Я  слушаю,  Федор Александрович! - ответа не было. В наушниках что-то
    клокотало.  Шумит  в  ушах.  Это  бывает  от напряжения слуха. Но сигнал
    продолжал гореть.

    - Я слушаю. Институт слушает.

    На  этот  раз  в  наушниках  ясно  отдался  стук  упавшей трубки. Огонек
    сигнала  по-прежнему  смотрел  на  нее.  Она  стала  звонить  в соседние
    комнаты  Старого  Корпуса,  но  ей никто не отвечал. Наконец, ей ответил
    швейцар:

    -  У Федора Александровича никого нет. Были люди, но ушли. Он, наверное,
    вышел, а Степан Семенович убирает, стронул трубку.

    Это  успокоило  телефонистку.  Раз  Степан Семенович там, все спокойно и
    понятно. Бывают случаи с трубками аппаратов.
                                       5

    ТЯЖЕЛАЯ  мертвая  нижняя  часть тела тянет вниз человека, осужденного на
    молчание.  Руки  слабеют и выпускают телефонную трубку. Он ползет вниз и
    падает  головой  на  чемоданчик, лежащий под столом Он видит ноги Федора
    Александровича. Он не чувствует боли. Голова омертвела. Ноги тоже мертвые.

    Под  ухом  тикает. Тиканье слышно из чемоданчика. Степан Семенович знает
    здесь  все  наизусть.  Это  не  их с Федором Александровичем чемоданчик.
    Степан  Семенович  знает,  что  может  значить  такое тиканье. Они очень
    много знают, эти старые технические служители, хотя это "простые" люди.

    Степан  Семенович ловит чемоданчик за ручку, и извиваясь ползет к двери.
    Он  опирается  о пол одной рукой и локтем другой. Он подползает к двери.
    Эта  дверь,  к  счастью  ползущего,  открывается  в  коридор. И он уже в
    коридоре. Ему кажется, что чемоданчик тикает вес громче, громче.

    Он  ползет  и  ползет  к длинной лестнице, спускающейся в актовый зал, а
    чемоданчик  тикает  зло  и  пронзительно.  Вот  начинает  тикать  пол. С
    треском  тикают стены, потолок. Тикает в голове, руках. Только не тикают
    мертвые  ноги.  "Врешь",  -  говорит человек, но вместо своего голоса он
    слышит  "Тик-тик-тик". Это он тикает сам, всем телом. "Врешь", - говорит
    он  и  тикает.  Он  уже  видит  верхнюю  ступеньку  лестницы. Оттуда ему
    навстречу яростно грохочет тикающая пустота актового зала.

    "Врешь!  -  кричит  он.  -  Врешь!  Я  тебя  перетикаю". И он тикает, он
    извивается,  волочит  мертвое  ниже груди тело, ударяется о пол тем, что
    было  лицом  Степана  Семеновича.  Но  нет  больше Степана Семеновича! С
    громом  тикает  кругом  весь  мир.  "Врешь!",  -  кричит  богатырь, стоя
    наверху  лестницы. "Я тебя перетикаю!" И он с размаху бросает завывающий
    чемодан в черную пропасть.

    Искалеченный  мертвец,  лежа  на  верхней ступеньке лестницы, вытягивает
    руку   и  разжимает  пальцы.  Чемоданчик  встает  боком,  наклоняется  и
    подпрыгивает  по  лестнице,  на которой еще нет ковра. Безжизненное тело
    вытягивается, перевешивает, сползает вниз на четыре ступени и обвисает.

    От стола в кабинете до лестницы тянутся непрерывной цепью багровые знаки...

    Так побеждается смерть.

    Очень  тихо. Но тиканья часового механизма в чемоданчике больше никто не
    слышит.

    ...Хороший бой у этих пистолетов с маркой "Нью-Макнилл".

    Замечательное  оружие!  Удобное  и беззвучное! Ни хуже, нет, значительно
    лучше, чем известная марка "Макнилл и сыновья"! Далеко ушел внук от деда.
                            ВЫ ИХ ЛУЧШЕ НЕ ТРОГАЙТЕ
                                       1.

    КАКОЙ-ТО   гражданин  остановился  перед  зданием  с  почти  квадратными
    окнами,  смотрящими  через  плоскую  площадь  на древние стены крепости.
    Этот гражданин о чем-то спрашивал милиционера и тот ему что-то объяснял.

    Семеро  подходили  к  этому  зданию.  Сейчас  они шли группой. Они очень
    торопились   и  сбились  в  кучку.  Степаненко  слышал,  как  милиционер
    объяснял прохожему:

    -  Будет первая улица направо. Потом пройдете третьим переулком налево и
    выйдете на площадь.

    Прохожий  кивал  головой. Его глаза рассеянно скользнули по лицу идущего
    впереди  группы  из  семерых  человек,  пробежали по лицу его соседа, по
    рукам и спустились вниз. Он сказал:

    - Как, как? повторите, пожалуйста!

    Вряд  ли  он  и  на  этот раз слушал внимательно. Группа из семи человек
    входила  в  здание,  в голове у прохожего, вместо объяснений терпеливого
    милиционера складывалось: "Два, пять, семь".

    В  этот  момент откуда-то пришел раскатистый низкий звук. Группа из семи
    уже   скрылась   за   дверью  здания.  Люди  на  улицах  останавливались
    Прислушивались.

    - Вы ничего не слышали?

    - Мне что-то показалось...

    - Кажется, это взрыв!

    Прохожий  поблагодарил  милиционера,  но  пошел совсем в другую сторону.
    Терпеливый  милиционер  развел  руками:  -  путаный  человек,  заедет  в
    столицу и теряется.. и закричал вслед прохожему:

    - Эй, гражданин! Не туда!

    Но  запутавшийся в дебрях громадного города прохожий все увеличивал шаг.
    Он вбежал в вестибюль метро. У телефонных кабин стояли люди.

    -  Простите,  пожалуйста,  разрешите  мне!  У  меня несчастье с женой! -
    говорил он взволнованным голосом.

    Кто-то  открыл  ему  дверь.  Стоявшая в кабине женщина сказала, прерывая
    начатый разговор:

    - Потом позвоню, повесь трубку!

    Прохожий  запер  дверь  кабины,  набрал  диском  свой номер и стал очень
    быстро  говорить.  К  стеклянным  стенкам  тянулись  сочувствующие лица.
    Кто-то  приоткрыл  дверь.  Когда  прохожий  выходил  из  будки автомата,
    высокий мужчина поймал его за рукав:

    - Я врач, вам не нужна помощь?

    -  Благодарю,  я  уже  вызвал  скорую!  -  ответил  прохожий.  Выйдя  из
    вестибюля,   он  снял  кепку,  вытер  лоб  и  посмотрел  на  часы.  Было
    шестнадцать часов двадцать семь минут.
                                       2

    АНДРЕЙ  Иванович  провел  шестерых  в  одну  из комнат большого здания в
    третьем  этаже  с  окнами, выходящими во двор, и оставил их там. Шестеро
    молчали.  Кто-то  сказал: "Кончилось". "Сошло", - сказал другой. "Как по
    маслу",  -  выдавил  третий.  Через  пятнадцать  минут открылась дверь и
    девушка  в  черном платье с белым кружевным передником молча поманила их
    рукой.

    В  соседней комнате был накрыт стол, стояли бутылки. Девушка показала им
    на стол и ушла. Шестеро уселись.

    - Выпьем!

    - За новую жизнь!

    - С победой!

    -  А  девчонка  хороша,  -  сказал  Заклинкин.  Он  уже успел отдохнуть.
    Прогулка  хорошо  освежила Анатолия Николаевича. Он взглянул на соседа и
    спросил: - Какая погода на вашем острове... туманы наверное?

    Тем  временем человек, известный под именем Андрея Ивановича Степаненко,
    сидел  наедине  и  упорно думал. У него была отличная зрительная память,
    профессиональная.  Поэтому ему мешало лицо прохожего, который только что
    расспрашивал  постового милиционера перед зданием посольства. Где, когда
    он его видел?

    Но  память  сразу  не приходила на помощь. Андрей Иванович закрыл глаза,
    сделал  усилие и перед ним поплыли лица. Вот и нужное! Конечно, это было
    недавно:  недовольный,  ворчливый  гражданин  перед  будкой  телефона  в
    метро! Он стоял и что-то брюзжал о беспорядке. Я еще ему подмигнул...

    Степаненко  пожал плечами и достал из кармана пистолет. Он вынул кассету
    и  обнаружил,  что  сделал  только  три  выстрела!  Четвертый патрон дал
    осечку и остался в стволе Степаненко выругался вслух:

    - Чорт бы побрал эти проклятые глушители!

    Но  он  привык  говорить  правду  самому себе. Деловой человек не должен
    обманывать  себя.  "Честность  -  лучшая  политика!" Так говорил один из
    великих людей его родины, живший полтора столетия тому назад.

    Дело  не  в глушителе... Сегодняшнее "дело" было очень тяжелым. Вот что!
    Он  сделал  все, но он очень волновался и плохо владел собой, поэтому он
    плохо работал. И Степаненко стял считать свои ошибки.

    Он  не заметил, что не выпустил в старого ученого все заряды, а он хотел
    именно  так  сделать.  И он должен был там же переменить кассету, но это
    тоже  было  забыто.  Поэтому  он  вышел  оттуда  безоружным! Хорошо, что
    дальше было все гладко!

    И  этот  дурак  Заклинкин!  Начал  хорошо,  а  потом  мешал: "Еще, еще".
    Дорвался  до  крови!  Готов весь перемазаться по уши. И вот еще ошибка -
    нужно было там же его пристрелить! Одним меньше.

    И  вообще,  в  этой  стране  так  трудно  работать.  Но теперь он сможет
    уехать. Уж теперь наверняка будет конфликт.

    Степаненко  сидел  с  закпытыми  глазами  и  вспоминал:  как хорошо было
    работать  там,  в  южных странах. Не так далеко, и можно делать все, что
    захочешь.  Там  он  никогда  не  волновался.  А  здесь  ничего толком не
    сделать. Здесь очень тяжелые люди. Разве он в этом виноват?

    И  все время бранят за плохую работу... Смайльби тоже бранит. Попробовал
    бы  сам.  Он тоже дурак, этот Смайльби. хотя и умеет делать карьеру. Да,
    дурак.

    А  как  трудно  было  учить  здешний язык! Но он его никогда не забудет.
    Нужно пойти взять пистолеты у этих. И ножи тоже.

    Степаненко  вышел туда, где за столом сидело шестеро. Увидев Заклинкина,
    он опять подумал: "паршивый дурак".

    - Подойдите ко мне! - приказал Степаненко Заклинкину.

    Начальник  тщательно  оглядел  подчиненного.  Конечно,  темные  точки на
    лице.  испачкана плавая рука и рукав, забрызганы кровью брюки. И в таком
    виде он взял его с собой на улицу.

    "Дурак,  проклятый  дурак, - злобно подумал Степаненко, - нужно было там
    же  его  пристрелить,  он  был уже не нужен. И я забыл это сделать! Я не
    сообразил это сразу! Я волновался и мне еще помешал этот дурак!".

    И  Андрей  Иванович  Степаненко яростно ударил Заклинкина по лицу - раз,
    два. Он пнул его ногой в живот и рявкнул:

    - Дурак, идиот! Грязная свинья, мясник! Хоть бы умылся!

    Андрей Иванович собрал пистолеты, ножи и ушел.

    Заклинкин  уселся  и  сделал  вид,  что  ничего особенного не случилось.
    Пятеро  смотрели  на  шестого  неодобрительно.  Не  потому,  что они его
    осуждали, нет, его побил хозяин, значит, за дело, так ему и надо!

    А  все  же  и  Заклинкин и другие пятеро чувствовали себя отлично в этих
    гостеприимных   и   надежных   стенах.   И  Заклинкин  восстановил  свой
    поколебленный  авторитет  смачным рассказом о том, как он "здорово кокал
    старика".

    Все  оживились,  кто-то вспомнил девушку, пригласившую их в эту комнату:
    "хороша!" Только вот вина было мало на столе.

    - Говорят в вашей стране здорово пьют? - спросил Заклинкин.

    - Вас научим!

    - Э-эх, придется язык учить!

    -  Этот  язык  каждый  понимает,  - сказал самый молчаливый, постучав по
    бутылке.

    - А долго придется здесь скучать?

    - Может, не долго?

    - Спроси Андрея Ивановича!

    - Спрашивай сам!

    - А тебя как зовут?

    - Мистер Доллар!

    Все рассмеялись. Один из шести добавил: - А меня зовут - мистер как хочешь!

    - А я мистер Богач!

    - А я мистер... Впрочем, как зовут тебя?

    Этот  вопрос был обращен к Заклинкину. Он не успел ответить. Ответили за
    него:

    - Этот длинный - главный мясник!

    Все  эти  люди  видели друг друга второй раз в жизни. Но уже становилось
    весело. Рыбак рыбака видит издалека.
                                       3

    ПОДПРЫГИВАЯ  по  ступенькам,  маленький, но тяжелый чемоданчик спустился
    на  среднюю площадку, качнулся в последний раз на ребре и лег плашмя. Он
    лежал  спокойно и чуть слышно тикал. Нужно было на него положить голову,
    чтобы  услышать  негромкую,  звонкую  работу  механизма.  Так чемоданчик
    лежал  ровно  две минуты. Потом он исчез. Черная волна встала, рванулась
    во  все  стороны,  зажгла  оконные  переплеты,  выдавила  их и, с низким
    ревом,  выскочила в город. Внизу лестницы затлелся паркет. Горячая волна
    отразилась   от  стен  и  потолков  и  рассеялась.  То  место,  где  был
    исчезнувший  чемоданчик,  растворялось.  Жара  уже не было, но мраморные
    ступени  холодно плавились. Лестница размягчалась, теряла форму и нижняя
    часть   уже   текла   медленными,  тяжелыми  струйками.  Последовательно
    размягчались  и  верхние  от площадки ступени. На их обрезках появлялись
    капли.  Капли  повисали,  падали.  На  том  месте,  где  был чемоданчик,
    материя  начинала  кипеть  и  пениться.  Здесь в воздухе появилось очень
    густое  блестящее  серое  облачко.  Оно  имело  сначала  размер не более
    обычной  подушки  и  казалось  таким  же плотным. Оно вытягивалось вниз,
    выпуская  острый  язык.  В  нем  часто  проскакивали яркие синие искры и
    мелькали во всех направлениях. Внизу облачко начинало краснеть.

    В  Экспериментальном  Корпусе, стоящем во дворе Института, взрыв слышали
    очень  ясно.  Из  тридцати  или  сорока  человек,  бывших  там  сегодня,
    несколько  людей  слышали  этот незабываемый звук не первый раз в жизни.
    Это - мятеж энергии атома! Они закричали первыми:

    - Авария! Одевайтесь! К тушителям!

    Люди  прыгали  к  стенам  своих  лабораторий,  надевали  большие, белые,
    матового  металла,  чешуйчатые  сапоги  и  срывали  со  стен  халаты. Из
    тяжелых  складок  торчали  прозрачные  шлемы с микрофонами и наушниками.
    Рукава  оканчивались  перчатками.  Похожие  на  страшных  призраков, они
    хватали  длинные, толстые черные цилиндры с ручками и короткими шлангами
    и  выскакивали  в  коридоры.  Из-под  шлемов  кричали громкие, усиленные
    аппаратами, голоса:

    -  Где,  где?  У  кого? В какой лаборатории? По двору, к старому зданию,
    уже бежали три человека: Алексей Федорович и два сотрудника института.

    Они кричали:

    - В старом корпусе! Сюда все! Скорей!

    Двор  наполнился  фигурами  в  костюмах призраков. Усиленные микрофонами
    голоса покрыли все:

    -  В  старый  корпус!  Это  там!  Скорей!  Перед  ними зияли распахнутые
    взрывом  дымящиеся  двери и пустые окна старого гнезда. Оттуда доносился
    клокочущий звук распадающейся материи.

    Вскочив  первым  в  актовый  зал,  Алексей  споткнулся,  упал на колени,
    поднялся  и,  держа обеими руками над головой черный цилиндр, бросился к
    лестнице,  по  которой  ему  навстречу очень быстро струился острый язык
    свинцового  облака  с  проскакивающими  в  нем  синими  молниями, змеями
    мечущимися в актовом зале.

    Он  замахнулся  с  яростным  ревом  "Аааа!", всем телом метнул цилиндр и
    упал головой вперед. Тушитель лопнул и зал наполнило плотное желтое облако.

    Но  уже шли еще более плотным строем люди и били перед собой и в стороны
    умными,  мощными,  укрощающими  предательский  бунт  материи  невидимыми
    струями.  Желтое  облако  садилось.  Градом  сыпались  тяжелые,  твердые
    каменные    капли.    Они   стучали   по   прозрачным   прочным   шлемам
    рыцарей-укротителей. Мгновение - и воздух стал прозрачным.

    Черный  паркет,  обугленные  перила  лестницы  и  двери  уже не дымились
    Только   там,   в   глубине  воронки,  на  том  месте,  где  остановился
    чемоданчик,  приехавший  для  этого  издалека  из  замка  на  Рейне, еще
    клокотало,  еще  стояло  свинцовое  облако  и  проскакивали синие искры.
    Последний напор неразличимых бесцветных струй и камень вновь стал камнем.

    По  первозданному застывшему хаосу, помогая друг другу, люди карабкались
    вверх.  Ведь  он  там, он был у себя, в кабинете, в своем старом любимом
    кабинете...  А  телефонистка  на  коммутаторе  все  еще  звонила  всем и
    кричала: "Взрыв, Институт Энергии, взрыв, пожар. Институт Энергии..."

    На  перекрестках  улиц милиционеры резко поднимали палочки, останавливая
    движение.  С  пронзительными тревожными криками неслись тяжелые пожарные
    автомобили.  Звоня  и  завывая,  они  мчались  отовсюду, с самых дальних
    окраин, туда, к общему центру...
                                       4

    МИСТЕР  Смайльби сидел у себя, - в той большой светлой комнате, куда его
    привел  случай. Конечно, не только случай. Но все же это удачный август.
    Шеф  уехал.  И  вот  он,  Смайльби, Джон Смайльби, умный Смайльби, он их
    всех  стоит.  Уж он-то знает, что нужно делать. И он делает... Он слышал
    взрыв.  Это победа! Теперь там, в его стране о нем изо всех сил закричат
    газеты.  Одни будут его хвалить, другие ругать. Это очень хорошо. И то и
    другое  -  очень  хорошо. Все будут знать его, Джона Смайльби. Он умный.
    Он  ведет  игру  без проигрыша. Теперь будет конфликт. Хорошо! Все будут
    знать, что это он, Джон Смайльби сделал конфликт.

    Хорошо  себя  чувствует мистер Джон Смайльби. Спокойно за этими стенами,
    под этим флагом. А конфликт наверняка будет!

    Он  курит не сигару, а папиросу. Табак у них хороший. Да. И лес хороший.
    И  пшеница  хорошая,  и  земля... Много хорошего. Вот нефть и уголь, да.
    Нефть  и  уголь!  У  них  и  золото есть, да что золото! Мистер Смайльби
    однажды   побывал  там,  где  его  страна  хранит  свой  золотой  запас,
    собранный  со  всего  мира.  Наверху  войска  с  пушками и пулеметами, с
    гранатами  и  газами  охраняют  врытые  в  землю казематы. А в казематах
    тусклые  кубические слитки - восемьдесят процентов мирового запаса. Нет,
    сейчас  уже  больше. Громадные расходы на охрану, а дохода - нет. Теперь
    золото  -  только престиж. А вот уголь и нефть... Да. Вообще здесь очень
    много  хорошего. Вот только народ здесь... Придется сильно переделать...
    Удачливый Смайльби курит отличнейший русский табак и мечтает...

    Через  двадцать  семь  минут после взрыва и возвращения семерых на столе
    секретаря,  обслуживающего  ту  комняту.  где  мечтал  мистер  Смайльби,
    зазвонил  телефон.  Строгая, изящная девушка подняла трубку, выслушала и
    нажала кнопку:

    - Мистер Смайльби, прошу прощения, с вами хочет говорить господин...

    И  она  назвала  должность  и фамилию одного из тех, кто в эти дни ведал
    охраной города, где находилось здание с квадратными окнами.

    - Но я не знаю его языка, переводите.

    - Он говорит со мной на нашем языке.

    Мистер Смайльби взял трубку на своем столе:

    - Хэллоу!

    Мистер  Смайльби  слушал,  жевал папиросу, встал, не выпуская телефонной
    трубки, выплюнул окурок прямо на стол:

    -  Хэллоу!  Теперь  я  буду говорить. Это дерзкое требование. Какие семь
    человек?  Я ничего не знаю. И не хочу знать. Никто сюда не войдет. Никто
    отсюда  не  выйдет.  Здесь никого не выдают. Вы слышите? Это дерзость...
    Хэллоу, хэллоу!

    Мистер  Смайльби  услышал, как говоривший с ним положил трубку. Он хотел
    сказать  секретарю, чтобы она проверила соединение. Но потом передумал и
    приказал:

    - Если эти, там, оттуда и всякие такие будут звонить, - меня нет. Нет!

    Через несколько минут он вспомнил:

    - Но уже пора начинать! Нужно создать широкую огласку!

    Он  позвал секретаря и продиктовал ей короткое письмо, адресованное всем
    представителям  других  стран,  находящихся  в  этом  городе.  В  письме
    говорилось  о  недопустимо дерзком требовании, о международном праве, об
    угрозах   (это  он  сознательно  прибавил).  На  основах,  установленных
    старыми  обычаями  правил солидарности между представителями государств,
    находящихся  на  чужих территориях, он требовал общего протеста. Окончив
    диктовать, он сказал:

    - Передайте это всем по телефону. Быстро. Возьмите себе помощников!
                                       5

    НО  МИСТЕР  Смайльби  испытывал  нетерпение.  Он