сергей Буров коммунист, - признался
я.  - Я не знаю, нужно ли вас благодарить от имени всего человечества,
но от имени одного человечишки,  оставшегося в живых, я благодарю вас,
кем бы вы ни были.
     Сергей Буров рассмеялся и похлопал меня по плечу.
     - Что же теперь будет с моим  поколением?  -  с  горькой  иронией
спросила Лиз Морган. - Оно не обречено? Как бы оно не возмутилось, что
вы связываете ему руки,  ограничиваете свободу чувств и желаний, вдруг
устранив близкий, привычный и все извиняющий конец мира!
     - И все-таки конец ядерным войнам лучше ядерного  конца  мира,  -
сказал Буров.
     - Вы не будете меня уважать? - тихо спросила Лиз.
     - Буду,  - пообещал Буров и крепко пожал руку сначала Лиз,  потом
мне".

                             Глава третья
                           БОЯРЫНЯ МОРОЗОВА

     "Москва, апрель...
     Дедушка, милый,  родной! Ты ужаснешься моим мыслям. Выдержу ли я,
окажусь ли достойной твоего замысла?
     Я достигла многого,  вошла в  их  науку,  оказалась  на  решающем
участке.  Мне  не  дано  совершить  подвиг на миру,  я иду на смерть в
темноте.  Из этой темноты я сообщила о самом их сокровенном, что могло
сделать их сильнее нас.  Я была горда,  даже счастлива... И вот... Все
оказалось прахом.  Нелепым,  широким жестом они вдруг обнародовали то,
что,  кроме них, известно было только мне одной. И подвиг мой оказался
ненужным, пустым...
     С тяжелым  чувством  въезжала я в твой родной и любимый город.  Я
хотела бы увидеть его именно таким,  каким  ты  помнил  его,  о  каком
рассказывал мне еще в детстве.  Но где эти занесенные снегом переулки,
трогательно кривые,  с уютными особняками, в которых жили твои Зубовы,
Шереметевы,  Шаховские?..  Где  бесчисленные  маковки церквей,  темные
богатства икон и пестрая нищета на  паперти?  Где  санки  с  медвежьим
пологом,  где  лихачи  в  лакированных шляпах,  подпоясанные кушаками,
угодливые  половые  в  ресторанах,  бородатые   купцы   в   поддевках,
зазывающие  в  лавки  с  запахом  материи,  где звонкий цокот копыт по
булыжной мостовой?
     Я въезжала  в  город с аэродрома.  Я не воспользовалась подвесной
железной дорогой,  которая вела прямо в центр, мне хотелось въехать по
старинке, хотя бы на автомобиле.
     Улица, расточительно широкая, как площадь, была едва ли не прямее
нашей Пятой авеню и тянулась на десяток миль.  Она казалась мне ед