был ты.
   - Чего? - Грон удивленно вытаращил глаза, потом мотнул головой. -  Но
ведь...
   - Все равно, - твердо произнесла Зеленоглазая,  -  потом  все  равно,
пусть будут они, но первым - ты.
   Эти глаза, они смотрели так требовательно. Она сделала  шаг  назад  и
запела какую-то тягучую, ритмичную мелодию, тряхнула  волосами  и  пошла
танцем, ведя ритм  пощелкиванием  пальцев  и  хлопками  в  ладоши.  Грон
почувствовал, как по спине побежали мурашки, а волосы  и  все  остальное
встало дыбом. Она крутанулась на пятках, сбрасывая тунику, скользнула  к
нему и отпрянула, обдав лицо и грудь водопадом волос. Грон почувствовал,
что больше не может смотреть на это, и прыгнул вперед. Она,  как  кошка,
извернулась и встретила его, раскрыв руки.
   Они пришли в себя, когда уже светало. Ночь то тянулась, то летела  на
крыльях, они успели устать друг от друга и вновь изголодаться, когда  за
решетчатой  дверью  раздались  чьи-то  голоса.  Зеленоглазая   вскочила,
оттолкнула  Грона  и,  шепнув:  "Спрячься",  -  накинула  тунику.  Дверь
отворилась, и на пороге возникла  стройная  женская  фигура  в  красивой
голубой накидке.
   - Так вот ты где,  тварь?  -  Женщина  брезгливо  скривила  красивое,
холеное лицо. - Я так и знала, что ты выберешь самое  гнусное  местечко.
Ну да ладно, жрицы Зеи-плодоносицы ждут. Впрочем, - она окинула взглядом
стену, - они могут подождать еще. Неплохое место для  основного,  никого
не разбудишь своими воплями. - И она, сделав шаг вперед,  повернулась  к
черному дверному проему. - Идите сюда, ваша рыбка ждет вас.
   Если бы это не происходило у него на глазах! Грон  всю  ночь  метался
между двух желаний. Когда он пытался думать спокойно,  он  понимал,  что
ему надо было удержаться на своем месте, найти истинных заггров,  узнать
у них о подобных  себе  и  решить,  как  жить  дальше.  Но  в  следующее
мгновение он готов был драться со всем миром за женщину, которую сегодня
ночью держал в своих  объятиях.  Когда  она  его  оттолкнула,  он  почти
смирился с неизбежным и, подхватив  набедренную  повязку,  откатился  за
поленницу, но сейчас...
   Пятеро вошедших напоминали Тупую  колоду  в  мужском  варианте.  Грон
скрипнул  зубами  и  почувствовал,  что  смотреть  на  то,  что   сейчас
произойдет,  свыше  его  сил.  Зеленоглазая  это  тоже  поняла,  поэтому
закричала:
   - НЕТ! - Она бросилась на колени и протянула руки к наставнице:
   - Нет, умоляю, только не здесь, клянусь, я буду молчать, но только не
здесь...
   Наставница хищно улыбнулась и кивнула рабам:
   - Начинайте.
   Грону вдруг стало  как-то  спокойно,  все  решилось  само  собой.  Он
негромко  присвистнул  и   двинулся   вперед.   Рабы,   услышав   свист,
затормозили, но, увидев перед  собой  всего  лишь  юнца,  отвернулись  и
бросились к Зеленоглазой, она взвизгнула и отпрянула. Грон  сквозь  зубы
прошипел:
   - Не так скоро. Наставница расхохоталась:
   - Так вот к кому ты прибежала. Клянусь Зеей-плодоносицей, девочка, ты
сделала не правильный выбор. Впрочем, ты всегда  была  дурочкой.  -  Она
повернулась к открытой двери. - Эй, Могион,  посмотри,  кого  нашла  эта
маленькая дрянь.
   В дверь заглянул миловидный парень в плаще  послушника.  Рабы  грозно
двинулись вперед. Грон рявкнул девчонке:
   - В убежище, - и прыгнул вперед.
   Это действительно были тупые колоды. Первый рухнул с разбитым горлом.
Грон проскользнул  в  образовавшуюся  брешь  и,  пока  эти  тупые  твари
поворачивались, ударом пятки сломал шею  второму.  Наставница  изумленно
вскрикнула и, выхватив из  прически  длинный  и  острый  бронзовый  шип,
бросилась к нему. Грон почувствовал, что не успеет увернуться, и  просто
выставил локоть. Она налетела на локоть горлом и,  всхрипнув,  упала  на
камни. Послушник дико заорал и отпрянул назад.
   Грон мельком подумал:
   "Трусоват..." - и  сломал  следующему  нападавшему  переносицу.  Двое
оставшихся затормозили. Грон отступил и перевел дух.
   - Ну что, не передумали?
   Но те были слишком тупы. Грон представил, как работали их мозги:  "Он
один, нас пятеро. Он один, нас двое. Он один, но я больше".  К  тому  же
ему хотелось уничтожить их,  раздавить,  растереть.  Рабы  бросились  на
него, расставив руки.
   Грон уклонился и ударил одного сбоку, проломив височную кость. Второй
по инерции пробежал мимо, и Грон ударом ноги  добавил  ему  ускорения  -
так, что тот вылетел в дверь и с воплем рухнул  с  обрыва.  Грон  окинул
взглядом место схватки, но все было тихо. Он расслабился и повернулся  -
Зеленоглазая стояла прямо у него за спиной, широко разинув рот.
   - Ну, ты чего здесь, я же сказал - в убежище.  Зеленоглазая  медленно
подняла руки и обхватила голову.
   - Ты убил их всех. Один... О боги, кто же ты такой?
   Грон усмехнулся и прижал ее к себе.
   - Колун. Тебе пора, и забудь о сегодняшней ночи, обо мне и обо  всем,
что здесь произошло.
   - Нет, - она оттолкнула его и упрямо вскинула голову,  -  я  никогда,
слышишь, НИКОГДА этого не забуду. - Она прильнула к нему  и  обняла  изо
всех сил.
   Потом отпрянула, мотнула головой, стряхивая слезы, и исчезла в черном
проеме двери.
   Грон тяжело вздохнул и побрел  к  колоде.  Надо  было  обдумать,  что
делать дальше. Он подобрал колун и присел на колоду.  Вдруг  из  глубины
прохода раздалось злобное рычание. Грон вскочил на ноги и поднял  топор.
Из проема выскочил послушник  с  двумя  собаками  на  поводках.  Заметив
Грона, он вытянул руку и полным ненависти голосом закричал:
   - Аор, Нейс, рви его, рви!
   Собаки бросились вперед. Грон встретил первую  ударом  колуна.  Череп
собаки брызнул мозгами, а Грон развернул рукоять и воткнул  ее  в  пасть
второй собаке, другой рукой стиснув ее горло.  Послушник,  увидев  конец
первой собаки, взвизгнул и бросился на Грона.  Руки  были  заняты  псом,
поэтому Грон ударил ногой. Удар пришелся в грудь,  у  послушника  внутри
что-то хрустнуло, и из горла вырвался фонтан  крови.  Пес  извернулся  и
попытался ухватить Грона за руку, но он стиснул руки и швырнул собаку  в
пропасть. На дровяном дворе вновь наступила тишина.
   Грон, тяжело дыша, огляделся. Надо было бежать. Он очень  сомневался,
что ему сошло бы с рук и убийство рабов, но жрица, послушник, а главное,
священные собаки! Грон быстро подошел к глиняной бутыли и обтерся, затем
повернулся к обрыву, но не успел сделать и шага, как за спиной  раздался
холодный, сухой голос:
   - Агиона ждут неприятные  новости.  Грон  резко  обернулся.  У  трупа
послушника и собаки стоял  высокий  человек  в  грязно-бурой  накидке  и
брезгливо смотрел себе под ноги, из двери выходили  храмовые  стражники.
Трое были с луками. Жрец поднял брезгливый взгляд.
   - Что тут произошло?
   Грон лихорадочно обдумывал версии, но  ничего  путного  в  голову  не
приходило.
   - Что от него ждать, о Говорящий за два рта, это же Колун! -  Толстый
стражник в чуть более богатой, чем  у  остальных,  накидке  презрительно
разглядывал Грона.
   Грон мысленно присвистнул,  это  был  титул  Первосвященника.  А  тот
покачал головой и, не меняя брезгливого выражения лица, ответил:
   - Однако священного пса убил именно он, голова размозжена колуном.  К
тому же он без колодки.
   Стражник удивленно уставился на него, а Первосвященник  отвернулся  и
направился к выходу, на ходу бросив:
   - Этого в большую колодку и в дальнюю яму.  Две  руки  стражников  со
мной.  -  Он  хищно  улыбнулся,  -  кое-кого  сегодня   ждет   необычное
пробуждение. - И скрылся в проеме.
   Грон обернулся - над морем пылал восход, начинался новый день.

***

   Массивная деревянная решетка наверху поползла в сторону. Грон  слегка
вскинул глаза. Тяжеленная деревянная колодка, зажимавшая  руки,  ноги  и
голову, жестким воротником упиралась  в  затылок  и  не  давала  поднять
голову. В грязный пол ямы уперлось бревно со ступенями, потом показались
крепкие волосатые ноги  в  сандалиях,  передник  стражника.  Затем  Грон
ощутил скрежет открываемых замков, грубый толчок и рухнул на бок в  лужу
своей мочи и экскрементов. От трех суток  сидения  в  колодке  все  тело
затекло, и он чувствовал, что не может пошевелить даже пальцем. Стражник
несколько раз пнул его, потом сморщился и заорал наверх:
   - Этот урод не может даже  подтереться.  Давай  сюда  веревку,  будем
вытягивать.
   Когда его вытащили наверх, Грон зажмурился  от  яркого  света.  Сухой
холодный голос рядом с отвращением произнес:
   - Обмойте его, от него несет, как от шелудивого осла.
   Грона поволокли к каменному  корыту  и  окатили  несколькими  ведрами
воды. Он приоткрыл слезящиеся глаза и глянул на говорившего. Это был сам
Первосвященник.
   Дело шло к священным псам. Грон попробовал незаметно  размять  мышцы,
напрягая и расслабляя их. Получалось не очень. Его схватили  за  руки  и
потащили куда-то  внутрь  большого  двора.  Когда  его  выволокли  через
небольшую  калитку  во  внутренней  стене,  в  уши  ударил  гул   толпы.
Стражники, не  дав  ему  оглядеться,  швырнули  его  вниз  по  небольшой
лестнице. Грон покатился по ступенькам, кривясь от  боли,  но  чувствуя,
как болезненные удары разгоняют кровь в затекших мышцах.
   Он по-прежнему щурил  глаза,  давая  зрачкам  время  приноровиться  к
яркому солнечному свету.
   - На колени, раб.
   Грон  повернул  голову  и  увидел  десять  высших   жрецов,   стоящих
полукругом на той площадке, где  он  лежал.  Жрецы  стояли  с  каменными
лицами, широкие грязно-бурые накидки колыхались на ветру. Грон с  трудом
поднялся на дрожащих ногах и огляделся. Он пребывал на  узкой  площадке,
тянущейся вдоль уступа, образованного  сложенным  из  огромных  каменных
плит фундаментом храма. Внизу, у  самой  стены,  фундамент  переходил  в
крутой откос, удержаться на котором можно было, только цепляясь руками и
ногами за выщерблины в камне,  а  вдоль  всего  откоса  тянулась  узкая,
отгороженная кованой решеткой терраска, на которой рычали и кидались  на
прутья решетки священные псы. Вокруг клубилась огромная толпа. На улицах
Тамариса, которые были видны с площадки как на ладони, не  было  заметно
ни одного человека. В порту маячили одинокие фигуры стражников.
   Казалось, весь город был здесь.
   - На колени!
   Первосвященник сделал шаг вперед и, поймав ветер,  ударил  Грона  под
ребра.
   Снизу могло показаться, что раб  рухнул  от  одного  грозного  голоса
жреца, так как порыв ветра рванул накидку и скрыл молниеносное  движение
ноги. Первосвященник сделал еще шаг вперед и вскинул руки  над  головой.
Гул толпы понемногу затих.
   - Люди Тамариса! - Гулкий голос Первосвященника далеко  разнесся  над
притихшей  толпой.  -  Возлюбленные  дети  Сама  и  Ома,  сегодня  пламя
священного костра возвестило: боги  любят  вас.  Великий  знак!  Великое
чудо!
   Толпа восторженно  заорала.  Первосвященник,  опустив  руки,  гадливо
смотрел на беснующихся людей. Подождав минуту, он  вновь  вскинул  руки,
утихомиривая страсти. Грон, стоя  на  коленях,  основательно  массировал
кисти.
   -  Люди  Тамариса,  сегодня  боги  явили  нам  свою   волю!   Скорбью
наполнились их души, когда они зрили, как низко пал Тамарис.  Горшечники
и медники не могут продать плоды своих рук, потому что алчные  иноземные
купцы не соглашаются платить справедливую цену. Рыбаки не могут  продать
дары благословенных волн, потому что иноземцы; подло захватившие в  свои
руки  солеварни,  взвинчивают  цену  на  соль.  Ленивые  заггры  обманом
вытягивают  у  доверчивых   детей   богов-близнецов   последние   гроши.
Бесстыдные гетеры разрушают семьи и проповедуют похоть,  РАБЫ...  -  его
голос загремел с обличающей силой, - поднимают руку на священных собак!
   Толпа яростно  заревела.  Первосвященник  снова  опустил  руки.  Грон
мысленно присвистнул. Дело пахло не просто наказанием непокорного  раба,
готовилась целая революция. Дав толпе вдоволь наораться,  Первосвященник
новым взмахом рук успокоил людей и продолжил:
   - Но самое страшное - зараза проникла в храм! Он  взмахнул  рукой,  и
стоявшие полукругом жрецы расступились.
   Грон увидел, как восемь стражников волокут по каменным плитам  четыре
безвольных тела. Двое были в изодранных накидках высших  жрецов  Сама  и
Ома, еще за одним тянулись обрывки накидки заггров, а в  последнем  Грон
узнал...  Тупую  колоду.  Грон  скрипнул  зубами.  Все  это   напоминало
доисторическое издание тридцать  седьмого  года.  Только  Сталин  был  в
жреческом плаще и закреплял свою власть над крошечным островом.
   - Агион и Гонон, пав столь низко, что  разум  отказывается  поверить,
измыслили с  помощью  заггров  отвратить  детей  Сама  и  Ома  от  своих
покровителей, осквернить священный огонь. Тридцать дней священное  пламя
не возвещало воли богов. Тридцать дней в смятении смиренные слуги день и
ночь курили благовония и возносили свои песнопения, моля богов-близнецов
смилостивиться и указать на нечистых среди нас, и сие СВЕРШИЛОСЬ!
   Толпа бесновалась, в воздух летели камни, палки, ошметки одежды. Грон
наклонился к Тупой колоде:
   - Почему ты здесь?
   Она,  хрипло  дыша,  повернулась  к  нему  и  попыталась   улыбнуться
разбитыми губами. Ее лицо превратилось в один сплошной синяк. Грон знал,
что сам он выглядит не лучше, но такое лицо у женщины  он  не  видел  со
времен подвалов Львовского МГБ.
   - Меня поймали, когда я пыталась принести тебе поесть.
   Грон скрипнул зубами.
   - Зачем? Неужели ты не знала, что ничего не выйдет, мою яму почему-то
стерегли днем и ночью.
   - Это не твою, рядом сидели они. - Она с  трудом  кивнула  в  сторону
валявшихся жрецов.
   - Тем более.
   Тупая колода поперхнулась, сплюнула сгусток крови и печально кивнула:
   - Знаешь, мне хотелось еще раз взглянуть на тебя, ты  -  лучшее,  что
было в моей жизни. Я знала, что у тебя живет эта маленькая сучка, но так
боялась  потерять  тебя,  что  молчала.  Но,  боги,  как  мне   хотелось
выцарапать ей глаза. - Она опять закашлялась, утерла кровь с подбородка,
у нее были отбиты все внутренности. - Да и потом,  мне  было  наплевать,
что со мной будет. Раньше я жила, как священный  пес:  кормежка  и  сон,
иногда мужик, правда самый грязный и противный, потом появился  ты...  Я
знаю, ты тоже делал это за кормежку и сон, но ничего лучше у меня уже не
будет, а если самое лучшее, что могло произойти с тобой  в  этой  жизни,
уже произошло, зачем жить дальше?
   Грон прикрыл глаза. Черт  возьми,  Тупая  колода  -  толстая,  тупая,
вонючая бабища... Он полный кретин - она же любила его! Он почувствовал,
как ярость растекается по жилам, освежает и  наливает  злобной,  бешеной
силой измученные мышцы. Первосвященник опять начал что-то возвещать,  но
Грон его не слушал.
   - А что с Зеленоглазой? - Он понимал, что этот вопрос  доставляет  ей
боль, но не мог не спросить. Она грустно улыбнулась.
   - Я знала, что ты  о  ней  спросишь.  Не  беспокойся,  она  со  своей
хозяйкой бежала из Тамариса. Три дня назад, когда начали громить  жилища
гетер. Сегодня в Тамарисе не осталось ни одной гетеры.
   - А как же храмовые?
   - Над ними натешилась толпа, а то, что от них  осталось,  сбросили  в
рабские ямы. Я благодарила бога, что такая уродина, толпа не  разбирала,
кто  гетеры,  а  кто  просто  хорошенькие.  Многие  плакали  над  своими
красивыми дочерьми, которым, к несчастью, довелось оказаться на улице  в
тот день. Да и нищим не повезло - никто не разбирал, заггр  это  или  не
заггр...
   Тут Грон почувствовал, как его хватают за руки и поднимают на ноги.
   Извернувшись, он бросил взгляд на Тупую колоду: она не  держалась  на
ногах, двоим стражникам ее удержать не удалось, подбежали еще двое. Всех
пятерых приговоренных подтолкнули к самому краю. Толпа  внизу  ревела  в
экстазе.
   Первосвященник сделал шаг вперед и вновь поднял руки. На этот раз ему
пришлось стоять так довольно долго.
   - Возлюбленные дети Сама и Ома, так покажем же богам  нашу  верность,
вознесем хвалу, и да простирается их охраняющая рука над нашими домами!
   Последовал  новый  взрыв  криков.  Когда  он  поутих,  Первосвященник
повернулся к узникам.
   - Пусть же сам народ возвестит предателям и богохульникам их  судьбу.
- Он упер указующий перст в  первого  из  осужденных  жрецов.  -  Агион,
верховный жрец Сама, помысливший предать Отца своего, коему  должен  был
служить во благо народа Тамариса, - наказание ему?
   И толпа на площади заорала:
   - СМЕРТЬ!!!
   Первосвященник взмахнул рукой, и стражники толкнули избитого  старика
вниз, в загон к священным собакам. Толпа ревом сопровождала весь  полет,
а когда собаки набросились на упавшее тело, рев  перешел  в  визг.  Пока
жертва шевелилась, неуклюже пытаясь оттолкнуть оскаленные  пасти,  толпа
бесновалась. Но вот все затихло, и  Первосвященник  вновь  повернулся  к
узникам. И вновь зазвучал над площадью его торжествующий голос.
   - Гонон, верховный жрец Ома,  сомысленник  и  сообщник  Агиона,  -  в
голосе  Первосвященника  усилились  гневные  нотки,  видимо,  Гонона  он
ненавидел больше, чем Агиона, -  тварь,  осквернявшая  священное  пламя,
дабы боги-близнецы не смогли подать знак смиренным детям своим...
   Он не успел даже закончить обвинение, как толпа заорала:
   - СМЕРТЬ!
   И еще  одно  тело  полетело  вниз.  После  очередного  взрыва  воплей
Первосвященник продолжил:
   - Согей, старший заггр, чужеземец, прижившийся на  земле  Тамариса  и
обиравший  со  своей  стаей  лентяев  и  обманщиков   доверчивых   детей
богов-близнецов, какая будет кара ему?
   На этот раз крики "смерть" звучали гораздо тише, заггры  были  чем-то
вечным, неизменным и, после  того  угара  смертей  и  разрушений,  через
который город прошел три дня назад, уже не воспринимались как угроза. Но
толпа была разгорячена двумя первыми  смертями,  и  заггр  тоже  полетел
вниз.  Первосвященник  почувствовал  спад  энтузиазма  толпы   и   решил
побыстрее закончить:
   - И чтоб умилостивить наших отцов и искупить слепоту и  доверчивость,
пусть  примут  ОНИ  этих   заблудших,   кои   в   неведении,   обманутые
отступниками, сотворили страшное: подняли руку на глаза и  уши  богов  -
священных псов. Пусть идут  к  богам  без  злобы  и  зависти  нашей,  да
простится им содеянное. - И  Первосвященник,  отступив  назад,  негромко
сказал стоящему рядом седому жрецу:
   - Ты был прав, Заогон, хватило двух первых.
   Тот кивнул, и в этот момент Грон  почувствовал,  как  у  него  внутри
словно лопнул пузырь сдерживаемой  ярости.  Он  уперся  рукями  в  своих
конвоиров, приподнялся, расставил  ноги,  потом  резко  согнулся  -  оба
стражника,  вопя  от  ужаса,  полетели  вниз.  А  Грон  одним  движением
скользнул к строю жрецов.
   - Значит, Заогон был прав? - Он вытянул руки, схватил Первосвященника
и Заогона за шеи и прошипел:
   - Вы запомните этот день до конца своей жизни. - Потом расхохотался и
заорал:
   - Вы просто не успеете его забыть!
   Тут раздался крик Тупой  колоды.  Стражники,  бросившиеся  на  помощь
жрецам,  просто  спихнули  помеху  вниз.  Грон  мгновение  провожал   ее
взглядом, а потом поднял побелевшие от ярости глаза.
   - Весь ваш поганый город не  сможет  его  забыть!  Он  швырнул  обоих
жрецов, как тряпичные куклы. Те, вопя и кувыркаясь,  полетели  вниз,  но
Грон на них  не  смотрел,  он  шел  вдоль  смешавшейся  толпы  жрецов  и
стражников и хватал всех, кто попадался ему под  руку.  После  того  как
четвертый  стражник,  кувыркаясь,  полетел  вниз,  остальные   бросились
врассыпную. Грон окинул обезумевшим взглядом пустую площадку,  притихшую
толпу внизу,  опустил  глаза  на  рычащую  свалку  у  подножия  храма  и
улыбнулся, но так, что люди внизу у решетки отшатнулись.
   - Вам мало? Ждите, я иду!
   Он прыгнул вниз.  Псы,  занятые  дракой  из-за  свалившегося  на  них
богатства, не сразу осознали, что сверху прилетело еще  что-то.  А  Грон
зарычал и бросился к калитке в ограде. Стражники,  стоявшие  у  калитки,
испуганно отшатнулись. И Грон, просунув руки сквозь прутья