перед императором.
- Но мне кажется, что еще не все страны капитулировали.
     - О'кэй,  парень,  пока еще не все...  Но я  полагаю,  что  разум
восторжествует. Никому не захочется, чтобы к Солнцу полетели еще новые
ракеты с Б-субстанцией. Так какую страну вы выбираете?
     - Россию, сэр, если можно.
     Я вымолвил свое сокровенное. Я хотел быть только там, где Эллен.
     - Что ж, - ничем не смутившись, сказал Джордж Никсон. - И за этим
дело не встанет.  Идет игра нервов. Но она должна кончиться. Никому не
любо замерзать на новых ледниках, даже русским, хотя, вероятно, они...
капитулируют последними.
     - Почему последними, сэр?
     - Возможно,  потому,  что они более привычны к холоду. И потом...
они  самые упорные.  Так что лучше вам не ждать.  Работы хватит всюду.
Нужны  хорошие  советы,  чтобы  защитить  права  людей,   восстановить
священную  собственность  и  добиться свободы частной инициативы,  дав
доступ нашим  капиталам,  дабы  произошло  чудо.  Вы  будете  в  числе
чудотворцев "SOS", мой мальчик.
     - О'кэй,  сэр.  Но если возможно,  я подожду, когда это чудо надо
будет делать в России.
     Босс улыбнулся.
     - О'кэй,  -  сказал  он,  снова  садясь  в  кресло и доверительно
показывая мне подошвы ботинок,  взгроможденных на стол.  - Россия  так
Россия!  Там особенно много полей,  где трудно выращивать хлеб...  под
ледниками.
     - Да, сэр. Вы полагаете, что рак Солнца...
     - Не болтайте чепухи!  Мы регулируем накал светила,  чтобы оно не
вспыхнуло.  И никакого рака там нет. И зарубите себе на вашем подбитом
носу - никогда не говорить при мне ни о каком раке!  К черту Солнце!..
Если  понадобится,  то  для вразумления русских коммунистов мы угостим
старую   накаленную   сковородку   новой   порцией    прохладительного
субнапитка, так удачно изобретенного русскими.
     Я привык верить в босса,  как в  мир  частной  инициативы  или  в
господа бога.  Босс мог сделать все,  что угодно, вернее, все, что ему
выгодно.  Надеюсь,  упорство на Европейском континенте  не  протянется
слишком долго и нашей планете не будет нанесен опасный ущерб.  В конце
концов,  все мы на Земле заинтересованы,  чтобы все утряслось возможно
быстрее.
     Босс милостиво  отпустил  меня,  довольно  неуклюже   благословив
только что придуманным знаком Верховного магистра ордена - поклоном со
скрещенными на груди руками.
     Я шел  по  улице,  кутаясь в пальто.  Я мысленно был в Москве,  я
разыскивал свою Эллен.
     Россия! Я  знал,  что  Эллен  была русской,  ведь ее великолепный
предок был князем царских времен и фамилию его нужно было выговаривать
не Сэхевс,  как у Эллен,  а Шаховской.  У нас в Америке любят упрощать
фамилии,  произнося их на свой лад.  Но я предпочел  бы,  чтобы  Эллен
выговаривала свою фамилию как мою.
     Итак, Россия!  Непонятная страна,  столько десятилетий  служившая
пугалом  свободного  мира.  Понадобилось  дотянуться до Солнца,  чтобы
наконец поставить ее на колени. Впрочем, я, пожалуй, несколько забегаю
вперед.  Конечно,  мне  приходилось  немало  писать о коммунистической
России,  и я даже считался в газете специалистом по русскому  вопросу,
но если говорить начистоту,  то что я знаю о русских?  Если я попаду в
Россию и стану руководить этими малопонятными скифами, то... Кстати, у
них  ведь  уйма  народов.  Они  говорят  чуть  ли не на ста семидесяти
языках. Какое-то вавилонское столпотворение!
     Конечно, можно  было бы посоветоваться с другими специалистами по
русскому вопросу,  но я хорошо представлял себе,  что они мне  скажут.
Сто семьдесят языков!  Значит, надо преобразовать эту опасную страну в
сто  семьдесят  враждующих  между  собой  государств,  связанных  лишь
общностью  вложенных в них капиталов,  надо полагать,  преимущественно
капиталов "SOS". Собственность будет новым цементом, который удержит в
состоянии равновесия враждующие племена.
     Но... это все не то, не то, не то!..
     Кто действительно  знает,  как  обходиться  с русскими?  Конечно,
только Эллен могла бы направить меня...
     И тут  меня  осенило.  Так  ведь  есть же ее дед,  старый русский
князь, мистер Кирилл Шаховской!
     Я уже не брел,  а летел к знакомому дому,  вблизи которого словно
по наитию оказался. 47-я стрит, 117, 14-й этаж...
     Я благословлял,  что  в  Нью-Йорке  хоть  лифты  еще не замерзли.
Впрочем, я взлетел бы на любой этаж как ракета с Б-субстанцией.
     Я рассчитывал,  что  надменный  предок  моей  русской  княжны сам
откроет мне дверь,  давно отвыкнув от лакеев,  но мне долго  никто  не
открывал. Наконец я услышал за дверью шаркающие старческие шаги.
     Я почтительно снял шляпу,  пригладил волосы  и  натянул  на  лицо
светскую улыбку.
     Дверь открыла пожилая леди в одеянии сиделки.
     - Князь очень плох, - печально сказала она.
     Я снял пальто,  отряхнул снег с ботинок и, ступая на носки, пошел
следом за сиделкой.
     - Очень холодно в доме,  -  сказала  она.  -  Прибавилось  еще  и
воспаление легких.
     Я почтительно  вздохнул,   подумал   об   остывающем   Солнце   и
неприспособленных к холоду нью-йоркских квартирах.
     Квартирка у князей Шаховских в Нью-Йорке была убогая. При Эллен я
этого не замечал, она умела придать блеск и нищете...
     Самым дорогим здесь были почерневшие иконы,  висевшие в изголовье
больного.  Я подумал, что им нет цены. Но они красовались здесь отнюдь
не как шедевры живописи.  Должно быть,  старый князь был богомолен.  Я
иронически подумал,  что это, пожалуй, не так уж современно, но поймал
себя на том,  что имею,  кажется,  отношение не то к секте,  не  то  к
ордену  "SOS",  но тотчас утешил себя,  что это лишь мой бизнес,  а не
убеждения.
     Под иконами лежал изможденный старик. Он умирал.
     На подушке  виднелись  только   одни   брови...   брови   бывшего
придворного  красавца,  двойной  кривизны,  приподнятые у переносицы в
обратном изгибе темной волны. Надеюсь, он не красил их.
     Под бровями едва тлели бесцветные глаза. Он узнал меня.
     Я сел у изголовья.
     Иссохшие губы зашевелились. Мне пришлось наклониться. Кажется, он
говорил о ней.
     - Мы с ней поженились в Африке, - сказал я.
     - Она не там, - прошептал он.
     - Знаю, - кивнул я.
     - Она... назвала... правнука... Роем.
     Сердце у меня заколотилось. Кровь прилила к лицу.
     Он знал все о ней! Он, а не я!..
     Сиделка подошла и дала выпить старику капель.
     Он обессилел от нескольких сказанных слов.
     Тяжело умирать  в  сознании.  Почему  врачи не настолько гуманны,
чтобы помогать людям если не приятно,  то хотя бы незаметно уходить из
жизни?
     Брови снова зашевелились. Сиделка склонилась над кроватью.
     - Князь   хочет  остаться  с  вами  наедине,  передать  вам  свою
последнюю волю, - сказала она и, шурша юбками, вышла.
     - Я поеду в Россию, найду Эллен и сына, - сказал я.
     Брови протестующе задвигались.
     - Я не должен этого делать?
     Брови утвердительно кивнули.
     - Но кто послал ее туда? Кто?
     Брови взметнулись.
     - Вы? - догадался я.
     Брови подтвердили.
     - Но зачем? - прошептал я.
     Горькие складки легли возле опущенных губ.  Больной сделал усилие
приподнять голову с подушки, но бессильно уронил ее.
     Непостижимо как,  но я понял князя Шаховского и просунул руку под
подушку. Там хрустнул конверт.
     Я достал  конверт  и  вынул  из  него  листок,   написанный   уже
дрожавшей, неверной рукой тяжелобольного.
     Это было письмо Елене Шаховской:
     "...Княжна! Бесценная боярышня моя!  Съ детства я направлялъ тебя
на тернистый путь подвига,  передавъ въ руки тъхъ,  кому  менъе  всего
нуженъ былъ твой подвигъ.."
     Я старательно изучал в последний год русский язык и мог  прочесть
все,  что  было  написано  в  этом  письме,  хотя  меня  и  затрудняла
непривычная для меня,  по-видимому,  старая орфография. Я посмотрел на
князя. Он лежал с закрытыми глазами.
     "...Ты должна была помочь намъ вернуть  многострадальный  русскiй
народъ-Богоносецъ  на  прежнiй  его путь,  съ котораго онъ свернулъ въ
безумiи революцiй.  Я воспиталъ тебя,  какъ русскую  Жанну  д'Аркъ,  я
послалъ тебя съ острейшимъ мечомъ современности - съ познанiями физика
въ самую кузницу вражеской силы. Ты совершила тамъ невероятное...
     Аленушка, родная   моя!   Все   неверно,   все!   Я  умираю,  все
пересмотревъ, все переосмысливъ. У насъ было слишкомъ мало силъ, чтобы
сдълать  Россiю прежней,  мы вынуждены были полагаться на мощь страны,
воплощавшей въ нашемъ представленiи прогрессъ...  Я боялся, что ты и я
на  дълъ будемъ служить противъ нашего народа.  Но въ жизни получилось
еще хуже...  Всъ мы оказались на службъ у гангстеровъ,  которыхъ  такъ
почитаютъ въ странъ,  где я воспиталъ тебя.  Мы,  оказывается, помогли
имъ замахнуться на Солнце, поставить не только нашъ русскiй народъ, но
и  все  народы  Земли  передъ  ужасной  катастрофой новаго ледниковаго
перюда.
     Увы, но  въ  этомъ  заключена  глубочайшая внутренняя логика.  Мы
дълали безумную ставку на ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ,  не понимая,  что она  могла
привести только къ своему логическому концу - къ всеобщему холоду,  къ
новымъ ледникамъ на Землъ. Перiодъ холодной войны не менее губителенъ,
чемъ ледниковый перiодъ.
     Я слишкомъ поздно понялъ это, но я утъшаюсь, что вмъстъ со мной и
даже раньше меня это поняли многие...  И,  можетъ быть,  поняла уже ты
сама.
     Моя забота  теперь  въ  томъ,  чтобы передъ смертiю снять съ тебя
клятву, которую потребовалъ съ тебя, клятву служенiя вздорнымъ идеямъ,
служеiня,  по существу,  противъ великаго русскаго народа,  которому я
хотелъ бы отдать свое последнъе дыхаiне..."
     Я посмотрел на старика.
     Он был мертв.
     Рука моя  дрожала.  Я  почти с ужасом смотрел на конверт с именем
Эллен.  Что я должен сделать с ним?  Что хотел  от  меня  этот  старый
джентльмен, который под влиянием близкой смерти, потеряв рассудок (или
обретя его?), пересмотрел все свои идеи?
     Стоило ли ждать смерти для того, чтобы начать мыслить?
     Должен ли мыслить помощник Верховного магистра "SOS"?
     Я тихо вышел из комнаты.
     Сиделка все поняла по моему лицу",

                             Глава третья
                             ЧЕРНАЯ МАГИЯ

     "Я проснулась в холодном поту.
     Не страшное  пугает  во  сне,  пугает   правдоподобие   ощущений,
реальность всего того,  что,  словно наяву,  происходит с тобой, когда
беспомощность и сознание неотвратимости порождают ужас...
     Я лежала  на  кровати  с  широко  открытыми глазами и дрожала.  Я
только что видела дедушку. Я была около его постели, чувствовала запах
лекарств,  видела  его  изможденное  лицо,  но  не могла расслышать ни
единого слова...  А он  говорил  с  кем-то  бесконечно  знакомым,  кто
находился  рядом  и  на  кого я не смела оглянуться.  У дедушки гневно
хмурились брови,  выразительно взлетали, утвердительно опускались... и
вдруг застыли в скорбном вопросе. И я поняла, что его уже нет... и что
он только что говорил обо мне.
     Я проснулась, нисколько не сомневаясь, что это произошло на самом
деле.
     Марта заметила,  что я встала. Она шпионит за мной даже по ночам.
Я сказала, что уж лучше бы она последила за мальчиком.
     Маленький Рой  блаженно  спал.  А  первое  время он очень страдал
животиком.
     Мне нечем было дышать, я оделась и выбежала на улицу.
     Город еще  не  просыпался.   Горели   редкие   фонари.   Работали
снегоочистительные машины.  Дугообразными лапами они загребали снег на
транспортер, снежная струя сыпалась с его ленты в кузов грузовика.
     Я шла,  распахнув  шубку,  не  ощущая холода,  вдыхала обжигающий
морозный воздух и старалась внушить себе, что это был лишь дурной сон.
Ощущение сна исчезло,  но не образ дедушки.  Я уже готова была верить,
что видела его не во  сне...  Я  начала  замерзать  и  вспомнила,  как
замерзали  в  России  во времена Наполеона и Гитлера непрошеные гости.
Генерал Мороз  всегда  был  союзником  русских.  А  теперь...  Теперь,
кажется, кто-то рассчитывает, что русские не выдержат мороза.
     Я, во всяком случае,  не могла его выдержать, хотя и была русской
по  рождению,  по  своим  предкам,  по  великой  цели,  которой  хотел
посвятить меня дедушка и  которую  словно  заслонило  теперь  от  меня
тускнеющее Солнце...
     Я так замерзла,  что как безумная побежала домой.  Да и пора было
кормить малыша.
     Марта, гневно гремя посудой, подогревала в горячей воде бутылочки
с молоком,  чтобы кормить Роя без меня. Наряду с этой показной заботой
она не упускала возможности отравить мне  минуты  кормления.  Она  все
время  требовала,  чтобы я вернулась работать к Бурову.  Ей,  конечно,
снова были нужны сведения о том, что делается в его лаборатории.
     Я все еще никак не могла согреться.
     Марта остановилась,  пытливо смотря на меня. Что-то хищное было в
ее костлявой фигуре, чуть сгорбленной сейчас, как у Бабы Яги.
     - Я видела дурной сон, - сказала я.
     - Сейчас же расскажите, - потребовала она.
     - Может быть, у вас найдется толкователь снов? - усмехнулась я.
     - Глупо говорить о суевериях,  когда речь,  может быть, идет... о
внушении на расстоянии.
     - Уж  не  думаете ли вы,  что кто-нибудь навел на меня кошмар?  -
ядовито спросила я.
     И все  же  мне пришлось уступить ей и рассказать все,  что видела
ночью.
     Марта отнеслась  к этому с излишней серьезностью.  Она мерила мою
комнату большими шагами и говорила по-английски:
     - Слушайте,  Эллен.  Вы  не  понимаете  значимости виденного,  не
можете связать  воедино  различные  явления.  Я  проверю  правильность
вашего видения.
     - Вызовете по телефону моего дедушку?
     Она остановилась передо мной:
     - Я...  я  откроюсь  вам  сегодня,  мисс  Сэхевс.  Кажется,   это
единственное, что может еще повлиять на вас.
     Рой уснул. Я уложила его в кроватку. Марта вышла из комнаты. Мы с
ней  занимали  небольшую квартирку всего лишь в три комнаты.  Из нашей
общей гостиной двери вели в ее и в мою спальни.
     Поцеловав мальчика в крохотный лобик с такими же залысинами,  как
у отца,  я вышла в гостиную.  За окнами было  еще  темно,  но  в  доме
напротив  начали  загораться  окна.  Я люблю смотреть на огни в окнах,
всегда пытаюсь представить себе, кто их зажигает, кто тушит... в каком
мире живет.
     Дверь в комнату Марты была открыта.  Там  тоже  был  свой  мир...
тайный и страшный.
     Вышла Марта, неся в руках бокалы и бутылку.
     Я удивилась. Марта никогда не злоупотребляла напитками, тем более
с утра.
     - Приближается час связи, - сказала она.
     - И вы наконец покажете мне  свой  таинственный  радиопередатчик,
который прятали даже от меня.
     - Надо привести себя в нужное состояние.
     - Пейте "Кровавую Мэри". Понравитесь мужчинам.
     - Вы видели важный сон,  Эллен,  - сказала Марта, потом наполнила
бокалы, но не притронулась к своему.
     Я только пригубила бокал,  наблюдая  за  своей  "дублершей".  Так
представили ее мне еще в самолете на далеком африканском аэродроме.  С
тех пор мы,  почти ненавидя друг друга,  не  расставались,  попали  на
советское побережье,  потом на ледокол, в Проливы, наконец в Москву...
И даже числились под одним именем...
     - Возможно, что это был не сон, а "дальневидение", - сказала она.
     - Разновидность телевидения? - с насмешкой осведомилась я.
     Марта оставалась серьезной:
     - Не телевидения, а телепатии.
     Она готовила себе какое-то лекарство.
     - Что это? Коктейль "Деревянная нога" или "Содранная кожа"?
     - Это пейотль,  моя дорогая.  По-латыни "Eshiocactus williamsii",
хлороформенная вытяжка из мексиканского кактуса  "пейотль".  Доза  два
грамма,  если  когда-нибудь решитесь попробовать.  Спустя полтора часа
обретете удивительную способность.  Закрыв глаза,  будете видеть яркие
картины...   Сильное   и  длительное  возбуждение  зрительной  области
мозговой коры...
     Я закурила сигарету и щурясь смотрела на Марту, выпуская дым. Мне
хотелось напомнить ей,  что ведьмы,  которых сжигали на  кострах,  под
пыткой  признавались в том,  что втирали себе в кожу сильнодействующие
снадобья,  которые переносили их в мир  демонов,  позволяя  летать  по
воздуху на помеле или на козле, кружиться нагишом в пьяном хороводе во
время шабаша,  общаться с похотливыми бесами,  убеждаясь,  что  у  них
ледяное семя...
     - Я знаю,  о чем вы думаете,  - сказала Марта, тоже закуривая, но
какую-то особую пахучую сигарету.  - Должна напомнить вам, что все те,
кто отмахивается от телепатии, остались в дураках.
     - Вот как?  А те,  кто гадал на кофейной гуще... или у цыганок...
наконец, на гадальных автоматах?
     - Приходилось  ли  вам  испытывать  на затылке чей-нибудь взгляд?
Оборачивались ли вы на смотрящего на вас сзади?
     Я утвердительно кивнула. Марта странно посмотрела на меня и вышла
в свою спальню. Она вернулась с конвертом в руках:
     - У нас в Штатах давно беспокоились,  как бы русские не опередили
нас.  - Она достала из конверта газетную вырезку.  - Писали, что никто
"...не   предвидел,   что  именно  русский  университет  в  Ленинграде
организует первую лабораторию "мозговой связи".  Наши военные эксперты
писали.  -  Она  вынула  новую  вырезку.  - "Для военных сил США,  без
сомнения,  очень  важно   знать,   может   ли   энергия,   испускаемая
человеческим  мозгом,  влиять на расстоянии тысяч километров на другой
человеческий мозг... Овладение этим явлением может дать новые средства
сообщения между подводными лодками и наземной базой".
     - Я что-то слышала об этом, - небрежно отозвалась я.
     Марта усмехнулась:
     - Могу напомнить.  - И она достала из конверта новую  вырезку.  -
Летом  1959  года  на американской атомной подводной лодке "Наутилус",
лежавшей на дне океана на расстоянии сотен или даже  тысяч  километров
от базы,  находился один из участников "телепатической пары". Дважды в
день в  строго  определенный  час  он  общался  с  другим  участником,
находящимся  в  Америке.  По  внушению на расстоянии подводник выбирал
одну из пяти фигур:  волнистые линии, крест, звезду, круг или квадрат,
которые  выбрасывались  на берегу машиной,  исключающей какой бы то ни
было  сговор.  Было  зафиксировано  70  процентов  полных  совпадений.
Конечно,  сейчас  это  напоминает  лишь  первые  опыты беспроволочного
телеграфа по сравнению с современной радиотехникой.
     - Вы хотите сказать, что все это серьезно?
     - Пренебрегать наблюдаемой связью явлений -  такое  же  суеверие,
как и выдумывать несуществующие связи. Сколько мы знаем случаев, когда
мать или жена  с  помощью  необъяснимых  чувств  или  снов  узнают  на
расстоянии  о  смерти близкого человека,  как-то принимают усиленный и
обостренный в миг смерти телепатический  сигнал  умирающего.  Об  этом
писал   выдающийся  ученый:  "Явления  телепатии  не  могут  подлежать
сомнению...  чуть не каждый поживший семьянин не откажется сообщить  о
лично   им   испытанных   телепатических  явлениях.  Почтенна  попытка
объяснить их с научной точки зрения".
     - Кто так говорил?
     - Циолковский,
     Марта рассказала,  как  еще на заре научного исследования явлений
телепатии были проведены опыты  внушения  на  расстоянии...  рисунков.
Русский  приват-доцент  Я.  Жук наблюдал воспроизведение таких сложных
фигур,  как рисунок зайца,  лодки с веслом, сердца, бутылки... Он даже
изучал  характерные ошибки воспроизведения,  которые оказались такими,
как в рисовании мельком увиденных предметов.  Еще в 1928 году Афинским
обществом  психических  исследований  были  проведены  опыты  внушения
рисунков из Афин в Париж, в Варшаву, в Вену на расстоянии от тысячи до
двух   тысяч   километров.   Оказалось   возможным  даже  усыплять  на
расстоянии. Французские психиатры Жане и Живер в Гавре еще в 1885-1886
годах неожиданно для перципиентки усыпляли ее на расстоянии в один-два
километра.
     -