без всякой причины
    стала  плакать,  сначала  тихо,  потом  все  громче и громче. Ее старшая
    подруга  обняла  ее,  вытирала  платком  горячие  слезы  на нежном лице,
    приговаривала:

    -  Ну  же,  девочка  моя..  успокойтесь,  не надо. Ну что? Довольно, моя
    хорошая...

    Молодая женщина старалась улыбнуться, оправдывалась сквозь слезы:

    -  Правда, как глупо, я сама не знаю, что со мной, я больше не буду... -
    но слезы все текли и текли.

    Лидия  Николаевна  привела  к  себе свою Верочку, послала сказать, чтобы
    дома  ее  не  ждали. Напоила своего друга валерианкой, постелила постель
    на широком диване в своей спальне, и очень строго сказала:

    - Спите!

    Дождалась  мерного,  ровного  дыханья,  постояла  не двигаясь, чуть-чуть
    прикоснулась к чистому лбу под волной мягких волос и тихонечко вышла.

    Села  Лидия  Николаевна  в  своей  столовой,  где с большого портрета на
    стене  смотрел вдаль до сих пор любимый покойный в погонах подполковника
    медицинской службы и сердито стала ему говорить:

    -  Ведь  он  чуть  не  всю  свою лекцию свалил на бедную девочку! И ведь
    какую  лекцию,  если  бы  ты  его слышал! Что же это? Ведь я мою девочку
    такой  никогда  не видела. А он понимал, что нельзя же так? Он же на нее
    смотрел почти все время...

    Обе  женщины  в  последующие  дни  об  Алексее  Федоровиче не сказали ни
    слова.  Вера  Георгиевна  кончала  обработку  истории  болезни  Николая.
    Станишевский просил прислать ему копию как можно скорее.
                                       3.

    ШЛИ  ясные  дни  начала  второй  декады  августа. Не за горами и первый,
    ранний  в  других  местах,  а  здесь  обычный  во второй половине месяца
    осенний заморозок.

    Товарищ  Шумских  прислал  с  оказией  объемистый  пакет  с  бумагами  и
    схемами,   сопровождаемый   запиской.   В   ней   секретарь  райкома  со
    свойственной  ему  лаконичностью  и ясностью просил Алексея Федоровича с
    содержанием  дела  ознакомиться,  не теряя времени, так как завтра будет
    за  ним прислана машина - ехать в райцентр на ответственное совещание по
    вопросу о развитии электрификации района.

    Когда  районные  работники  обсудили свое нужное дело и приняли решение,
    Алексей  Федорович  отправился  в  дом  главного врача. Радушно встретив
    гостя,  Лидия  Николаевна послала за "своей" Верочкой, не предупредив ее
    о посетителе, а потом ушла под предлогом вечернего обхода больницы.

    ...А  Алексей  Федорович смотрел на милое лицо, слушал ее и сам говорил,
    вновь  и  все больше увлекаясь замечательным чувством возможности полной
    прекрасной  искренности  с  человеком,  делавшимся  все  ближе и ближе с
    каждой минутой. И он сказал вдруг, без предупреждения и без паузы:

    - Я не знаю, как это полагается говорить... Прошу быть моей женой.
                                       4.

    ЛИДИЯ   Николаевна  волновалась,  но  заставила  себя  не  торопиться  с
    возвращением.  Войдя  в комнату, она сразу поняла, что нужные слова были
    уже  сказаны.  Может  быть  немного  грубовато,  чего  они  не заметили,
    старшая заставила "молодежь" поцеловаться.

    Их  поздравляли,  кто  как  умел,  и  они  не смущались. Товарищ Шумских
    потребовал,  чтобы  нужные записи были сделаны здесь, в райцентре, и без
    промедлений, и произнес новобрачным очень краткую, но очень теплую речь.

    Председатель  колхоза,  Павел  Иванович  Кизеров,  знал, что его любимая
    Сибирь забыта не будет и особенно в гости не звал - сами приедут!

    Темучин-Чингиз,   очень   любивший   свадьбы,   в   отличие   от  своего
    кровожадного предка и тезки, сказал Алексею Федоровичу:

    - Самый хороший женщина достался тебе. Я старый! А то бы тебе ее не видать!

    И  мужу  было  приятно  услышать  это  от  старого  степного орла. Пусть
    Алексей Федорович сам разбирается, почему все были так им довольны.

    А  Агаша  про  себя  жалела, что Николай Сергеевич женат. Вот если бы он
    был  не  женат...  Но умная и строгая девушка крепко держит свое сердце.
    Ни  жизнь  чужую  ломать,  ни делиться она не собирается. Свет не клином
    сошелся!

    А  дышится  как  на рассвете, а воздух какой! День пришел. Ну как тут не
    жить,  не  любить,  думал  Алексей  Федорович,  глядя  на  жену.  И  она
    чувствовала то же. Жить - любить - творить!
                                    В ГОРОДЕ
                                       1

    НЕТ,   не  о  конечности  человеческого  существования  задумался  Федор
    Александрович,  прочтя известие о смерти Артура Д. Форрингтона, большого
    ученого,   своего  ровесника,  истинной  причине  смерти  которого  было
    суждено  остаться  тайной.  И  не о себе он подумал, не о том, что и он,
    наверное, не так уж далек от естественно-неизбежного завершения жизни.

    Вскоре  после  двадцатого года, по случайно задевшему его поводу, как-то
    сказал Федор Александрович сыну и нескольким близким друзьям:

    - Я хочу одного - умереть на работе!

    Подчеркнув  привычно  поднятым  пальцем  вполне  очевидную истину, Федор
    Александрович  с  мыслью  о  смерти  покончил  навсегда.  Жизнь  была до
    предела полной! И задумался он сейчас совсем о другом.

    Раз  в  полугодие,  по порядку, установившемуся уже более шести лет тому
    назад,  Федор  Александрович  должен был делать краткий доклад о работах
    института   энергии.   Дважды  в  год  он  отчитывался  перед  небольшим
    собранием,  вернее,  совещанием.  Место  указывалось  в одном из зданий,
    расположенных  за  древней  крепостной  стеной,  за той самой стеной, на
    которую  так  внимательно смотрит через новую плоскую площадь хорошо вам
    известный  дом с квадратными окнами. Несмотря на свидания с членами этих
    совещаний-собраний,  а  изредка  и  с председателем их в порядке текущей
    работы,  окончание  каждого  полугодия  встречал  Федор  Александрович с
    особым настроением мысли и чувства.

    Академика  никогда  не  ограничивали  в  праве составления зависящего от
    него  списка  участников.  Конечно, от полугодия к полугодию этот раздел
    изменялся.  В  нем  было  три категории: те, кто должен был докладывать,
    те,  кто  должен был выполнять намеченное по важным заданиям и, наконец,
    третьи.  Для  них  первое  присутствие  на  полугодичных совещаниях было
    посвящением  в  высшие  степени  рыцаря  энергии, так как побывавший там
    однажды уходил уже иным, чем входил.
                                       2

    СТАРЫЙ  горный  хребет, образуя раздел двух частей света, начинается под
    заполярной  тундрой  и,  заняв  на карте по меридиану более восемнадцати
    градусов  или  больше двух тысяч четырехсот километров, выходит отрогами
    в ковыльные степи и прячет свои последние скалы в горячих песках.

    Если  сложить  все  воды, проливавшиеся на Урал или легшие снегом из туч
    только  за  последнюю  сотню  тысячелетий  воедино,  -  то хватит на все
    океаны.  Если  сложить  все усилия ветра, давившего на хребет со дня его
    рождения  и  до  нашего  дня, и сумму усилий бросить в пространство, это
    будет  куда  больше, чем рычаг, о котором мечтал Архимед, и рухнут любые
    планеты.  Да  и  живая  жизнь  биллионами  биллионов корней растворяла в
    поисках  пищи  жесткие  камни,  делая  их  плодородными.  Все  эти силы,
    называемые  эррозией,  превратили  ныне  в  низкие некогда высокие горы.
    Старый   хребет,  перед  которым  храбрый  красавец  Кавказ  -  мальчик,
    бесконечно   богат.   Недаром   некоторые   из   наших  ученых  в  конце
    девятнадцатого века напоминали студентам:

    -  Если вас на экзамене спросят, где в мире имеется тот или иной минерал
    или  металл,  и вам память изменит, назовите наши старые горы! Ошибки не
    будет!

    В   тишине   прохладного  в  жаркие  августовские  дни  Старого  корпуса
    Института  Энергии,  составляя  свой  раздел списка, Федор Александрович
    думал  о  старых горах. На несколько расположенных в их складках заводов
    уже  были  посланы вызовы, так как до полугодичного совещания оставалось
    только  два дня. Красноставскую же Станцию Особого Назначения представит
    Степанов.
                                       3.

    ВХОДИТ Степанов.

    -  Посмотрите-ка, Михаил Андреевич, наших участников совещания. Не забыт
    ли кто-нибудь мной?

    Внимательно  читает  ответственный  список  Степанов, останавливается на
    каждом имени...

    Тихо   в   большом,   старом  кабинете.  Степан  Семенович,  технический
    служитель,   неслышно   проходит   по   комнате,  поправляет  по  дороге
    телефонный  аппарат  (он  сдвинут с места и трубка соскользнула с одного
    рожка).  Степан  Семенович  выходит  -  все  в  порядке  у них с Федором
    Александровичем в кабинете.

    Федор  Александрович  откинулся  на  спинку  своего  жесткого кресла. Он
    смотрит  на  темную,  склоненную голову своего ученика. Волосы тщательно
    зачесаны  назад,  но  на  темени  упрямится  хохолком непослушная прядь.
    Густые  брови  разделены глубокой, не по возрасту, прямой морщиной. Углы
    рта опущены.

    Вчера,  для предстоящего полугодичного совещания, был доработан доклад о
    последних  наблюдениях  Красноставской  Энергетической  Станции  Особого
    Назначения. Учитель и ученик кончали его вместе.

    Хотя  Федор  Александрович  и  называет по-прежнему загадочные излучения
    лунными  аномалиями,  но  в  самом  конце  доклада есть ответственнейшие
    слова:   "..последние   наблюдения   могут   дать   право   предполагать
    искусственную причину ..."

    -  Вы  включили...?  -  и  Михаил Андреевич назвал две фамилии новичков,
    прерывая мысли старого академика.

    -  Да, я считаю, пора. Они заслужили это. Новые люди на наших совещаниях
    -  это  наш  успех. Да! А теперь нужно начать пересматривать наш учебный
    план. Опять. И план экспериментальных работ тоже.

    Последующие   часы   были   посвящены   оживленному  обмену  мнениями  с
    несколькими  работниками Института Энергии. Подготовлялся проект решения
    Министерства о создании эксплуатационного факультета нового профиля.
                                       4

    ВЕЧЕРЕЛО.  Пришел  час,  когда  на улицах холмистого города, открытых на
    закат,  низкое  солнце слепит пешеходов и водителей машин, тянет за ними
    длинные   тени.   Улицы,   расположенные   по   меридиану  столицы,  уже
    закрываются  среди  домов  первыми, еще ясными сумерками. Зной спадает и
    близится  ночная прохлада, такая желанная в дни этого необычайно жаркого
    августа.

    Технический  служитель  Института  Энергии,  по своему негласному праву,
    вошел  без  предупреждения  и  остановился  перед столом академика. Зная
    привычки  Федора  Александровича,  он  молча  стоял и смотрел на старого
    ученого.

    - Что, Степан Семенович?

    -  Человек  приехал,  сейчас с аэродрома. Был у вас дома, ждать не хочет
    ни минуты. Говорит - от Алексея Федоровича с Николаем Сергеевичем.

    - Где же он?

    - Здесь.

    Постукивая  механической  ногой  и  помогая  себе  костылем, вошел гонец
    Лебяженского  "командира  полка".  Не  смущаясь, пристальными взглядами,
    осматривающими  странного  посетителя,  он внимательно оглядел кабинет и
    людей,  чуть  задерживаясь  на  каждом  пронизывающим  взором ястребиных
    глаз, очень светлых на фоне загорелого, усталого лица.

    - Мне лично профессора, Федора Александровича!

    - Это я, садитесь, пожалуйста, чем могу быть вам полезен?

    Но  гость  не  собирался  воспользоваться приглашением сесть. Пристально
    смотрел на приподнявшегося в кресле Федора Александровича.

    - Я у вас дома был. Мне сказали, вы на работе.

    Тут посетитель замялся и добавил:

    - Мне бы подтверждение, чтобы ошибки не вышло!

    "Видно старого солдата", подумал Михаил Андреевич.

    -  Вот  я,  -  он  назвал  себя. - Вот это - товарищи... и он перечислил
    присутствовавших.  -  Мы  все подтверждаем, что перед вами действительно
    Федор  Александрович.  Его сын и племянник сейчас должны быть в Западной
    Сибири, в селе Лебяжьем, У Павла Ивановича Кизерова.

    Посол был удовлетворен.

    -  Вижу,  дело верное, - сказал он, сел на стул, расстегнул гимнастерку,
    дернул  нитку  зубами  и  вытащил  из холщового мешочка, хранившегося на
    груди, довольно толстый пакет.

    -  Вам от сына. - Он встал и, не обращая внимания на Степана Семеновича,
    хотевшего взять письмо, шагнул сам и вручил его Федору Александровичу.

    - Приказано в собственные руки! - добавил он.

    Федор Александрович положил пакет в ящик стола:

    -  Очень  благодарен.  Прошу  вас  быть  моим  гостем.  Степан Семенович
    отвезет вас ко мне домой.

    Но гость не уходил.

    - Это срочное! В собственные руки! - повторил он.

    Федор  Александрович  посмотрел  на своего гостя с некоторым удивлением,
    но ястребиные глаза выражали совершенную решимость:

    -  Вы  тут  же  прочтите!  - продолжал гонец тоном приказания, и обложка
    срочного  письма была разорвана. Прочтя первую страницу, академик поднял
    плечи,  бросил  взгляд  на  посланца, кивнул головой и продолжал чтение.
    Окончив, он пожал руку Петру Кондратьевичу:

    -  Очень,  очень вам благодарен. Вы поручение отлично выполнили. Сегодня
    вечером мы с вами увидимся.

    Проходя  через  актовый зал, Тагилов ответил сопровождавшему его Степану
    Семеновичу:

    -  Все  живы, здоровы. Что пишут, не мое дело, не знаю. Сказано: важное,
    срочное. Все.

    Сидя  в  автомобиле,  Петр  Кондратьевич  вынул  потертый, еще фронтовой
    пистолет  Павла  Кизерова,  извлек патрон, досланный в патронник ствола,
    защелкнул  кассету  назад  в  плоскую  ручку  и громко, протяжно зевнул.
    Сейчас  ему  очень захотелось спать. Закачало с непривычки в самолете за
    две с половиной тысячи километров.
                                       5.

    ФЕДОР  Александрович  спокойно  прочел письмо из Лебяжьего. Не торопясь,
    он  положил в карман пиджака отдельную, маленькую записку от сына. Затем
    он  сказал,  что переносит начатую работу на завтра, попросил остаться с
    ним  только  двоих  -  Ивана  Петровича и Михаила Андреевича - и поручил
    своему  старому  другу  прочесть  вслух  письмо  из  Сибири,  в  котором
    подробно описывались наблюдения Николая.

    -  Что  же  это  все значит? - спросил Иван Петрович, окончив чтение. Он
    был   знаком  с  последними  августовскими  наблюдениями  Красноставской
    только  в общих чертах и не понимал волнения, которого теперь не скрывал
    руководитель Института Энергии.

    Федор  Александрович  стоял,  опираясь руками о стол и подавшись вперед.
    Против  него,  с окаменелым, неподвижным лицом, напряженно скрестив руки
    на  груди,  сидел его ученик. Так они глядели друг другу в глаза, слушая
    чтение,  и  со  стороны  могло  показаться, что сейчас произойдет что-то
    решительное, что эти два человека сейчас бросятся друг на друга.

    Листы  письма  задрожали  в руках Ивана Петровича. Он кинул их на стол и
    схватил себя за бородку:

    - Что же это? Да говорите же, наконец!

    Жесткие,  подрубленные  усы  старого  академика  чуть  шевелились, точно
    Федор  Александрович  беззвучно  говорил.  Мысль,  как  молния, металась
    между  ним и Степановым, освещая и связывая все, решительно все! События
    двух   ночей  на  озере  объясняли  наблюдения  тех  же  двух  ночей  на
    Красноставской!   Озеро  в  степи  пришлось  в  предполагаемом  квадрате
    прикосновения  к  Земле  волн,  которые  до  сих  пор  назывались только
    лунными  аномалиями!  Что это за волны, теперь было известно! Да, сейчас
    никто не мог отрицать и сомневаться! Сомнения кончены!

    Федор Александрович, овладевая волнением, заговорил:

    -  Конечно,  как  и  откуда  - сейчас не в этом дело! Ведь теперь мы все
    понимаем  и Красно-ставская проверена. Михаил Андреевич предвидел, да-с!
    Все  дело  в  том,  что  во  вторую  ночь  он  выключил  защиту! Поэтому
    получился  законченный  опыт и имеются сопоставимые данные. А если бы он
    защиту  не  выключил?  Что  мы  могли  бы сказать? Посветило две ночи на
    озере  и  только!  А  действия - никакого! А как теперь быть с докладом?
    Как, Михаил Андреевич?

    Степанов отвечал взволнованным, прерывающимся голосом:

    -  Федор  Александрович,  право  же, вы преувеличиваете. Ведь каждый, на
    моем месте, провел бы ту же работу...

    С  юношеской  живостью  вскочил  старый  ученый  и неожиданным движением
    обнял  одной рукой молодого. Поднялся внушающий палец и остро уткнулся в
    грудь Степанову:

    -  Вот,  изволите  видеть!  Я  могу ему сказать, как он мне первый зачет
    сдавал  и на чем я его тогда провалил! А он мне теперь замечания делает.
    Преувеличиваю?  Нет,  не  преувеличиваю!  Уметь решать, уметь управлять,
    это значит - предвидеть. Так нас учит наша партия, да-с! И наша наука!

    -  Вы  мне  обещали  никакой  работой  не  брезговать, - продолжал Федор
    Александрович,  -  а  самая  трудная работа - это решать! Теперь, Михаил
    Андреевич,  я  вам  буду  сдавать  зачет, вы принимайте, а Иван Петрович
    запишет...

    И академик стал медленно говорить, точно читая невидимую запись:

    -  Высказанные  предположения  полностью  подтверждаются наблюдениями на
    озере  Большие  Мочищи,  расположенном в восьми километрах к югу от села
    Лебяжьего  Чистоозерского  района  Обской области. Наблюдаемые в течение
    последних  двух  с  половиной лет Красноставской Энергетической Станцией
    Особого    Назначения    излучения    имеют    искусственный   источник,
    расположенный,  очевидно, в Восточном Полушарии и использующий Луну, как
    отражающий  экран.  Излучения  вызывают гибель птиц и малых животных. На
    насекомых  действия  не  отмечено.  Облучение  человека вызывает тяжелую
    болезнь,  а  возможно,  и  смерть.  С  целью препятствия поражению этими
    излучениями  нашей  территории, Красноставская Станция, во время стояния
    Луны  в  нашем  полушарии,  готова  к работе на отражение всеми сериями,
    находящимися  на ее вооружении, что нашу территорию вполне обеспечивает.
    Все!

    Окончив диктовать, Федор Александрович спросил Степанова:

    - Принимаете?

    - Да, - серьезно ответил молодой ученый старому академику.
                                       6

    КОГДА  они  шли  по пустынному коридору и спускались по широкой каменной
    лестнице в актовый зал, Михаил Андреевич говорил:

    -  Чрезвычайно  осторожное,  этакое  настороженное поведение вестника из
    Лебяжьего    показалось   мне   и   напоминанием   и   предостережением.
    Действительно,  ведь  сюда, в Старый корпус, может беспрепятственно, без
    проверки, с улицы, войти каждый, кому только этого захочется!

    -  Я  так привык! - решительно возразил старый ученый - Моя дверь всегда
    открыта.    Во   всех   наших   других   местах,   в   лабораториях,   в
    Экспериментальном  корпусе и так далее - это совсем другое. Здесь же нет
    ничего  интересного - ведь я вас отлично понимаю, Михаил Андреевич. Я не
    храню  здесь  ни  одного  документа. Я за всю свою жизнь никогда не имел
    повода  жалеть о том, что ко мне свободно приходит каждый, кому я нужен.
    Я так привык. И в этом вы меня никогда не переубедите!
                                У ЦЕНТРА ЭНЕРГИИ
                                       1

    ЧЕЛОВЕК   постоянных   привычек,  Федор  Александрович,  ни  за  что  не
    соглашался  покинуть  старый дом с мезонином, старый кабин