ит  на  одной из центральных магистралей города. Семь высоких этажей,
    большие,  почти квадратные окна внизу, выше - квадраты расплылись вширь;
    на   фасаде   ложные   колонны   с   капителями,  два  ряда  балконов  -
    архитектурное  украшение.  Перед  зданием  лежит  плоский  асфальт новой
    площади.  Из  окон  видны:  слева  - кирпичный массив с острыми крышами,
    стиль  весьма  смешанный, затем узкий, крутой, мощеный брусчатый подъем;
    справа  -  очень  крепкие  кирпичные  стены старинной крепости. У здания
    ждут  автомобили  чуждых  городу марок. На тротуаре охрана. Один или два
    человека в синей с красным форме, шнур пистолета, погоны.

    В  этом  здании  люди работают и некоторые из них там же живут - все это
    под  охраной  международного права. Они в чужой стране, они представляют
    здесь  свою далекую родину, и... наблюдают жизнь. Много пишут, сообщают,
    доведят  до  сведения и, - как бы сказать на языке международного права?
    Ну,  исследуют,  что  ли?  Узнают, изучают, расспрашивают?.. Нет, все не
    подходит...  Скажем  прямо,  они  так же и... впрочем, не будем говорить
    прямо,  в дипломатии нужно уметь понимать без слов, это первое; второе -
    ведь  не  все  же,  наконец,  нарушают  этику международных сношений. Мы
    против  огульных обвинений, нет, мы уверены, что исключения подтверждают
    правило.   Вы   же,   друзья  читатели,  сумеете,  по  совести,  вынести
    заключение. Дело ваше!

    Итак,  в  этом  здании,  третий этаж, окно на фасад, в деловом кабинете,
    длилась  беседа.  Судя  по  состоянию пепельниц, наполненных не окурками
    сигар,  -  зачем,  ведь русский табак знаменит во всем мире, и так легко
    курятся душистые папиросы, - разговор должен был приближаться к концу.

    -  Итак,  дорогой  Лайдл, могу вас заверить, что я в состоянии выполнить
    просьбу  нашего  высокоуважаемого мистера Томаса Макнилла. Повторяю: ему
    нужен  некто,  мужчина,  техник,  образованный,  здоровый, внимательный,
    осторожный,  ловкий.  Цель  - дальняя поездка и точные наблюдения. Такой
    человек у меня есть.

    По  взаимному положению, сказавший это - хозяин, а Лайдл - гость. Внешне
    и  внутренне  говоривший - это тип дельца, которых в далекой заокеанской
    стране,  выдвигают  две  близкие  силы,  или  два способа игры - биржа и
    выборы.  Коренастый,  массивные  плечи,  тяжелые  черты гладко выбритого
    лица.  Много  уверенности,  много деловой хватки, много решимости, очень
    деятелен.

    Лайдл  -  кажется полной противоположностью. Высокий рост, стройное тело
    атлета,  правильное  лицо,  густые,  каштановые  волосы,  гладкая свежая
    кожа,  блестящие  зубы.  На  вид  ему едва тридцать лет, на самом деле -
    немного  за сорок. Мистер Лайдл любит искусство. Сборник статей об эпохе
    Ренессанса  в  изысканно-стильной  обложке был встречен ценителями очень
    тепло.  Образованный  гражданин  западного  континента  неожиданно сумел
    найти  нечто  новое  на  истоптанной  почве  Италии,  он  смог под своим
    оригинальным  углом  увидеть хорошо знакомую область. Было много лестных
    отзывов   печати.  Книгу  Лайдла  цитировали.  Свободная  поза,  изящные
    руки... Нет, положительно, мистер Лайдл хорош...

    -  Но  мистер  Макнилл  пишет,  -  говорит  Лайдл, - что этот... человек
    должен  быть  на  месте  непременно  в последние дни июля. Остается мало
    времени,  а  мистер  Макнилл  сама точность. Ваш человек может опоздать!
    Ведь это в Азии.

    И голос у Лайдла очень приятен.

    -  Сегодня  -  его  позовут,  завтра  -  выезд. Дорога - три дня. Успеет
    приехать,  осмотреться и приготовиться. Этот голос хрипл и резок. Это не
    Лайдл. Все. Лайдл встает. Пожимая ему руку, хозяин спрашивает:

    -  Сегодня  опять  в  музеи?  Ведь  вас  патронирует  эта невестка, нет,
    племянница    известного..?    -    (Была    названа    фамилия   Федора
    Александровича.)  -  Что  же,  по  старой  английской поговорке, и кошка
    может смотреть на короля!

    Он продолжает:

    - Красивая женщина, а?

    Мистер Лайдл слегка морщится.

    -  Да,  у  них  есть  красивые  женщины.  Можно  понять  некоторых наших
    соотечественников.

    - Зачем она работает, ей, очевидно, нужны деньги?

    - У них здесь считается приличным работать.

    -  Красивой  женщине  всегда  нужно  много  денег.  Я бы не отказался от
    информации   из  окружения...  (и  опять  была  названа  фамилия  Федора
    Александровича).

    Мистер Лайдл еще больше морщится:

    - Я полагаю, что мой прекрасный гид не захочет выполнять эту роль.

    Мистер  Лайдл делает шаг. Он готов проститься. Вдруг он останавливается.
    Что  с  ним?  Выражение лица мистера Лайдла резко меняется. Он больше не
    морщится. Брови сходятся. Очевидно, его заняла новая мысль.

    Его  собеседник,  коренастый  мужчина,  широко  расставив ноги и засунув
    глубоко руки в карманы пиджака, пристально смотрит на него.

    Странно,  но эти два таких разных человека внезапно стали как-то похожи.
    Сейчас в них явно видны общие черты. Мистер Лайдл говорит:

    - Слушайте, дорогой Смайльби, вы даете мне новую мысль.

    Мистер  Смайльби  опускает  углы  губ  и  оскаливает  зубы.  При большом
    желании,   это   похоже  на  человеческую  улыбку.  Чувствуется  желание
    выразить удовольствие.

    Мисгер Лайдл продолжает, а голос его звучит по-иному:

    -  Вы предлагаете мне дело. Я честен и не хочу вас обмануть. Я тоже могу
    предложить  вам  дело.  Услуга  за  услугу.  Эта  женщина...  мне нужна!
    Помогите мне, а я помогу вам.

    Мистер Смайльби вытаскивает правую руку из кармана и сует ее Лайдлу:

    - Я знал, что вы меня поймете. По рукам!

    Они опять садятся. Это - деловой разговор.
                                       2

    В  НЕДАЛЕКОМ  прошлом  он,  Толя,  Толечка  или  Толька  для  девушек  и
    приятелей,   а   для   постороннего  мира  товарищ  Заклинкин,  Анатолий
    Николаевич,  молодой  инженер,  был человек, как человек. Так по крайней
    мере казалось на первый взгляд.

    Семейство  было  весьма практичное, как справедливо говорили соседи. Все
    больше  -  в  дом, а из дома - ни, ни! Ну, взять хотя бы мать. Сумела же
    после,   скажем,   весьма   пестренькой,   нэповской   жизни   смазливой
    продавщицы, удачно замуж выскочить - за недалекого умом бухгалтера.

    Супруг  оказался  очень удобным и охотно жил в послушании у жены, таская
    как  крыса  в  нору,  только  в дом, а ил дома - ни, ни! Дети. мальчик и
    девочка,  тоже  слушались  мамы  и  папы.  Воспитание получали хорошее -
    умываться, зубы чистить, быть чистенькими. Учиться - это обязательно.

    Собрался  было  Толя  под чьим-то дурным влиянием, после седьмого класса
    бросить среднюю шкалу, так что тут было:

    -  Ты  что  же, щенок, захотел быть грязным, захотел быть рабочим! Да ты
    мне не сын! Да в кого ты такой!

    "Дурачка"  приструнили,  добились  "сознания".  Солидная  к тому времени
    мамаша,  не  читавшая  в жизни ни одной порядочной книги, сумела внушить
    сыну, что представитель "интеллигентной" семьи может быть только инженером.

    Ленивый  сынок  сумел  окончить  среднюю школу, а в 1941 году перешел на
    второй  курс института. С началом войны в семье была большая тревога, но
    все  разрешилось  благополучно.  Первые  три  года провел Толя в далеком
    тылу,  в  одном  из  глубинных среднеазиатских городов, где даже не было
    затемнения.  Но  жить  пришлось самостоятельно, так как папа с мамой и с
    сестрой  эвакуировались  в  другое  место,  где  папа  устроился  весьма
    выгодно.  Хотя родители и посылали кое-что сыну, по мере возможности, но
    Толе пришлось "туго" - по его мнению. А в общем - время шло.

    Толя  начинал  приспосабливаться. Но года за полтора до окончания войны,
    произошла  у  способного  молодого человека ошибочка. Был он с небольшой
    группой  товарищей  командирован  в  район за продуктами для коллектива.
    Случилось  это  не  в  первый раз, но тут он особенно увлекся и проделал
    дополнительный  оборот  за  свой  страх и риск весьма выгодно, только не
    скрылась некрасивая, скромно говоря, проделка от товарищей.

    Товарищи   спуска   ему  не  дали,  и  вскоре  общественность  института
    потребовала   изгнания  Заклинкина  из  среды  советского  студенчества.
    Расставшись  с  науками, Толя сумел быстро приспособиться, устроившись в
    одно  учреждение агентом по снабжению. Но развернуть свои таланты ему не
    пришлось,  ибо  в  скорости  по  мобилизации  попал  на  формирование  в
    запасный  полк.  Соображая,  что  в такое время - главное, это сохранить
    свою  шкуру,  солдат  Заклинкин  от  офицерской  школы увильнул, так как
    "младший   лейтенант   -  это  весьма  рискованно".  Когда  же  в  конце
    предпоследнего  года войны Толя в эшелоне направлялся на фронт, он сумел
    устроить  себе  отсрочку:  вместе  с одним "бывалым парнем" он отстал от
    поезда.  Товарищи  уехали,  а новоявленные приятели явились к коменданту
    узловой станции. "За кипятком пошли, а эшелон, пока искали, ушел!"

    Заподозренные  весьма  справедливо  в  дезертирстве,  "от  ставшие" были
    арестованы.   Разбирательство  длилось  около  двух  месяцев.  Заклинкин
    Анатолий  сумел  оправдаться  от  обвинения  в  дезертирстве,  вновь был
    послан   на  формирование  и  попал  на  фронт  к  тому  моменту,  когда
    раздавались последние выстрелы.

    После  демобилизации Толя Заклинкин вернулся в столицу. Папаша с мамашей
    остались  на  новом  месте,  где хорошо прижились и пообросли. Сестренка
    там  же  "удачно"  вышла  замуж.  Заклинкин  сумел отстоять семейные две
    комнаты.  Пользуясь  общим  вниманием,  которым  были  окружены  солдаты
    победившей  армии,  Заклинкин устроился в институт, не в тот, откуда его
    выгнали  товарищи,  а  в  другой.  Учился  он  еще два года, без больших
    успехов  и  желания,  но нужно было окончить образование. Вот и диплом в
    кармане.  Толя  и  тут  не  растерялся.  Мастером  на  заводе  тянуть до
    сменного  инженера?  Что  это  дает?  "Рыжих нет!" Устроился в проектную
    организацию.

    Как-то  жарким  летним  днем,  привычно  зайдя в кафе по дороге с работы
    "опрокинуть"  кружку  пива.  Толя  увидел  за столиком Римму - из "своих
    девчонок".

    Туфли  на  очень  высоких каблуках, длинный жакет с широчайшими плечами,
    волосы  - "сейчас была у парикмахера", брови подщипаны и наведены, губки
    подмазаны - "девушка, что надо!".

    Хотя  Римма и не музыкальна, но у нее четыре голоса. Первый, грубоватый,
    скажем  мягко,  служит  для магазина, автобуса и так далее: "Куда прете,
    старая  дура, в крематорий пора". Второй, отрывистый, для домашних: "Ты,
    мама,  ничего не понимаешь, пережила, по дай, отнеси, я устала!" Третий,
    крикливый,  вкоридоре  квартиры,  чтобы слышали соседи: "Это невозможные
    люди,  никакой  культуры  нет,  я  не  понимаю,  как  ты, мамуленька, их
    выносишь!"  А  четвертый,  для  тех, с кем нужно поддерживать отношения,
    поет  как скрипка или нежная флейта: "Машенька, душка, какой бостончик я
    видела, мечта!" Или: "Семочка, милый, пойдем в оперетту..".

    Хорошенькая   Римма  встретила  Толю  флейтой:  "Толечка  пришел,  какой
    случай..."  ("случай"  -  звучало,  как  "слючай"). Заклинкин подсел. За
    столиком  с  Риммой  был  человек,  ничем  не  замечательный.  По-русски
    говорит, как все, а оказался иностранцем!

    Чокнулись,  выпили.  Толечка  по  какому-то  поводу  ругнул  что-то свое
    родное,  критикнул.  Выпили  снова.  Анатолий Николаевич, желая показать
    широту своего кругозора, похвалил зарубежные порядки.

    Засиделись.   Длинно  обедали.  Иностранец  за  все  заплатил.  Анатолий
    Николаевич,  доставая  бумажник, чуть-чуть поломался: "Мы, инженеры...".
    Проводили  Римму.  Заклинкин  (они  с  иностранцем уже почти доходили до
    "ты")  остался  доволен  неожиданным  вечером. В субботу Римма позвонила
    Толечке  на  работу. На завтра втроем поехали на канал. Заклинкин поехал
    -  Римма  обещала  пригласить  подругу,  но  та  "не  смогла". Купались,
    загорали  на  пляже. У иностранца был с собой толстый портфель с вином и
    закусками.   В   общем,   время   провели  хорошо.  Толечка  только  раз
    подосадовал,  что  Риммина  подруга  "обманула".  Кончали на "поплавке",
    платил  иностранец.  Заклинкин  опять  поломался,  но  у нового приятеля
    обнаружилась  такая  пачка сторублевок, что у Толи сразу дыхание сперло,
    пересохло  во  рту,  а внутри что-то екнуло и заныло. Расстались старыми
    друзьями.  Условились  -  в среду, в восемь в Сокольниках! Римма обещала
    быть "обязательно же" с подругой.

    В  парке  Риммы  на  условленном месте не оказалось. Друг-иностранец был
    один.   Подосадовали...  Чуть  подождали...  Приятель  потянул  Анатолия
    Николаевича  в  ресторан  и,  в  ожидании "девушек" они заняли отдельный
    кабинет.  Выпили.  Риммы  с подругой все не было. Ругнули девушек: "всем
    им одна цена".

    За  ужином  иностранец  говорил  о  цивилизации,  о  великой заокеанской
    империи,  о  будущем  "конфликте",  о  том, что тот, кто сейчас поможет,
    приобретет  право  потом на многое рассчитывать. Потом он весьма солидно
    сделал   Заклинкину   серьезное   предложение,   и   уважаемый  Анатолий
    Николаевич его принял!

    Однако  Заклинкин  -  человек  реальный.  "Надежд"  -  для  него мало. И
    Заклинкину  были  предложены не только "надежды", но и крупные деньги. И
    за   что?  Он  счел,  что  за  вздор,  за  пустяки!  Уважаемый  Анатолий
    Николаевич  должен  был,  для  начала,  скопировать  у "себя", в "своей"
    проектной  организации,  несколько  чертежей станков. Не секретных, всем
    доступных,  рассылаемых  по  почте  простой  бандеролью заводам. Ну, еще
    писал  характеристики  на  товарищей,  сообщал о структуре министерства.
    Ведь   чушь,  все  это  всем  известно,  ничего  серьезного.  У  Толечки
    появились  новые  костюмы,  галстуки, запонки, ботинки. Позволял он себе
    кое-что  очень осторожно, пользуясь советами своего нового друга. Такими
    мелкими,    глупыми,    по    его    мнению,   поручениями,   Заклинкина
    необременительно занимали первое время.

    Но  через  полгода  Толечка  мог бы вспомнить некрасовское "Кому живется
    весело,  вольготно  на  Руси",  -  то место, где мужички, сидя у реки на
    бревнышках  приговаривали,  что величайший грех - грех Иудин! Хотя поэму
    в   школе   и   проходили,  но  до  Толи  Некрасов  не  "доходил".  Учил
    механически, а зря! Коготок увяз прочно!

    -  Довольно  дурака  валять!  Время  прошло!  -  однажды  сказал ему его
    друг-иностранец своим отличным русским языком, только тон изменился.

    - Теперь вы будете делать дело! - и "ты" уже не было.

    А  у  Толи не было выбора. Пришлось ему заняться делами, где были и риск
    и  опасность.  Платить стали меньше, как на зло! Пути назад Заклинкин не
    нашел.  За  эти  полгода  в  хозяйских  руках накопился архив - пусть из
    пустяков,  пусть не на высшую меру, но все же, как жернов, пригодный для
    надевания на Толину шею.

    Это  все  ему  очень  ясно объяснили в хорошем переводе на русский язык.
    Разумеется,   была   всегда  открыта  дорога  откровенного  признания  и
    покаяния,  - тяжкий путь. Заклинкины такого пути не понимают и ходить по
    нему  не  могут...  Анатолий Николаевич Заклинкин привык, осмелел и, под
    конец,  стерпелся,  сжился  со  своей  ролью. Пребывание на бюджете двух
    государств, - за счет разных кредитов и по разным статьям, - продолжалось.
                                       3

    ВСКОРЕ  после ухода мистера Лайдла, через калитку дворовых ворот здания,
    смотрящего  своими  почти  квадратными  окнами  на  новую  площадь  и на
    древнюю  крепостную стену, вышел человек. Скромный, столь обычного вида,
    в   таком   простом   коверкотовом   костюме,  с  таким  примелькавшимся
    портфельчиком,  что  он  сразу  затерялся  в  утреннем потоке пешеходов.
    Кто-нибудь из Могэса, Мосгаза, Райкоммунхоза...

    Коверкотовый  костюм с портфелем направился по тротуару налево, дождался
    на   углу  очень  широкой  улицы  зеленого  света,  спокойно  прошел  по
    пешеходной  дорожке.  Человек,  не  спеша,  по  всем  правилам  уличного
    движения,  взял  под  прямым  углом направо через вторую широкую улицу и
    вошел  в  вестибюль  метро.  Через  минуту  он  набирал нужный ему номер
    диском автомата в телефонной будке:

    -   Товарища  Заклинкина  попросите,  пожалуйста...  Товарищ  Заклинкин?
    Что-то  у  вас голос охрип... Говорит инженер Степаненко. Есть работенка
    .  Да,  у  нас  силенки  нехватает...  Да, работа срочная... как всегда,
    платим  сразу  против счета... Нет, уж вы выручайте... Так подъезжайте к
    нам... Через часок можете? Ну, пока!

    Московский телефон-автомат! Что только не выносят его жидкие будочки!

    Инженер  Степаненко  открыл  застекленную  дверь,  перед  которой успела
    скопиться  очередь  из  двух женщин и одного мужчины. Так всегда бывает,
    когда вы торопитесь!

    -  Вот  мужчины всегда быстро, а как такая заберется... - заранее бурчал
    мужчина в очереди, с ненавистью смотря на входящую в будку даму:

    - ... Просил, так ни за что не уступит.

    Инженер   Степаненко   понимающе   подмигнул   недовольному  гражданину,
    посмотрел  на  часы,  -  простенькие кировские в карманчике брюк, взял в
    кассе  "туда  и  обратно"  и  по переходам и по коротенькому эскалатору,
    спустился  на  платформу.  По  новым  переходам и по длинному эскалатору
    скромно погрузился совсем глубоко, в нижний этаж.

    Несколько   раз   растворившись   в   поспешно-кипящей   толпе,  инженер
    Степаненко  вновь появился и рассеянно очнулся у собирающихся закрыться,
    уже  шипящих  после  "готов",  дверей  поезда.  Он  в последнюю четверть
    секунды  довольно  ловко,  не  ущемляясь,  скользнул  между соединяемыми
    пневматикой  створками  и вжался в плотную массу. "На следующей встаете?
    - "Встаю!" - ответил он.

    На  "следующей"  инженер  Степаненко  вышел,  слегка задержался, пересек
    платформу  и  поехал в обратном направлении. Так он, незаметно скрываясь
    в  толпе,  проделал  еще несколько раз, пока hp убедился, что около него
    уже  давно  нет  и  не  может  быть  ни одного из тех, кто его окружал в
    начале  его  путешествия.  В  худшем  для  него случае, со стороны могло
    показаться   только  одно  -  рассеянный  провинциал  тщательно  изучает
    станции метро.

    "Часик",  тем временем, приближался к концу. Маневры инженера Степаненко
    привели  его  на  пятьдесят  восьмой  минуте  к нужному пункту. Столь же
    точно  лавировал и товарищ Заклинкин. Идя с деловым видом, таким обычным
    и незаметным на улицах столицы, они разговаривали:

    - Вы завтра уезжаете!

    - Куда?

    - В Обск в оттуда дальше, в район. В указанной точке пробыть десять дней!

    - Не могу!

    - Получите задание и деньги.

    - Да, право же, я не могу. Андрей Иванович!

    Инженер Степаненко, оказывается, имел имя и отчество, как все.

    -   Не   говорите   вздора.   Сегодня  возьмите  отпуск  без  сохранения
    содержания, завтра выезжайте.

    -  Да  вы на меня посмотрите. Честное слово, болен. С утра было тридцать
    восемь.  Я на работу сейчас пришел только, чтоб передать чертеж. Вы меня
    случайно застали.

    Они  вошли  в  пивную. Пусто. Сели за маленький стол. Инженер Степаненко
    молча  смотрел на инженера Заклинкина и покачивал