и
    главного  врача  Обской  больницы  принял  санитарный  самолет,  и перед
    Лидией  Николаевной  появилась  с  чемоданом  в руках суховатая фигура с
    живыми  серыми  глазами  на подвижном лице, с прокуренными усами и седой
    бородкой.

    -   Вот   и  я,  уважаемая  и  дорогая  Лидия  Николаевна...  Я  человек
    беспокойный.  Уж  очень  вы  интересно рассказываете. У вас, право, дар.
    Так  хорошо рассказали, что я не утерпел - и в гости к вам. Тут я привез
    кое-какие реактивы, мы с вами кое-что проверим.

    В   лаборатории   Станишевский   доказал,   что   прилетел  он  недаром.
    Внимательное  наблюдение  под  мощным  микроскопом  над взятой у Николая
    кровью оказалось, действительно, очень интересным.

    Кровь  больного явно обладала свойством растворять, в каких-то пределах,
    красные  кровяные  шарики.  В каких пределах? Как долго сохранится у нее
    это страшное, явно благоприобретенное свойство?

    Жизнь  человека  зависела  от  ответа на эти вопросы. И ответ был найден
    решительно   и   правильно.   Частые  переливания  крови  с  добавлением
    физиологического  раствора  уже  к концу второго дня привели к тому, что
    кровь  больного  потеряла  свою  роковую  силу. С этого момента возникла
    уверенность  в благополучном исходе, а к четвертому дню увеличение числа
    красных  кровяных  шариков  было  таким значительным, что вопрос полного
    выздоровления зависел только от времени.

    Вечером  четвертого  дня на очередной звонок Павла Ивановича Кизерова из
    больницы ответили: "Он еще уток постреляет".

    Но  какие  причины  вызвали  болезнь?  Этот  самый  важный теперь вопрос
    оставался без ответа.

    И   Станишевский   второй  раз  прилетел  в  Чистоозерскую  больницу.  В
    лаборатории, над микроскопом, происходил такой разговор:

    -  Вот  видите,  Лидия  Николаевна,  больше не растворяет. А такое число
    красных  кровяных  шариков,  хоть  их  гораздо  меньше нормы, бывает и у
    здоровых, но истощенных людей.

    -  Я  тоже  веду  наблюдения, Павел Владиславович. Третьего дня еще было
    почти  незаметное  растворение  красных  кровяных  шариков, но совсем не
    такое, как в первый день.

    - А вчера?

    - Так же, как сегодня! Станишевский упрямо сдвинул брови.

    -  Считаю лечение удачным, об этом говорит и общая тенденция и микроскоп
    сегодня и вчера. Он должен поправиться.

    -  Безусловно.  Мы были правы в назначении лечения. Но причина, причина?
    Что за токсин - растворитель?

    -  Непонятно,  непостижимо,  Лидия  Николаевна... Но вот что... Больному
    теперь  лучше.  Давайте еще раз его посмотрим и поговорим о ним. Кстати,
    взятая  мною у него в первый раз кровь была помещена в условия, подобные
    условиям  живого  организма,  и  представьте себе, на третий день как бы
    стабилизовалась.    Число   эритроцитов   перестало   уменьшаться.   Это
    заставляет  меня  думать,  что,  быть  может, и без нашего вмешательства
    больной выжил бы. Непонятно!
                                       3.

    ВНИМАТЕЛЬНЫЙ  осмотр  больного  вполне  удовлетворил  врачей.  Николай с
    усилиями, но достаточно ясно я внятно, отвечал на вопросы.

    Ему давали отдыхать и вновь осматривали и спрашивали.

    Прощаясь, Станишевский сказал больному:

    -  Будете, будете здоровы; еще постреляете, только немного отдохните, ну
    неделю  -  две,  а  там,  пожалуйста,  милости просим; я сам в молодости
    ружье любил...

    И вдруг, в упор, - сказалась жадная любознательность ученого:

    -  А  на  прощанье еще раз прошу вас, скажите, не было ли у вас на озере
    особого  переживания, так сказать, нервного шока, вспомните-ка! Не здесь
    ли причина болезни вашей?

    Веки  Николая  чуть  дрогнули, и слабым еще голосом он, вполне, впрочем,
    просто и уверенно, ответил:

    - Нет, я не помню ничего особенного.

    -  Так  до  свидания,  дорогой мой. Именно до свидания, так как у меня к
    вам  покорнейшая  просьба.  Вы  ведь  через наш город домой поедете? Вот
    загляните  ко  мне,  порадуйте  вашим  к  тому времени, уверен, цветущим
    видом.   Болезнь   ваша  крайне  для  науки  интересна.  Случай  с  вами
    необычный, скажу более, необычайнейший!
                                       4.

    В  НЕВЕДОМОЙ  глубине  сознания,  на границе полного мрака серым стертым
    бликом  было  расплывающееся,  смутное  пятно  лица Павла Ивановича. Был
    чужой,  не свой голос, инстинкт долга, напоминающий о записной книжке, и
    все исчезало.

    Когда  сознание  вспыхивало,  опять  вспоминалось  о книжке, а голос был
    женский, кажется агашин.

    И  потом  не было Павла Ивановича, не было Агаши, не было никого. Только
    где-то  высоко-высоко  вспыхивала  искра  и со звоном бежала и бежала по
    длинной,  натянутой  струне.  Искра  скользила  по струне, и струна была
    искрой, а искра струной. Искра бежала от круглой лунной головы.

    Николай  не хотел, чтобы искра упала. Он изо всех сил, всем телом держал
    струну,  по  которой  она носилась. Когда это прекратилось - он не знал,
    была  только очень большая усталость. Теперь Николай ощущал свет, слышал
    голоса и понимал слова.

    Отвечая  на  вопросы  врачей,  внутренне он был занят совершенно другим.
    Его,  сильного  человека,  мало  занимала личная проблема болезни. Важно
    было другое, то, что происходило на озере в те две ночи.

    Слушая  разговоры  около  своей постели, Николай знал, что феноменальное
    свечение  луны  никому  не известно. Это подтверждало его мысль о редкой
    концентрации  явления. Он также понимал, что Павел Иванович читал записи
    в его книжке и, следовательно, сохранил секрет.

    Но   последний  вопрос  Станишевского,  оставленный  им  без  настоящего
    ответа, был все же ему неприятен.

    -  Как  же  быть?  -  говорил он себе. - Написать Алеше, дяде Феде? - Из
    сумятицы   мыслей   и   воспоминаний   последних  дней  всплыл  и  четко
    обрисовался  строгий  образ  дяди  Феди - Феодора Александровича. Память
    точно   нарисовала   Николаю   умные,   проницательные   глаза,  суровую
    требовательность  к  себе  и  окружающим. Что же я скажу дяде? Нет, пока
    нет.  Нужно  скорее  в  Лебяжье.  Там  я все додумаю, побываю на дальнем
    озере и тогда позову Алешу.
                                       5.

    НЕБОЛЬШАЯ  записная  книжка  Николая  была  в  надежных руках. Последние
    слова записи были достаточно ясны:

    "чувствую полную потерю сил, прошу Павла сохранить все в секрете..."

    Впрочем,  бережное  отношение Павла Ивановича и его молчание объяснялось
    не  только  чувством дружбы и природной сдержанностью сибиряка. На одной
    из первых страничек Павел Иванович заметил подчеркнутую фразу.

    ..."Это может иметь большое научное значение, и не только чисто научное..."

    Первая  запись была сделана Николаем днем в воскресенье. Кратко повторяя
    уже  известные  нам особенности свечения точки на лунной поверхности, он
    писал:

    "Падение  космического тела на поверхность планеты может вызвать большой
    тепловой  и  световой  эффект. Но это должно было бы наблюдаться со всех
    обсерваторий  нашего  полушария. В этом случае настоящие записи не имеют
    никакой  цены, так как мы не обладали инструментами. Но удар метеорита о
    луну   вызвал   бы   не   концентрированный,  а  рассеянный  луч  света.
    Исключительная  концентрация  луча  мною  была  проверена до того, как я
    разбудил Павла.

    "Я  отходил  в  степь  и  переставал  видеть свет. Издали я едва замечал
    слабое  свечение  в  камышах  и  в  траве.  Воздух  же  над  озером  был
    совершенно  темен.  Свет  не  отражался ни водяными парами, ни частицами
    пыли  в воздухе. Но мы его видели, и он отражался растениями. Все это не
    похоже   на   известные   мне   виды   свечения.  Создается  впечатление
    искусственного явления".

    Далее следовали менее разборчивые строки.

    "Наблюдаю  с  берега,  луна  поднимается.  Светящееся  пятно  появляется
    вновь.  Отходил в степь и переставал его видеть. Граница освещенной зоны
    резко  ограничена.  Переход от неосвещенной зоны в освещенную составляет
    несколько  шагов.  Перехожу к наблюдениям из лодки на воде. Ветра нет, я
    приблизительно  на  середине  озера.  Вода освещается на полную глубину.
    Видны  все  водоросли  на  дне,  но  дна  не  различаю. Растения кажутся
    свободно  висящими  на  темном  фоне.  Пятно  изменило  цвет, оно совсем
    белое.  Смотреть  на  него трудно. Почти ничего не вижу, чувствую полную
    потерю сил, прошу Павла сохранить все в секрете"

    Точки  не  было.  Следовала  черта,  уходящая вниз. Николай все же сумел
    спрятать книжку в карман, а его вечное перо Петя нашел в лодке.

    Если  бы  Николай мог продолжать записывать виденное, он отметил бы, что
    еще  через  несколько  секунд  луч  исчез,  и  луна и озеро приняли свой
    обычный вид.
                                    * * *

    НА  СЛЕДУЮЩИЙ  день  приехавший  в районный центр Павел Иванович Кизеров
    увез  своего  друга  в  Лебяжье.  Несмотря на протесты Лидии Николаевны,
    Николай не захотел остаться в больнице ни на один день.

    - Я совершенно здоров, - уверял он.

    А  далекое  степное  озеро  опередило на добрый месяц окраску окружающей
    его природы. На нем царил желтеющий сентябрь.

    Озеро  потеряло  почти  всех  своих  несчетных  обитателей,  по  которым
    дневные и ночные хищники много дней справляли роскошную тризну.
                                 ОСТРОВ ТУМАНОВ
                                       1.

    ТУМАН.  Густой,  плотный  туман,  мягкий,  как  вата,  уже  вторые сутки
    закрывал  длинный  остров,  лежащий  в  океане  вблизи  северного берега
    Европы.   Бело-серое   покрывало   водяного   пара  перебросилось  через
    неширокий  пролив  и  редело  на континенте, за прибрежными городами. Ни
    одно  судно  не  выходило из северных континентальных портов и из портов
    острова.  К  северу  от  острова  туман  простирался до льдов Арктики. С
    самолета,  идущего на большой высоте, можно было бы увидеть внизу только
    беспредельные, слабо волнующиеся снежно-белые волны пара.

    Радио  оповестило  весь мир о необычайном тумане. Зимой, в декабре или в
    январе,  во время относительного покоя на северных морях между периодами
    осенних  и  весенних  равноденственных  бурь,  такие  туманы  не  бывали
    исключительным событием. Но в последний день июля?

    Вчера    вечерние    газеты   уже   начали   печатать   интервью   своих
    корреспондентов  с  учеными.  Сегодня утренние газеты поместили статьи и
    беседы  с  известными  метеорологами,  географами,  физиками,  химиками,
    снабдив их сенсационными заголовками, не всегда отвечающими содержанию.

    - ...Сэр Бернон считает, что этот туман предвещает изменение климата.

    -  Опрошенные  нами  ученые  говорят,  что  такой туман в это время года
    никогда  еще не наблюдался с древнейших времен существования человека на
    земле.

    -  Великий  химик  Плайн  сказал,  что  ему нет никакого дела до причин,
    вызвавших   появление  тумана.  Но  он  говорит,  что  нужно  немедленно
    прекратить  сжигание  угля  во избежание отравления населения оседающими
    газами.

    -  Наш  известный писатель Бернард Фоу сказал, что этот туман напущен на
    последней  сессии  Организации  Наций,  но  что  его  появление припишут
    проискам   коммунистов  и  что  он  знает,  что  протокол,  изобличающий
    коммунистов, спешно изготовляется и будет опубликован в ближайшие дни.

    -  Наш  высокий авторитет в области географии, член Королевской академии
    Биккинг  послал  к  черту нашего корреспондента, но мы сумели узнать его
    мнение!

    -  Сэр  Артур  Форрингтон  отказывается приписать появление необычайного
    тумана  опытам  с  атомными  бомбами.  Но  он  утверждает, что с помощью
    атомной энергии можно навсегда изгнать туманы с нашего острова.

    И так далее и так далее.

    Большинство  высказывавшихся отмечало необычайность атмосферных явлений.
    В  этом  году  понижение  температуры Гольфстрима совпали с поразительно
    низкой  летней границей арктических льдов. Суда, пересекавшие Атлантику,
    встречали  с  весны  ледяные поля и айсберги в таких низких широтах, где
    их  еще  никогда  не  бывало  летом.  Пароходные компании были вынуждены
    переместить   пути   движения   своих   пароходов  к  югу.  Льды  мешали
    рыболовству на северных отмелях.

    Вечерние  газеты  второго  дня  соперничали между собой, используя туман
    для увеличения тиража.

    Тысячи и тысячи голосов невидимых в тумане продавцов газет глухо кричали:

    -  Мир  охлаждается!  Покупайте "Вечерний вестник", вы узнаете последнюю
    новость о тумане!

    - Только "Трубач" знает правду о тумане.

    - Покупайте, покупайте, покупайте!!!

    Туман  был так плотен, что продавцы и покупатели видели только руки друг
    друга.

    Жизнь  на  острове,  густо  заселенном  несколькими  десятками миллионов
    людей, останавливалась.

    Застигнутые  туманом  на  пути  к  острову  сотни  океан  сотни кораблей
    снижали  ход  и  двигались медленно, завывая мощными сиренами. Штурманы,
    не  отрываясь,  производили  подсчеты, прокладывая курс вблизи коварных,
    изобилующих  отмелями и подводными камнями берегов. Капитаны каботажного
    плавания  были  счастливы, когда опущенный наудачу якорь цеплялся за дно
    -  "Можно  отстояться".  Все  движение  на земле прекратилось Можно было
    передвигаться  только  пешком,  да  и то рискуя разбить себе лоб о столб
    или  о  стену.  Под  землей  ходили поезда метрополитенов - единственный
    способ сообщения.
                                       2

    В  СТАРОМ городе, столице островной империи, люди живут так давно, земля
    так  дорога,  что  ни один квадратный дюйм ее не расходуется "даром". На
    большинстве  улиц  деревья,  цветы  и  травы,  купленные богачами, живут
    только в домах, в оранжереях.

    Туман  спрятал  длинные  линии  тяжелых  каменных  фасадов. Если подойти
    вплотную,  то  можно  едва-едва  рассмотреть  три  призрака, трех людей,
    стоящих  у  входной двери особняка. Один из них высок и юношески строен.
    Темная  шляпа  и  темное  пальто с поднятым воротником влажны от тумана.
    Второй  носит  форму  старшего офицера полиции, третий, очень массивный,
    тяжелый  человек в резиновой накидке - полисмен, наблюдавший за порядком
    в  квартале. Полисмен звонит. Большая дверь с бронзовыми украшениями и с
    головами  львов,  которые  держат в зубах блестящие, как золото, кольца,
    открывается  почти  немедленно.  Вестибюль  ярко  освещен,  но  не  свет
    проникает  в туман, а туман врывается клубами вместе с двумя входящими в
    дом людьми. Полисмен остался на улице.

    Лакей  с  чисто  выбритым  бесстрастным лицом низко кланяется, принимает
    пальто  и  шляпу  посетителя  и  говорит тихим, бесцветным, почтительным
    голосом:

    - Сэр Артур ожидает вас, сэр...

    Человека  в форме офицера полиции он не заметил. Как заведенный автомат,
    лакей  поднимается,  почтительно согнувшись, по лестнице на второй этаж,
    показывая  дорогу.  Войдя в большой зал, он пересекает его по диагонали,
    ни  разу  не  оглядываясь, но точно соразмеряя свои шаги с шагами гостя.
    Лакей  бесшумно скользит по коридору и еще двум комнатам ногами в легких
    ботинках,  на  подошвы  которых наклеено сукно, стучит в дверь и чуть ее
    открывает:

    -  Сэр  ..  (и  он докладывает о госте, произнося имя человека, который,
    несмотря  на относительно молодой возраст, был министром иностранных дел
    в  этой стране во время последней войны). Затем лакей пропускает гостя и
    очень  осторожно и плотно закрывает дверь. Лакей идет назад медленно. Он
    так  же  бесшумно  двигается,  но  походка его изменилась. У него что-то
    неладное  с  левой  ногой и подергивается щека. Это не годится, а ему не
    хотелось  бы  покидать  этот  дом.  Платят  хорошо  и  работа нетрудная,
    особенно,  когда  хозяина  не  бывает.  Хозяин отсутствует часто. Сестра
    хозяина,  мисс  Молли,  добрая  старая  леди.  Хозяин  тоже  хороший, он
    никогда  не  обращает  внимания  на слуг. Самое лучшее, когда хозяева не
    говорят  со  слугами...  А  хозяин  чудак.  .  Он читает "Рабочий день"!
    Забавно!  Что  он там находит? А ведь читает! Это сразу видно по газете.
    Другие  часто  остаются  неразвернутыми. ...Из-за воспаления седалищного
    нерва,  нажитого  в  проклятой войне, он может потерять место. Что будет
    тогда? В дом призрения бедных или на улицу!

    Лакей  остановился  я  потер  бедро. Проклятая болезнь! Но если не будет
    хуже, он выдержит и никто ничего не заметит...

    Полицейский  офицер  сидит  в  вестибюле  в  кресле.  Как  же  он его не
    заметил? Чортова болезнь! Сплошал...

    - Не угодно ли вам подняться наверх, сэр?

    Лакей опять скользит своей автоматической бесшумной походкой.

    - Стакан старого портвейна, сэр? Бисквит, сэр? Сигару, сэр?
                                       3.

    ГРОМАДНАЯ  комната,  дверь  которой  пропустила  посетителя, несмотря на
    яркое  освещение,  кажется темной. Черно-коричневый резной дуб потолка и
    стен.  Черный  блестящий  паркет...  Темнокрасная кожа кресел и диванов.
    Черное  дерево  столов  и  стульев, черное дерево книжных шкафов, откуда
    выглядывают  длинные  ряды  коричневых  корешков тысяч книг. Тусклые, не
    отражающие  света  картины  мастеров  старой фламандской школы висят над
    шкафами.  Окна  задернуты занавесками из тяжелого синего бархата. Белого
    цвета  здесь  только  два  мраморных  бюста  - Аристотель и Фарадей - на
    высоких  подставках  -  стелах,  борода  хозяина,  закрывающая  грудь, и
    жесткий  пластрон  гостя,  открытый  низко  вырезанным жилетом вечернего
    костюма.  Гость,  высокий,  юношески  стройный мужчина, в которого нужно
    вглядеться,   чтобы   заметить   на   красивом   лице   печать   второго
    пятидесятилетия жизни, начинает первым:

    - Как поживаете, сэр Артур? Какой туман! Какая отвратительная погода!

    Хозяин  смотрит  на гостя маленькими, упрямыми светло-голубыми глазами и
    молча  принимает  его  рукопожатие.  Он  утвердительно  наклоняет  белую
    голову.  Кажется,  на  него  не  производит впечатления ни высокий пост,
    занимавшийся  прежде  его  гостем,  ни  положение,  которое он и сегодня
    имеет в своей партии.

    -  Отвратительная  погода, - наконец, явно только из вежливости, говорит
    Форрингтон.  - Вчера газеты не давали мне покоя и я был вынужден принять
    репортера... - он назвал одну из наиболее распространенных газет.

    -  Я  читал  ваше интервью, сэр Артур. Оно необычайно интересно. Я давно
    не  имел удовольствия беседовать с вами. Я только из газет узнал, что вы
    здесь.  Я  предполагал,  что  вы  находитесь  в...  -  бывший и возможно
    будущий   министр  назвал  один  из  малоизвестных  городов  заокеанской
    империи, показав тем самым полную осведомленность о занятиях сэра Артура.

    - Да, я хотел пробыть здесь только один день, но меня задержал туман.

    - Вы уезжаете, сэр Артур?

    -  Томас  Макнилл  настойчиво хочет меня видеть. При первом прояснении я
    вылечу на континент.

    -  Я  отношусь  с  большим уважением к мистеру Макниллу и ко всем членам
    этой сильной семьи. Они были на высоте положения во время войны.

    - Я давно связан с ними .

    -   Кто   же  не  знает,  сэр  Артур,  сколь  многим  обязана  вам  наша
    промышленность и мощь империи?

    Сэр  Артур